"Книга о табу на знание о том, кто ты" - читать интересную книгу автора (Уотс Алан)

Глава VI. ЭТО

Мы говорим, что подлинный юмор - это смех над собой. По аналогии с этим можно сказать, что подлинная человечность - это знание себя. Другие существа могут любить и смеяться, разговаривать и думать, но способность размышлять о себе, по-видимому, является отличительной чертой людей. Они могут мыслить о мышлении и знать о своих знаниях. Эта способность, как и наличие обратной связи во всех других сложных системах может порождать замкнутый круг и путаницу, если ею пользоваться неумело. Но с другой стороны, умение осознавать себя дает возможность человеческим переживаниям резонировать. Эта способность порождает "эхо" одновременно со всем, что мы думаем или чувствуем, - точно так же корпус скрипки откликается на звуки струн. Этот резонанс придает многомерность и отчетливость всему тому, что во всех других случаях было бы поверхностным и неинтересным.

Знание себя заставляет нас удивляться, а удивление возбуждает любопытство и интерес к дальнейшим исследованиям. В результате получается так, что ничто не может быть для человека интереснее, чем сам человек, даже если он исследует всего лишь свою собственную личность. Каждый разумный индивид рано или поздно задается вопросом, благодаря чему он живет. Однако любые попытки понять это одновременно завораживают и разочаровывают, потому что человек - это самое сложное из всего, что человек когда-либо хотел познать.

Ведь человеческий организм, очевидно, является самым сложным из всех организмов. Знание собственного организма изнутри является бесспорным преимуществом человека. Однако это преимущество сопровождается недостатком: собственный организм находится так близко, что человек никогда не может достаточно ясно представить себе его работу. Едва ли существует что-то более неуловимое для нашего сознания, чем само это сознание. Вот почему источник сознания, как это ни парадоксально, назвали бессознательным.

Оказывается, люди, которых мы склонны называть тупыми и недалекими, обладают одним общим качеством. Они не находят ничего удивительного в том, что являются людьми. Их человечность неполноценна, потому что она никогда не озадачивала их. Какая-то неполноценность есть и у тех, кто не находит ничего увлекательного в самом факте своего существования. Ты можешь сказать, что эти мои слова - профессиональный предрассудок философа. Ведь только философ склонен считать, что человек ущербен, если у него совсем нет метафизического чутья. В ответ на это я замечу: кто мыслит, должен в какой-то мере непременно быть философом. Мы сейчас не будем разбираться, хорош или плох этот философ. Отметим лишь, что невозможно мыслить без предпосылок, без фундаментальных (и в этом смысле метафизических) предположений о том, что разумно, что принято и красиво, а также что означает "хорошо жить". А философствование представляет собой не что иное, как сознательную или бессознательную мотивацию своего поведения этими предположениями. Так называемый практичный человек с презрением или насмешкой относится к философии, считая ее абстрактной болтовней. Однако в действительности этот человек представляет собой прагматика или позитивиста, и притом недалекого, потому что он никогда не ставит под сомнение свои взгляды.

Если организм человека удивителен, то удивительно и окружение, которое сопровождает его. И при этом оно чудесно не только как коллекция отдельных вещей и событий. Химия, биология, геология и астрономия дают нам очаровательную картину разных сторон нашего мира, тогда как метафизика - это восхищение целым. Я с большим трудом воображаю себе чуткого человека, который при этом лишен дара метафизического удивления. Такой человек никогда не переживает изумительно утонченного стремления задать вопрос, который никогда невозможно точно сформулировать. Мы уже говорили о том, что единственно реальный атом - выражаясь словами Тейяра де Шардена представляет собой Вселенную. Если единственно реальная вещь представляет собой все что есть, напрашивается вопрос: что это такое?

Однако как только я задал этот вопрос, сразу же возникает необходимость спросить кое-что о самом вопросе. Какого типа ответ я хочу получить? Обычно человек отвечает на вопрос "Что это такое?", указывая тот класс, к которому относится рассматриваемая вещь или событие. Он говорит, что это - животное, растение или минерал; что это - нечто твердое или газообразное, или что это - бегущий, прыгающий или идущий человек. Но в какой класс попадает все? Что вообще можно сказать обо всем? Ведь определить - означает ограничить, установить пределы, сравнить и противопоставить. Поэтому Вселенная - или все, что есть вообще - представляется нам неопределимой.

