"Антиквар" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)Глава 4 Все там будем…В знаменитую шантарскую больницу, именовавшуюся попросту «тысячекоечной», а еще короче «тыщей», Смолин проник без особого труда, разве что заставили нацепить синие пластиковые бахилы, а так – ни денег, ни уговоров не понадобилось. Палата оказалась двухместная, по первому впечатлению – из самых рядовых, разве что вторая койка пустовала (но, приглядевшись к ней, Смолин отчего-то сделал вывод, что опустела она вот только что, такой у нее был вид, белье не сменили, и в тумбочке виднеются какие-то яркие пакетики…) Чепурнова он в первый момент не узнал – четыре дня назад это был хотя и старик восьмидесяти четырех годочков, но все же ничуть не исхудавший, относительно бодренький, даже с признаками румянца. А сейчас на подушке покоился обтянутый кожей череп – кожа даже не бледная, синюшная, прозрачная, пористая, как апельсиновая кожура. Редкие мокрые волосы липнут ко лбу, рот запал. Крепенько ж его шибануло… Бесшумно переставив в изголовье белую корявую табуретку, Смолин сел. И тихо позвал: – Степаныч, а Степаныч… Лежащий абсолютно не пошевелился – только веки поднялись, и Смолина передернуло не столько от жалости, сколько от отвращения к – Васька… Голос был слабый, севший, шелестящий какой-то, но все же в нем не ощущалось – Капут мне, – внятно выговорил Кащей. – Капут кранкен… Смолин помалкивал: сочувствие выражать было бы как-то глупо, а с констатацией столь упрямого факта ни за что не поспоришь, судя по виду, и в самом деле капут подкрался… – Васька, – сказал старик, глядя на него немигающе, как филин. – Ты, конечно, сука, немало я от тебя потерпел… «Я от тебя тоже, Никифор, мать твою», – мог бы ответить Смолин чистую правду. Все в этом веселом бизнесе потерпели от всех. Дружбы в их ремесле попросту не водится, как не водится в Антарктиде ишаков. – Паразит ты, Васька, – продолжал Кащей тихонько. – Глаза б мои тебя не видели, и знал бы ты, как не по душе видеть напоследок именно твою рожу… Но так уж карта легла, что делать… Дай попить. На тумбочке стоял почти полный стакан с чем-то красноватым – на дне лежали мятые черные ягоды. Взяв питье, Смолин с величайшим тщанием наклонил стакан, позволяя Кащею пить мелкими воробьиными глоточками и не пролить при этом на подбородок. Уловив момент, когда бледные губы сомкнулись, отнял стакан от провалившегося рта, поставил на место. В нем взбудораженно колыхались ягодки. – Сука ты, падло, мизерабль и прохвост… – заговорил Никифор, медленно облизав синюшные губы синюшным языком. – Пробы ставить некуда, зэчара поганый… Смолин философски подумал, что за стариканом, если вдумчиво прикинуть, числилось разных предосудительных забав уж как минимум – Это все лирика, – проговорил старик. – Что толку тебя поносить… Будем практичными, Васька… Это капут. Наследников у меня нет… Смолин этому откровению ничуть не удивился: миллионный Шантарск в некоторых отношениях – большая деревня. В узком кругу всем было прекрасно известно, что Кащей давным-давно, еще при историческом материализме, расплевался всерьез что с сыном, что с дочкой. Случается такое с родней у фанатиков-коллекционеров, частенько. Редко встретишь родных и близких, которые – Будешь наследником, зараза, – сказал Чепурнов, явственно кривясь, словно лимон кусанул. – Ты, конечно, сука та еще – но ты, по крайней мере, – А черт его знает, если откровенно, – сказал Смолин. – Тут бабушка надвое сказала… – Сволочь, – сказал Никифор с бледным подобием улыбки. – Умен, чего уж там… Умен. Ну хорошо. Будешь наследником… спасибо хоть скажи, урод! – Спасибо, – серьезно сказал Смолин. – Нет, правда. Спасибо. Радости особенной не было, она еще не успела – А