"Имитация жизни" - читать интересную книгу автора (Коудри Альберт)

Альберт Коудри
Имитация жизни


Милли Мёрфи радостно приветствовала Эмму Смайт-Денби на пороге своего иглу, пусть и не широко распростертыми объятиями (Эмма не одобряла этих дамских нежностей и поцелуйчиков), но широкой, искренней улыбкой от всей души. - Значит, ты все-таки успешно пережила свою поездку в Город! - воскликнула она, и Эмма откликнулась ей в тон: - С трудом!

Согласно недавней, но уже отлетевшей моде на эскимосскую архитектуру гостиная Милли не имела углов и закруглялась в плавную форму купола, изящно отделанного белоснежной искристой субстанцией. Низкая уютная банкетка с подушками из ярко-алого син-тешелка кольцом окаймляла всю комнату, не считая, понятно, большой входной двери и другой напротив нее, поменьше, что вела во внутренние апартаменты. За банкеткой в стене таились узкие, но глубокие ниши, не доступные для любопытного постороннего взгляда, где Милли имела обыкновение прятать всяческую чепуху. Старую одежду и наскучившие безделушки, подпорченные или вышедшие из моды вещицы домашнего обихода, а иногда, как не раз бывало, и одного из своих любовников (в случае, если другому ее обожателю вдруг приходило в голову срочно нанести ей пылкий нежданный визит).

Но сегодня Милли предусмотрительно освободила время для Эммы, и потому на круглом столике в центре гостиной красовался самый настоящий серебряный чайник в сопровождении аппетитнейшего пирога с тмином. Так что обе леди поспешили усесться за стол, чтобы насладиться чаепитием и приятной беседой.

- Ну и как? Ты видела этих любовных роботов?! - сразу выпалила Милли без всяких обиняков: бедняжке до сих пор не удалось научиться благовоспитанно уступать другим инициативу в разговоре.

Эмма слегка нахмурилась, нарочито откусила изрядный кусок тминного пирога и принялась неторопливо жевать, предоставив излишне любопытной подруге изнывать от нетерпения. Хотя Эмму так и подмывало деликатно отчитать Милли за бестактность, ей действительно надо было посоветоваться с кем-то, обладающим достаточным опытом в подобных делах. А у Милли подобного опыта было предостаточно и разнообразных сортов, если уж называть такие вещи их вульгарными именами.

- Дорогая, это было просто ужасно, - сказала она наконец, тщательно дожевав свой кусок пирога и запив его несколькими деликатными глотками бергамотового «Эрл Грея». - Ты только представь себе - целая толпа! И мужчины, и женщины впритирку, и все они абсолютно игнорируют друг друга! Просто стоят и глазеют на этих… на эти изделия.

- Да полно тебе, Эмма, - мягко возразила верная подруга. - Некоторые из этих с виду очень даже неплохи. Восхитительное совершенство! Хотела бы я знать, из чего они делают для них кожу? Она кажется даже более естественной, чем… натуральная, надеюсь, ты понимаешь, что я хочу этим сказать.

- И тем не менее, невзирая на всю их привлекательность… Ведь ты сама, Милли, как я не могла не заметить, предпочитаешь человеческие существа. Разве не так?

- Да, ты права. Натуральные мужчины гораздо теплее, и сложнее, и не всегда предсказуемы, а еще… Они довольно опасные, знаешь ли, дорогая моя!

Эмма была чересчур проницательна, чтобы не понять, почему Милли рекомендует ей приобрести любовного робота. Поскольку уже не надеется, что ее лучшая подруга сумеет обзавестись любовником из натуральных мужчин. В глубине души Эмма была вынуждена согласиться с негативным прогнозом Милли и печально вздохнула.

- Временами я чувствую себя такой одинокой, - призналась она. - И конечно, робот чрезвычайно удобен в качестве любо… как специальное изделие. Когда он тебе не нужен, ты можешь отправить его в угол и выключить. А вот с мужчиной такой фокус не проделаешь, увы! И все-таки нет, спасибо. Извини меня, Милли, но такая плотская связь слишком уж напоминает порочный вариант детской игры в куклы для взрослых…

Милли встала, по привычке выразительно качнув пышными бедрами, и деловито нарезала еще пирога. Она видела, что ее подруга, погрязшая в своем стародевичестве, остро нуждается в ободрении и моральной поддержке, и тогда Милли сказала:

- Послушай, Эмма, тебе совсем не обязательно брать такого робота на иную роль помимо дворецкого и домашнего компаньона. А позже, если тебе захочется большего… Ведь робота всегда можно перепрограммировать, правильно?

- Ах, Милли… давай поговорим о чем-нибудь еще, хорошо? После этих жутких скоплений народа и особенно того ужасного магазина, как бишь там его… хот-бот-спот! [1] Боже мой, какая чушь, нет, ты когда-нибудь слышала что-либо подобное, Милли?! Дорогая, после утомительной поездки в Город я не в настроении совершенно ни для чего, за исключением старомодных деревенских сплетен… Что там слышно насчет интрижки этой миленькой мисс Чой с молодым мясником из 3030 Дзета? Должно быть, уже есть свежие новости?

И действительно, расторопный инстантмейл хозяйки дома обновил информацию по этой увлекательной теме менее получаса назад. И хотя Милли ужасно не хотелось отвлекаться, пускай даже ненадолго, от своей благородной миссии (помочь бедняжке Эмме обрести любовь!), она приступила к пересказу во всех волнующих и восхитительных деталях наиновейших перипетий реально текущего любовного романа в отдаленном Китае.

В конце концов, как подумалось Милли, столь романтическое повествование вовсе не уводит от темы их доверительной беседы с Эммой, не правда ли? Любовь побеждает всё и вся - включая китайских мясников! И она подробно рассказала, что именно произошло, и когда, и где, и каким конкретно образом, будучи в курсе всего благодаря ММ (мультимерному) телли [2] и превосходно запомнив каждую мелочь и деталь.

Эмма внимала ей со смешанными чувствами, шокированная и приятно взволнованная одновременно. Ну что же, рассудительно размышляла она, кое-что красноречиво говорит в пользу робота: по крайней мере, если только ты сама не прикажешь ему, робот никогда не полезет ни в какой инстантмейл распространять по миру животрепещущие факты. И насколько это более… достойно (да, самое подходящее слово!), чем подключиться к гигантской всепланетной мельнице слухов, сплетен и новостей, объединяющей все местечки Земли в одну большую деревню.

Высокая, угловатая, прямая, словно древко полкового стяга, Эмма не столько прогуливалась, сколько мерила шагами главную улицу деревни 1220 Альфа. Знакомые звуки и привычные пейзажи были бесконечно милы, как поношенный, но зато любимый и такой уютный утренний халат.

Все, что необходимо пейзанину или пейзанке для комфортной жизни, было здесь практически прямо под рукой. Вдоль улиц с красивой псевдокаменной брусчаткой и прекрасно ухоженных земляных аллей располагались примерно две сотни чрезвычайно опрятных жилых домов, один микромаркет (довольно новый) и такие извечные атрибуты британского образа жизни как чайная комната «Лимонное деревце» и два пивных паба «Королевская пагуба» и «Скрежещущий клык».

В деревенском Театре показывали пантомимы, поставленные своими силами с участием местной детворы, легкие комические оперы и пьесы, которые разыгрывались путешествующими труппами профессионалов. Медицинскую помощь, а также услуги дантиста оказывал деревенский медробот милосердия, поддерживающий информационный контакт с универсальным Евросупертерапевтоботом все 24 часа в сутки. Сам же Евросупертерапевтобот пребывал в специальной каверне глубокого залегания, расположенной под Альпами, для защиты от любого рода помех и воздействий.

Офис констебля, Зал общественных собраний и Англиканский павильон медитации представляли соответственно Государство, местное самоуправление и Церковь. Разнообразные волнения в гражданском обществе, манифестации и беспорядки, не говоря уж о таком кошмаре, как вооруженные конфликты, давно остались в прошлом Земли. Повсюду было тихо, спокойно, благоразумно и благоустроенно.