Очевидно, что в этом случае наш разум сталкивается с непреодолимым препятствием. Следовательно, у нас есть все основания считать, что постановка таких вопросов свидетельствует о направленном использовании разума. Ведь пытаться выразить словами то, о чем нельзя сказать и подумать, так же бессмысленно, как искать утренние новости в словаре. Таким образом, с точки зрения логики вопрос о том, что есть все, не имеет смысла, хотя он и звучит глобально. Как указал Витгенштейн, люди, задающиеся подобными вопросами, наверняка имеют расстройство интеллекта, которое можно вылечить с помощью "философской терапии". "Философствовать" означает, по его словам, мыслить о мышлении таким образом, чтобы при этом не возникало путаницы между содержательными утверждениями и бессмыслицей.

Однако эти последовательные логические рассуждения не устраняют человеческого любопытства и желания понять, которое отразилось в вопросе, как бы неудачно он ни был задан. Как я уже говорил, невероятно странно уже то, что что-то вообще происходит. Однако как мне выразить это ощущение в виде разумного вопроса, на который можно было бы получить удовлетворительный ответ? Дело, наверное, в том, что мне нужен не вербальный ответ. Ведь в случае, когда я прошу, чтобы меня поцеловали, я не хочу, чтобы мне вручили клочок бумаги, на котором написано "Поцелуй". Речь скорее идет о том, что метафизическое любопытство подразумевает существование некоторого переживания, озарения или откровения, которое может объяснить все без слов. Пройдя через это переживание, каждый может интуитивно понять, почему возникла Вселенная и что она собой представляет. По аналогии с этим занятие любовью объясняет без слов, почему среди нас есть мужчины и женщины.

В таком случае можно сказать, что лучший ответ на вопрос "Что такое все?" звучит так: "Взгляни и постигни!". Однако, вопрос почти всегда подразумевает поиск чего-то фундаментального в основе всего, что мы знаем и чувствуем. Он свидетельствует о стремлении открыть основополагающее единство, которое не может охватить ни наше обычное мышление, ни ощущения органов чувств. Мышление и ощущения аналитичны и избирательны. Поэтому они представляют мир так, будто он является всего лишь совокупностью объектов и событий. И в то же время человек наделен "метафизическим инстинктом", который не довольствуется кажущимся многообразием.

Где гарантия того, что наши пять органов чувств, взятые вместе, действительно охватывают весь спектр возможных переживаний? Вполне может быть, что они охватывают лишь наши обычные переживания, которые известны людям. Между пальцами существуют промежутки. По аналогии с этим между областями восприятия органов чувств также существуют интервалы. Они заполнены темнотой, которая таит в себе связи между отдельными вещами... Эта темнота является источником наших неопределенных опасений и беспокойств, но в то же время это обитель богов. Лишь они одни видят связи между вещами и гармоничностью всего происходящего- Но мы воспринимаем это происходящее как совокупность бессвязных фрагментов, "случайностей", которые существуют лишь в нашем уме и базируются на нашем ограниченном восприятии.[22]

Поэтому у человека возникает интенсивная уверенность в том, что все многообразие вещей и событий основывается "на" чем-то или происходит "в" чем-то. Напрашивается аналогия с тем, как мы наблюдаем окружающие предметы в зеркале, записываем слова на бумаге, видим отблески и переливы в драгоценном камне и слышим звуки, возникающие на вибрирующей диафрагме. Возможно, мы склонны так считать потому, что сам человек представляет собой целостный организм. Поэтому если окружающие его вещи и происходящие с ним события действительно регистрируются "на" чем-то, то речь может идти только о нервной системе человека. Однако очевидно, что в мире существует не одна нервная система. Поэтому закономерно возникает вопрос о том, на чем основываются все эти нервные системы. Одна на другой?

Это таинственное нечто было названо Бог, Абсолют, Природа; Субстанция, Пространство, Эфир, Ум, Бытие, Пустота, Бесконечное. Все эти слова являются представлениями, которые входят в моду и выходят из моды в зависимости от того, куда подуют ветры умонастроений. Ведь в разные века и в разных кругах были популярны самые разнообразные мнения:

Вселенная считалась разумной или глупой, сверхчеловеческой или недоразвитой, познаваемой или окутанной тайной.

Все эти слова можно было бы забыть на том основании, что это всего лишь бессмысленные звуки, если бы представление о фундаментальной Основе Бытия было не более чем интеллектуальной выдумкой. Однако не вызывает сомнений, что эти понятия часто используются для описания содержания ярких переживаний. Эти переживания оказываются не менее достоверными, чем чувственные. Речь идет о постижении "единства", о котором - с незначительными вариациями - говорят мистики всех времен и народов. Это переживание наступает, когда человек осознает новый смысл своего "я", о котором я говорил в предыдущей главе. Однако при обсуждении этого вопроса я использовал лишь "натуралистические" понятия, чтобы избежать возникновения у читателя ассоциаций с баснями об уме, душе, духе и других сущностях, которые с рациональной точки зрения кажутся расплывчатыми.

