"У нас уже утро" - читать интересную книгу автора (Чаковский Александр Борисович)ГЛАВА VIВернувшись на комбинат, Доронин нашёл у себя на столе две телеграммы и записку. Одна телеграмма была из Москвы. В ней сообщалось, что, хотя комбинату и выделено необходимое оборудование, всё же надо больше надеяться на собственные ресурсы и развивать местную инициативу. Другая телеграмма была от Русанова. В ней говорилось: «Ввиду невыполнения вашим комбинатом плана, уполномоченный Министерства рыбной промышленности дал указание перебросить вам четыре дрифтера с восточного берега. Русанов». Прежде чем спрятать в стол эту телеграмму, Доронин оглянулся, точно желая убедиться, что никто не видел, как он её читал. У него было такое чувство, как будто его поймали на месте преступления. В телеграмме секретаря обкома на первый взгляд не было ничего обидного. Но между строк Доронин прочёл: «Мы отнимаем суда у других и передаём их вам, хотя те нуждаются в них не меньше». «Чёрт возьми, как нехорошо получилось! – подумал Доронин. – Ну ладно, это в первый и последний раз». Записка была от Вологдиной: «Товарищ Доронин, как только вернётесь, прошу сейчас же вызвать меня». Доронин вызвал Вологдину. Она пришла в своём неизменном синем комбинезоне. Доронину показалось, что с приходом этой женщины в комнате стало холоднее. – С приездом, – сухо сказала Вологдина. – Как успехи? – Люди работают, – сдержанно ответил Доронин. – Я вот по какому вопросу, – сказала Вологдина, заправляя под берет выбившуюся русую прядь. – Прошу премировать одного шкипера за хороший лов. Доронин вопросительно посмотрел на неё. – Он из новых. Забыла фамилию… Да вы всё равно не знаете, – продолжала Вологдина. – Вчера днём, когда шторм утих, обратился ко мне. Сказал, что подобрал себе бригаду и просит дать ему сейнер. Я рискнула. К вечеру он вернулся и привёз камбалы больше, чем два других сейнера вместе. На ночь снова ушёл в море. Сегодня утром опять вернулся с хорошим уловом. Надо премировать. – Здорово! – вырвалось у Доронина. Ему уже не казалось, что в комнате стало холоднее. – Обязательно премируем, – сказал он. – Только этого мало. Надо сегодня же вечером собрать людей и попросить вашего шкипера рассказать о своём опыте. Вологдина пожала плечами: – Я уже говорила с ним об этом. Не хочет. – Как не хочет? – удивился Доронин. – Ничего, говорит, особенного нет, нечего рассказывать. Беру рыбу – и все. – Скромничает, что ли? – Кто его знает. Вообще странный тип. – Пришлите его ко мне, – весело сказал Доронин. – Я с ним побеседую. Взглянув на него прищуренными глазами, Вологдина пошла к выходу. – И заготовьте приказ о премировании, – крикнул ей вслед Доронин. «Если она разговаривала с этим шкипером так же, как первый раз со, мной, – подумал Доронин, – то не мудрено, что он отказался выступить». Едва Вологдина успела выйти, как дверь без стука отворилась, и на пороге показался человек. На нём была мокрая брезентовая роба, облепленная рыбьей чешуёй. Доронин сразу узнал Весельчакова. Алексей Степанович Весельчаков, черноморский рыбак, принадлежал к тем людям, которые одинаково безразлично относятся ко всему: к северу и югу, к пустыням и оазисам, ко льдам и тропикам. Таких людей прежде всего интересуют деньги. Ради заработка они могут поехать на край света, дрейфовать во льдах Арктики, кочевать по безводной пустыне, болтаться на краболовах где-нибудь у берегов Камчатки. Прослышав о том, что на свете существует более выгодная работа, они способны с лёгкостью заняться ею, чтобы через некоторое время с такой же лёгкостью бросить. Весельчаков вырос на берегу Чёрного моря и слыл там одним из самых искусных рыбаков. В начале тридцатых годов, бросив