кому еще? – словно угадал его мысли, прошелестел старик. – В музей… чтобы растащили половину, еще не донеся, а остальное – в самом скором времени… Не дождутся. Дашке… просвистит со стебарями… Пользуйся… помни мою доброту… в тумбочке… футляр кожаный… Без излишней поспешности Смолин извлек из тумбочки кожаный футлярчик на «молнии» размером с половину сигаретной пачки – судя по ощущениям пальцев, там лежали ключи, разномастные. – Как только сдохну, пойдешь в закрома, – четко выговорил Никифор. – Не раньше, зараза, не раньше… Слушай условия, будут и условия… я тебе всё ж не благодетель из индийского кино. – Да? – бесстрастно произнес Смолин. – Памятник мне… и Лизе. Эскизы в зеленой папке. Строго по эскизам, уяснил? И чтоб не вздумал мелочиться, иначе приду и возьму за глотку, веришь ты в это или нет… – Да ладно, – сказал Смолин, наклонясь к постели. – Считайте меня кем угодно, но ведь помните, надеюсь, что слово я всегда держу… – Помню, помню… Памятники обоим, строго по рисунку… Дашке… Дашке… ну, дашь ей потом денег на квартиру, на машину, на шмотки-цацки… Не мелочись и не перегибай. Двухкомнатку, не обязательно в самом центре… машину японскую, но так себе… и баксов… с десятку… ага, десятку… Не жмись, сам будешь не в накладе… Понимаешь? – Ну да, – сказал Смолин. – Еще что-нибудь? – Японца с коробочкой – мне в гроб… Непременно… Там поймешь… японца мне в гроб… И всё. Остальные обойдутся, идут они боком через буераки… – он медленно-медленно выпростал из-под простыни руку (во что пальцы, ладонь превратились за три дня – жуть берет), свел пальцы на запястье Смолина. Пальцы оказались холоднющие, липкие, но Смолин терпел, только теперь начиная Всё. Он чуть-чуть шевельнул запястьем, давая намек на то, что хочет освободить руку. Старик не отреагировал, наоборот, стиснул его ладонь вовсе уж – Васька, ищи броневик! У меня не получилось… Ищи броневик, зараза, тварь! Такое бывает раз в жизни, нельзя отдать случайным, на сторону… Я не успел… Васька, ищи броневик! Броне… – Какой броневик? – плюнув на брезгливость и почти касаясь ухом жабьего безгубого рта, настойчиво спросил Смолин. – Ищи броне… Что-то клокотнуло над самым ухом – и Смолин, инстинктивно отшатнувшись, вырвал ладонь из склизких пальцев. Что-то мерзко, пронзительно залилось электронным писком над его головой – он теперь только рассмотрел, что на полочке стоит белый ящичек, мигает лампочками, и окошко светится зеленым зигзагом, писк все сильнее… Он и сам не понял, как так получилось, что его, ухватив за локоть, приподняли с табуретки, а там и вмиг вытеснили в коридор зеленоватые халаты в количестве трех. И кинулись к постели, над которой все так же пищало непонятное устройство – вот только в их суете Смолин не отметил ни Крепыш с широким усталым лицом, в таком же зеленоватом халате на голое тело заглянул в палату, дернул крутым сильным плечом и, вернувшись в коридор, окинул Смолина достаточно равнодушным взглядом: – Сын? – Племянник, – сказал Смолин. На лице врача отобразилось явное облегчение – ну да, так ему проще, вряд ли стоит предполагать, что племянничек возраста Смолина примется заламывать руки и оглашать обшарпанный коридор рыданьями, узнав, что дядюшке восьмидесяти с лишним лет настал трындец… Впрочем, и родные кровиночки в таком-то возрасте вряд ли будут биться в рыданиях – мы ж реалисты, такова се ля ви, особенно в данном конкретном случае. То-то, кстати, и не видать безутешных чадушек… Может, не знают? – Что там? – спросил Смолин приличия ради. – Ну, что там… – врач говорил негромко, устало, в голосе чуялась лишь чуточка чисто профессионального сочувствия (ну понятно, если будет каждому соболезновать – Врач – Ну, что тут скажешь… – Вячеслав Палыч! – донесся