Несмотря на широкую распространенность этого переживания и его впечатляющую повторяемость, о чем мы можем судить по его многочисленным общим описаниям, твердолобые люди склонны считать ее часто повторяющейся галлюцинацией, характерные симптомы которой напоминают паранойю, и утверждать, что оно ничего не добавляет к нашим знаниям о физической вселенной. Точно так же, как мы не можем сказать что-то обо всем, заявляют они, так же мы не можем ни почувствовать, ни пережить сразу все. Ведь наши органы чувств избирательны. Мы чувствуем с помощью контрастов, по аналогии с тем, как мы мыслим с помощью противопоставлений. Ощутить что-то, лежащее в основе всех переживаний, будет, таким образом, подобно видению самого зрения, как чего-то лежащего в основе всех видимых объектов. Какие цвета, какие очертания - отличные от всех видимых оттенков и форм - имеет само наше зрение?

Однако метафизику, как и философию в целом, невозможно отбросить в сторону или просто "вылечить", как некую болезнь интеллекта. Самые неметафизически настроенные философы в действительности неявно пользуются своими собственными метафизическими принципами. Среди таких принципов может быть, в частности, утверждение о том, что все переживания и знания ограничены и всегда могут быть отнесены к определенному классу. Выражаясь простейшим языком: они допускают, что у меня может быть представление о белом цвете, поскольку я противопоставляю белому черное и сравниваю их с красным, оранжевым, желтым, зеленым, голубым, синим и фиолетовым. Они не станут утверждать, что выводы о собаках и кошках бессмысленны. Ведь все знают, что органическое вещество отличается от неорганического, а сумчатые животные отличаются от несумчатых. И хотя собаки и кошки подвижны, люди всегда могут указать ту грань, которая отделяет их от всего остального мира не-собак и некошек.

Однако основополагающее предположение о том, что всякое знание построено на контрастах, является не менее метафизическим, чем любое другое метафизическое утверждение. Можно сформулировать его по-другому: "Все знания представляют собой описания взаимосвязей между воспринимаемыми посредством органов чувств вещами и/или событиями". Это заключение приближается необычайно близко к тому, чтобы считаться осмысленным утверждением обо всем сразу. "Все вещи известны благодаря тому, что они подобны друг другу или отличны друг от друга". Усадив антиметафизика на эту платформу, мы можем, невзирая на его протестующие крики, поднять его на еще более высокий метафизический уровень.

С этой целью отметим, что утверждение "Все есть энергия" дает нам не больше информации о мире, чем высказывание "Все есть все". Ведь для того, чтобы описать энергию, мне нужно научиться отличать ее от не-энергии (или массы). Поэтому очевидно, что "все" должно включать в себя и не-энергию массу, пространство, или что-нибудь другое. Но тогда заключение о том, что все является энергией, не только не несет информации - оно просто бессмысленно. Таким образом, мы вправе настаивать на том, что энергию можно познать и описать, только противопоставляя ее не-энергии. А это значит, что энергия (или движение) проявляется - или, по-другому, существует - только тогда, когда имеется нечто относительно инертное. Но в таком случае энергетичность энергии оказывается зависимой от инертности массы, и наоборот. И в то же время относительность - или взаимозависимость - этих двух представлений подходит настолько близко к метафизическому единству по ту сторону различий, насколько человек может этого пожелать.

Иногда мне кажется, что все философские дискуссии могут быть сведены к спорам между приверженцами "колючек" и сторонниками "липучек". Колючие люди категоричны, настойчивы и точны в своих выводах. Они любят подчеркивать различия между объектами и разделять их на классы. При этом они волнам предпочитают частицы, а непрерывности - дискретность. Липучие люди являются легкоранимыми романтиками, которые любят широкие обобщения и всесторонний синтез. Они выделяют фундаментальные сущности и склонны к пантеизму и мистицизму. Волны лучше, чем частицы, удовлетворяют их представлениям о первичных элементах материи, а дискретность бьет их по зубам, как пневматический молот. Колючие философы плохого мнения о людях. Они считают их недисциплинированными, заоблачными мечтателями, которые проходят мимо конкретных фактов. По мнению колючих философов это может привести к тому, что всю Вселенную поглотит "недифференцированный эстетический континуум" (как любезно высказался профессор Ф.С.К. Нортроп). В то же время липучие философы считают, что их колючие коллеги напоминают живые скелеты, которые трещат и щелкают, не имея в себе ни плоти, ни животных соков. Им кажется, что эти аналитики-автоматы не представляют себе, что такое более тонкие человеческие эмоции. Однако и та, и другая компания были бы безнадежно потеряны друг без друга. Ведь в этом случае им не было бы о чем спорить, и никто не знал бы, какую позицию он занимает - тут бы и всей философии пришел конец.

