"Капитан Френч, или Поиски рая" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил, Гилмор Кристофер)

ГЛАВА 17

На том ревизия моего прошлого не завершилась. Кроме Жанны и Дафни, были еще пылкая Ильза с Камелота, нежная, тихая Тея с Виолы Сидеры, транторианки Нина и Джессика, Айша и Деви Са-ньян. Наконец наступила очередь Йоко. Мы были уже на границах системы Соляриса, и это позволило мне оттянуть неприятный рассказ. С гораздо большим удовольствием я говорил о мире, ожидавшем меня и Шандру, о его диковинах и чудесах, о его истории, обычаях и нравах… Не то чтоб я стеснялся рассказать о Йоко или стыдился произошедшего с ней, но любой из нас подсознательно откладывает тяжкие объяснения, прячет давнюю боль в самый прочный ларец памяти, запирает его покрепче и задвигает в самый темный угол. Это всего лишь психологическая самооборона, которой владеет каждый человек, и здесь я не был исключением.

Итак, Солярис…

Жил в медиевальную эпоху один выдумщик и фантазер, и представилась ему как-то такая картинка: всепланетный океан, плывущий в космической тьме, чудовищный сгусток протоплазмы, обернутый вокруг твердого ядра, ровная бескрайняя поверхность темных вод — ни континента, ни острова, ни рифа, ни скалы… Таким возникнет перед вами воображаемый Солярис пана Станислава — если вы, разумеется, помните, кем был пан Станислав и что он написал. Могу лишь добавить, что океан на его Планете фантомов и миражей оказался мыслящим — не как человек, но каким-то иным таинственным способом, совершенно непостижимым для скудного человеческого ума. Представляете, мыслящий океан! Да, пан Станислав был великим фантазером, и Солярис — лучшая из его придумок! Временами я перечитываю этот роман и размышляю над ним. Мне все-таки кажется, что пан Станислав не верил в существование разумных океанов; он лишь хотел предупредить нас, что в космосе мы встретим много чудесного, но не все чудеса тут же падут перед нами на колени.

Не помню, кто из спейстрейдеров открыл планету, к которой мы сейчас приближались, но уверен, что он относился с почтением к пану Станиславу. Иначе зачем называть этот мир Солярисом? Конечно, тут был всепланетный океан, но из нормальной солоноватой воды, и хоть материков не имелось, зато существовали острова — в количестве нескольких сотен, жалкие вкрапления тверди среди необъятных водных пространств. Они были голыми и такими крохотными, что сливались с темной водой, и чудилось, что, кроме океана, здесь нет ничего — только сизо-серые волны, блеклые небеса да редкие стайки перистых облаков. Молчаливый, тихий, загадочный мир… Быть может, этим он походил на Солярис?..

Во всяком случае, его назвали именно так.

При ближайшем рассмотрении каких-либо тайн и загадок на Солярисе не обнаружилось. Здесь наступил силурийский период, а это такая эпоха, когда в океане можно найти лишь планктон, червей, моллюсков да пращуров современных рыб, а на суше нет ровным счетом ничего — если не обращать внимания на мхи и папоротники. Тем не менее Солярис стал лакомым кусочком для колонистов. Причин к тому было много. Во-первых, хороший климат, нормальное тяготение и отсутствие вредоносной фауны; во-вторых, богатые залежи металлов на шельфах и избыток солнечного тепла (что решало энерсетичес-кую проблему — ведь нефть и каменный уголь могли появиться здесь только через полмиллиарда лет); в-третьих, гигантские зоны на морском дне, покрытые водорослями — примитивными, но вполне подходящими для производства удобрений, углеводов и белков. Что же касается суши, то она как-никак составляла тридцатую часть планетарной поверхности, а это не такая уж скромная величина — пятнадцать миллионов квадратных километров, две земных Австралии.

В конце концов Солярис был колонизирован переселенцами с Авроры, привычными к виду бескрайних морских пространств. За два последующих тысячелетия они устроились тут с завидным комфортом: все архипелаги экваториальной и субтропической зон были засажены лесами (сплошь пальмовые рощи, ливанский кедр, дуб, секвойи и магнолии), сырье из шельфовых шахт потекло рекой, на мелководье встали города, средоточие роскоши и соблазнов, а океанские фермы обогатились живностью, доставленной со всяких экзотических планет. Так что теперь Солярис вполне созрел для взаимовыгодной торговли. Главными ее предметами считались морские пряности, парфюмерия, жемчуг, деликатесы из рыбы и моллюсков, целебная соль и ароматические эссенции — словом, все, чем богаты силурийские моря.

При всем том жизнь переселенцев была довольно тихой — так сказать, полинезийский стиль в сочетании с благами цивилизации. Они даже не удосужились избрать центральное правительство, и каждым архипелагом (а их было добрых три десятка) управляли свои персональные советы, сенаты, конгрессы или директории. Что;же касается океана, то он считался общей собственностью и, будучи неразумным, не имел против того никаких возражений. Мне остается добавить, что соляриты — морской народ; они стройны, невысоки, изящны и плавают с легкостью и грацией дельфинов. Часть из них подверглась добровольной генетической корректировке, вырастив жабры и перепонки между пальцами, но эта метаморфоза обратима: переселяясь в город с ферм или с подводных шахт, они могут вернуться к Прежнему облику. Но и в своем гидроидном обличье они остаются людьми — плавательные перепонки не слишком режут взгляд, а жабры — всего лишь пара отверстий под лопатками.