От 1220 Альфа до ближайшей школы в 1315 Альфа хватало получаса неспешной прогулки пешком, а до соседнего Города - двух часов езды на омнибусе. Сам Город являл собой по большей части не что иное как огромный торговый центр, в запутанных лабиринтах которого ежедневно толкались не менее шести тысяч деревенских жителей. «Благодарение небесам, - вдруг подумалось Эмме, - что я уже здесь, а не там!..»

Лишь только она успела вознести небесам хвалу, как ей на глаза попалась картонная карточка, пришпиленная прямо к стволу старой липы. На этой карточке было что-то написано мелкими, почти невидимыми буковками. Нахмурив брови, Эмма приблизилась и прочла:

Много - большое свинство.

Чем меньше - тем милее.

- Опять эта Банда Прогрессистов! - воскликнула она вслух с негодованием. Горячие роботы сразу вылетели у нее из головы, сменившись действительно пожароопасной темой, уже расколовшей надвое всю деревню.

Хотя старая милая 1220-я была так невелика, что каждая улочка, пересекающая центральную Хай-стрит, заканчивалась или в лесу, или на лужайке, и настолько спокойна, что даже петухи здесь почивали допоздна, некая группа активистов вдруг потребовала сделать ее еще меньше и гораздо спокойнее.

Эта клика оппозиционеров во главе с раздражительным (и неизменно вызывающим раздражение) школьным учителем по имени Мартин Ффренч-Доббин предложила немедленно избавить 1220-ю от ми-кромаркета, невинной чайной комнаты и обоих пабов. По словам Ффренча-Доббина (распространенным через инстантмейл), каждый резидент может заказывать себе все, что потребуется, в Региональном депо снабжения с доставкой на дом, избавив тем самым деревенских активистов от докучливого долга постоянно контролировать качество предлагаемых товаров и услуг. Равно как и от регулярного проведения во всех публичных местах за общественный счет дезинфекции, дезинсекции и дератизации. Пьяные песнопения, разносящиеся по округе из пабов, сменятся благословенной тишиной, а засиженные мухами сласти из чайной комнаты перестанут распространять желудочные заболевания.

Ффренч-Доббин покусился даже на деревенский Театр ввиду его явной избыточности. Ведь каждый имеет возможность ежедневно смотреть высокопрофессиональную продукцию, и не только на больших телли в гостиных, но и на ручных теллифонах тоже.

Только так, торжественно заключил он, поступают истинно прогрессивные деревни! И указал в качестве похвального примера на 1919 Бета (вблизи от Па-де-Кале), где любой шум, превышающий хотя бы на пару микродецибелл характерный звук зубной щетки, активно трущейся о зубы, неотвратимо карается повесткой в суд из жандармерии.

Манифест прогрессистов, как гром небесный, пал на торговлю и сферу обслуживания 1220-й. А конкретно - на владельца микромар-кета и всех его арендаторов - мясника, бакалейщика, торговца рыбой etc.; и на почтенную мисс Уайт, державшую «Лимонное деревце»; и на обоих трактирщиков, державших пабы; а также на официантов и официанток, грузчиков, кассиров, упаковщиков, барменов и барменш etc., которые работали на перечисленных выше (и других подразумеваемых) лиц. Собственно, в перспективе угроза нависла вообще над всем трудящимся людом, в том числе над дамской парикмахершей и мужским мастером, а также единственной деревенской портнихой.

Однако многие их сограждане, кто беззаботно жил на недурную ренту, вполне разделяли бурное возмущение гонимых. Включая, разумеется, и Эмму, которая унаследовала приятное кругленькое состояние от полковника Смайта-Денби, своего отца. Эмма проницательно подозревала, что этот Мартин Ффренч-Доббин, вынужденный вариться в визжащей и горланящей геенне школьного преподавания, в качестве компенсации пытается придушить каждый звук в деревне, где он живет. Но ведь это же вовсе не причина для того, чтобы навязать собственные нужды всем окружающим? Эмма очень любила деревенскую жизнь, но только не такую, которая начисто лишена естественных жизненных проявлений.

Микромаркет и чайная комната предоставляли ей львиную долю возможностей встретиться со своими согражданами во плоти. Что касается деревенского Театра, то Эмма была там не только одной из ревностных зрительниц, но и добровольной закулисной помощницей, находя в собственноручном созидании сценических костюмов, масок и декораций желанную и полезную отдушину для своих врожденных артистических наклонностей. Короче, Эмма нуждалась в традиционных публичных местах ничуть не менее, чем их хозяева и работники нуждались в ней в качестве постоянного клиента, а самодеятельные театральные режиссеры - в ее завидных талантах и художественном вкусе.

Пока мысли такого рода проносились у нее в голове, Эмма хмурилась все сильнее и сильнее, и наконец суровая складка прорезала безупречно гладкую выпуклость ее высокого лба. Но она подавила настоятельный призыв сорвать и уничтожить эту мерзкую карточку (оставим пошлый вандализм американцам!), презрительно фыркнула и размашистым шагом продолжила путь домой.

Двухэтажный коттедж Эммы имел цилиндрическую форму и был увенчан острой конической крышей из фальшивого тростника: все согласно моде на африканскую архитектуру, которая процветала и уже отцвела поколение назад. Эмма перешагнула порог с глубокой благодарностью за то, что утомительный день все-таки подходит к концу. Домобот полностью завершил свою работу; керамические напольные плитки и деревянные панели в ее прихожей блистали идеальной чистотой.

Переоблачившись в легкое, свободное платье для отдыха, она уютно устроилась в гостиной перед телли со стаканчиком вина из одуванчиков в руке и устало приказала: «Обнови». Первой всплыла все та же незабвенная мясницкая сага из Китая, и Эмма поспешно велела ее пропустить, затем последовал Виртуальный Футбольный Чемпионат (играла команда 961 Кси и непонятно кто еще), которому Эмма также не уделила внимания, продолжив свой ленивый вечерний серфинг по каналам.

Она скользила и скользила, пока внезапно не наткнулась на безобразно шумную сцену в собственной 1220 Альфа: камера показывала Зал собраний, где пресловутая Банда Прогрессистов под предводительством желчного Ффренча-Доббина вздумала учинить на сцене безмолвную демонстрацию против деревенских магазинов. Молчаливые бандиты крепко сцепили руки, полностью перекрыв своим оппонентам доступ к трибуне, в то время как миролюбивые защитники прежнего образа жизни орали, топали, бесновались и размахивали кулаками.

Эмма нахмурила брови, с отвращением выключила ни в чем не повинный аппарат и пошла на кухню, чтобы приготовить ужин. В отличие от большинства резидентов пояса Альфа, Эмма всегда готовила для себя сама, поскольку роботам совершенно не удавалось научиться приправлять ее любимые блюда в соответствии с ее утонченными вкусами.

Было довольно поздно, перевалило за двадцать два часа, когда Эмма снова уселась перед телли в гостиной с чашкой горячего молока, сдобренного парой чайных ложечек бренди, дабы привести себя в надлежащее настроение для спокойного, мирного сна.

Игнорируя последние новости, она сразу переключилась на познавательный канал Оксбридж. Потому что давно уже, будучи еще студенткой, обнаружила: ничто другое так быстро не ввергает человека в сладостную дремоту, как хорошая занудная лекция.

Этим вечером некий дон [3] средних лет с заостренной черной бородкой, по традиции в полном академическом облачении, читал лекцию по современной истории, под которой, как выяснилось, сей ученый муж подразумевал историю трех последних столетий.

Ну что же, рассудила Эмма, это еще туда-сюда! Понятие о современности того молодого палеонтолога, которого она однажды попыталась дослушать, охватывало, как ей прекрасно помнится, последние 65 миллионов лет.

*

«Планета Земля не всегда была столь мирной и рациональной, какой мы знаем ее сегодня, - поведал теллиаудитории бородач. - Некогда она была повсеместно осквернена гигантскими городами и бурлящими толпами».

Последовал архивный клип, показывающий странный демонический ландшафт с монструозной архитектурой отталкивающего вида, среди нагромождений которой суетились в кошмарном количестве прыткие гуманоиды, смахивающие на муравьев. Воздух был испорчен вонючими даже на вид испарениями кофейного оттенка. Бензиновые повозки сновали взад-вперед, как орда металлических жуков на навозной куче, жуткий шум и грохот непрерывно долбились в барабанные перепонки, чудовищные башни вот-вот, казалось, грянутся на головы крошечных людишек внизу.