В настоящее время ситуация в мире академической философии такова, что в Великобритании и Соединенных Штатах колючие философы одержали верх. Ставя во главу угла лингвистический анализ, математическую логику и научный эмпиризм, они сделали из философии точную науку. Они начали превращать библиотеку философа и его уединение в горах в нечто типа лаборатории. Здесь, как выразился Вильям Эрл, они бы стали работать в белых халатах, если бы это могло сойти им с рук. Академические философские журналы теперь, на радость профессионалам, читать так же трудно, как и статьи по математической физике. И при этом проблемы в них поднимаются столь незначительные, что невольно вспоминаешь о бактериях, которых биолог изучает под своим микроскопом. Таким образом, полная победа колючих философов над липучими практически упразднила философию как сферу исследований. Мы пришли к тому, что отделения философии вот-вот закроются, а их сотрудники пополнят ряды математиков и лингвистов.

Исторически мы, наверное, сейчас переживаем момент крайнего отклонения интеллектуального маятника. Это отклонение началось еще тогда, когда в моду вошла Полностью Механическая Модель Вселенной и настал век анализа и специализации. В результате мы утратили подлинное видение Вселенной и оказались поглощенными рассмотрением ее отдельных деталей.[23]Но вследствие процесса, который К.Г.Юнг назвал "энантиодромией",[24]достижение системой любого крайнего положения подразумевает начало ее движения в обратную сторону. Этот процесс может показаться зловещим или ведущим к повторению того, что было. Однако здесь нам на помощь приходит видение, что. противоположности полярны, а Значит, они нуждаются друг в друге. Без "колючек" нет "липучек"; без "липучек" нет "колючек".

Для того, чтобы достичь чего-нибудь в философии, а не просто перемещаться туда-сюда или ходить по кругу, человек должен обладать утонченным соотносительным видением (correlative vision). Этим техническим термином обозначим глубокое понимание игры в Черное-и-Белое, которое дает человеку возможность видеть, что все явные противоположности неявно подразумевают друг друга. Это видение соотносительно в том смысле, что оно выявляет соотношение между противоположностями - открывает то, что они со-путствуют. Вот в чем подлинный смысл метафизического единства, лежащего в основе мира. Однако видение "единства" не означает исчезновения различий между объектами и их растворения в хаотическом континууме первичной субстанции. "Единство" в данном случае не подразумевает одинаковости как противоположности множественности. Одинаковость и множественность - это полярные термины. Поэтому единство (или нераздельность) одного и многих называется в философии веданты "недвойственностью" (адвайтой). Однако и у этого термина есть своя противоположность - слово "двойственность". Ведь любое понятие обозначает класс - интеллектуальный закуток, у которого есть внешняя и внутренняя стороны, находящиеся в полярной связи друг с другом. По этой причине язык может выйти за пределы дуальности не больше, чем рисунки на плоской поверхности или фотографии могут указать на существование третьего измерения. Так, согласно принятой условности некоторые плоские линии на чертежах проводят пунктиром для того, чтобы представить третье измерение пространства. Подобным образом дуалистический термин "не-действенность" условно обозначает то "измерение", где явные различия неявно сливаются в единстве.

Поначалу поддерживать соотносительное видение очень трудно. "Упанишады" утверждают, что относительно видений человек идет по лезвию бритвы, пытается балансировать на тончайшей линии. Ведь обычное видение "между" классами и противоположностями ничего не "замечает". Жизнь представляется нам последовательностью ситуаций, которые требуют от нас безотлагательно делать окончательный выбор между тем или этим. Материя кажется очень осязаемой, а пространство - совершенно пустым. Мы не можем представить себе ничего общего между ними, если только не предположим, что этим общим измерением является наше собственное сознание или ум. Однако после некоторых размышлений мы приходим к выводу, что даже сознание и ум тяготеют к материи - ведь сознательная жизнь представляется нам как постоянная борьба с небытием. И все же, после некоторого изменения точки зрения ничто не может быть более очевидным, чем единство противоположностей. Но кто в это поверит?

Может ли быть так, что мое существование таким образом содержит в себе бытие и небытие, что смерть является всего лишь интервалом "отсутствия" в вечной вибрации наличия/отсутствия? В пользу этого предположения говорит и то, что любая альтернатива этой вибрации (например, ее отсутствие) будет в свою очередь подразумевать ее наличие. Можно ли предположить в таком случае, что я представляю собой вечную сущность, которая на какое-то мгновение и, возможно, без всяких на то оснований отождествилась с одной своей частью и испугалась другой? Верно ли то, что до тех пор, пока я живу, мне неизбежно придется делать выбор между белым и черным? И следует ли мне при этом становиться таким приверженцем белого, что я оказываюсь не в состоянии получать удовольствие от игры в Черное-и-Белое? Можно ли назвать знанием правил игры осознание того, что ни одна из сторон не может окончательно победить другую? Или же все это представляет собой лишь теоретические заключения, которые никак не связаны с моей физической ситуацией?