жену и десятилетнего сына, он уехал на Каспий. Первое время он изредка писал жене и даже посылал ей деньги, а потом точно в воду канул. В семье его считали погибшим, но Весельчаков не погиб. Он скитался по земле в погоне за деньгами и терпел одно поражение за другим. В его «предприятиях» всегда оказывался какой-нибудь просчёт. На Каспии Весельчаков изрядно заработал, но товарищи быстро поняли, что он за человек, и попросту выгнали его из рыболовецкого колхоза. Долгое время он шатался без дела. Когда жить стало не на что, он нанялся на краболовы и два сезона проплавал в Беринговом море. На фронт его не взяли по возрасту. Всю войну он каким-то чудом продержался на одном месте – в приволжском рыболовецком колхозе. После окончания войны в колхоз приехал вербовщик из Министерства рыбной промышленности. Он вербовал рыбаков на новые дальневосточные земли и рассказывал о льготах, которые правительство предоставляет переселенцам на Южный Сахалин. Весельчаков привёл вербовщика к себе на квартиру, поставил на стол водку и жареную рыбу. – Насчёт заработков повтори, – коротко сказал он после первой стопки. Вербовщик повторил. По мере того как вербовщик говорил, у Весельчакова начинала кружиться голова, хотя он не испытывал головокружения даже в самых жестоких штормах. – А… не заливаешь? Вербовщик с оскорблённым видом достал из портфеля бланк договора. Всё было верно. Положив бланк возле себя и подвинув бутылку к вербовщику, Весельчаков ласково сказал: – Пей давай. Потом он подписал договор. Когда вербовщик собрался уходить, Весельчаков ревниво сказал ему на ухо: – Ты… очень-то не вербуй. Государственные деньги зря не растрачивай. Он сознавал бессмысленность этого совета, но ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что ещё кто-то получит такую же сумму, как он, была для него невыносима. – Что вам нужно? – резко спросил Доронин. Распространяя вокруг себя острый запах рыбы, Весельчаков неторопливо подошёл к столу. – Мне-то ничего, – спокойно сказал он, – разве что денежки получить. Вам, говорят, чего-то понадобилось, товарищ директор. – Значит, это вы ходили в море? – удивлённо спросил Доронин. – Я ходил. – И взяли хороший улов? – Улов обыкновенный, – все так же спокойно сказал Весельчаков. – Вот что, – преодолевая неприязнь к этому человеку, заговорил Доронин, – мне передавала Вологдина, что вы отказываетесь рассказать о своём опыте. Почему? – Чудное дело, товарищ директор, – усмехнувшись, ответил Весельчаков. – Какой такой опыт? Море – оно море и есть, рыбы в нём на всех хватает. Выходи да бери. Работать надо, а балясы точить не наше дело. – Вы ерунду говорите, – сказал Доронин. – Вам прекрасно известно, что в этом одинаковом для всех море не все работают одинаково. – Бывает, – согласился Весельчаков, наклоняя свою красную шею. – Почему же вам не помочь товарищам? Весельчаков помолчал. – Мне тут, говорят, премия причитается, – глядя в сторону, проговорил он. – Так если положено, прошу поскорее выдать. – Можете идти! – сквозь зубы сказал Доронин. Весельчаков не спеша повернулся и с развальцем пошёл к выходу, оставляя на полу широкие мокрые следы. На другой день привезли первую партию леса. Её сгрузили у небольшого лесозавода, изготовлявшего тару для рыбы. Один из шофёров передал Доронину записку от Ныркова. «Рубаем, товарищ майор! Вперёд, на запад!» – прочёл Доронин. Он улыбнулся. Проходившая мимо Вологдина пристально посмотрела на сваленные бревна, мельком взглянула на Доронина и подошла к нему. – Тот шкипер, – сказала она, – снова ходил в море и опять вернулся с хорошим уловом. Доронин сжал кулаки. Что же это, в конце концов, получается? Явный рвач и негодяй оказывается