"У нас уже утро" - читать интересную книгу автора (Чаковский Александр Борисович)

К вечеру все три сейнера вернулись в ковш. Всё прошло благополучно, если не считать того, что борта судов обледенели, палубы превратились в каток, а руки рыбаков были изранены и поморожены.

Но все три сейнера вернулись ни с чем: ни одной команде не удалось взять рыбу.

Доронин и Вологдина пригласили к себе Антонова и Весельчаковых. Рыбаки рассказали, как, стоя на пронизывающем ветру и борясь с ледяными волнами, штурмовавшими сейнер, они безрезультатно тралили морские глубины. Много раз они вымётывали тресколовный порядок и выбирали яруса, но так и не поймали ни одной рыбы.

Назавтра сейнеры снова вышли в море и снова вернулись без улова. Положение осложнялось. Доронин ходил мрачный. Он подолгу советовался со старыми рыбаками, выезжал в главк, советовался с инженерами-рыбниками. Написав большое письмо, он с оказией послал его во Владивосток, в научно-исследовательский институт рыбного хозяйства.

В сущности, если говорить об основной причине всех неудач, то она стала ясна уже после второго выхода в море. В результате резкого изменения температурных условий рыба изменила свой ход. Места, нанесённые на карте и уже в течение нескольких месяцев считавшиеся богатыми рыбой, вдруг оказались безрыбными.

К Доронину пришёл Алексей Весельчаков и заявил, что отказывается выходить в море и просит дать ему работу на берегу. Он быстро сообразил, что в зимнее время много рыбы не возьмёшь, даже в случае большого везения. Ждать от зимнего лова больших заработков не приходится. А риск – очень велик. Следовательно, игра не стоит свеч.

Но Антонов и Дмитрий Весельчаков настойчиво и даже с каким-то ожесточением продолжали выходить в море. Иногда им удавалось взять ничтожное количество трески, но значительно чаще они возвращались пустыми. Их неудачи волновали на комбинате решительно всех – от рядовых рыбаков до Вологдиной, Черемных и Доронина.

Только одного человека как будто не трогала очевидная неудача зимнего лова. Это был главный инженер комбината Виктор Фёдорович Венцов. Его никто ни о чём не спрашивал, и он, в свою очередь, видимо, предпочитал держаться в стороне.

Первым вспомнил о Венцове Дмитрий Весельчаков.

После того как его первые выходы в море окончились неудачей, он пришёл как-то вечером прямо на квартиру к Венцову и остановился на пороге в своей промёрзшей, покоробившейся брезентовой куртке.

– Опять пустым вернулся, – хмуро сказал он. – И никто помочь не может. Вот у вас, товарищ главный инженер, книг много, целая полка. Посмотрите, может быть, есть там какой конец, за который бы ухватиться? Не всё же море обшаривать, чтоб эту треску найти?

В первую минуту Венцов почувствовал смутное удовлетворение. «Я же говорил!…» – чуть было не вырвалось у него. Но ему тут же стало ясно, что, если бы эти самодовольно-торжествующие слова сорвались у него с языка, он навсегда потерял бы к себе всякое уважение. Он не мог, не имел права сказать их этому усталому, промёрзшему насквозь человеку, который, невзирая на ледяной ветер и мороз, пренебрегая опасностью, несколько дней подряд упрямо ходил в море… И Венцову стало мучительно стыдно…

Это жгучее чувство стыда он испытывал уже второй раз за последнее время.

Несколько дней назад, когда сейнеры, впервые выйдя в море, вернулись ни с чем, Венцов решил взять реванш. Он хотел подойти к Вологдиной и в присутствии Доронина торжествующе спросить: «Ну, кто был прав?»

Однако что-то помешало ему осуществить своё намерение. Он решил посмотреть, что даст завтрашний день. А назавтра он увидел, как вернулись в ковш оледенелые суда, как медленно вышли на пирс промёрзшие, измученные рыбаки, каким тяжёлым молчанием встретили их столпившиеся на пирсе люди. Тогда ему в первый раз стало стыдно, мучительно стыдно. Нужно было быть просто негодяем, чтобы торжествовать по поводу этой тяжёлой неудачи!