Для того чтобы утвердительно ответить на последний вопрос, мне нужно признать, что логика мысли полностью произвольна, Это значит, что мне следует рассматривать ее как исключительно человеческое изобретение, которое не имеет никакого отношения к физической вселенной. Мы уже говорили о том, что человек пытается описать извилистый физический мир с помощью логических структур (сетей, решеток и других аналитических приближений). Однако следует отметить, что эти структуры не пришли в наш мир откуда-то со стороны. Но мы действительно начинаем считать их внешними, если не умеем правильно с ними обращаться. Дело в том, что эти структуры как-то связаны с устройством нашей нервной системы, которая, вне всяких сомнений, находится в мире и является его частью. Более того, я показал, что соотносительное мышление о взаимосвязи организма и его окружения удовлетворяет нашим современным научным представлениям. В то же время этого нельзя сказать о нашем архаичном, но все же по сей день господствующем предрассудке об отдельной личности, которая противостоит враждебному миру. Если бы я решил отделить человеческую логику от физической вселенной, я бы тем самым поставил себя в положение независимого наблюдателя, для которого весь остальной мир кажется внешним и "другим". Однако это означало бы возврат к старому мифу об эго, оторванном от жизни. В настоящее время ни неврология, ни биология, ни социология не придерживаются подобной точки зрения.

С другой стороны, если "я"' и другой, субъект и объект, организм и его окружение действительно являются полюсами единого процесса, это и есть мое подлинное "я". "Упанишады" говорят: "Это есть Я. Это есть реальность. Это есть ты!" Однако я ничего не смогу сказать или подумать об ЭТОМ, если не воспользуюсь для этой цели условностями дуалистического языка. Ведь третье измерение на плоской поверхности кое-как удается передать с помощью пунктирных линий. Таким образом, то, что лежит за пределами противоположностей, если и можно обсуждать, то лишь с помощью таких противоположностей. А это означает использование языка аналогий, метафор и мифов.

И трудность при этом не только в том, что язык дуалистичен, потому что с помощью слов мы обозначаем взаимоисключающие представления. Проблема в том, что ЭТО является мной в гораздо большей степени, чем то "я", которым я всегда себя считал. Оно играет в моем существовании настолько центральную и основополагающую роль, что я не могу описывать его со стороны, как наблюдатель описывает объект. У человека нет никакой возможности быть вне ЭТОГО и никакой необходимости стремиться к ЭТОМУ. Ведь до тех пор, пока я пытаюсь постичь ЭТО, я самыми своими попытками подразумеваю, что ЭТО на самом деле не является мной. Если я допускаю такую возможность, ощущение ЭТОГО сразу же сменяется стремлением найти его. Вот почему те, кто глубоко осознали свою тождественность с ЭТИМ, постоянно повторяют, что не понимают его. Ведь ЭТО понимает само понимание - а не наоборот. Никто не может погружаться глубже самой большой глубины, да и нет в этом никакой необходимости!

Однако знание о том, что ЭТО никак не может быть описано, не должно служить основанием для попыток выразить ЭТО с помощью самых заоблачных абстракций. Ведь довольно часто предпринимаются попытки описать его как монолитное космическое желе. Но даже осязаемый образ Бога-Отца с белой бородой и в золотистой мантии лучше, чем это. Тем не менее те люди Запада, которые знакомятся с восточными философиями и религиями, не устают обвинять индусов в том, что они верят в абстрактного аморфного Бога. Основанием для этого служат повторяющиеся утверждения последних о том, что все представления или объективные образы Бога пусты. Однако "пустотность" относится в данном случае ко всем подобным концепциям, а не к ЭТОМУ.

Если нам все же приходится думать или говорить об ЭТОМ, альтернатив использованию понятий и образов у нас нет. Фактически, в словах об ЭТОМ нет ничего плохого до тех пор, пока мы представляем себе, что делаем. Идолопоклонство - это не просто использование образов, а принятие их в качестве того, что они обозначают. Именно в этом смысле ментальные образы и утонченные абстракции могут оказаться намного более опасными, чем бронзовые идолы.

Вы, скорее всего, выросли в культурной среде, в которой господствующим образом ЭТОГО в течение столетий был Бог-Отец. Поэтому вы, должно быть, привыкли к местоимению Он, и слово "ЭТО", кажется вам слишком безличностным, а местоимение Она - умаляющим достоинство Того, о Ком здесь идет речь. Зададимся теперь вопросом о том, может ли в настоящее время образ Бога-Отца быть подходящей метафорой для описания ЭТОГО. Поможет ли она представлениям разных народов и культур понять друг друга при обмене мнениями о жизни и ее смысле?