лучшим рыбаком комбината! – Послушайте, – сказал Доронин, – вы имеете опыт в рыбном деле, объясните мне: что это такое? Почему остальные бригады не могут выполнить план, а этот проходимец умудряется его перевыполнить? В чём тут дело? Вологдина передёрнула своими острыми плечами. – Две трети наших рыбаков впервые попали на море, – как бы нехотя ответила она. – А этот сквозь огонь и воду прошёл. Вот в чём тут дело. И она с насмешливой улыбкой посмотрела на Доронина. Через два дня состоялась торжественная закладка первого дома. Доронин сказал несколько слов, затем взволнованную, хотя и не очень складную речь произнёс Нырков. Поздно вечером, когда Доронин, радостно возбуждённый первым успехом, всё ещё сидел у себя в кабинете, на пороге опять появился Весельчаков. На этот раз он был не в робе, а в толстом драповом пальто и кепке. – Разрешите войти? – спросил он, деликатно кашлянув у двери. – Входите, – недовольно ответил Доронин; ему сразу стало не по себе. – На торжестве был, – широко улыбаясь, сказал Весельчаков; он снял кепку и подошёл к столу. – Большое дело затеяли, товарищ директор. Похвалы этого человека были противны Доронину. Он промолчал. – Как думаете, – продолжал Весельчаков, – надолго ли строительство затянется? – Как будем работать, – не поднимая головы, ответил Доронин. – Скажем, месяц или полтора? – Меньше. – Серьёзное дело, – восхищённо повторил Весельчаков, – прямо скажу – политика! Доронин молчал. – У меня к вам просьба, товарищ директор, – мягко сказал Весельчаков. – Имею, значит, претензию на первую квартиру. – Это на каком же основании? – чувствуя, что краснеет, спросил Доронин. – По договору полагается, – обиженным тоном ответил Весельчаков, – и, с другой стороны, как лучшему стахановцу. – Вам есть где жить, – сказал Доронин, вставая, – никто не обещал предоставлять вам сразу номер в гостинице. А что касается до лучшего стахановца, то вы им вовсе не являетесь. – А кто же является? – растерянно спросил Весельчаков. – Тот, кто не только хорошо работает, но и передаёт свой опыт другим, – стараясь говорить спокойно, ответил Доронин. – А тот, кто сидит на своём опыте, как на сундуке с добром, – не стахановец, а кулак! В глазах Весельчакова промелькнул испуг. На секунду ему показалось, что он опять допустил какой-то промах, но уже в следующее мгновение глаза его смотрели на Доронина с прежней уверенной наглостью. – Мы в этих тонкостях не разбираемся, товарищ директор, – лениво произнёс он. – По-нашему, по-рыбацки, тут дело ясное. Кто больше рыбы берет, тому и почёт. Так что прошу учесть. А то найдутся ловкачи, въедут в недостроенный дом, потом их с милицией не выгонишь. Не дожидаясь ответа, Весельчаков надел кепку и вышел. Весельчаков выходил в море почти каждый день. С вечера он обычно приходил в диспетчерскую и застывал на пороге, распахнув своё тяжёлое драповое пальто, засунув руки в карманы ватных штанов. Диспетчер показывал ему бланк прогноза. Если ожидавшийся шторм не превышал пяти баллов, Весельчаков, усмехаясь, возвращал бланк диспетчеру и молча уходил. На шторм силою до пяти баллов он не обращал внимания. Если же диспетчер обещал шторм, превышающий пять баллов, Весельчаков недоверчиво кривил губы: – Ух ты… Шесть баллов… Много ты знаешь! Он шёл на пирс и подолгу простаивал там, высматривая что-то. После этого он обычно направлялся к Вологдиной. – Выписывай отходную, – говорил Весельчаков. – Пойду в море. – Куда ты пойдёшь? Шторм будет, – возражала Вологдина. – У моря погоды не ждут, – стоял на своём Весельчаков, – может, ты богатая, а мне работа нужна. Он уходил в море и, что самое главное, почти всегда возвращался с уловом. Весельчаков подобрал себе команду из пожилых угрюмых и нелюдимых рыбаков. Доронин как-то попробовал подступиться к ним, но так и не добился ни одного внятного слова. Между тем известность Весельчакова росла с каждым днём. Когда его сейнер возвращался в штормовую погоду, на пирсе собиралась толпа. Однажды ночью позвонил Костюков. – У тебя там какой-то морской ас появился, – сказал он Доронину, – что же ты его в секрете держишь? На днях выходит первый номер районной газеты. Я к тебе журналистов пришлю. – Чтоб он провалился, этот ас! – пробормотал в ответ Доронин. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что Весельчаков оказался хорошим рыбаком. Наконец он сказал Вологдиной: – На вашем месте я пошёл бы вместе с этим типом в море и посмотрел бы, как он там колдует. Вологдина ответила, что Весельчаков наотрез отказывается взять на борт кого бы то ни было, кроме своей команды. Он ссылается на то, что ходит в штормовые погоды и не может подвергать опасности лишних людей. Доронин сейчас же вызвал к себе Весельчакова. – Самоуправством занимаетесь? – резко сказал он, как только тот появился на пороге. – Это я-то? – как ни в чём не бывало спросил Весельчаков. – Да, вы! – уже не сдерживая себя, закричал Доронин. – Разлагаете людей! Зашибаете деньги, в то время как ваши товарищи не могут взять рыбу и сидят без заработков. Ростовщиком, что ли, хотите стать? Весельчаков пожал плечами. – Пустое говорите, товарищ директор, – спокойно сказал он. – Рыба, она для всех доступная. А уменье и при ловле блох требуется. – Почему не взяли на борт Вологдину? – Не могу в такую погоду за женщину отвечать, – Она начальник лова. – Название-то, верно, мужское. А только если на бабу брюки надеть, она все равно бабой останется. – Весельчаков прищурил глаз и усмехнулся. – Не могу грех на душу брать. Техника безопасности не позволяет. – Хорошо, – решительно сказал Доронин. – Вы завтра идёте в море? – Наше дело рыбацкое, чего ж на берегу сидеть? – Я пойду с вами. – Вы? – удивлённо переспросил Весельчаков; он пристально посмотрел на Доронина и широко, во весь рот, улыбнулся. Вот это – другое дело! Вы – пожалуйста. Разве я могу против директора возражать? Весельчаков ушёл, а Доронин сразу понял, что напрасно погорячился. Даже наблюдая за работой Весельчакова в море, он вряд ли сумеет определить то, что составляло силу этого человека и систематически обеспечивало ему успех. Но, с другой стороны, Доронин не мог больше терпеть, чтобы этот рвач и проходимец на его глазах завоёвывал репутацию лучшего стахановца. Он сказал Вологдиной: – Пойду в море с Весельчаковым. – Вы?! – удивилась Вологдина. – Да, я, – резко ответил Доронин. – Что же, – спокойно сказала Вологдина, – попробуйте. С утра ветра не было. «Повезло», – подумал Доронин. Он пришёл на пирс в толстом брезентовом плаще, надетом поверх пальто. Откуда-то тянуло запахом йода, на берегу лежали тёмно-зелёные волнистые плети морской капусты. Море было относительно спокойно. Белесая полоса тумана закрывала горизонт. Волны лениво катились к берегу. Весельчаковский сейнер стоял у внутренней стенки ковша. Короткая тень от мачты неподвижно лежала на палубе. Доронин по каменной стене прошёл к сейнеру. На корме рыбаки укладывали сети. При виде Доронина Весельчаков высунулся из окна рулевой рубки и крикнул: – Ждём, ждём, товарищ директор! Доронин перескочил через фальшборт и очутился на палубе. – Прикажете отчаливать? – с подчёркнутой вежливостью спросил Весельчаков. – Действуйте, – сказал Доронин, делая вид, что не замечает его иронии. Весельчаков высунулся из окна и крикнул: – По местам, ребята! «Добро» получено! Через несколько минут ровно затарахтел мотор. Палуба стала вздрагивать