Вся картина имела настолько омерзительный вид, что Эмма непременно выключила бы ее, не поторопись сам бородатый дон сделать это.

«Но к нашему счастью, - оптимистично продолжил он лекцию, - бесконечные войны, терроризм и неудержимый прогресс науки общими усилиями трансформировали эти адские пейзажи! По мере того, как размеры оружия и цены на него постепенно уменьшались, а его разрушительная сила столь же неуклонно росла, города стали чересчур опасными местами для обитания. И примерно в то же самое время новые прогрессивные методы коммуникации решительно отменили их необходимость…

Мало кто знает (сказал он), что на самом деле во всей известной нам истории люди регулярно покидали большие города. Вспомним для примера хотя бы Ниневию и Уксмаль, Мохенджо-Даро и Кноссос, Ан-гкор-Ват и Вавилон, брошенные в джунглях или пустынях на произвол диких животных и птиц. Точно так же - триста лет назад - то же самое сделало все человечество…

Но только на сей раз все люди Земли без исключения (подчеркнул он) получили замечательную возможность общаться друг с другом в любой желаемый момент! И всё это благодаря многочисленным электронным связям между рассеянными по Земле отдельными ячейками гражданского общества, которые мы называем деревнями. На текущий момент во всем мире насчитывается более пяти миллионов таких поселений - спокойных, комфортных, просто очаровательных…

Самым небольшим присвоен простой идентификационный маркер (объяснил он), составленный из цифрового индекса и одной из букв греческого алфавита. Каждая из этих 24 букв соответственно обозначает, как вам всем хорошо известно, один из 24 часовых поясов нашей Земли. Что касается…»

Тут Эмма ощутила, что с нее уже вполне достаточно. Она поспешно выключила телли, допила свой полезный напиток и побрела, раздираемая зевотой, вверх по лестнице в свою уютную спальню. Горячее молоко, бренди и сухая академическая наука сотворили обычное специфическое волшебство, и она едва ли шевельнула ресницами вплоть до самого рассвета.

Утром Эмма позавтракала свежим, вкрутую сваренным яйцом и запила его большой чашкой крепкого ароматного чая. После этого она - скорее из чувства долга, чем информационного голода - включила новости. И так Эмма наконец с запозданием узнала о шокирующих событиях, имевших место в Зале общественных собраний 1220 Альфа.

Как показывает накопленный человечеством опыт, ничто на свете так не раздражает группу единомышленников, как вызывающе безмолвная демонстрация их ярых оппонентов. Именно потому Банда Прогрессистов и выбрала такую тактику. И зрелище сограждан, наотрез отказывающихся от разумных дебатов по поводу вопроса исключительной общественной важности (притом эти граждане упорно препятствуют другим обсудить проблему всласть), настолько разъярило местных торговцев и рабочий люд, что все они дружно набросились на демонстрантов с кулаками и складными деревянными стульями. В итоге медробот милосердия внезапно заполучил сразу четырех пациентов в лице добросовестно избитых негодяев, а прочие прогрессивные бандиты с позором сбежали и рассеялись в ночи.

В своем интервью констебль 1220-й (а также и родной брат владельца микромаркета) сказал, что покамест никого не арестовал и не собирается, поскольку «в свободном обществе повиновение закону может быть исключительно добровольным». Он упомянул, однако, что поначалу планировал восстановить порядок посредством силы и даже отправил в Город экстренный запрос на тяжело вооруженную (резиновыми дубинками) спецкоманду, которая должна была умиротворить излишне взволнованную публику.

Эмма совершенно не могла согласиться с индивидуальными воззрениями констебля на закон. Она также не нашла абсолютно ничего забавного в том, что почтенная мисс Уайт из «Лимонного деревца» с двумя дюжими трактирщиками и объединенная дружная компания мясников, пекарей, официантов и официанток, грузчиков и упаковщиков, барменов, уборщиц и кассирш, включая также несовершеннолетнюю помощницу старушки портнихи и примкнувших в порядке солидарности состоятельных рантье, всю ночь рьяно охотились в окрестных лесах на разбежавшихся членов Банды Прогрессистов, вооружившись крикетными битами и в сопровожении своры поддержки из гончих собак.

Тут зазвонил теллифон Эммы, и это оказалась Милли. Обычно веселое и нежно-румяное лицо верной подруги лучше всяких слов свидетельствовало о глубоком шоке.

- Моя дорогая! - вскричала она. - Ты уже слышала, слышала о бунте?! Боже мой, можно подумать, что мы по-прежнему живем в XXI столетии!..

- Да, просто ужасно, отвратительно, - согласилась Эмма. - Хотя эти прогрессисты не вызывают у меня никакой симпатии, но они, в сущности, безвредны, если их просто игнорировать… Как и подобает поступать всем порядочным людям, не так ли?

Милли внезапно смутилась и потупила глаза.

- Эмма, дорогая, - пролепетала она неуверенным голосом. - Я вообще-то позвонила, чтобы… то есть я хотела спросить… Могу ли я попросить тебя об одной большой конфиденциальной услуге?

- Ну, разумеется, можешь, дорогая.

- Дело в том, - произнесла Милли ужасным шепотом, - что в данный момент я укрываю у себя члена Банды Прогрессистов! Спасаю от ярости безумной толпы!

- Ах, Милли! - не могла не воскликнуть Эмма. - Как это храбро, как благородно с твоей стороны!

- Я запихнула его в свободную нишу за моей банкеткой, - сказала Милли деловито. - Оно не слишком-то большое, это место, уж прямо скажем. Да, я чувствовала, что морально обязана спасти ему жизнь, но чтоб еще и с комфортом… Нет уж, увольте! Это тот самый мерзавец Ффренч-Доббин, педант и ханжа. Он сам виноват, что заварил всю эту кашу, так пускай теперь расхлебывает!

- Конечно, это совсем не мое дело, Милли, но… Скажи мне честно, он один из твоих… гм…

- Любовников? Боже упаси! Он ничем не лучше замороженной рыбы, этот жалкий учителишка! - возмутилась Милли. - Так или иначе, - деловито продолжила она, - я не могу больше держать его у себя. Это место может понадобиться мне в любой момент, а я знаю по горькому личному опыту, что когда два джентльмена спрятаны за банкеткой одновременно, они очень редко ладят между собой. Так не сможешь ли ты, моя дорогая?..

- Да, конечно, - сразу ответила Эмма. Она с удовольствием сделала бы для Милли что угодно (кроме этого), но долг есть долг, и она пообещала помочь.

- Этот человек может прятаться у меня до тех пор, - на всякий случай решила уточнить она, - пока общественный порядок не будет в полной мере восстановлен. И я очень надеюсь, что это будет сделано быстро.

- Эмма, ты сущий ангел! Я мигом упакую его в багажник моего минимобиля и быстренько подвезу к тебе, хорошо?

Вздохнув, Эмма отключилась. А ведь она так рассчитывала на спокойный, посвященный неотложным домашним заботам день… В саду следовало окопать грядку с вьюнком, срезать сухую ветвь яблони, посадить несколько кустиков подорожника; а еще надо было раскрасить марионетки, которые она пообещала деревенскому Театру для веселого детского шоу с Панчем и Джуди. А после всего этого, возможно, она могла бы вдумчиво опробовать новый кулинарный рецепт, который позавчера чрезвычайно хвалили в очень популярной теллипро-грамме.

Однако теперь вместо столь умиротворяющих занятий она вынуждена выступать в роли хозяйки дома, которая принимает не просто рядового члена всемирно известной Банды Прогрессистов, но самого ее предводителя! Ну что же, если она должна… то должна. Эмма облачилась в суровый твид и даже не прикоснулась к косметике, не желая заронить у тайного гостя подозрение в симпатии, которой нет и не может быть в ее сердце.

Но когда крошечный мобильчик Милли подкатил по укромной аллее к задней двери ее коттеджа, первое впечатление Эммы от Ффрен-ча-Доббина выразилось в глубочайшем изумлении пополам с настоящим шоком. Этот несчастный выглядел так, словно толпа не только поймала его и долго мучила, но напоследок завязала в форме причудливого кренделя, и развязаться собственными силами - по всей очевидности! - он никак не мог.