Откровенно говоря, этот образ в наши дни стал смехотворным - если, конечно, ты не читал Св. Фому Аквинского, Мартина Бубера или Поля Тиллиха и не понял, что можно быть настоящим иудеем или христианином и при этом не верить буквально в миф о Космическом Родителе Мужского Пола. И даже если ты понял это, очень трудно выйти из сферы влияния этого образа, потому что образы глубже, чем концепции, укореняются в нашем эмоциональном мире. Как благочестивый христианин, ты, возможно, годами повторял слова молитвы: "Отче наш, иже еси на небесах", - и постепенно они сделали свое дело - в один прекрасный день ты действительно стал обращаться с ЭТИМ как с идеализированным отцом - любящим, но строгим мужчиной, то есть неким существом, отличным от тебя самого. Это и понятно, ведь до тех пор, пока ты считаешь себя отдельным эго, ты должен быть отличным от Бога. Однако если ты постиг, что эта форма отождествления является всего лишь социальной условностью, четкое разграничение между тобой и первичной реальностью больше не имеет смысла.

Более того, молодое поколение в последнее время проявляет растущее нежелание повиноваться родителям и авторитарному обществу. Одна из причин этого кроется в том, что в индустриальном обществе дом является в первую очередь местом для ночлега. Отец в нем не работает, и в результате жена и дети оказываются полностью непричастными к его профессиональным занятиям. Его роль в семье сводится к тому, чтобы приносить в дом деньги. Поэтому, вернувшись домой после работы, он считает своим долгом забывать о ней и развлекаться. Романы, журналы, телевидение и популярные комиксы изображают "папу" в виде неумелого домашнего шута. И этот образ содержит в себе долю правды, потому что папа попался в ловушку одного ложного представления. Ведь в нашем обществе распространено мнение о том, что работа - это просто способ добывания денег, с помощью которых человек может получить все, что хочет.

Поэтому не удивительно, что все больше студентов колледжей не желают работать в "мире пап". Они готовы сделать все для того, чтобы не стать белкой в колесе огромного промышленного механизма - не быть торговым агентом, администратором фирмы, клерком или рабочим, который каждый день ездит на работу из пригорода. Профессионалы - архитекторы, врачи, юристы, священники и ученые - также, как правило, работают вдали от дома. Поэтому многие из них тоже склонны рассматривать свой род деятельности как средство делания денег. Эта тенденция усиливается еще и тем, что нужды их семей с каждым годом все больше сводятся к деньгам. В результате получается так, что родители не обучают своему ремеслу детей, и поэтому дети, вырастая, не получают никаких представлений о работе отца и не разделяют его энтузиазма. Вместо этого ребенка посылают в переполненную школу, в которой подавляющее большинство преподавателей - женщины. В школе ребенок получает стандартизированное образование, которое готовит его ко всему и в то же время не готовит ни к чему. И которое не имеет ни малейшего отношения к ремеслу его отца.

Помимо этого факта, который уменьшает авторитет отцов, существенно еще и то, что мы начинаем изменять свое представление о Вселенной. Она теперь кажется нам такой таинственной и впечатляющей, что даже образ самого заботливого из отцов не может больше служить удовлетворительным объяснением ее существования. Но здесь мы сталкиваемся со следующим затруднением: мы не можем вообразить себе образ более возвышенный, чем человеческий. Лишь немногие из нас когда-либо виделись с ангелом, и поэтому большинство, вероятно, не узнает его при встрече. В то же время наши представления о безличном или сверхличностном Боге определенно не дотягивают до человеческого уровня разумности. Ведь это в лучшем случае какие-то туманные идеи о студенистом желе, бесцветном свете, гомогенизированном пространстве или чудовищном электрическом разряде. Однако наше представление о человеке тоже меняется. Нам становится все более ясно, что человеческое существо это не просто всего лишь физический организм. Мое тело включает в себя и все мое окружение, и поэтому должно измеряться не сантиметрами, а миллиардами световых лет.

До сих пор поэты и философы использовали огромные пространственно-временные масштабы Вселенной в качестве предлога для рассуждений о незначительности человека. Но при этом забывали, что именно человек, наделенный "этим своим волшебным мозгом", превращает все эти многочисленные электрические вибрации в свет и цвет, форму и звук, большое и малое, твердое и тяжелое, длинное и короткое. Познавая мир, мы очеловечиваем его. Мы делаем с каждым днем все более удивительные открытия и удивляемся многообразию и сложности мира. Однако при этом мы должны не меньше удивляться тому, что у нас есть мозг, который может все это осознать.