Такая возможность приспособления к океанической среде очаровала Шандру, и вопросы посыпались градом. Ей хотелось узнать абсолютно все: как живут соляриты-гидроиды, как общаются под водой, что едят и чем запивают? Как выглядят их жилища? Есть ли у них свои города, транспорт, книги, связь, искусство? Как они любят? В постели или средь бурных волн? И, наконец, что они носят? Скафандры, плавки, чешую или тот самый наряд, который Адам и Ева предпочитали до грехопадения?

Увы, я не мог насытить ее любопытства. Я был на Солярисе не раз, но почти не общался с гидроидами; в местной иерархии они относятся к низшему классу, они — фермеры и пастухи, шахтеры и китобои, сборщики жемчуга и рабочие с подводных фабрик. Я твердо знал лишь одно: мои товары — не для этих людей. Не потому, что они гидроиды, а по иным причинам, скорей социального, чем генетического порядка. И это со всей определенностью доказывало, что тихий, мирный Солярис тоже не был раем. Во всяком случае, тем Раем, который я ищу. Глаза Шандры мечтательно затуманились.

— Должно быть, там очень красиво… — прошептала она. — Безбрежный, залитый солнцем океан и острова, покрытые зеленью… Душистый запах магнолий, пальмы с огромными глянцевитыми листьями и секвойи, что поднимаются над лесом, подпирая облака… Я ведь не ошибаюсь, дорогой? Секвойи выше пальм, магнолий и дубов?

Подтвердив, что это правильно, я добавил:

— Там есть и другие восхитительные виды, на островах вулканического пояса.

Они необитаемы, девственны и пустынны: темные скалы над серыми водами, бурый и сизый лишайник, стремительные водопады и неприступные вершины, над которыми вечно курится дымок… Грозная красота! Такого ты еще не видела. Ты будешь делать снимки, а я встану рядом, обниму тебя и почувствую, как под моей рукой бьется твое сердце…

— Ты будешь вознагражден! — Шандра с королёвским величием кивнула головой и принялась расстегивать комбинезон. — Прямо сейчас! Я не возражал.

Мы миновали пояс астероидов, проплыв над россыпями черных, алых и серебристых глыб; они мерцали и переливались, выхваченные на мгновенье из космической тьмы яростным пламенем, бушевавшим за кормой “Цирцеи”. Там был наш условный юг; там плавился лед и превращался в воду, затем — в струю ионизированного газа, раскаленного до звездных температур; там дюзы беззвучно раскрывали свои огнедышащие жерла, извергая потоки огня; там, в жаркой и страшной преисподней, метались демоны, рычали, бунтовали — и, укрощенные магнитными полями, летели в холод и мрак беспредельной пустоты. Пятьсот пятьдесят метров отделяли нас от этого ада, ничтожное расстояние по меркам космоса, но для нас оно равнялось дистанции между жизнью и смертью, между понятиями “быть” и “не быть. Впрочем, о смерти я не думал; моя “Цирцея” была надежным кораблем. Я размышлял о Йоко и других своих женщинах. Это была своеобразная ревизия, мотивом к коей послужили вопросы Шандры. Я выяснил — не без удивления и грусти, — что плохо помню многих своих жен; их внешность, их привычки, голоса, манера двигаться и говорить как бы подернулись туманом, гасившим все — черты лицы, фигуру, запахи и звуки. С не меньшим удивлением я понял, что все они, такие разные по виду и своей конституции, принадлежали к двум основным группам, будто я сознательно избегал всех других женщин, считая их неподходящими для себя или недостойными ступить на борт моей “Цирцеи”. К первой относились авантюристки — может быть, не в полном смысле этого слова, но все же девушки, не лишенные огонька.

Каждая из них преследовала свою цель, диктуемую честолюбием, любопытством, врожденной непоседливостью или страхом, который внушала им действительность; для них я был опорой и защитой, возлюбленным, предметом гордости, а в редких случаях — объектом для экспериментов.

Совсем иными были те, кого я называю неистовыми матерями. Эти женщины помешаны на детях; смысл их жизни заключается в том, чтобы вынашивать, рожать, воспитывать и снова вынашивать и рожать. Мужчину они рассматривают как некий полезный механизм, приспособленный для зачатия и создания комфорта; впрочем, в нашу эпоху они обходятся без мужчин, предпочитая постели хирургическое кресло. Когда население возрастает и на планете вынуждены ограничить рождаемость, они оказываются в первых рядах недовольных; им не нужны лицензии и один ребенок в столетие, они жаждут рожать, рожать и рожать! Желательно ежегодно. Подобные дамы, если их вес в обществе высок, инициируют строительство колонистского корабля с последующей эмиграцией; они в своем роде героини, пионеры дальних дорог и покорители Галактики, сеющие тут и там наше человеческое семя. Но эмиграция — долгое дело, связанное с большими затратами и созданием коллектива в десятки, а то и в сотни тысяч людей; так что, если неистовой матери подвернется торговец, способный доставить ее на Окраину, она лезет из кожи вон, чтоб угодить к нему в постель. Такой, кстати, была Нина с Трантора. Как потенциальный супруг я ее не слишком интересовал — ввиду своего бесплодия и невозможности заселить “Цирцею” ордами младенцев; однако она заключила со мной контракт и даже попыталась протащить в нашу спальню пару-другую своих подружек.