мелкой дрожью. Доронин стоял в рубке за широкой спиной Весельчакова, державшего руки на рулевом колесе. Когда сейнер вышел в море, из окна стал виден весь комбинат: пустынная ещё каменная пристань, развешанные для просушки сети, консервный завод, длинные низкие сараи пошивочного и засольного цехов и за ними тёмные, прикрытые утренним туманом сопки. Сейнер стало покачивать. Крутя рулевое колесо, Весельчаков искоса поглядывал на укреплённый перед ним компас. – Это вы, товарищ директор, правильно сделали, что с нами в море пошли, – Весельчаков говорил, не оборачиваясь, и Доронин не видел выражения его лица. – Теперь сами увидите, что никаких таких секретов мы не имеем. Просто люди честные, добросовестные, понимаем, что государству рыба нужна. Доронин молчал. – Вот мы сейчас миль за двадцать мористей уйдём и начнём рыбку ловить, – не унимался Весельчаков. – А там с улова и поджарить можно. Доронин по-прежнему молчал. В конце концов умолк и Весельчаков. В окно рубки дул холодный солёный ветер. Сейнер сильно качало. Теперь Доронин понял, что море выглядело спокойным только с берега. Невесть откуда появился туман. Казалось, что сейнер пробирается сквозь облака, спустившиеся прямо на воду. В рубке всё стало влажным: стены, потолок и даже широкая спина Весельчакова. – Ну и места! – снова заговорил Весельчаков. – Одно спасенье – компас. А то погонит твой корабль прямо к самураям в гости… Взглянув через плечо Весельчакова на влажное стекло компаса, Доронин увидел в нём улыбающееся лицо шкипера. Качка усилилась, и Доронин почувствовал, что ему становится нехорошо. Внезапно туман рассеялся. Не более чем в километре от сейнера над водой взметнулось чёрное длинное тело огромной рыбы. – Акула-матушка, – спокойно сказал Весельчаков. – Должно, касатки атакуют. Вот, товарищ директор, доложу вам, игра природы – касатки. Самки куда меньше акулы, а в бой первые лезут… Действительно, описывая в воздухе крутую дугу, из воды выскакивали какие-то короткие стремительные рыбы с острыми плавниками на спине. «Все запугивает!» – подумал Доронин. Весельчаков повернул рулевое колесо и сказал! – Ещё немного возьмём мористей и начнём. Доронин с трудом расслышал его слова. Он стоял, ухватившись руками за оконный переплёт. В ушах его звенело. Во лны с шипением лезли на сейнер и перекатывались по палубе. Доронин облизал губы и почувствовал острый, солёный вкус во рту. Его затошнило. Погода все ухудшалась. Казалось, что ветер грудью упёрся в рубку. Сейнер нырял из одной волны в другую. Время от времени корма его отрывалась от воды, и тогда становилось слышно, как винт режет воздух. Весельчаков наконец обернулся. – Э-э, – протянул он, одной рукой придерживая рулевое колесо, – что это с вами, товарищ директор? Он крикнул одного из рыбаков, и тот, подхватив Доронина под руки, с трудом спустил его по трапу в помещение для команды. Подстелив грязный, пропахший рыбой ватник, он уложил директора на грубые дощатые нары. Доронин лежал, запрокинув голову и боясь пошевелиться. Когда он пришёл в себя, то увидел, что рядом с ним сидит Весельчаков. – Ну как, товарищ директор? – добродушно сощурившись, спросил шкипер. Доронин молчал. – А мы уж домой идём. Рыбки взяли порядочно. Ругать не будете. А вам не полегчало? Доронин закрыл глаза и сделал вид, что засыпает. Но Весельчакова трудно было обмануть. – Вам бы теперь лимончик пососать… – продолжал он. – Да разве в этих проклятых местах найдёшь?… А я и забыл, дурак, что вы этой болезни подвержены… Помните, на пароходике-то, на «Анадыре»?