Вплоть до настоящего времени мы утверждали, что мы не причастны к работе собственного мозга. Ведь мы не можем сказать (с помощью слов и образов), как он устроен. Поэтому у нас создается впечатление, что мозг и весь наш организм представляют собой либо хитроумные приспособления, которые были "даны" нам, либо коварный лабиринт, в котором мы на какое-то время оказались заточены. Другими словами, мы поверили в то, что наше "я" ограничивается источником сознательного внимания и некоторыми объектами этого внимания. Однако это определение совершенно несостоятельно. Ведь мы действительно знаем, как растить свой мозг, глаза, уши, пальцы, сердце и кости. Мы знаем также, как ходить, дышать, разговаривать и мыслить - только не можем выразить это с помощью слов. Слова слишком медленны и слишком грубы для того, чтобы описывать такие вещи, а сознательное внимание слишком узко для того, чтобы охватить одновременно все существенные детали.

Часто бывает так, что ты говоришь девушке, как она прекрасна, и слышишь от нее: "Не кажется ли тебе, что ты похож на всех остальных мужчин? Вы, мужчины, думаете только о теле! Ну, ладно, допустим я хороша собой, но ведь я получила это тело от своих родителей, и мне в этом просто повезло. Я хочу, чтобы люди восхищались мной, а не моим шасси". Несчастный маленький шофер! Ее слова свидетельствуют лишь о том, что она потеряла всякую связь с глубинной мудростью и гениальностью собственного организма. Теперь она хочет, чтобы ею восхищались за какой-то тривиальный фокус, который она научилась проделывать со своим сознательным вниманием. Мы все находимся в подобной ситуации, отторгнув себя от своих тел и отмежевавшись от всего того хитросплетения сил, которые нас породили и питают.

И все же мы можем пробудить в себе видение своего подлинного Я. Мы можем почувствовать, что это "Я" выходит далеко за пределы наших личностей и физических тел, отделенных от окружающего мира оболочкой кожи. Когда это случается, мы начинаем видеть "Я" везде, потому что его образом становится вся Вселенная со своими светом и тьмой, объектами и пространствами. Вот что такое новый образ человека. Однако это по-прежнему всего лишь образ, ведь пользуясь дуалистическим языком, мы можем сказать лишь то, что "за", "под", "вокруг" и "внутри" - везде пребывает одно немыслимое ЭТО, которое поляризуется во всех наблюдаемых измерениях бытия в виде вершин и низин, наличии и отсутствий, вещей и промежутков пустоты между ними. Но самое удивительное здесь то, что ЭТО, каким бы непостижимым оно нам ни представлялось, не является бессодержательной абстракцией. ЭТО и есть настоящий ты!

Выражаясь словами китайского мастера Дзэн, можно сказать: "В этот момент тебе остается лишь громко рассмеяться, потому что делать больше нечего!" А Джеймс Братон говорит так:

Это - здесь

то - Я

Это - Ты

Это - Все

Это - Он

и Она

и Оно[25]

В действительности, подлинный юмор - это смех над своим Я. Это смех над Божественной Комедией - грандиозной мистификацией, в ходе которой человек начинает воображать себя существом, непричастным к существованию и отличным от всего, что есть. В течение всей жизни мы "знаем это всем своим существом". Однако сознательное внимание, увлеченное деталями и различиями, все никак не может за деревьями разглядеть леса.

Самой обманчивой уловкой воспитания является, конечно же, смерть. Подумай о ней как о полном исчезновении сознания - как о состоянии, в котором ты и твои знания о Вселенной просто перестают существовать. При этом ты становишься тем, кого будто бы вообще никогда не было. Подумай о смерти и на более глобальном уровне - как о смерти Вселенной. Как утверждают некоторые космологи, рано или поздно вся энергия рассеется, и тот взрыв, который метнул когда-то галактики в окружающее пространство, постепенно истощится, как отработавшая ступень ракеты-носителя. Тогда все перейдет в состояние, в котором ничего будто бы никогда не существовало. Но на самом деле это значит, что все вернется в это состояние, потому что так все существовало до возникновения Вселенной. Подобно этому, умирая, человек становится тем, чем он был до зачатия. Итак, случился всплеск: всплеск сознания или всплеск галактик. Он произошел. Даже если после него не осталось никого, кто мог бы помнить об этом.

Таким образом, после возникновения и исчезновения вещи снова становятся в точности такими, какими они были до своего появления (включая сюда также и возможность того, что они вообще никогда не возникнут). А это означает, что все может случиться снова. Почему бы и нет? С другой стороны, я могу предположить, что после того, как это все происходило, состояние небытия будет отличаться от того состояния, которое было до возникновения мира. Энергия присутствовала перед взрывом, но после того, как она породила Вселенную и исчерпалась, не осталось больше ничего. Это значит, что когда-то в течение целой вечности энергия находилась в потенциальном состоянии, а затем она взорвалась, рассеялась и исчезла. Наверное, можно себе вообразить, как нечто, существующее вечно, устало от своего присутствия, лопнуло и пропало навсегда.