Правда, можно было возмущаться человеком, упрямство которого обрекло людей на бессмысленные лишения. Никто не удивился бы, если бы Венцов это сделал. Но у главного инженера не было никакого желания ни злорадствовать по поводу неудачи, ни возмущаться Дорониным.

Ему стало тяжело при мысли о том, что именно сейчас, когда люди на комбинате напрягают все свои усилия, он смотрит на них со стороны, как безучастный наблюдатель. Он уже отлично сознавал, что зимний лов был не просто выдумкой Доронина, что сами рыбаки ощущали потребность в нём и теперь продолжали борьбу, невзирая на все неудачи.

И Венцов стал вместе со всеми выходить по вечерам на пирс и встречать возвращающихся рыбаков. На берегу было очень холодно, свистел ветер, хотелось поскорее уйти отсюда к теплу, к свету… «Каково же им в море?…» – думал Венцов. И ему до боли хотелось, чтобы рыбаки вернулись с уловом, чтобы не сбылись его слова, пророчившие неудачу, чтобы он оказался не прав, тысячу раз не прав…

Потом Венцов, как и все на комбинате, стал размышлять о том, почему же выходы в море неизменно кончаются неудачей. Ведь, в конце концов, не могла же рыба, подобно птицам, переместиться в южные широты. Просто она изменила свои пути, потянулась к тёплым течениям, опустилась на большую глубину.

Значит, дело в разведке, в настойчивой промысловой разведке…

На материке всё было проще. Там существовали карты, на которые из года в год наносились места скопления рыбы весной, летом, осенью, зимой…

Здесь к составлению карт только ещё приступили. Прошлогодние карты были вывезены японцами. Следовательно, базой промысловой разведки мог послужить только рыбацкий опыт.

К Венцову, однако, никто не обращался за советом. Во-первых, он, как главный инженер, не имел непосредственного отношения к лову. А во-вторых, у всех была в памяти позиция, занятая им в этом вопросе. Но то, что никто к нему не обращался, больше уже не успокаивало, а, наоборот, волновало главного инженера… Пойти же и самому предложить свои услуги он не решался. Это всё-таки представлялось ему унизительным. Кроме того, он не был уверен, что Доронин примет его услуги.

Теперь перед ним стоял Дмитрий Весельчаков. Хотя он пришёл только за советом, Венцову казалось, что он говорит: «Довольно вам отсиживаться! Хватит! Люди бьются, хотят помочь общему делу, а вы…»

Венцов смущённо сказал Весельчакову, что посмотрит кое-какую литературу, попробует что-нибудь найти. Он сказал неправду. Уже в течение нескольких вечеров он перелистывал книгу за книгой, внимательно перечитывая всё, что относилось к промысловой разведке.

На другой день Венцов пригласил к себе Весельчакова. Вдвоём они перечитали все материалы, обобщающие опыт промысловых разведок. Через некоторое время Венцов сконструировал глубоководный термометр – прибор, которым на материке пользовались уже многие передовые рыбаки. Он измерял температуру на той глубине, куда его опускали, и при подъёме уже не реагировал на температуры других глубин.

И Весельчаков стал изо дня в день систематически заниматься разведкой, фиксировать температуры различных глубин, настойчиво и последовательно искать места скопления рыбы.

Его уловы стали несколько лучше, чем раньше, но всё-таки рыбы было ещё мало, очень мало.

Тридцатого декабря вечером Весельчаков вернулся в ковш с твёрдым намерением поутру снова выйти в море, на заранее намеченное место.

Тридцать первого декабря в помещении недавно отстроенной столовой была назначена коллективная встреча Нового года. Вологдина, готовившая встречу, пыталась уговорить Весельчакова остаться, но безуспешно. Он объяснил ей, что не имеет права терять время: на другой день может грянуть шторм, который спутает все его расчёты.