… Весельчаков ушёл, а Доронин лежал без движения до тех пор, пока не услышал, как борт стукнулся о стенку. Он понял, что путешествие окончено. Два рыбака помогли ему выйти на палубу. Мимоходом заглянув в трюм сейнера, Доронин увидел серебристую груду рыбы. Он еле стоял на ногах. Состояние его было тем более плачевно, что море совершенно успокоилось. Яркие солнечные лучи настойчиво пробивались сквозь чёрную тучу, и казалось, что туча плавится от близости солнца. Воздух стал прозрачным. Виднелись дальние сопки. На пирсе толпились люди, как обычно встречавшие сейнер Весельчакова. Среди них были Вологдина и Венцов. Весельчаков хотел помочь пошатывающемуся, бледному Доронину перешагнуть через фальшборт, но тот резко оттолкнул его руки и, собрав последние силы, ступил на берег без посторонней помощи. В тот же день Доронина вызвал к себе Костюков. – Воюешь? – спросил он, едва Доронин переступил порог кабинета. – Воюю, – ответил Доронин, полагая, что речь идёт о борьбе комбината за выполнение плана. – Думаю в ближайшее время добиться перелома. – Нет, я о другом, – Костюков покачал головой. – С Весельчаковым все воюешь? – Ну, знаешь, товарищ Костюков, – не выдержал Доронин, – это такой проходимец… – Погоди! Проходимец, шкурник – все это, очевидно, так и есть. Что ж, гони его с комбината или суд над ним устрой показательный… – В том-то и дело, – угрюмо сказал Доронин, – что я не могу его сейчас выгнать. Он один из немногих рыбаков, которые берут рыбу. – Вот, вот, – словно обрадовался Костюков. – Так, может быть, вместо того чтобы с ним копья ломать, стоило бы и о других рыбаках подумать? Организовать соревнование да победить в нём твоего Весельчакова, развенчать его, показать, на что наши люди способны… Вечером в кабинете Доронина состоялось первое заседание партийной группы комбината. Явка была стопроцентная: Доронин, Черемных и Нырков. За окном бушевал шторм. Когда с моря налетал особенно сильный порыв ветра, электрическая лампочка почему-то сбавляла накал, словно ветер задувал её. Море штурмовало остров с такой яростью, как будто решило сдвинуть его с места. А трое коммунистов собрались на краю советской земли на своё первое партийное собрание. Парторгом был избран Нырков. – Собрание партгруппы считаю продолженным, – явно смущаясь, впервые в жизни выговорил он такие слова. – Слово имеет товарищ Доронин. Доронин несколько минут молчал, точно не слыша слов Ныркова. Он и в самом деле не слышал их. «Ну вот, мы и создали парторганизацию, – думал Доронин. – Небогато, конечно, три человека, но всё-таки организация…» Перед его глазами возникло полковое партийное собрание. «Да, в полку даже заседания бюро были многолюднее, чем здесь общее собрание… Ну что ж, лиха беда – начало». Он представил себе пароходы, штормующие сейчас в море по пути из Владивостока на Сахалин. «Среди людей, плывущих сюда, наверняка есть и коммунисты и комсомольцы… Итак, Нырков – парторг. Рискованно, конечно. Парень молодой, и коммунист молодой… Придётся как следует помогать. Но ведь выбора всё равно не было. Черемных слишком загружен производственной работой. Кроме того, хотелось иметь парторгом человека, повседневно связанного с рыбаками, живущего одной жизнью с ними…» – Ваше слово, товарищ директор, – повторил Нырков. – Что ж, товарищи, – как бы очнулся Доронин, – положение у нас на комбинате тяжёлое, сами знаете. План по лову горбуши мы не выполнили. Камбалы и трески тоже берём мало. Причины ясны: нет обученных кадров, мало флота. Мы должны добиться перелома. До периода штормов времени мало. Надо суметь за эти недели взять максимум рыбы. Как? Вот об этом нам и нужно сегодня поговорить. Словно в ответ на его слова, с моря налетел новый порыв ветра. В комнате сразу стало холоднее. Доронин поёжился. – Стены шпаклевать надо, – глухо сказал Черемных, – а