Однако эта последняя точка зрения менее естественна для моего воображения, нежели идея о том, что эти вспышки повторяются время от времени. Они могут продолжаться и дальше, они могут происходить снова и снова - об этом можно сказать любыми словами. Более того, если энергия потенциально существовала и до взрыва, мне очень трудно представить тот конкретный момент времени, когда она исчезла навсегда. Может ли что-нибудь быть наполовину вечным? Другими словами, может ли закончиться то, что никогда не начиналось?

Поэтому я предполагаю, что после смерти я забуду о том, кем я был. Ведь я же не могу сознательно вспомнить, как растут клетки моего мозга и кровеносные сосуды - если вообще такие сведения могут храниться в памяти. Сознательная память играет очень несущественную роль в жизни нашего биологического организма. Мое ощущение себя в качестве "я" - осознание себя живым - однажды уже возникло в этом мире без всякого сознательного намерения и памяти о том, что было до этого. Поэтому я предполагаю, что оно будет появляться на свет снова и снова. Оно возникает, когда "центральное" Я ЭТО - порождает фокус сознания в какой-то новой системе организм/окружение. Так происходит в мириадах его пульсирующих проявлений. И в каждом случае ЭТО всегда то же самое, но и всегда иное, - новое "здесь" среди других "там", новое "сейчас" среди иных "тогда". Оно всегда появляется как еще одно существо среди всех остальных. И если я забыл, сколько раз и в скольких различных ситуациях я рождался, это забывание является необходимым интервалом между каждыми двумя вспышками света. Я возвращаюсь в мир с каждым новорожденным.

Фактически, все это мы уже знаем. Ведь после смерти пожилых людей рождаются дети. И если мы не считаем их автоматами, это значит, что каждый ребенок чувствует себя так же, как мы в свои первые дни - вновь возникшим ощущением "я". Условия окружающей среды и наследственности могут быть другими, но каждый из этих новорожденных представляет собой еще один случай появления сознания в центре по отношению ко всему остальному миру. Каждый малыш входит в жизнь так же, как я, ничего не помня о прошлом. Поэтому, когда я уйду из жизни, не будет больше никаких переживаний, никаких воспоминаний о прошлом, а лишь состояние вечного "как бы ничего никогда и не было". Природа "не терпит пустоты", и по этой причине чувство "я" снова проявится, как это уже было не раз. И при этом не важна продолжительность моего отсутствия - длись оно десять секунд или десять миллиардов лет. В состоянии чистого сознания без памяти любой промежуток времени сжимается в один короткий миг.

Все это совершенно очевидно. Но мы начинаем сами видеть это только тогда, когда перерастаем один глубоко укоренившийся и поэтому кажущийся нам чрезвычайно убедительным миф. Этот миф - не что иное, как старая история о том, что "я" приходит в этот мир или оказывается заброшенным в него, оставаясь при этом полностью непричастным к нему. Мы не доверяем Вселенной делать то, с чем она успешно справлялась, - "являтъ нас снова и снова. Мир представляется нам вечной ареной, на которой индивид является не более чем временным посетителем. Этот пришелец кажется совершенно не относящимся к физическому миру - и это лишь потому, что тонкий луч сознания не может осветить свой собственный источник. Глядя на мир, мы забываем, что при этом мир смотрит на самое себя - нашими глазами, глазами ЭТОГО.

Теперь главное ты уже знаешь - даже если тебе понадобится еще некоторое время для того, чтобы отыграться и взять свое. Может быть, тебе нелегко будет прийти в себя после всего того, что произошло в мире за последние тысячелетия. Ведь не одно поколение отцов сбивало своих детей, как ряд костяшек домино, говоря им: "Не смей думать об этом! Ты всего лишь маленький выскочка, всего лишь создание, и поэтому ты должен знать свое место". Вопреки всему этому ты теперь знаешь, что ты - ЭТО. Возможно, что папы, не понимая сути дела, не совсем удачно пытались сказать своим детям, что ЭТО не очень-то любезничает с ЭТИМ. Ведь ты не появляешься на сцене в роли ЭТОГО, потому что ты по своей сути есть ЭТО. А весь смысл сцены в том, чтобы скрывать подлинное лицо, а не показывать его. Выйти на сцену в виде ЭТОГО играть роль Бога - означает играть ЭТО как роль. Однако так не бывает, потому что ЭТО никогда не может быть ролью. Когда ЭТО играет, оно исполняет и все остальные роли.