- Оказалось, что в багажнике даже меньше места, чем за моей банкеткой, - объяснила Милли. - Но не могла же я усадить этого человека рядом с собой! Кто-нибудь наверняка бы его заметил, правильно?

С помощью суперсильного домобота две сердобольные леди успешно доставили скрюченного мужчину на Эммину софу, где он теперь лежал в неестественной позе, издавая жалобные стоны, с намертво прижатыми к подбородку коленями. Одна из лодыжек страдальца вывернулась под странным углом, перекрещенные на торсе руки торчали из-под коленок в разные стороны, подобно концам знаменитого гордиева узла.

- На самом деле его длина около двух метров, - задумчиво сообщила Милли. - В распрямленном виде, конечно. Но я понятия не имею, как распутать его.

- Я знаю как, - сказала Эмма. - Мне часто приходилось помогать моему дорогому, ныне покойному папе, когда он спал крючком и ему внезапно вступало в шею. Ну а ты, Милли… ты можешь спокойно заняться собственными делами, дорогая. Ранние пташки, должно быть, уже распевают любовные песенки у твоих дверей! А ты сама отлично знаешь, как склонны мужчины вступать в дурацкие публичные потасовки, оспаривая право на благосклонность Прекрасной Дамы… Разве не так?

Когда Милли уехала, Эмма решительно приказала домоботу принести ей электроподушки, махровые полотенца, бутылочку с настоем гамамелиса, пергаментную бумагу для выпечки и горячий утюг. При помощи этих незамысловатых, но весьма действенных средств ей удалось постепенно расслабить закостеневшие члены злосчастного Ффренча-Доббина. И теперь он распластался на ее софе во всю двухметровую длину, слабо шевеля губами в знак своей благодарности. Тем време-ном домобот заварил крепчайший чай, и большая горячая чашка с сахаром и молоком явственно подкрепила физические силы мученика.

- О! Благодарю вас от всей души, мисс… миссис…

- Мисс Смайт-Денби. Вы спаслись от расправы, как я понимаю, только чудом, мистер Ффренч-Доббин.

- Господи Боже!.. Я даже представить не мог, что наши сограждане, наши соседи способны на подобное насилие! Никогда, никогда мне не забыть эту кошмарную ночь… Люди вопили и выли, словно дикие звери! Они пустили по следу стаю бешеных гончих! Этот жуткий, кровожадный лай… Нет, я не забуду, не забуду никогда!

- Вы попытались лишить сограждан средств к существованию, которые ваши соседи зарабатывали честным трудом, - заметила Эмма рассудительно. - Поступки подобного рода, знаете ли, по обыкновению ужасно раздражают людей.

Ффренч-Доббин тяжело вздохнул.

- Полагаю, вы правы. Должен признать, что я никогда не придавал какого-то особого значения этому фактору. Я размышлял исключительно о всеобщем благе! И надеялся, что другие также увидят вещи в том же самом свете, что и я.

- Как вы можете ожидать, что другие поймут вашу точку зрения, если мнение других вас нисколько не интересует?.. В любом случае, - сказала Эмма сурово, - мне следует преподать вам одну житейскую мудрость. Как я давно заметила, всеобщее благо практически ничего не значит для большинства из нас, если оно влечет за собой нашу персональную катастрофу.

На эти слова он ничего ей не ответил. Ффренч-Доббин явно понял: по недомыслию совершил огромную ошибку, но Эмма была несколько удивлена, что он даже не попытался как-то выкрутиться, приводя различные доводы в свое оправдание. И это указывало на гораздо большую духовную зрелость, чем можно было ожидать от учителя младших классов стандартной деревенской школы. Так что Эмма не стала дальше его распекать и сказала только:

- Ладно, оставим эту тему. Полагаю, вам следует хорошенько отдохнуть после всех выпавших на вашу долю испытаний. И может быть, вы немного проголодались?

- Если честно, - признался он с немалым облегчением, - я просто умираю с голоду!

Эмма надела поверх грубого твида свой любимый веселенький фартук и, засучив рукава, приготовила сытный, добротный завтрак в типично английском стиле: свежие яйца всмятку, поджаренные на сливочном масле тосты, несколько щедрых ломтей нежного бекона и горшочек клубничного джема. Хотя ее так и подмывало объяснить этому Ффренчу-Доббину, что все продукты, уминаемые им с истинно волчьим аппетитом, были приобретены в том самом микромаркете, от которого он страстно мечтал избавиться, Эмма твердо отвергла искушение, ведь лежачего не бьют.

Вместо этого, когда он наконец насытился и стал более или менее походить на нормального человека, хотя и неухоженного, она спросила, не нужно ли ему чего-нибудь еще.

Ффренч-Доббин задумчиво потер свой щетинистый подбородок и смущенно пробормотал:

- Если бы только немного привести себя в порядок… Но бритвы у меня нет, к несчастью, как и чистой одежды…

- Я сохранила все, что осталось от моего покойного папы, - сказала Эмма. - И я вижу, что вы носите примерно тот же самый размер. Его ванная комната наверху, рядом с лестницей, а я сейчас принесу вам бритву и чистое… чистые вещи.

Она имела в виду, понятно, нижнее мужское белье, которое полковник, будучи восторженным поклонником гигиены, запасал в немереных количествах. К сожалению, он умер прежде, чем сумел все это износить, и после него у Эммы осталось множество новеньких дорогостоящих вещиц, которые никогда даже не вынимались из фабричной упаковки. Она вручила гостю через приоткрытую на четверть дверь ванной комнаты изысканную подборку таких упаковок, присовокупив к ним чистое полотенце и пушистый купальный халат. Взамен всего этого Эмма получила от Ффренча-Доббина изрядно изгваз-данную и помятую верхнюю одежду, которую передала домоботу, чтобы тот незамедлительно вычистил ее и погладил.

А потом она спустилась на первый этаж и села обдумывать нежданные сюрпризы, которые преподнесло ей нынешнее утро.

«Нет, вы только послушайте, он все еще принимает душ! - размышляла Эмма. - Похоже, джентльменам требуется гораздо больше воды, чем леди… Потому что у них больше поверхность тела? Или потому, что они больше пачкаются?

Кстати, он уничтожил четыре яйца за один присест! Очень недурной аппетит для такого бескровного создания, каким я прежде его себе представляла…

Подумать только, вчера я едва не купила любовного робота! Робот никогда не ест, не принимает душ и не бреется. Робот не способен ни страдать, ни любить и, по сути, никогда не будет нуждаться лично во мне, даже в смысле секса. Все это только пустая видимость и программы!..

Стоит ли удивляться, что Милли так любит натуральных мужчин? Хотя иногда они, если говорить честно, ужасно утомляют и раздражают разумного человека».

Когда Ффренч-Доббин наконец вышел из ванной в пушистом халате и весьма похорошевший, Эмма сразу препроводила его в спальню полковника. Не забыв предусмотрительно опустить там жалюзи, дабы никакой враг не заметил и не выдал скрывающегося беглеца.

Эмма уже собралась выйти в сад поработать, когда до ее слуха донесся некий звук… Этот звук исходил, судя по всему, из той самой спальни, которая уже нескольно лет пустовала: довольно странный, но все же отчего-то ужасно знакомый.

«Надо же, - наконец догадалась Эмма, - да он храпит! Почти совсем как мой дорогой папа… Как это человечно, как трогательно!»

Позже, окапывая вьюнки, она изумилась, внезапно поймав себя на том, что потихонечку что-то напевает.

В полдень Ффренч-Доббин все еще проявлял трогательную человечность, так что Эмма смотрела новости одна. Хотя там говорили преимущественно о событиях планетарного значения, в конце программы последовал краткий обзор того, что комментатор именовал не иначе как «Беспорядки в Альфе».

Сердце Эммы ёкнуло, когда она с удивлением узнала, что тяжело вооруженная спецкоманда из Города все-таки появилась в 1220-й. И что теперь вся деревня благополучно возвращена в свое обычное состояние законопослушной дремоты.

Иными словами, заключила она, мистер Ффренч-Доббин может спокойно вернуться домой… Хотелось бы знать, захочется ли ему перекусить перед уходом?