Надо отметить, что это не такой уж редкий случай — неистовые матери всегда солидарны, поскольку их объединяет и ведет одно и то же желание. Некоторые из спейстрейдеров бессовестно эксплуатируют их, набивая в корабль целый гарем, который должен ублажать владыку-капитана, пока тот не расстанется со своими одалисками в каком-нибудь подходящем мире. Все они идут на это добровольно и — поразительный факт! — еще проливают слезы благодарности, очутившись там, где можно плодиться и размножаться без помех. Я думаю, что человек завоюет Галактику не потому, что он умен, жесток или упорен, а в силу неукротимого инстинкта размножения,свойственного определенным представительницам нашей расы. Дай им шанс, и все светила погаснут, задохнувшись под грудами мокрых подгузников.

Из двух описанных выше категорий я твердо предпочитаю авантюристок. Во-первых, они не рассматривают меня как транспортное средство, а во-вторых, проигрывая матерям в душевной силе, авантюристки берут реванш в ином: они веселей и добрей, с ними приятней общаться, и их разговоры не так однообразны и скучны (не считая Дафни, которая на свой манер тоже была авантюристкой). Кроме того, в неистовых матерях есть что-то примитивное, маниакальное; когда дорога близится к концу, физиономии их суровеют, а в глазах вспыхивает фанатичный блеск. Они начинают изнурять себя гимнастикой, однако прибавляют в весе; их аппетит (в том числе — сексуальный) внезапно возрастает, и они все чаще любопытствуют, не собираюсь ли я избавиться от стерильности. Бесполезно напоминать им, к чему приводит беременность на космическом корабле — голос здравого смысла негромок, тогда как сирена инстинктов вопит во всю мочь. Шандра была не такой. Разумеется, и с ней перешептывались инстинкты, однако рассудка она не теряла. А может быть, ею руководил не рассудок, а гордость — та гордость, что свойственна сильным и независимым существам. Вы понимаете, что я имею в виду: куры несутся чаще орлиц, но их потомству — булькать в кастрюле, а не парить среди горных вершин.

Классификация — основа многих вещей, и, разработав ее, я успокоился и ощутил готовность к дальнейшим раскопкам. Осталось только преподнести Шандре плод моих раздумий, что я и сделал, едва мы миновали зону астероидов. Выслушав сагу о неистовых матерях, она слабо усмехнулась.

— Бедные крольчихи… Сердце кровью обливается, как подумаешь о них… Но ты ими не пренебрегал, мой дорогой. — Тут Шандра бросила взгляд на экран. — Их в твоем списке не меньше четверти.

— Что поделаешь, принцесса… мне нравятся женщины, всякие женщины. Ты не рада?

— Я не могу радоваться за всех и каждого. Я нравлюсь тебе, и это главное.

— Она опять посмотрела на экран, заполненный именами, и брови ее приподнялись.

— Массаракш! Целое созвездие… даже два, если верить твоей классификации… И где же тут мое место?

— Ты — самая бесценная из звезд! И ты — одна-единственная, неповторимая и яркая! Я не могу тебя причислить ни к одержимым матерям, ни к девушкам-авантюристкам. То, что любишь, не поддается классификации.

— Льстец! — Она взглянула на меня не без лукавства. — Но все же?.. Кто я, Грэм? Кто я такая? Я пожал плечами.

— Моя жена. Тех, других, я тоже любил — во всяком случае, сначала, — но расставался с ними без сожалений и забывал о них через год или десять лет. Но с тобой все случилось иначе… все есть иначе, понимаешь? Мысль о нашей разлуке страшит меня, я не могу с нею смириться. И еще одно… Я думаю, что полюбил тебя еще до нашей встречи, когда аркон Жоффрей рассказывал мне твою историю. Странно, правда? Будто мне довелось вдохнуть аромат той орхидеи, что когда-то росла на Коринфе…

Шандра хихикнула.

— Ты — мужчина! Бессовестный соблазнитель! Ты бы лишь уморил тот прекрасный цветок!

— Может быть, моя дорогая. Но, повстречавшись с тобой, я как бы обрел вещий талант корин-фянок. Можешь мне верить или не верить, но так уж случилось! Я знаю, чувствую: мне нужна только ты, и мне не надо никого другого. И тогда, и теперь, когда я остался один, я могу повторить все слово в слово. Теперь, пожалуй, с большим основанием… Киллашандра, моя принцесса, моя прекрасная леди! Как далека ты от меня! И как пуст и мрачен мир без твоей улыбки…

В тот раз она тоже разулыбалась.