Тридцать первого декабря на рассвете Дмитрий Весельчаков ушёл в море. Дул резкий ветер, но не с материка, как обычно в это время, а с моря. Было очень холодно. Гребни волн казались покрытыми льдом. Тучи шли так низко, что почти задевали за мачту сейнера.

Весельчаков стоял у штурвала. В оконных переплётах тревожно гудел ветер. Справа по борту в предрассветной мгле таяли едва различимые силуэты сопок. Пройдя миль шесть вдоль берега, Весельчаков повернул рулевое колесо. Сейнер пошёл мористей. Теперь уже в смотровое стекло ничего не было видно, кроме поверхности моря, покрытой белыми гребнями волн. Но Весельчаков хорошо знал дорогу. Он шёл не вслепую. Компас и карта точно ориентировали его. На карту, лежавшую перед ним, была, кроме того, нанесена вся история его многодневных морских поисков. Вот здесь он неделю назад взял всего несколько рыб, а ведь ещё осенью это место считалось одним; из самых богатых. Вот здесь он несколько часов тралил морские глубины и много раз выбирал пустой трал. Вот здесь третьего дня ему удалось взять немного трески…

Теперь Весельчаков уверенно и настойчиво стремился к тому месту на карте, где, по его твёрдым расчётам, должна была оказаться рыба. Недаром он кружил здесь вчера и позавчера. Недаром производил бесконечные замеры температуры. Недаром именно здесь ему удалось взять гораздо больше трески, чем за все предыдущие дни.

«А если снова неудача? – спросил себя Весельчаков. – Снова пустой трал или, в лучшем случае, – несколько килограммов рыбы, из-за которых не стоило жечь бензин?»

Но он тут же отогнал от себя эту мысль. Рыба должна быть. Рыба есть. Надо её только найти…

Он был доволен, что приехал сюда, на Сахалин. Он нашёл здесь всё, что искал: суровую жизнь, бурное море, неосвоенную землю. Ему уже давно хотелось попытать свои силы на чем-нибудь очень трудном. До сих пор всё давалось ему слишком легко.

Дома, на Чёрном море, Дмитрий без особых усилий стал бригадиром рыболовецкой бригады. Он работал как умел, а получалось значительно лучше, чем у других. С некоторых пор ему стало казаться, что он работает не в полную силу. Ему захотелось порыбачить в незнакомом, суровом море.

Он посоветовался с секретарём райкома. Тот выслушал его и сказал:

– Чтобы бороться с трудностями, не надо никуда ехать. Дел хватает и у нас. Ну, а уж если ехать, то туда, где больше всего нужны люди.

Через несколько дней после этого разговора Дмитрия вызвали в райком и предложили поехать на Южный Сахалин.

Так исполнилось его желание, и он оказался здесь, на самом краю света, где начинается день.

Единственным, что омрачило его приезд, была встреча с отцом.

После памятного разговора с Дорониным Дмитрий твёрдо решил настоящей, самоотверженной работой восстановить доброе имя Весельчаковых.

В то же время Дмитрий в глубине души надеялся, что старик, видя, как работает его сын, осознает свою вину, своё недостойное поведение и найдёт в себе силы начать новую жизнь…

Но, поговорив на другой день с отцом, Дмитрий усомнился в этом.

Он сказал ему, что останется на комбинате лишь в том случае, если никто не будет знать об их родственных отношениях.

Весельчаков-старший возмутился, снова начал кричать, что «никого не грабит и не убивает», потом опять попытался вовлечь Дмитрия в свою команду, соблазняя его большими заработками, а когда тот наотрез отказался, выгнал его.

С тех пор отец и сын избегали друг друга, а при встречах молча расходились каждый в свою сторону.

…Дмитрий снова взглянул на карту и компас.

– Пора! – вслух сказал он себе.

Рыбаки стояли на палубе, ожидая команды к спуску трала. На них были брезентовые куртки, широкополые зюйдвестки и сапоги выше колен.

Весельчаков скомандовал спуск. Загремела лебёдка. Рыбаки осторожно перекинули трал за борт.