женский голос из палаты. Врач вошел туда, остановился на пороге – и почти сразу же, оглянувшись на Смолина, пожал плечами – так досадливо, Ага! Сподобились наконец… Вся родня, не особенно и торопясь, поднималась ему навстречу: осанистый Викентий Никифорыч с супругою, но без чадушек, Бергер с женой Галиной Никифоровной и дочкой Дашенькой… Смолин и не подумал свернуть – а какое им дело? Что он, не имеет законного права по этим коридорам ходить? К тому же никто из них, за исключением Дашеньки, знать его не знал. И они разминулись совершенно безучастно, как в море корабли – вот только Дашенька, вовсе не выглядевшая убитой горем, мимоходом кинула на него очень уж цепкий, очень уж острый взгляд… или показалось? Усевшись за руль, Смолин протянул было руку к ключу – но тут его пробило насквозь новым, непонятным ощущением. Там смешались холод и тоска, растерянность и страх, в пот бросило от мимолетного приступа жути: вот так Он даже коротко простонал-взвыл сквозь зубы – таким острым, жгучим, неприятным был приступ тоски. Но очень быстро справился с собой, посидел, закрыв глаза, резко выдыхая сквозь зубы. В конце концов, ему отстучало всего-то пятьдесят четыре, он был крепок, без хронических хворей, а то, что все же Рукавом рубашки отер со лба неприятно холодивший пот и, прежде чем включить зажигание, тихонько пробормотал, глядя на себя в зеркало заднего вида: – А при чем тут броневик? Какой еще, на хрен, броневик? Сознание вновь работало четко, с размеренностью только что заведенного движка. Вроде бы нет и не было среди дел насущных ничего, что следовало бы увязать с понятием «броневик». Определенно, нет и не было. Что-то такое крутится в голове, зыбкая, ускользающая ассоциация… да нет, никакой связи с делами насущными, чутье безмолвствует, точно… Кот Ученый с искренней готовностью сказал: – Я тоже пойду, мало ли что… – Нет уж, – решительно отказался Смолин. – Все спокойно сидят в машине и ждут меня. Так оно надежнее. Следует, соколы мои, исключить любой намек на – Яволь. Смолин тихонько прикрыл за собой дверцу «тойоты», перекинул в левую руку пластиковый пакет, в котором покоились две туго свернутых огромных сумки, с какими шастают всевозможные торгаши – вместительны, что ни говори, – коснулся электрошокера в правом кармане легкой куртки и, зажав в кулаке связку ключей, уверенным шагом направился к подъезду. Близилось к полуночи, уже стемнело, вокруг было пусто и тихо. С точки зрения Опрятный подъезд. Тихо. Пусто. Поднимаемся на третий этаж бесшумно, тихо, чтобы ни одна любопытная рожа к глазку не сунулась… Обдумав все на сто кругов, Смолин пришел к выводу, что следовало все же ожидать и подвоха, исходящего от Трупа, конечно, нет. А вот на сигнализации квартирка вполне может оказаться, и Смолина там вскоре повяжут, как пучок редиски, – и отбрехаться будет крайне трудно. На нары вряд ли угодишь – есть хороший адвокат, есть полдюжины свидетелей, которые подтвердят, что кое-какие вещички в хате покойного Смолину как раз и принадлежат – и это будет чистая правда, без дураков… Но вот оправдываться и отписываться придется долгонько, надолго будешь отлучен от нормального бизнеса, и пятно на репутации, и хлопоты, и бабки нешуточные впалишь… Вообще-то он не насолил старикану Ладно, не стоит себя накачивать: все равно идти в квартиру придется, чему быть, того не миновать, если не решишься, потом будешь себя грызть всю оставшуюся жизнь – это ж Кащеевы закрома, не чьи-нибудь… Смолин достал мобильник, еще раз проверил, поставлен ли он на «беззвук», поместил в нагрудном кармане куртки так, чтобы сразу заметить мерцание экрана. Второй этаж… Третий… С четвертого, если что, не сиганешь… Фляжка с коньяком в правом кармане