— Такие речи приятно слушать! Не знаю, кому ты их говорил до меня, и знать не хочу… Но мне все-таки нужно место в твоей классификации, и ты над этим подумай, дорогой. Скажем, так: Шандра, бесценная, неповторимая, сверхновая звезда! Затмившая все прежние светила!

— Стоит подумать, — согласился я. Обернувшись к экрану, она коснулась пальцем одного из имен, и список исчез. Теперь перед нами возникло женское лицо — маленькое, темноглазое, с широковатыми скулами и узким подбородком, покрытое плотным слоем белил. В мире Аматерасу, родине Йоко, грим расходовали с невероятной щедростью, так что без мокрой тряпки не выяснишь, красива ли женщина или нет. Но я помнил, что Йоко была красивой, несмотря на все косметические излишества: тонкая, невысокая, изящная, с загадочными раскосыми глазами и шелковистым водопадом угольно-черных волос.

— Похожа на японку, — заметила Шандра. — Вроде бы хорошенькая… Но почему она так накрасилась?

— Национальная традиция, — пояснил я. — Таков обычай Аматерасу: чем девушка красивей, тем больше на ее физиономии помады и белил. Фыркнув, моя принцесса пожелала, чтоб Йоко представили в натуральном виде, но у “Цирцеи” такой голограммы не нашлось. Тогда, убрав изображение, Шандра углубилась в документы. Она просматривала их, а я размышлял о том, не скрыться ли мне куда-нибудь — в оранжерею, в мастерские или в воздушный шлюз, где находился катер с отличным ассортиментом спиртного. К несчастью, я не мог ничего придумать — никакой завалящей причины, способной оправдать мое отсутствие. Мне не хотелось, чтоб оно походило на бегство.

Закончив чтение, Шандра вынесла свой вердикт:

— Скудные данные! Слишком уж все лаконично и сухо. Запись о торговых сделках на Аматерасу… Файл с брачным контрактом… Запись о расторжении контракта, когда “Цирцея” находилась в мире Аткинсона… Отметка: считать Инамура Йоко пассажиром… Запись о высадке пассажира на Сан-Брен-дане — вместе с приличным грузом платины… Очень приличным! Ты что же, Грэм, дал ей отступного?

Я откашлялся, мысленно прокляв скрупулезность “Цирцеи”. Она учитывала все! Каждый мил-,. лиграмм металла и каждую рваную тряпку, брошенную в утилизатор! А все учтенное было, само собой, доступно для просмотра — хоть через десять тысяч лет.

— Послушай, девочка, я расскажу тебе о Йоко… — Горло у меня пересохло, и слова давались с трудом. — Я прибыл на Аматерасу и занялся торговлей; все как обычно — книги, записи, наряды, груз специй с Навсикаи, нейроклипы с Беовуль-фа и долоросские кружева… Все как обычно! Я дал объявление, чтобы найти манекенщицу, ко мне обратились три дюжины девиц, и я выбрал Йоко. Она казалась старше и опытней прочих, и она была самой изящной и милой, даже со всей своей штукатуркой на лице. Словом, мы устроили отличное шоу, расторговали все туалеты, а после отметили свой успех… Я ведь тебе говорил, как это бывает?

— Да. Потрясающие откровения! Но я уже не удивляюсь.

— Я тоже не удивился, когда она захотела остаться еще на пару дней. На “Цирцее” нам было так хорошо! Так уютно! Мы…

— … не вылезали из постели? — предположила Шандра. — Ах ты старое космическое чудище! Совратитель юных манекенщиц!

— Вовсе нет. Мы с нею беседовали, почти как сейчас с тобой. Я говорил о межзвездной торговле о мирах, что хотел посетить, о планетах Окраины и о Старой Земле… Помню, мы болтали еще о тканях — о том, как надо подбирать их цвет, сообразуясь с оттенком кожи манекенщицы и спектральным классом местного светила… Потом зашел разговор о ее родине. Аматерасу — вполне благополучный уголок Вселенной, но Йоко там не нравилось. Она была недовольна — не своими гонорарами (ее услуги как раз оплачивались неплохо), а тем, что манекенщицы имели низкий статус в местном обществе: повыше гейш, но много ниже, чем мастера чайной церемонии и икебаны. Она сказала, что была бы счастлива отправиться со мной и путешествовать среди звезд. И добавила: с таким добрым и чутким супругом ей ничего не страшно.

Шандра рассмеялась.

— Старая песня! Как говорила Кассильда, назови мужчину добрым и чутким, и он у тебя в кармане. Ты тоже клюнул на эту приманку, мой бедный Грэм?

— Разумеется, — ответствовал я с кислой улыбкой. — Итак, мы отправились “вниз”; мне надо было закончить дела на планете, а Йоко принялась распродавать имущество, превращая все в стандартную валюту. Мы не скрывали своих отношений. Нас часто видели вдвоем — репортеры светской хроники, комментаторы, журналисты… ну, ты знаешь эту публику. О нас писали и сплетничали, но это меня не волновало. Я уже принял решение. Понимаешь, я знал, что не влюблен в нее, но она мне очень нравилась. Она была такая милая, маленькая, хрупкая…

Шандра скосила глаза на свое отражение в блестящей металлической консоли и недовольно нахмурилась.