насчёт лова я смотрю дальше. Вы говорите об осеннем лове, а я предлагаю подумать и о весенней путине. Чем возьмём сельдь? В конце концов, план решает путина. Доронин достал письмо, недавно полученное им из министерства, и прочитал его вслух. Москва сообщала, что к весенней путине комбинат сможет рассчитывать на двадцать дрифтеров, несколько рыбонасосов, около пятидесяти брезентовых посольных чанов. – Конечно, – тихо заговорил Нырков, – о том, что прибудет, вам лучше знать. А я вот насчёт людей. Боятся люди моря, не привыкли к нему. Я честно скажу: сам ещё немного побаиваюсь. На Весельчакова этого многие прямо с завистью смотрят, – думают, секрет у него какой-то есть. Доронин почувствовал, что краснеет. – Вырвать бы у него этот секрет, – продолжал Нырков, – а как? Не на поклон к нему идти, а самим научиться так ловить. – Легко сказать, – пожимая плечами, пробормотал Доронин. – Я понимаю, – все так же тихо продолжал Нырков, – не легко, а надо. Сейчас море над людьми хозяйствует, а нужно бы наоборот. – Что ты предлагаешь? – прервал его Черемных. – Сколотить команду, – ответил Нырков, будто ждал этого вопроса. – Антонова – шкипером. Рыбак – что надо, люди его уважают. Я тоже в эту команду пойду. Ещё рыбаков подберём… Поставим задачу: перешибить Весельчакова… Доронин внимательно слушал Ныркова, не спуская с него глаз. «Он дело говорит, – думал Доронин. – Надо, чтобы люди хозяйствовали над морем, а не наоборот. Надо не только чувствовать себя хозяевами этой земли, но и практически стать её хозяевами. Очень хорошо, отлично! Молодец Нырков!» Тут же Доронин вспомнил свой сегодняшний разговор с секретарём райкома. «То, что предлагает Нырков, в сущности, и есть то самое, что советовал Костюков. Значит, он и с Нырковым успел поговорить?» Некоторое время все молчали. За окном неистовствовал шторм. – Письмо отправил, Нырков? – вдруг спросил Доронин. Нырков нисколько не удивился. – Отправил, – сказал он, – жду ответа. – Приедет, – убеждённо сказал Доронин. – Должна приехать, – согласился Нырков; он немного помолчал и добавил:– И другие должны приехать. Я говорил кое с кем. Письма пишут, зовут. Я так думаю, что эти письма – не просто семейное дело, а политическое. Доронин снова пристально посмотрел на Ныркова и, как тогда, в лесу, опять почувствовал к нему что-то похожее на нежность. Он встал и подошёл к окну. Там, за стеклом, клубилась тьма. Море по-прежнему кипело. Налетел дикий порыв ветра. Лампочка сразу сбавила накал. – Как бы флот в ковше не побило, – тихо сказал Черемных. Буря усилилась, хотя и за минуту до этого казалось, что она достигла предела. Загремел гром. Окно то и дело освещалось яркими вспышками молнии. Нырков встал и молча вышел из комнаты. Через несколько минут на лестнице раздался громкий топот. Вбежал мокрый с головы до ног Нырков. Казалось, что вода течёт не только с его одежды, но из глаз, носа, ушей… – Флот, флот крепить надо! – крикнул Нырков. Втроём они побежали на пирс. Ливень сбивал с ног. При вспышке молнии Доронин увидел, что десятки людей бегут к стенкам ковша. Другие уже крепили суда. Молния то и дело освещала мокрых людей, туго натянутые канаты, рулевые рубки на катерах и гладкий, точно залитый асфальтом, пирс… Только под утро Доронин, Нырков и Черемных вернулись в комнату. Они так промокли, что даже не чувствовали этого. – Подведём итоги, – устало улыбнулся Доронин, усаживаясь в кресло. – Как будто ничего не побило? Все цело? Ему никто не ответил. – Спать надо, – пробурчал Черемных, – какие там итоги! Несколько минут они сидели молча, прислушиваясь, как мало-помалу затихала буря. – Что ж, – тихо сказал Нырков, – партийное собрание считаю закрытым. |
||
|