Но комментатор, как оказалось, еще не закончил с темой локального значения, вдруг заговорив о поджоге. Это самое серьезное преступление из всех, подчеркнул он, что совершила разъяренная неуправляемая толпа в 1220 Альфа! Коттедж лидера Банды Прогрессистов (он назвал его «Финч-Дамбкин») сгорел дотла, и ничто из его содержимого не уцелело. Бравая бригада пожарных из 1616 Альфа приехала слишком поздно для того, чтобы сделать хоть что-нибудь полезное, разве только погреться возле раскаленных углей. Начато тщательное расследование, однако местный констебль не питает особых надежд на поимку преступника - или преступников - ввиду чрезвычайно хаотических обстоятельств, при которых это непростительное деяние было совершено.

В переводе на язык здравого смысла, подумала Эмма, сие означает, что констебль отнюдь не намерен копать чересчур глубоко!

Теперь у Мартина Ффренча-Доббина больше не было дома, куда он мог бы вернуться… Эмму ужаснула сама мысль о том, чтобы поневоле стать вестницей дурных новостей, и она провела какое-то время в размышлениях, как бы поделикатней подать их. В конце концов Эмма решила, что испечет тартинки с патокой и заварит самый лучший чай. А когда они легко, но питательно перекусят (отварной язык с овощным гарниром?) и поговорят о том о сем за чаем с тартинками, она по-дружески скажет ему мягким голосом: «Ах, Мартин, боюсь, что у меня есть для вас довольно неприятное известие! Кажется, вы лишились своего дома и домашнего очага, мне, право, очень жаль».

Мартин?! Но прилична ли такая фамильярность?.. Подумав, Эмма пришла к резонному выводу, что мужчину, который помылся в папиной ванной и облачился в папино белье, уже никак нельзя полагать совершеннейшим незнакомцем.

Впрочем, все эти треволнения и размышления Эммы оказались в итоге ни к чему, поскольку Мартин не только сладко проспал полуденные новости, но и далее продолжал наслаждаться беспробудным сном. Минуло уже семнадцать часов, когда она услышала, как он в первый раз зашевелился… Но к этому времени уже поступили ужасающие свежие новости по телли.

Деревенский Совет 1220-й, беспристрастно выслушав все внушающие доверие свидетельства самых уважаемых и наиболее состоятельных жителей деревни (то есть многочисленных врагов Банды Прогрессистов), постановил, что в данном конкретном случае так называемая толпа использовала «законное право и, более того, священный долг всех свободных британцев защищать свой дом, свое имущество и семейный очаг, равно как подлинно британский образ жизни от любого и каждого, кто покушается на освященные глубокой древностью традиции и свободы».

Вслед за этим Совет приказал констеблю арестовать всех до одного прогрессивных бандитов, какие только попадутся на глаза, и назначил солидное вознаграждение за их поимку.

- Как?! - вскричала Эмма в бурном гневе. - Это же просто легальное линчевание! Господи, какой кошмар, неужто мы пали до уровня американцев… Нет, гораздо хуже - французов!!!

Она уныло смотрела теллирепортаж о тотальном разрушении серией мощных подземных толчков давно заброшенного мегаполиса Лос-Анджелес (к счастью, все обошлось без человеческих жертв), когда бегущей строкой поступило экстренное сообщение из 1315 Альфа, переполнившее чашу печальных событий этого дня. Школьный комитет 1315-й единодушным голосованием отстранил от должности Мартина с непременным занесением его имени в черный список (пожизненно) в качестве «весьма злостного криминального возмутителя спокойствия».

И в этот момент Эмма наконец услышала, как проснувшийся Мартин спускается по лестнице. После отдыха он выглядел намного лучше - свежий, сильный и стройный, но приветливая улыбка сразу же увяла на его губах, лишь только его глаза встретились с ее глазами, полными непролитых горьких слез.

Так что же делать?!

Эмма и Мартин засиделись глубоко за полночь, обсуждая все существующие и несуществующие возможности. Было очевидно, что Мартин оказался жертвой высочайшей несправедливости, а значит, ему прежде всего требуется опытный солиситор [4], так как любое постановление, принятое деревенским Советом единогласно, можно отменить лишь посредством долгой и весьма запутанной судебной процедуры.

Поначалу Мартин с наивным благородством предложил, что он сам отправится к констеблю, чтобы сдаться добровольно. Однако Эмма, у которой было достаточно времени для обдумывания такой ситуации, немедленно наложила решительное вето.

- О нет, Мартин, - твердо сказала она. - Ты не должен - ни в коем случае! - отдавать себя во власть врагов. Пока наш Британский Закон в очередной раз не проявит свое всемогущество, обеспечив должным образом твое гражданское право на честное и справедливое судоразбирательство.

- Мне негде жить, - возразил он с мрачным достоинством. - Не говоря уж об отсутствии вещей и средств к существованию! И что еще я способен сделать при подобных обстоятельствах?

- Остаться здесь, разумеется, - сказала Эмма, пожимая плечами. - А я поеду в Город, найду тебе хорошего солиситора и передам это сложное дело в его опытные руки. Тем временем ты можешь удобно устроиться в папиной комнате, которая прекрасно приспособлена для жизни мужчины! И подобрать себе все нужные вещи в его обширном гардеробе. В доме нет других обитателей, помимо меня и домобота, так что для сохранения тайны достаточно ввести в его память команды запрета. Чтобы он перестал разводить сплетни с другими домобо-тами по соседству!

- А как же эта… твоя подруга Милли?

- Я скажу ей, что ты убежал. Что у тебя знакомый юрист в другом часовом поясе… в Бете, нет, лучше в Гамме! И он поможет тебе подготовиться к защите.

- То есть я должен оставаться пленником в этом доме? Не смея даже высунуть носа на улицу?!

- Не волнуйся, это ненадолго. Я обещаю! Скоро ты сможешь гулять по улицам столько, сколько тебе заблагорассудится.

- Но каким же образом, Эмма, если за мою голову назначена цена?!

- Успокойся, Мартин, и слушай меня внимательно. Я сейчас все подробно тебе объясню…

Хот-бот-спот!!!

Эмма стояла в нерешительности перед входом в украшенный с вульгарной яркостью и пестротой магазин, размышляя, какое было бы счастье ни разу в жизни не видеть этого ужасного места. Уж не говоря о том, чтобы снова его посетить!

Она откладывала этот необходимый визит сколько могла. Приехав в Город на омнибусе, Эмма прежде всего нанесла визит в фирму солиситоров («Джоуз, Фикель amp; Блэзер» [5]): эти хитроумные крючкотворы не только составили завещание ее дорогого папы, но регулярно (и весьма успешно) оказывали ему иные юридические услуги.

Там у нее все прошло как по маслу. В обмен на солидный предварительный гонорар мистер Блэзер пообещал ей: всего лишь через несколько дней на деревенский Совет обрушится буйный град разнообразных судебных запросов и постановлений и члены Совета вскоре горько пожалеют о том, что им вообще привелось узнать о существовании Мартина Ффренча-Доббина.

Позже, заверил солиситор, когда дело наконец дойдет до суда, Мартина станет защищать наилучший из сотрудничающих с ними адвокатов (шотландец Ангус Мак-Грит, что сразу обнадежило Эмму [6]) со всеми свойственными столь незаурядному сутяжному уму пылом, жаром и красноречием.

Успешно покончив с юридическим делом, Эмма вдруг решила побаловать себя экзотическим, хотя и довольно питательным ланчем в роскошном, дорогом кафе «Ориенталь». Но когда последняя печенюшка с предсказанием судьбы была разломана и съедена, откладывать другой, чрезвычайно малоприятный визит больше не было никаких уважительных причин.

Она должна была вернуться в этот притон искусственных любовников, чтобы попытаться выяснить некие определенные детали и подробности, существенно необходимые для успешного претворения в жизнь второго этапа ее тщательно продуманного плана.

Ну что же… Если она должна, то должна!

Гордо выпрямившись, Эмма взялась за массивную ручку двери, аляповато разукрашенную резным орнаментом, глубоко вдохнула, выдохнула и вошла.

