"Записки ночного сторожа" - читать интересную книгу автора (Зиновьев Александр)

Отщепенец

Итак я — отщепенец. Это моя официальная кличка. Что такое отщепенец? Точное определение знает только начальство. Я могу дать лишь примерное описание. Отщепенец — это ибанец, который набрался наглости публично высказать свое мнение, не согласующееся с мнением начальства, а значит — и с мнением всего остального ибанского народа, ибо ибанское начальство только тем и занимается, что выражает думы и чаяния ибанского народа. Начальство, например, заявляет, что в этом году хлеба собрали в два раза больше, чем в прошлом, и в десять раз больше, чем в Америке. Отщепенец ехидно усмехается и говорит, что это — брехня. Трудно сказать, что больше возмущает начальство — само слово «брехня» (брешут, как известно, собаки) или содержащийся в нем намек. И выражая волю руководимого им народа, начальство заявляет, что слова отщепенца — злобная клевета. Народ всенародно одобряет заявление родного начальства и клеймит отщепенца, требуя принять суровые меры и очистить наше и без того здоровое общество от такого выродка. Некоторые требуют выгнать вон. Но их меньшинство. Большинство же требует посадить отщепенца. А выгнать — все равно, что высшую награду дать. Куда выгнать? На Запад? На Запад мы и сами за милую душу отщепились бы. Нет, ни в коем случае. Сажать надо. Давно пора, а то распустились. Наиболее преданные делу ибанцы требуют поставить отщепенца к стенке, чтобы для других был воспитательный пример. И гуманнее к тому же. И поставили бы, да время не то. Рано еще. Вот преодолеем временные трудности, тогда… Поскольку отщепенцы в здоровом ибанском обществе появляются очень редко (две штуки на миллион в десять лет), то народ их клеймит с большим Энтузиазмом и вполне искренне. Потому как не выпендривайся. И без тебя, мол, знаем, что все это брехня. А видишь — помалкиваем. Да и начхать нам на то, что они там вверху брешут. Пусть себе брешут. На то они и начальство, чтобы пыль в глаза пускать и врать на каждом шагу. А ты помалкивай. Одобряй, доверяй, и дело с концом. Глядишь — образумятся сами. И улучшение какое-нибудь выйдет.

И все же отщепенцы появляются. Никто не знает, почему они появляются и откуда берутся. Появляются, и все тут. Как утверждает своевременно реабилитированная генетика, это — мутация в генах. Не буду спорить. Важно, что они появляются. И начинают орать на весь Ибанск: брехня, мол, все это. Так произошло и со мной. Правда, на весь Ибанск у меня не получилось. Я едва пискнуть успел, как мне глотку заткнули. И все же я пискнул. Об ибанских масштабах я вообще не думал. Просто пискнул, потому что это получилось само собой, помимо, воли. Пискнул и даже сам удивился. А был я самый обыкновенный трижды задрессированный и четырежды запуганный образованный ибанец. Интеллигент. Или, как теперь говорят, интеллектуал. Был примерным Членом. И вместе с тем принимал сюрреализм и экспрессионизм. Предпочитал западные фильмы. Потихоньку почитывал Правдеца. Стоял в очереди на выставку помоечных художников. Один раз женился. Один раз, как и все мои знакомые, развелся. Иногда получал премии. Был по туристической путевке в одной полузаграничной стране. И отщепенцем быть никогда не собирался. Даже тогда, когда я на том самом роковом собрании пробирался из последнего ряда из самого левого угла к трибуне, я еще не знал, что вот сию минуту я ляпну во всеуслышание: брехня, мол, все это! Когда я забирался на трибуну, сам директор нашего прославленного Института Очковтирательства Академии Наук (Иоан) поощрительно мне подмигнул. Мол, наконец — то и ты, сукин сын, активным становишься! Никак квартиру просить собираешься? Или в старшие захотел? Это, брат, заработать надо. Заслужить. Революцию в белых перчатках не делают! А я вылез на трибуну и начал мямлить что-то невнятное. И тут представитель Верха сказал мне из президиума: мол, чего ты юлишь, говори честно и прямо, все как есть. Этого я стерпеть не мог и выпалил: мол, брехня все это! Мол, типичная липа! Мол, все это напоминает времена Хозяина! И так далее в таком же духе. Мол, прошлое живо. Оно не ушло. Оно есть. Если даже ни одной жертвы нет сейчас, оно есть, ибо оно было. Мы обязаны огромными буквами написать имена всех жертв и всех палачей и всех соучастников. Мы должны мстить за прошлое. А мы вместо этого… Зал на время замер от неожиданности. Кто мог подумать, что этот политически индифферентный тюфяк способен на такое! Но вскоре поднялся невообразимый шум, и меня лишили слова.

На том же собрании меня исключили из Братии. На другой день уволили с работы. Хорошо еще не упекли в сумасшедший дом (а разговоры на эту тему были!). Все-таки прогресс. После тех, нашумевших на весь мир историй Они пока не решаются применять это гуманное средство воспитания нового человека в широких масштабах. Год ходил без работы. Подрабатывал грузчиком, переводчиком, репетитором. Милиция требовала справку с места работы и грозила высылкой. Наконец, с большим трудом устроился вахтером в ночную смену в одну вшивую контору. Дипломы пришлось скрыть. Но скоро меня лишили их официально, так что я законно стал малограмотным. Полгода учился говорить и писать с ошибками. И матом ругаться. Без привычки и в зрелом возрасте было довольно трудно. Зато теперь имею легкую постоянную работу и массу свободного времени. Постепенно начал размышлять обо всем и кое-что записывать. Не для потомства. И не для Органов Охраны Народа (ООН). А просто так, назло Им. Раз отщепенец, значит обязан сочинять всякую клевету на наш самый передовой строй, на наше мудрое руководство, на наш свободолюбивый народ и прочие прелести. И как только последний служащий конторы сматывается в свою удручающе скучную частную жизнь, которая в полном соответствии с теорией ибанизма находится в еще более полном согласии с жизнью общественной, я сажусь на старый скрипучий табурет. И, используя вместо тумбочки новейшую электронно-вычислительную машину, начинаю писать. И в голову мне приходят удивительные мысли. И я рад их приходу. И даю им полную волю. Черт возьми, где же я был раньше?! Сколько лет потерял попусту! Тот, кто знает, что ему плохо, больше человек, чем тот, кто этого не ведает. Потом я иду в кабинет директора и дремлю несколько часов на его великолепном диване, предназначенном совсем для других целей, о которых напишу как-нибудь потом. Сначала я беспокоился: а вдруг жулики заберутся в контору. Не зря же меня поставили сторожить ее! Но вскоре я понял, что мои опасения наивны. За всю историю Ибанска не было ни одного случая, чтобы похитили наши липовые отчеты о наших выдающихся успехах, которые (отчеты, конечно, а не успехи) я призван охранять в ночное время за мизерную зарплату. По подсчетам наших экономистов на такую зарплату нельзя прокормить даже собаку. Породистую собаку, а не дворнягу. Дворнягу можно, ибо ее можно совсем не кормить. Эти подсчеты экономисты производили в либеральное время, когда это было модно. Либеральное время прошло, экономистов отчасти заменили, а отчасти перевоспитали, их ошибочные расчеты исправили. И согласно новейшим данным моя зарплата немного уступает зарплате президента США. Бедный президент! То-то его тянет к нам в Ибанск.