джинсов, нужно успеть в случае чего и хлебануть, и облиться, чтоб за версту несло – спьяну и решил, гражданин следователь, забрать свое, собственное, покойный не был бы в претензии… Площадка четвертого этажа. Тишина. Ключи были уже в руке. Потратив не более пяти секунд, Смолин определил, какой из двух ключей которой скважине из двух соответствует, вставил плоский… повернул… не идет, черт… ага, в обратную сторону… еще пара секунд потеряна… главное, не коситься на глазки с двух сторон… тихо вроде бы, но кто их знает… так, один мы открыли, теперь второй… вот этот сразу крутанул в правильную сторону… дверь подалась… темнота внутри и тишина… ни на косяке, ни около него не заметно ничего, смахивающего на датчик сигнализации, но она нынче бывает самая разнообразная, скрытая так, что хрен заметишь… н у, поехали! Он вырвал из кармана электрошокер, нажал кнопочку на торце – включил, теперь, если что, клавишу сбоку… Не идти же было с пистолетом, мы не герои романа в яркой обложке, ребята, мы обычные антиквары, в нашем бизнесе дурой пользуются только законченные идиоты… На ощупь нашел выключатель, осветилась небольшая прихожая. Сжигая за собой все мосты, Смолин тихонько захлопнул дверь, бегло осмотрел замки: на одном есть блокирующая кнопка, но нажимать мы ее не будем, не стоит Включил свет в одной комнате, в другой – шторы, слава богу, плотно задернуты. Безукоризненные чистота, опрятность и порядок, как обычно. Последний раз он здесь был всего неделю назад, поэтому ориентировался легко: планшетка с теми орденами, что он оставлял старикану, конечно, в секретере… ага, вот она, родимая… из семи орденов осталось шесть, значит, «Савушку» Никифор таки продал… денег от него, правда, уже не дождаться, но наплевать, коли обретаешь гораздо больше, ладно, пусть планшетка пока на прежнем месте и лежит, не до нее… Крохотная спальня (где вообще ничего интересного с точки зрения антиквариата, кроме настольной лампы конца сороковых: круглый матерчатый абажур, бронзовые серпы и молоты с дубовыми листьями, когда-то такие стояли в начальственных кабинетах). Обширная гостиная. Вот тут антиквариат в некотором количестве присутствует, но наблюдаем мы сущий мизер, тот самый пресловутый середнячок. На ковре над диваном – кавказский кинжал (дореволюционная работа, в серебре, но, в сущности, ровным счетом ничего особенного) и драгунская офицерская шашечка образца восемьсот восемьдесят первого дробь девятьсот девятого: не золотое оружие, не наградное, клинок без травления, словом, стандартная «селедка», именно такую в свое время генерал Коржаков и подарил Майклу Джексону – по поводу чего тупые журналюги подняли хай на всю страну, уверяя, будто речь идет о каком-то несказанном уникуме. Хотя цена этому ширпотребу максимум три штуки баксов в базарный день, и раздобыть их при нужде можно охапку, не особенно и напрягаясь. Нашли уникум, уроды… Аккуратная незастекленная этажерочка, где выстроены в безукоризненном порядке штук тридцать фарфоровых фигурок – снова ничего раритетного, в основном «элфэзэшки», самые старые – ровесницы Смолина, хотя на непосвященного, конечно, впечатление производит… Черная рамка, где на квадратном метре темно-вишневого бархата укреплено штук сорок медалей. Лабуда, если честно – конечно, сыщется среди них и начало двадцатого, и конец девятнадцатого, и даже середина означенного, но опять-таки ни тени уникального, все эти регалии вешались чуть ли не каждому второму в свое время, чеканились тиражами громадными, самой дорогой цена баксов двести, зато смотрятся… Смолин хмыкнул: насколько все-таки одинаковым зигзагом путешествовали у них с Кащеем мысли насчет «кроличьего огородика» – а впрочем, удивляться нечему, чуть ли не всякий себе