Менеджер магазина тут же целеустремленно приблизился к ней. Это был низенький, довольно потасканного вида человечек неопределенного евроазиатского происхождения. Должно быть, из региона тех полуцивилизованных племен, где люди проводят время по большей части за ковроткачеством на экспорт и традиционно практикуют ин-фантицид? К тому же у него обнаружилась дурная привычка сладострастно потирать руки, что могло бы принести ему некоторую пользу, как подумалось Эмме, если бы менеджер держал при этом между ладонями добрый кусок душистого мыла.

- Слюшаю васс, леди? - произнес он с жирным акцентом. - Ка-жеца, я уже видел васс у насс?

- Совершенно верно, - сказала Эмма. - Но я пока еще не вполне решила, покупать мне ваш товар или нет. И мне хотелось бы еще раз просмотреть ассортимент, а уж потом принять окончательное решение.

- О, пжалусста, леди, смотрите скоки хатите! Все гыварят, что наши сексоботы самыи артистичныи, лутше нет.

- Да, действительно. И особо впечатляет этот изумительный материал, который служит им кожей! Натуральная человеческая выглядит просто… неестественной по сравнению с ней. Могу я узнать, что это за чудесный материал? Или это секрет фирмы?

- Нет сикрета, леди, все супердроиды давно носят такую! Называ-еца дермапласст. Знаменитые докторы разработали для личения очень сильно обгорелых. Этот матирьял дышит, леди, дышит, панимаите? - И он проиллюстрировал свои слова, сделав несколько демонстративно глубоких вдохов и выдохов.

- Очень мило. А эти роскошные шевелюры - тоже пластик?

- Нет, леди, нет! Натуральные волосы. Для головы мы бирем человеческии волосы с головы, для подмышык бирем человеческии волосы из подмышык, а публичные волосы [7] мы бирем…

- Благодарю вас, - поспешно сказала Эмма, - я все поняла.

И почему эти иностранцы, подумалось ей, по обыкновению говорят либо слишком мало, либо чересчур много?

- А еще их глаза, - вздохнув, продолжила она. - Такие прелестные, и у меня очень странное чувство, как будто они постоянно меняют свое выражение… Все выглядит так реально! Как же это делается?

- Это?..

Маленький человечек усмехнулся, принял профессиональный вид и заговорил, выказав неожиданно острый ум и образованность, скрытые за его непривлекательным экстерьером.

- Многочисленные сенсоры робота получают ключевые сигналы от его сексуального партнера. В зависимости от типа принятых сигналов активируются те или иные предварительно заданные рутинные алгоритмы, а все остальное, в смысле тактики и стратегии, делает нечеткая логика. Думаю, вы не знаете, леди, что человеческая масса по большей части весьма стереотипична, в особенности когда люди занимаются любовью. Так что наши роботы очень быстро обучаются удовлетворять все сексуальные желания.

- Короче, - заметила Эмма с ядовитой иронией, - когда человеческое существо занимается любовью с роботом, они оба исполняют роли реальных людей.

- Вот именно! Вот именно! - Он осклабился, демонстрируя желтоватые, плохо залеченные зубы. - Красивый, воспитанный, хорошо обученный робот неизмеримо превосходит то, что принято называть реальным любовным актом. Если, конечно, в так называемой любви вообще наличествует что-нибудь реальное, в чем я сильно сомневаюсь!

С трудом подавив свое отвращение к финальной сентенции менеджера (одной из самых неэтичных, какие она только слышала за всю свою жизнь!), Эмма отговорилась от него обещаниями, которые, разумеется, не намерена была выполнять. И покинула хот-бот-спот с таким чувством, что нуждается в долгом горячем душе даже больше, чем Мартин после той кошмарной ночи, когда за ним охотились с собаками.

Тем не менее она узнала все, что ей требовалось знать. И теперь она попросит деревенского медробота заказать дермапласт в Медицинском депо снабжения: пары квадратных метров, несомненно, ей хватит! А затем, используя свою недюжинную сноровку, приобретенную за годы добровольной работы на Театр в качестве костюмера, бутафора и декоратора, она сумеет соорудить для Мартина убедительную маску и сшить тесно облегающие руку печатки, чтобы тот мог безбоязненно появляться на улице.

Эмма не видела никаких причин, которые могли бы помешать мужчине, экипированному столь оригинальным образом, с успехом изображать из себя любовного робота так долго, как только будет необходимо.

«Мне хотелось бы назвать эту новую личность таким именем, как Родерик, - счастливо размышляла она, возвращаясь домой на омнибусе. - Хитклиф, я думаю, не подойдет… Нет, я никогда не считала характеры Эмилии Бронтё достаточно добропорядочными! Я спрошу, разумеется, у Мартина, что он думает по поводу нового имени, но не сразу, а в один из более подходящих вечеров, после доброго, сытного ужина, за чаем с моими тартинками, которые он, как мне кажется, просто обожает…»

Что до тонкого и сугубо метафизического вопроса, является ли мужчина, который изображает из себя робота, более реальным, чем робот, который изображает из себя мужчину… Эмма могла бы побиться об заклад, что правильный ответ - это да!!!

Новость о том, что самая упорная старая дева в 1220 Альфа вдруг приобрела себе любовного робота, в течение целых девяти дней была будоражащей сенсацией номер один в деревне.

И конечно, Милли сразу запустила ее в свой инстантмейл, так что буквально через каких-то полчаса в самых отдаленных деревнях, например, в Оклахоме (часовой пояс Тау) или в Кот д'Ивуаре (пояс Омега), уже бушевали невероятно пылкие дебаты на тему страстной любви между человеком и роботом.

Тем временем судебное дело в защиту Мартина, скрупулезно составленное и юридически оформленное многоопытным мистером Блэзером, начало свое неторопливое продвижение по судам. Надо ли говорить, что все судьи, присяжные заседатели, адвокаты и свидетели никогда не встречались друг с другом в реальности? Все эти лица посещали процесс виртуально, физически пребывая в тех же самых местах, где им случалось находиться в назначенное для очередного заседания время, а делалось это с помощью крайне полезной технологии, разработанной еще в древнем мире специально для дистанционных конференций.

Родерик/Мартин, сняв свою роботизированную маску, давал показания из Эмминой гостиной, через Эммин теллифон, на фоне театрального задника, который Эмма расписала для постановки детективной пьесы Гилберта и Салливана под названием «Суд присяжных». Таким образом, деревенский констебль не сумел разузнать, где обретается лидер прогрессистов, и не явился за ним!

С самого начала дело Ффренча-Доббина потекло плавно, без умышленных задержек и сюрпризов. Профессия школьного учителя сослужила Мартину добрую службу, ибо он уже привык излагать свои мысли публично, логично и с авторитетным видом. Когда членов деревенского Совета 1220-й вызвали свидетельствовать, мистер Мак-Грит (непосредственно с озера Лох-Несс, где он предавался ловле форели) в ходе яростных перекрестных допросов блестяще разнес в пух и прах их абсурдную попытку выставить истинных злодеев, учинивших указанные беспорядки, неповинными жертвами и наоборот, vice versa.

В результате же Верховный суд в лице достопочтенного мистера Джастиса Джеффриза, каковой в это время находился в Индии, с большим усердием просветляясь в ашраме, аннулировал ордер на арест Мартина Ффренча-Доббина, а также сурово обвинил и Совет, и констебля 1220-й в умышленном злостном нарушении одного из основных и неотъемлемых прав человека. А именно - права безнаказанно вмешиваться в любые общественные дела и представлять собой инфернальную обузу для общества.

Совет 1220 Альфа, само собой разумеется, немедленно опротестовал этот вердикт, и дальнейшие судебные процедуры на какое-то время довольно серьезно расстроили Эммины финансы. Но когда продолжительная серия противоположных решений, которыми лениво перебрасывались суды различных инстанций, привела к срочной необходимости существенно повысить в 1220-й тарифы на горячую и холодную воду (в целях продолжения юридической битвы), жители деревни с редким единодушием проголосовали за его тотальную отставку.

Новоизбранный Совет 1220-й не только отменил все абсурдные решения своих предшественников, но и согласился выплачивать Мартину и другим пострадавшим при беспорядках прогрессистам более или менее разумную ежемесячную пенсию в качестве компенсации за физический и моральный ущерб. Для этого Совет, поразмыслив, несколько поднял налог на пиво.

