"Был настоящим трубачом" - читать интересную книгу автора (Яковлев Юрий)4Перрон вокзала, превращенный в театральную площадь, заполнили красноармейцы, идущие на спектакль. Они шли с оружием, потому что когда рядом враг, то даже в театре нельзя расставаться с винтовкой. Два бойца прикатили пулемет. Дежурный – розо волицый красноармеец с рыжим чубом – преградил им путь: – С пулеметом нельзя! – Куда же мы его денем? Мы за пулемет в ответе! – говорил один из пулеметчиков, оттирая дежурного плечом. – С винтовками можно, а с пулеметом нельзя?! – поддерживал товарища второй пулеметчик. – Вы еще тачанку прикатите! – не сдавался дежурный. Образовалась толпа. Задние кричали: – Проходите! Эй, пулемет, двигай! В это время на перроне ударили в колокол. Но это не был сигнал к отправлению поезда. Удар колокола означал первый театральный звонок. Какой-то сугубо штатский старичок, неизвестно как очутившийся на станции, спросил дежурного: – Поезд отправляется? – Спектакль начинается, – ответил дежурный. Старичок долго смотрел на него, растерянно моргая, потом оглянулся и увидел, что у перрона стоит бронепоезд. – Спектакль начинается, – пробормотал старичок и вдруг пустился бежать. Помещение вокзальной кассы было превращено в гримерную. Перед единственным зеркалом, принесенным из буфета, гримировались все сразу. Каждый старался протиснуться вперед, чтобы вместо щеки не попасть палочкой грима в нос. Получалось забавное зрелище: в одном зеркале множество лиц. Тем временем Котя сидел на круглой табуреточке кассира и лихо стучал компостером. – Вам куда билет? В Рязань или в Париж? – спросил он маму, которая кончила гримироваться и подошла к сыну. Мама задумчиво посмотрела на Котю и сказала: – Мне билет до станции, где люди не стреляют в людей. Где много хлеба… – И сливочного мороженого, – добавил Котя. – И где дети ходят в школу, а артисты выступают в театрах и в антрактах пьют чай с пирожными… Котя задумался. Потом взял картонный билетик, сунул его в щель компостера и с силой нажал рычаг. – Вот билет до станции «Победа революции». А в зале ожидания вокзала, превращенном в зрительный зал, уже было полно народу. Красноармейцы сидели на полу, не выпуская из рук винтовок. И над их головами как бы вырос невысокий винтовочный лесок. Они курили, отчего над залом плыло устойчивое голубоватое облачко махорочного дыма. На большом полотне, прибитом к стене, была изображена горящая тюрьма Бастилия. И казалось, синеватый дым плыл над залом ожидания не от многочисленных цигарок, а от пожара, изображенного на полотне На перроне снова ударил колокол. И перед публикой появился Николай Леонидович. На нем была свободная белая рубаха с широкими рукавами, синие шаровары и красный пояс, за который были заткнуты два старинных пистолета. В руке же он держал обычную винтовку, взятую напрокат у кого-то из красноармейцев. – Товарищи! – сказал Николай Леонидович. – Рядом гремят пушки Юденича. Но мы, артисты Героического рабочего театра, не прекращаем своих спектаклей. Ударим по Юденичу пролетарским искусством! В зале захлопали в ладоши и закричали «ура!» Штыки закачались. – Сейчас мы покажем вам спектакль из времен французской революции. Автор драмы… я. Николай Леонидович смущенно посмотрел на зрителей и поклонился. Кто-то крикнул: – Браво автору! Но папа поднял руку. И зал притих. – В этой драме восставшие санкюлоты, то есть пролетарии, штурмуют тюрьму Бастилию. Итак, начинаем спектакль! Ударил колокол. И артисты вышли на сцену. Собственно сцены не было. Была небольшая площадка, перед которой лежала перевернутая вверх ножками скамейка, изображающая баррикаду. Николай Леонидович исполнял роль командира, а Ксаночка, Котина мама, роль женщины-бойца. Бывший артист императорских театров, любитель