— Ну, меня маленькой и хрупкой не назовешь… Это большой недостаток,

Грэм?

— Не слишком — особенно ночью, в постели. Девушка вроде тебя не затеряется среди подушек и одеял, а это огромное преимущество в глазах мужчины.

Успокоив ее таким образом, я продолжал свой рассказ о Йоко:

— Мы отправились в путь, и все шло великолепно, пока “Цирцея” не достигла мира Аткинсона. Люди там высокие и стройные, почти как барсумий-цы, но их звезда, красный карлик К-3, не балует теплом и светом. Холодный мир, суровый! Кожа у его обитателей мертвенно бледная, глаза — огромные, голубоватые и почти не различают цветов. Правда, на Аткинсоне велись генетические эксперименты, дабы улучшить зрение, и я полагаю, что им удалось добиться успеха, но в тот период нас это не спасало. Йоко, маленькая смуглая Йоко, совсем не была здесь эталоном красоты, и мне пришлось нанять местную манекенщицу. Она не обиделась, только сказала, что ей тяжело смотреть, как другая девушка выступает на помосте, делая ее работу. Не возражаю ли я, если она отдохнет? Осмотрит достопримечательности, развлечется и все такое… Я, конечно, не возражал, и Йоко уехала — с моим благословением и приличной суммой на мелкие расходы. Если б я догадался, что из этого выйдет! Привстав в кресле, Шандра потянулась ко мне, поцеловала в висок.

— Тяжело вспоминать, Грэм? Я молча кивнул. Эти воспоминания и в самом деле не относились к приятным.

— Она тебе изменила? Предала?

— Изменила и предала, только не так, как ты думаешь. Представь, через неделю-две меня разыскал один из клиентов, хозяин салона модной одежды. Он был взбешен! Он утверждал, что все проданное ему — проданное эксклюзивно, по самым высоким ценам! — продается вновь, в южном полушарии; все наряды, белье, косметика, все патенты на прически и макияж! Его разорили! Разорили по моей вине! Гнусный космический бродяга над смеялся над ним1 Жулик, мошенник, вор! Остановить этот поток претензий можно было только деньгами. Я выплатил штраф, принес извинения и начал чесать в затылке. В общем-то я понимал, что случилось: Йоко устроила новую распродажу, для второразрядных фирм, по минимальным ценам. И теперь все эксклюзивные права моих покупателей были пустым клочком бумаги; а я, капитан Френч, сделался в их глазах жуликом, мошенником и вором! Видели они не очень хорошо, но в делах финансовых не ошибались! Я был ошарашен. Меня подставили — и как! А главное — кто! Кто! Собственная моя супруга, олицетворение нежности и чистоты!

Вызвав ее, я потребовал объяснений. А что тут такого? — сказала она. Чтоб заработать деньги, любой способ хорош! Я объяснил ей, что мы ничего яе заработали; вся прибыль от нашего шоу пойдет на выплату штрафов. От твоего шоу — уточнила она, прибавив, что отправилась со мной делать деньги и торговать. Неужели я так наивен, что считаю ее идиоткой? Ей-то известно, чего я хочу! Набить карманы да поразвлечься с девушкой, пока не надоест, а затем выкинуть ее с корабля! Бросить в самом гнусном из всех галактических притонов! Рассказ мой был прерван: Шандра вскинула руки к лицу, и я с изумлением увидел, что губы ее подрагивают — то ли от гнева, то ли от сдерживаемых слез. Но глаза ее были сухими, лишь зрачки потемнели, и по этому признаку я догадался, что она в ярости.

— Дрянь! Какая дрянь! Ведь ты бы никогда такого не сделал, Грэм! Вы были связаны клятвой! И она об этом знала!

— Конечно, знала. Но человек бесчестный редко признается в своих грехах; он ищет самые абсурдные оправдания, а если ты отвергнешь их, обвинит тебя в предвзятости. Бесчестный чиновник будет вопить, что воровал для своих голодных детей; жулик-банкир — что утаил доходы из-за налоговой политики правительства, которое тянет с него последний грош; и даже у разбойника с большой дороги найдется тетушка со сломанной ногой и пара счетов из больницы… Оправдания, оправдания!.. Кто не нуждается в них? Быть может, тиран вроде Клерака Белуга, уверенный в своих божественных правах…

— Это все философия, Грэм! Давай забудем о Клераке и вернемся к Йоко. Что ты с ней сделал? Что ты мог с ней сделать?

— Почти ничего, если следовать букве закона. А закон, если помнишь, таков… — Я поднял палец и процитировал:

— “Я обещаю, что ты никогда не покинешь борт нашего корабля против своей воли — до тех пор, пока я являюсь его капитаном и владельцем. Я обещаю, что не оставлю тебя ни в одном из обитаемых миров и ни в одном из космических поселений, если на то не будет твоего ясного и недвусмысленного желания. Если ты выскажешь такое желание или же мы решим расторгнуть брак по обоюдному согласию, я обязуюсь обеспечить тебе достойную жизнь в том мире, который ты изберешь”.