Затем последовали и другие хорошие новости. Страховая компания Мартина после многочисленных оттяжек и проволочек наконец перевела на его банковский счет страховую сумму за сгоревший коттедж. Что до школьного комитета 1315 Альфа, то его членам также пришлось смириться с неизбежностью и выкупить у Мартина его постоянный нерасторжимый рабочий контракт за весьма приятную кругленькую сумму плюс недурные отступные.

Но к тому времени прошло уже три года после знаменитой Ночи Беспорядков. Деревенские жители давно привыкли к роботу Родерику, а про таинственно пропавшего Мартина Ффренча-Доббина давно уже никто не вспоминал. За исключением разве любителей пива, которые в изрядном подпитии иногда разражались едкими сентенциями вроде того, что Ффренчу-Доббину, этому мерзавцу, лучше бы никогда не возвращаться сюда… Хватит того, что они приплачивают ему за каждую употребленную пинту! И в «Скрежещущем клыке», и в «Королевской пагубе», а какому же нормальному человеку может понравиться эдакое?!

Что касается самого Родерика, то он тоже давно привык к своей новой личности и упорно продолжал надевать перчатки и маску - невзирая на то, что в том не было более никакой нужды. Родерик сам однажды признался Эмме, что в обличье робота он гораздо больше ощущает себя настоящим мужчиной, чем в роли школьного учителя младших классов Ффренча-Доббина.

И в течение всего этого времени, в тихом уединении и уюте африканского коттеджа Эммы, духовная связь между ними понемногу развивалась и крепла.

При близком ежедневном контакте Эмма обнаружила, что в домашней жизни он почти так же неразговорчив, как во время былых демонстраций молчаливого протеста. За исключением тех случаев, когда ему хотелось поделиться какой-то информацией, но даже в такой ситуации он не то чтобы беседовал с ней, а, скорее, читал ей лекции по старой привычке. Но правда, надо отдать ему должное, он всегда внимательно выслушивал все ее ответные реплики и замечания.

Короче говоря, они оба явно наслаждались компанией ровни по интеллекту. До этого он обыкновенно вращался в ребячливой среде, включающей в себя не только настоящих ребятишек, но также и его коллег по обучению младших классов. Что касается Эммы, то она чаще всего общалась с верной подругой Милли, хотя у нее было много близких знакомых в изысканных кругах местного дамского общества. Однако ни одна из этих достойных женщин, включая Милли, не способна была адекватно оценить красивую абстрактную мысль, как это могла сама Эмма.

Поэтому они оба находили очень много нового удовольствия в своем близком интеллектуальном общении. Чего никак нельзя было сказать о близости совершенно иного рода… В вопросах страсти Родерик оказался раздражающе туповат, то ли не понимая намеков, то ли опасаясь предпринять некие необратимые, по его понятиям, действия. И все же, все же!.. Нечто этакое, странное, временами проскальзывало на его замкнутом лице, возбуждая в ней робкую радостную надежду, что скрытый пламень все-таки горит где-то глубоко в его сердце.

Эмма прекрасно понимала, что его материальная зависимость от нее уязвляла мужское ego, заставляла страдать и, вполне вероятно, вызывала нечто вроде отторжения. Но конечно, все это должно было испариться без всякого следа с тех пор, как все враги полностью возместили ему ущерб и убытки, не так ли?

Как только ему наконец предоставилась такая возможность, Родерик не только с глубокой благодарностью вернул ей весьма солидную сумму, которую Эмма в него инвестировала. Он также добровольно взял на себя львиную долю расходов по содержанию дома благодаря той ежемесячной компенсации, которую регулярно переводил на счет Ффренча-Доббина деревенский Совет.

Так в чем же в действительности состоит проблема?

Возможно ли такое, что Родерик… что он придерживается убеждений mauve?! [8]

Не то чтобы Эмма имела вульгарное предубеждение против тех людей, которые испытывают неодолимую склонность к своему собственному полу. Она всегда питала глубоко лояльные чувства к британскому королю (который являлся одним из них) и искренне уважала католического папу (который был другим общеизвестным примером), невзирая на свой твердокаменный англиканизм.

Но какова жестокая ирония судьбы, если единственный во всем мире мужчина, которого она от всего сердца никак не желала бы видеть mauve… вдруг именно таковым и окажется на поверку?!

В конце концов, поразмыслив, Эмма приняла благоразумное решение довольствоваться лучшей стороной того, что уже имеет. По крайней мере, она больше не одинока. И за достаточно долгий период совместного существования они уже притерлись и вполне комфортно чувствуют себя в компании друг друга. Помимо этого, они разделяют не только интеллектуальные удовольствия, но и неизбежные домашние хлопоты и дела. Родерик постепенно стал образцовым мастером на все руки, в то время как она неуклонно совершенствовалась в амплуа домашней хозяйки.

Эмма взяла себе в привычку с пунктуальностью снабжать его изысканной, но плотной едой, полагая, что мужчины - подобно питонам! - наиболее безопасны, когда их желудки туго набиты. Скрывая тот факт, что она кормит два рта вместо одного, Эмма стала заказывать добавочные продукты прямо из Городского депо, где с огромным удовлетворением обнаружила гораздо большее разнообразие полуфабрикатов и сырых компонентов, чем можно было когда-либо отыскать на полках их деревенского микромаркета (случалось, и слегка засиженных мухами: так что эта Банда Прогрессистов кое в чем, возможно, все-таки была права).

В результате шедевры ее кулинарного искусства стали еще более соблазнительными и были представлены в заметно более широком ассортименте. В последнее время Эмма начала отдавать предпочтение традиционным английским блюдам, как то: крепкие мясные прозрачные бульоны, запеченный свежий дуврский палтус (доставленный из рыбных садков в Сассексе), тушеные потрошки, жареный ростбиф по-лондонски, йоркширские пудинги, свиные отбивные на косточке, пироги с почками, с голубиными грудками, с яблоками, а на десерт непременно свежие ягоды под пышно взбитыми сливками (жирными и обязательно из Девоншира!). И уж конечно, у них на столе никогда не переводились горячий цейлонский чай и знаменитые Эммины тартинки с патокой.

Дабы удержать в приемлемых границах разбухающую талию (у подлинных роботов нет такой проблемы, и потому ее надо было тщательно скрывать), Родерик и Эмма регулярно предпринимали долгие пешие прогулки, иногда на целый день. В деревне скоро привыкли к такому зрелищу, и почти никто не обращал внимания, как они вдвоем упорно преодолевали все неровности, заросли и болотца окрестного пейзажа. Родерик шагал неторопливо, тяжелой, равномерной поступью, с неподвижным корпусом, живо напоминая любому случайному очевидцу о классических ДМ (двумерных) и ЧБ (черно-белых) фран-кенштейновских ужасах, что обычно показывают по телли только очень поздно, в ночное время.

Как-то вечером после долгой прогулки, когда Эмма собирала скромный, но милый букет из полевых цветов, а Родерик объяснял ей ботанические и геологические особенности здешнего мохового болота, они решили ограничиться лишь холодным, но чрезвычайно вкусным и питательным ужином на кухне, а потом с комфортом расположились в гостиной, потихоньку попивая коллекционную мадеру многолетней выдержки из красивых хрустальных кубков.

Телли уже давно стоял слепой, глухой, немой и холодный, поскольку ни Эмма, ни Родерик никогда не питали к нему особенного пристрастия. Их мирные домашние вечера были посвящены приятному пищеварению, интеллигентным беседам, а в последнее время еще и неторопливому чтению вслух старинных романов, написанных замечательным пером Джейн Остин. После того как Родерик продекламировал очередную поучительную главу из романа «Разум и чувства», Эмма вдруг спросила у него: отчего спокойная, изящная и рассудительная беллетристика XIX века настолько больше говорит сердцам современных людей, чем довольно бессвязные и почти бессмысленные разглагольствования XX и XXI столетий, которые лишь по чистому недоразумению назывались романами?

- Должно быть, потому, - задумчиво предположил он, - что наш современный образ жизни гораздо больше напоминает сельскую простоту нравов, свойственную более ранним векам, чем ужасное урбанистическое безумие XX-го и XXI-го.