оформил бы такие вот «отвлекалочки»… На консольке в углу – здоровенная коняшка из потемневшей от времени бронзы. Идиллически стоит себе у изгороди, спокойно пялится вдаль, насторожив уши. Хорошая коняшка, лет сто ей, не меньше – но ведь не Лансере, ох, не Лансере… Смолин глянул на часы. Он уже четыре минуты находился здесь, а в дверь никто не ломился, не грохотал по лестнице берцами, не обкладывал – пожалуй, и обойдется, а? Прикрикнув мысленно на себя, Смолин повернулся к книжной полке – их тут было четыре, но его интересовала только одна. Аккуратно вынул четыре темно-зеленых тома Диккенса – с девятого по двенадцатый. Открылась прямоугольная дверка, светло-коричневая, с черной каймой, на вид похоже на крохотный сейф, благо и замочная скважина имеется. В которую идеально входит третий, самый маленький ключ со связки. Дверца исправно открылась – но там оказались не полочки, а, как обещалось, десять черных квадратных кнопок. Нажимаем, как наставляли – семь, три, семь, ноль… Раздался звонкий металлический щелчок, ничего вроде бы не изменилось, но, легонечко потянув на себя полку (там с обеих сторон два удобных крючочка были прочно приделаны, якобы какие-нибудь маленькие картиночки вешать, а на самом деле – ручки), Смолин почувствовал, что она подается, накатывается на него. Приналег. Вскоре весь стеллаж, шириной около метра и высотой вровень с остальными, неподвижными, отделился от соседних примерно на метр, а там встал прочно. Обойдя его, Смолин заглянул с изнанки. Ага, вот оно что – внизу и вверху по два толстых металлических штыря, судя по виду, стальные, выходят из пазов, выдвигая полку в комнату… Добротно сделано. Что ж, большую часть жизни Кащей был технарем, и неплохим, достаточно высоко поднялся к пенсии на «Шантармаше». Квартиру эту он купил году в восемьдесят восьмом – и сразу же, надо полагать, переоборудовал. Вполне возможно, в одиночку, собственными руками, он тогда был весьма даже крепок, помнится. И никто за двадцать почти лет не догадался, что квартира-то трехкомнатная… Смолин вошел, нашарил выключатель именно там, где ожидал. Ну да, обычная комната, шторы задернуты, посреди – удобное кресло, и более никакой меблировки, разве что высокий шкафчик в дальнем углу. Зато по стенам, по стенам… Глаза разбегались, не в силах задержаться на чем-то конкретном. Челюсть, должно быть, отвисла, и вернуть ее на место не было никакой возможности. Холодняка не так уж много, штук десять, в основном планшеты с наградами, сплошь покрывшие стены… Снизу ударило в напряженные глаза ритмичное мерцание. Он выхватил двумя пальцами мобилу, но это было не сообщение – высветился номер Шварца. – Дашка с тремя шнурками, на той «восьмерке», – послышалась придушенная скороговорка. – В подъезд поканали! – Понял, – откликнулся Смолин и отключился. Решение следовало принимать молниеносно. Он действовал молниеносно, словно пресловутый ниндзя – метнулся наружу, погасил везде свет, потянул на себя полку (благо изнутри это сделать еще легче, на обратной стороне стеллажа присобачены высокие никелированные поручни…), ага, вот он, справа, рычаг, открывающий потайную дверь изнутри – ну в самом деле, Вновь звонкий щелчок, дверь плотно вошла в гнездо – хорошим инженером был покойничек… Погасил свет. Еще раз напомнил себе, что успел захлопнуть дверцу и надежно ее заставить четырьмя томами Диккенса. Стоя вплотную к тонкой перегородке, сработанной из листа нержавейки, он слышал как открылась дверь. Должно быть, зажгли свет, но сюда ни один лучик не проникает, на совесть постарался Никифор, чтоб ему земля была пухом… Ладонь, сжимавшая бугристый чехол шокера из черного кожзаменителя, чуточку вспотела. Сердце колотилось. Он, разумеется, боялся