Таков закон, милая, закон чести! И все его пункты оставались нерушимыми, хоть Йоко больше не ложилась в мою постель… Разумеется, я мог покинуть ее в мире Аткинсона или вышвырнуть в космос, мог велеть роботам, чтоб утопили ее в баке с хлореллой… Но это было бы несправедливо, это было бы нарушением клятвы, хранившейся в вечных записях. Так что я развелся с ней, переселил со своей половины в одну из пассажирских кают и стал ждать, когда ей захочется убраться с моего корабля.

— И это ее устроило?

— Еще бы! Она сказала, что мода — очень подходящий бизнес для красивой женщины, и если я, мужчина, хочу посостязаться с ней, то в добрый путь! Только как бы мне не обжечься на молоке! Нарядов у нее хватит и денег — тоже; в любом из обитаемых миров она найдет агента и подходящую посудину, чтобы спуститься вниз и показать товар лицом.

Шандра с возмущением фыркнула.

— И ты ее таскал от звезды к звезде и обращался с ней как с пассажиром! С этой предательницей! С женщиной, оскорбившей тебя! С тем бедолагой Пророком ты был куда суровей!

— Тот бедолага Пророк чуть не отправил меня в мир иной, а Йоко… Она всего лишь предала и опозорила меня. Сажать ее в карцер? На хлеб и воду? А как же с моими обетами? Помнишь: я обещаю любить, почитать и защищать тебя — во все дни!..

— … пока действителен наш брак, — откликнулась Шандра. — А ты с ней развелся!

— Ну так что же? Теперь я был не обязан любить и почитать ее, а вот защищать… Этот пункт контракта оставался справедливым. По крайней мере, я не мог морить ее голодом, держать взаперти и ограничивать ее свободу.

— Бедный Грэм! Твои обещания похожи на клетку без дверцы… Ты — внутри, клетка прочна, выхода нет, и ты не можешь протиснуться между прутьев… Я мрачно усмехнулся.

— Насчет клетки и прутьев хорошо сказано! Но я, девочка, старый космический волк, прожженный торговец… Не мошенник, нет! Но в любую щель я без мыла пролезу.

Шандра расхохоталась — вероятно, представила, как ее супруг превратился в блин на тонких ножках, коему решетки не помеха.

— Не сомневаюсь! Ты — мудрый старый мужчина со Старой Земли. И ты — великий хитрец! Так что же ты придумал, счастье мое?

Поощренный, я пустился в объяснения. Надо сказать, что, если мужчина приятен женщине, ее восторги минуют как бы три этапа: на первом в мужчине ценится внешность, на втором — искусство любовника, а на третьем — ум. Не талант, не Божий дар гениальности, а хитроумие — иными словами, находчивость, способность выкрутиться в любой ситуации. Выкрутиться можно всегда; в крайнем случае проделать бластером дырку между глаз, но такое решение женщина не оценит. А вот пролезть в щель… да еще без мыла…

Но вернемся к Йоко. Кажется, она считала, что я начну таскать ее по всей Галактике, связанный клятвой по рукам и ногам, и повсюду она будет стричь купоны, пока не найдет подходящий уголок, более Приятный, чем Аматерасу. Так могло бы случиться; у нее были собственные средства, был обширный гардероб, был опыт первоклассной манекенщицы, и я никак не мог пресечь ее занятий модельным бизнесом. Если не считать маршрута… Тут ей не стоило надеяться на мое благородство!

Нарядами интересуются лишь в развитых мирах; потребность в роскоши и соответствующий рынок — дитя благополучия, пусть относительного и не связанного с прогрессом в социальной сфере. Не так уж существенно, какой царит на планете режим — монархия, демократия или диктатура. гуманного коммунизма; когда начальный период колонизации завершен, когда поля, фабрики и рудники снабжают всем необходимым, тогда можно заняться нарядами. Это развлечение элиты, а элита, уверяю вас, есть во всех мирах, даже там, где исповедуют доктрину коммунизма.

Кроме, разумеется, Окраины. Сто, двести или триста лет мода там неизменна:

Скафандр и комбинезон, комбинезон и скафандр. Временами шуба или шорты, это зависит от климата, но при любом раскладе платья для коктейлей переселенцам не нужны. Их интересует технология, а еще — домашние животные вроде шабнов и продуктивные сорта пшеницы. Словом, Окраина — неподходящее место, чтоб торговать духами и шелками.