- Именно так я и подумала! - горячо воскликнула Эмма. - Хотя не смогла бы сформуливать мысль столь четко и ясно, как умеешь ты… Ах, не нальешь ли мне еще капельку этой дивной мадеры? Я так рада, что ты согласился подобрать винтаж сам, Родерик. Ты просто настоящий connaisseur [9], а я… - тут Эмма мило улыбнулась ему, - самая обычная потребительница.

- С удовольствием, ma cherie, только прикажи, - галантно откликнулся connaisseur, с польщенной улыбкой подливая ей вина.

- Кубок, наполненный южным теплом… - с мечтательным видом процитировала она нараспев, пытаясь припомнить, кого же именно цитирует.

Усталая, разгоряченная, слегка одурманенная мадерой, Эмма совершенно позабыла о присутствии Родерика. Она так привыкла к нему, что он нисколько не мешал ее комфортному погружению в собственные приятные мысли, неторопливо проплывающие в мозгу. Эмма думала о своем счастливом детстве, о дорогом покойном папе, о новых изысканных рецептах, которые она предполагала попробовать, о том, можно ли заставить пионы нормально цвести в ее саду, о новом платье для визитов и о неисповедимых путях Провидения.

Она не знала, что физические нагрузки, отличная еда и доброе вино своим объединенным воздействием окрасили в теплый тон ее бледную кожу, мазнули румянцем ее высокие скулы. Эмма не знала также, что несколько килограммов, добавленные к ее весу усиленным питанием, пошли на пользу сухощавой фигуре, которая теперь казалась совсем не такой угловатой, а более округленной, более… Уж не знаю, право, возможно ли использовать это слово в подобном контексте? Так или иначе, но Эмма выглядела гораздо более аппетитной.

Она даже не заметила, что Родерик уставился на нее не отрываясь. Возможно ли, что он вдруг увидел хозяйку дома в совершенно новом свете?..

Внезапно он неловко прочистил горло. Эмма очнулась от глубокого мечтательного транса, спровоцированного как плотным ужином, так и отменной мадерой, и повернула к нему зардевшееся лицо.

Какую-то секунду невероятно бесконечной длительности они смотрели прямо в глаза друг другу. Он все еще оставался в своей обычной маске, и внезапно его двойная идентичность - живые глаза натурального человека и отливающая перламутром идеальная искусственная плоть - произвела на замершую Эмму столь сильное и странное впечатление, что на полминуты она даже позабыла, как надо дышать.

Это был Родерик… Ее Родерик!.. Мужчина, которого она спасла… дала ему имя… почти изобрела!

- Боюсь, что ты даже вообразить себе не можешь, Эмма, - проговорил он хриплым шепотом, - сколь безмерно я счастлив делиться знаниями с тобой…

- Ах, Родерик! - Эмма поспешила снова отвернуться от него, потому что теперь ее лицо запылало жарким румянцем. - Ты такой замечательный учитель, что я… - сказала она в сторону, как в театре. - Я бы с огромной радостью научилась у тебя… всему. Всему, чем ты желаешь со мной поделиться!

- Эмма!!! - пылко вскричал он, сжимая ее изящные тонкие пальцы своими огромными ладонями в дермапластовых перчатках.

- Родерик!!!

Они порывисто обнялись и впервые вкусили уста друг друга. Кубки из тонкого хрусталя резво покатились по полу, окропляя пастельный ковер в гостиной остатками благородной мадеры цвета старого янтаря. Домобот, послушно торчавший в своем углу за отсутствием заданной работы, усердно таращился, словно сыч, на доселе не виданное им человеческое поведение.

Но этим двоим было все равно.

Родерик подхватил Эмму на руки и, невзирая на ее довольно солидный вес, преодолел лестницу наверх в спальню огромными шагами невероятной стремительности, разительно отличающимися от его обычной манеры тяжеловесного достоинства механизма.

Стоит ли говорить, что ни один даже косвенный намек на описанные выше события не просочился ни в какой инстантмейл никогда?

Даже Милли - и особенно Милли! - не услышала от лучшей подруги ровно ничего такого, что позволило бы ей заподозрить кардинальные перемены в коттедже и в приватной жизни Эммы. И все-таки Милли, будучи экспертом в сердечных делах, просто не могла не заметить, как внезапно расцвела ее подруга: фигура Эммы утратила углы и плоскости, на смену им явились плавные закругления, шаг ее стал легок и упруг, и она - кто бы мог подумать? - даже покачивала бедрами! Загадочная улыбка Моны Лизы то и дело проступала на ее губах, когда Эмма полагала, что никто за ней не наблюдает.

«Все понятно! - сказала себе Милли, без особого труда сделав очевидный вывод из своих полезных наблюдений. - Сначала она взяла Родерика только в качестве компаньона… Но теперь его для нее ап-грейдили!»

Твердо убежденная в своем искреннем заблуждении (говоря справедливо, оно никоим образом не противоречило ни одному из известных фактов), Милли оказалась полностью неподготовленной к потрясающей новости, которую Эмма шепнула ей на ушко в один прекрасный день, когда они случайно встретились на деревенской Хай-стрит.

- О, моя дорогая! - растроганно вскричала Милли. - Ты мне позволишь, надеюсь, устроить в честь тебя маленькую праздничную вечеринку в моем иглу? Никого постороннего, только несколько наших общих друзей!

- Ах, Милли! Ты всегда была так добра ко мне, дорогая… - согласилась Эмма с благодарной улыбкой.

Приглашения были разосланы моментально, и в назначенный день и час дюжина самых изысканных и прекрасно воспитанных леди 1220-й дружно направились к Милли в иглу принести свои традиционные дары: в больших коробках или немного меньше, но непременно с милой затейливостью перевязанных белыми шелковыми лентами или ленточками.

Эмма дожидалась их, горделиво восседая на алой банкетке. Ее высокая прямая фигура была скорее плотной, чем худощавой; на круглом розовом лице, пышущем здоровьем, лукаво блуждала улыбка традиционного Кота, Который Вдоволь Наелся Сметаны.

Они упали ей на шею с охами, ахами и вздохами и, к своему приятному изумлению, обнаружили, что Эмма уже отнюдь не чурается обычных для дамских посиделок поцелуйчиков и объятий, милого щебетания, истерических взрывов хохота и синхронного проливания слез.

Родерик достойно сопроводил Эмму до самой гостиной, но когда повалили одна за другой приглашенные гостьи, отклонил предложение Милли присоединиться к дамской компании, несколько неуклюже, но весьма решительно покачав головой. Он пожелал всем леди приятного вечера звучным баритоном (разбудившим у Милли смутные, но безнадежно неясные воспоминания), вежливо попрощался и поспешно покинул иглу.

Милли выглянула в окно и увидела, как он неспешно шагает деревянной походкой по Хай-стрит, благополучно избежав типично дамских рассуждений о деторождении, воспитании и образовании детей, которые вот-вот неизбежно должны были разразиться по такому счастливому поводу… Ну совсем как самый натуральный нормальный мужчина!

- Боже, и кто бы мог такое предположить?! - пробормотала Милли себе под нос, собираясь подать на стол свежезаваренный чай и свой фирменный сладкий пирог с тмином. - Как хотите, но эти новые роботы… с ума сойти! Они абсолютно невероятны!

Перевела с английского Людмила ЩЁКОТОВА

© Albert E. Cowdrey. Imitation of Life. 2006. Печатается с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy and Science Fiction».


[1] Hot Bot Spot (англ.) - в вольном переводе «Тусовка Горячих Роботов». (Здесь и далее прим. перев.)


[2] Авторский неологизм, произведенный контаминацией англ. слов tele (сокр. от television) и tell (выбалтывать, ябедничать).


[3] Don (англ.) - преподаватель, член совета колледжа в Оксфорде или Кембридже.


[4] Юридический консультант (стряпчий), который полностью подготавливает дело клиента для адвоката, но сам имеет право выступать по этому делу только в низших судах.


[5] Фамилии компаньонов по созвучию напоминают о челюстях, непостоянстве и пустой болтовне.


[6] Grit (разг.) - твердость характера, выдержка.


[7] Персонаж путает английские слова pubic (лобковый) и public (публичный).


[8] Лилового цвета (фр.).


[9] Знаток, ценитель (фр.).


This file was createdwith BookDesigner program[email protected]05.08.2008