не за себя – видывали виды и почище, знаете ли. Невыносимо было думать, что за эту пещеру Али-Бабы может завязаться драка с оглаской: герой давнего советского боевика, даром что обреченный историей белогвардеец, говорил по схожему поводу золотые слова: «Это для одного, а не для всех…» Судя по звукам, вошедшие расхаживали по гостиной, то и дело оказываясь прямо напротив него – вряд ли их интересовала спальня, там, с первого взгляда ясно, поживиться абсолютно нечем… – Ну, и где же сокровища? – послышался молодой незнакомый голос. – Я чего-то такого ждал, такого… – Заткнись! – нервно огрызнулась Дашенька. – Я и не говорила, что тут сокровища грудами навалены, хотела просто осмотреться… – Ну, осмотрелась? – Подождите. Должен же быть какой-то тайник… – Давайте рассуждать логично. (Ага, вот это уже определенно волосатик Миша.) Ценного у дедушки должно быть – Убедительно. За что я тебя люблю, Майкл, так это за светлые мозги, хотя у Дашки наверняка другие мотивы… – Иди ты! – фыркнула девушка. – Леди и джентльмены, давайте посерьезнее. Ладно, это была разведка… Вношу предложение: нагрянем сюда завтра с утреца, возьмем музычку, врубим как следует, чтобы глушила неподобающие звуки, и начнем искать – По-моему, он дело говорит, – откликнулся Миша. – Завтра утром спокойно и приступим. Даша… – Ну, в принципе… Только мы что же, так и уйдем? Вот это можно сразу прихватить, в сумку войдет вполне… Дэн, займись? Миша, а ты посмотри по ящикам… – Ну вот, откуда все анекдоты про блондинок, если Дашутка – чистый тебе Эйнштейн… – Хорош болтать, работайте давайте! Послышалось звяканье – ясно, планшет с медалями потрошат, тинейджеры сраные, догадался Смолин. С медалями проще всего, их можно грузить навалом… – А статуэтки? – послышалось с той стороны. – Где уж сейчас с ними возиться, их же нужно упаковать как следует… Что они будут стоить коцаные… Вввв… – Что такое? – Палец, бля… Прямо в мякоть засадил… Булавка охеренная… – Кровь выдави, вдруг она ржавая… – Да ни хрена подобного, вон как блестит… – Все равно выдави, мало ли… – Тронут вашей заботой, Дарья… – Тронутым ты всегда был… Ну что копаешься? Миш, что у тебя? Ага-а… Уже интереснее. Ничего больше? Ребята, пошли… Подрагивает голосок у стервочки, не без удовольствия констатировал Смолин. Лазить за полночь по чужим хатам – дело тонкое, тут сноровка и привычка нужны. Прекрасно должна сознавать, соплячка, что нет у нее никакого права грабастать отсюда вещички, даже ежели она дочурка одного из прямых наследников… Но каковы ребятки, а? Прыткое молодое поколение. Дашенька, стерва малолетняя, конечно же слышала краем розового ушка про дедушкины закрома, вот и решила урвать себе, сколько удастся. Тоже понимает, что все на этом свете имеет свою цену, антиквариат особенно… Выждав еще несколько минут, вслушиваясь в тишину, Смолин набрал Шварца и с ходу спросил: – Щенки слиняли? – Ага, все четверо. Сели в тачку и укатили. – Поднимайтесь сюда смело, – распорядился Смолин. – Самое время. Когда они появились, полка была вновь выдвинута, Смолин стоял, опираясь на нее локтем с таким горделивым видом, словно это он все устроил. – Заходите, орлы, заходите, – сказал он, улыбаясь во весь рот. – Гарантирую незабываемые впечатления и бурю эмоций. Только чур, не орать от восторга, а то соседи сизарей на нашу голову высвистят… Восторженных воплей не последовало, народ был взрослый и тертый – но долго еще звучали восхищенные матерки полушепотом, долго еще шальные взоры блуждали по стенам. Смолин первым перестал метаться, уселся в кресло, развернув его к стене, закурил и зачарованно разглядывал один из планшетов, отведенный Японии и сателлитам. Там была парочка Золотых Коршунов, судя по размерам, третьей