Туда я и направился. Мы мотались от звезды к звезде, словно передвижной завод; в мастерских грохотали станки, в жилых каютах тянуло запахом пластика, а трюмы были забиты бурильными установками, грейдерами, слидерами, комбайнами и тракторами. Я редко торгую готовым оборудованием, только спецификациями, но тут был случай особый: на каждой второй планете нуждались в машинах, не в чертежах. И я делал машины —. простые, прочные, надежные. Я покупал сырье, алюминий и медь, цинк и никель, стальные болванки или прокат, целлюлозу и нефть для химических конвертеров, и мои роботы трудились не разгибая спин. Чего не скажешь о Йоко — после пары попыток что-то продать она затосковала. Тут, в мирах Окраины, нуждались не в манекенщицах, а в проститутках и судомойках. Миновало восемь месяцев, и мы очутились на Сан-Брендане. Мерзкая планета, по крайней мере в ту эпоху! Тяготение на десять процентов больше стандартного, сейсмическая активность выше нормы, неисчерпаемые запасы руд, но плодородных земель повсюду не хватает — как и чистой воды и воздуха без примеси сернистых паров. Стоит ли удивляться, что Сан-Брендан уже вступил в период перенаселения? Не так уж много людей обитало в нем, но жили они впроголодь, хотя под любым из их городов были закопаны целые клады. В таком мире понимаешь, что истинное сокровище — не брильянты, не платина и золотые рудники, а хлеб, молоко и мясо. Отмечу, что с течением лет бренданцы решили вопрос с продовольствием, наладив искусственный синтез и укротив вулканы, но в ту эпоху их жизнь была нелегкой. Сто двадцать миллионов — на клочках земли, самый большой из которых не превышал площадью ста квадратных километров! Одни из этих участков занимали города, другие находились во владении лендлордов, и каждый такой хозяин сделал свои угодья неприступной крепостью, собрав и вооружив всех чад и домочадцев, всех арендаторов и работников. Нелишняя предосторожность! Голодные бунты и погромы случались здесь с поразительной регулярностью. Я завернул на Сан-Брендан, чтоб отовариться металлом. Все тут было дешево — рений и платина, никель и медь, не говоря уж о железе; за банку мясных консервов расплачивались золотыми слитками, а яблоки шли в цену алмазов. Попутно открылась еще одна возможность: я мог отлично заработать на фрахте, уменьшив голодное население Брендана. Их правительство субсидировало эмиграцию, но корабль для колонистов был еще только заложен, и, судя по темпам работ, его собирались поднять на орбиту как раз к тепловой смерти Вселенной. Я не имел гибернаторов, какими оборудуют огромные колонистские корабли, а живьем на “Цирцее” разместилось бы человек пятьсот. Ничтожное количество, разумеется; зато я мог сделать полсотни рейсов за шесть месяцев, так как колонизируемый мир, называемый Бруннершабном, находился в трех световых годах. Его не успели как следует освоить; там вспыхнула ядерная война — и с таким размахом, что теперь, по прошествии сотен лет, от людей остались лишь воспоминания. Не знаю, чего они не поделили и откуда взялись у них бомбы; быть может, какая-то часть переселенцев притащила их с собой, как самый веский аргумент на выборах в конгресс. Ну, чем это кончилось, вы теперь знаете. Безлюдный Бруннершабн маячил перед голодными бренданцами, будто морковка перед ослиным носом, и они его все-таки проглотили — при моем, надо сказать, содействии. А потом все вернулось на круги своя: через тысячелетие Бруннершабн тоже был переполнен, неистовые матери принялись драть глотку, вспыхнул мятеж, и в результате корабль колонистов отправился к одной безымянной планетке. Вел их Саймон Мерфи, планету назвали в его честь, а потом этот Мерфи погиб во время падения Молота. Так, во всяком случае, утверждал Жоффрей… Шандра дернула меня за рукав.

— Подожди-ка, Грэм… Ты что-то путаешь! Мой мир заселили люди с Преобразования, а не с какого-то радиоактивного Бруннершабна!

— Все верно, детка. Бруннершабн погиб вместе со всем своим населением, и колонистам с Брендана пришлось поработать, чтоб привести планету в пристойный вид. Дезактивация почвы, очистка вод и все такое… Вот они и назвали свой новый мир Преобразованием. Символично, не правда ли? Имелись и другие предложения, но из скромности я о них умолчу.

— Выходит, эти переселенцы с Брендана — мои предки? Предки всего моего народа? И ты их знал? — Шандра, казалось, была поражена; впервые она получила веское свидетельство, что я — древнейшая из исторических реликвий. Так сказать, раритет былых времен! Из эпохи динозавров! А может, причиной ее изумления стал ее собственный возраст… В сравнении со мной она была так молода! Так непозволительно молода! Дитя рядом с космическим Мафусаилом… Шандра задумчиво пропустила меж пальцев прядь золотистых волос.

— Грэм, а эти люди с Брендана… мои предки… какими они были? Высокими?

Стройными? Красивыми?

— Голодными, моя дорогая. Голод гнал их из родного мира, голод и нужда в больших количествах пищи, необходимой людям при высокой гравитации. А их внешность… Боюсь, они не показалис бы тебе красавцами. Бледные, редковолосые, рост — мне по плечо, массивный крепкий костяк, и вес под сотню килограммов… Правда, сплошные мускулы, ни капли жира.

— Но мы, мерфийцы, совсем на них не похожи! Мы…

— Конечно, конечно! Вы — высокие и стройные, с бронзовой кожей и золотистыми волосами, как у древних скандинавов и славян. Вполне закономерно, девочка: люди меняют мир, мир изменяет людей. Изменяет их внешность, я хочу сказать; сущность их остается прежней.

— Что ты имеешь в виду? — Глаза у Шандры округлились.

— Некий наследственный признак. Скандинавы и русские, общие ваши предки, твои и бренданцев, были людьми упрямыми. Это совсем неплохая черта: лишь упорные могут выжить на Сан-Брендане, а затем переселиться в радиоактивный мир и привести его в нормальное состояние. Или сорок лет чистить котлы…

— Выходит, я им обязана? — спросила Шандра после недолгого раздумья.

— Само собой. Я полагаю, даже в большей степени, чем ты могла бы вообразить. Ты исключительно упрямый экземпляр! Ты… Только не кусайся, дорогая!

Но она меня все-таки укусила — очевидно, затем, чтобы направить мои мысли в нужную сторону. К Йоко, как вы можете догадаться.

— Я заключил контракт с властями Сан-Бренда-на, обязавшись перевезти на Бруннершабн двадцать тысяч переселенцев, вместе с их роботами, установками для дезактивации и прочим имуществом, сколько его поместилось в трюмах “Цирцеи”. Переселившись в рубку, я освободил для пассажиров все коридоры и каюты; даже в карцере ютились трое, а в гимнастическом зале — целая сотня. Йоко тоже пришлось уплотнить: теперь в каждом рейсе бок о бок с нею жили пять брендианок, а это было не самым приятным соседством. Любая из них весила вдвое больше моей экс-супруги и без труда открутила бы ей голову, случись им встретиться в рукопашной. Кроме того, характер у брендианок был крутоват, и Йоко, изящная, утонченная, в изысканном гриме, их раздражала; они походили на голодных волчиц, посаженных в клетку к сытой домашней болонке. Они бы ее проглотили, если б не страх наказания… Но я предупредил, что выброшу в космос любого, кто прикоснется к ней — неважно, с какими целями, со злым умыслом или наоборот. Впрочем, в сексуальном смысле она не была привлекательной для бренданцев — не более чем стрекоза для шайки навозных жуков.

Во время пятого рейса я принял ее капитуляцию. Странствия среди звезд, комфортные, небезвыгодные и такие романтические, обернулись своей неприятной стороной — или я повернул их в нужную сторону. Так ли, иначе, но мы обсудили условия перемирия, и первым из них являлся пункт о скорой и вечной разлуке. Йоко хотела покинуть корабль как можно быстрее, но выбор был у нее невелик: или Сан-Брендан, не слишком гостеприимный к эмигрантам, или Бруннершабн, где ветры вздымали серую пыль над опаленными равнинами. Из двух зол она выбрала меньшее, а меньшим злом был, конечно, Брендан: все-таки там существовал хоть намек на цивилизацию. Не слишком большой, чтоб обеспечить процветание в сфере модельного бизнеса, но у нее нашлись бы и другие варианты. Скажем, какой-нибудь спейстрейдер, завернувший туда в поисках золота и платины… Уверен, она своего бы не упустила!

— Ты ее ненавидишь? — Шандра прижалась ко мне, заглядывая в лицо.

— Ненавижу? Нет… теперь, пожалуй, нет… Все-таки я победил! Но мне тяжело вспоминать о ней и о своей победе. Не потому, что она меня одурачила или пыталась меня унизить… нет, не потому! Но Йоко лишила меня иллюзий. Расставшись с нею, я узнал кое-что о себе — например, что не являюсь таким уж хорошим человеком, что могу свершить жестокость или насилие, ответить злом на зло… Печальный вывод, милая! Очень печальный! До сих пор на совести моей были только похищение “Цирцеи” и моя дочь, которую я покинул; теперь к ним добавилась Йоко. Неважно, кто был прав, а кто виноват; неважно, чем я откупился, — вся платина со всех миров не стоит слезинки человеческой! И того горя, которое мы, люди, причиняем друг другу…

Я замолчал. Гнетущее чувство терзало меня; я снова видел фигурку Йоко, озаренную пламенем, длинными струями пламени, что били из дюз, раскаляя серый бетон… Я умчался “наверх”, к “Цирцее”, а Йоко осталась “внизу”, в мрачном бренданском космопорте, стиснутом складами и ангарами… Она выглядела такой беспомощной, такой маленькой!.. В тот миг мне чудилось, что я бросаю Пенни — бросаю снова, не в силах защитить ее от себя самой…

— Ты все-таки не смог выбраться из клетки, мой бедный Грэм, — сказала Шандра, и мне оставалось лишь кивнуть. Она была права; мой личный кодекс, все эти правила чести и благородства, законы космоса, традиции Старой Земли — словом, все побрякушки, придуманные мной, были в то же время и цепями. Странно, скажете вы? Странно для человека, который так ценит свободу, что сбежал от всех и всего — от родины, от дочери, от смерти?

Даже от смерти… В том-то все и дело! Долгая жизнь может превратиться в адский груз, если вы откажетесь играть по правилам. Я это понял, и я придумал законы, которые подходят мне; и я буду следовать им, пока очередной прыжок не приведет меня к финалу. Иными словами, в точку дестабилизации… Быть может, там и находится Рай?