степени, да вдобавок все «нижние», вплоть до седьмой (причем седьмая – трех разновидностей). Там Священные Сокровища с третьей степени по восьмую. Восходящее Солнце – почти все. Шесть степеней Драгоценной Короны из восьми. Все без исключения японские медали, значившиеся в хороших каталогах – и три небольших серебрушки, ни в каких каталогах не значившиеся, с которыми еще предстояло долго и вдумчиво разбираться, как и с двумя непонятными эмалевыми знаками. Награды Маньчжоу-го, знак Внутренней Монголии, медаль Приграничной Монголии (обе последних регалии нормальный человек отроду в руках не держал). Планшет с наградами Австро-Венгерской империи – снова дыхание в зобу спирает. Планшет Испании… целых четыре, отведенных Третьему рейху… целых четыре ордена Гавайского королевства… Улетаешь, как от хорошего косяка. Так не бывает. То есть умом понимаешь, что существуют где-то коллекции и побогаче, но сам вживую с подобным сталкиваешься впервые. А при попытке хотя бы приблизительно прикинуть, сколько может стоить сейчас эта благодать, и вовсе в пропасть ухаешь. Какие там два памятника для Кащея с супругою, какая там квартира для Дашки и машинешка для нее же… Такой ничтожный процент на исполнение воли покойничка отслюнить придется… Он зажмурился, помотал головой. Решительно встал. Кот Ученый завороженно приник к одному из планшетов, где теснились небольшие складешки – бронзовые, с разноцветными эмалями. Фельдмаршал возился с клинками, бормоча что-то про императорскую гвардию Карла X, испанских клинковых мастеров шестнадцатого столетия (отпа-ад!) и придворные шпаги. Даже Шварц, сдернув темные окуляры, таращился на рядок миниатюр в потускневших рамках и шевелил губами со столь одухотворенной рожей, что явно считал в уме серьезные суммы… Смолин закурил новую сигарету от окурка предыдущей. Вот это и называется – старая гвардия. Кащей, происходивший из достаточно интеллигентной семьи и в искусстве уже с юности разбиравшийся, на Отечественную ушел в сорок первом восемнадцатилетним, а до Германии добрался в сорок пятом уже старшим лейтенантом – и года на три застрял там в военной администрации. Оттуда и пошло… Львиная доля Черт его знает, как там управлялись наши доблестные союзнички (неплохо управлялись, судя по отрывочной информации, поездами волокли), но доподлинно известно, что демобилизованный советский солдат, что греха таить, порой даже в «сидорах», а то и просто на горбу ухитрялся притаранить из поверженной Германии самые неожиданные вещи. А потому до сих пор в глуши всплывают уцелевшие трофеи – вплоть до этюдов Рубенса, серебряных вилок из имперской канцелярии, эмалевых портсигаров самых родовитых венгерских графьев и подписанных лично фюрером поздравлений своим генералам к юбилею. И не нужно забывать, что наша доблестная армия еще и по Маньчжурии прокатилась, где всевозможных сувениров тоже хватало. Одним словом, ни о чем так не жалеет истинный собиратель, коллекционер, антиквар, как о том, что Красная армия не прошлась победным маршем, увы, и по Франции с Испанией, на Британские острова не заглянула. Какие в этом случае коллекции имелись бы у потомков, подумать грустно… Старикам было хорошо, думал Смолин, старикам было кайфово. В шестидесятые, когда он бегал в пионерском галстучке в поисках металлолома, антиквариат, особенно в глухой провинции, стоил копейки – а впрочем, и в столице ради модерновых гарнитуров из металлических трубок и пластмассы выкидывали на помойки бесценные – Вот что, ребятки, – сказал он твердо. – Кто как, а лично я тут не оставлю Шварц, кривя губы, распахнул перед ним большой черный кляссер – там в прозрачных кармашках красовалось тускловатое – Вот я и говорю, – произнес Смолин, чувствуя |
||
|