супа «карие глазки», был бомбардиром, то есть артиллеристом. Спектакль начался. Гремели барабаны. Котя – Пьер стоял на перевернутой скамейке-баррикаде и изо всех сил размахивал трехцветным французским знаменем. А в зале кричали «ура!» и подбрасывали фуражки с алыми звездочками. В это время где-то за окнами раздался взрыв и стекла в зале ожидания мелко зазвенели. Зрители решили, что так надо по спектаклю, и продолжали хлопать и кричать «ура». Но дверь распахнулась, и возбужденный боец крикнул: – Тревога! Боевые расчеты бронепоезда по местам! Его голос утонул в грохоте нового взрыва. Где-то совсем близко рвались снаряды. И, стараясь перекричать грохот, зазвучали команды: – Третья рота, на выход! – Телеграфисты штаба… – Саперный взвод… Снаряд разорвался на перроне. В здании вокзала со звоном вылетели стекла. Погас свет. Кто-то вскрикнул. Котя стоял среди этого невидимого водоворота людей и прижимал к себе знамя французской революции. Бегущие красноармейцы подхватили его и, подталкивая, увлекли к двери. Мальчик очутился на привокзальной площади. Вспышки рвущихся снарядов освещали белые стены вокзала и бегущих бойцов. Ржали лошади. Звучали неразборчивые слова команды. Грохотали кованые колеса повозок. Коте казалось, что все это происходит в невнятном тяжелом сне. Ему мучительно хотелось проснуться и очутиться дома, в тихой комнате второго этажа, в которую с любопытством заглядывал уличный фонарь… Мимо с грохотом промчался театральный фургон, и Котя успел разглядеть бледное лицо своего нового друга, погонявшего лошадей. – Икар! Икар, куда вы… – крикнул Котя. Но Икар не услышал его голоса. Он погонял лошадей, и вскоре фургон скрылся в дымной тьме. В это мгновение чья-то сильная рука схватила Котю и потащила за собой. Котя не успел разглядеть, кто его ведет, не успел сообразить, куда его ведут. В следующее мгновение та же рука швырнула его на землю и тяжелое, горячее тело в шершавой гимнастерке накрыло его. Раздался оглушительный взрыв, да такой сильный, что земля вздрогнула. Когда взрыв утих, человек, прикрывший собой Котю, произнес: – Так без головы можно остаться! Это был Яшечкин. Котя узнал его и облегченно вздохнул. Откуда он взялся, как нашел Котю в этом страшном водовороте? На мгновение Коте вспомнились слова командира полка: «Головой отвечаешь!» Это за него, за Котю, Яшечкину приказали отвечать головой. И он выполнял приказ. Нет, здесь дело не в приказе. Если человек прикрывает от осколков другого – это уже не из-за приказа. Яшечкин вскочил на ноги, помог подняться Коте и побежал, увлекая его за собой. Они пробежали по окутанной дымом площади, нырнули в боковой переулок и очутились у артиллерийской повозки. – Быстрей! – скомандовал Яшечкин и помог Коте забраться на облучок. Потом быстро отвязал коней и сел рядом с ним. – Держись крепче. Но! Но! Пошли!.. И повозка помчалась, подпрыгивая на ухабах. Тут только Котя заметил, что в руках у него знамя – трехцветное знамя французской революции. С этим знаменем он выходил на сцену и забирался на гребень баррикады. За их спиной рвались снаряды. Котя со своим спасителем уже мчался по проселочной дороге, а мама металась по перрону и всех спрашивала: – Вы не видели мальчика?… Небольшого мальчика… Пропал мальчик… Она не обращала внимания на близкие разрывы, на грохот бронепоезда, который вел ответный огонь. Она искала сына. Мимо пронесли носилки, покрытые одеялом. Мама бросилась к ним и, преодолевая страх, приподняла край одеяла. На носилках лежал усатый мужчина. Он был мертв. Мама снова вбежала в здание вокзала в надежде, что Котя от испуга притаился в каком-нибудь укромном местечке. Под ногами хрустело битое стекло. Бастилия на полотне пылала в полную силу, словно ее подожгли не восставшие парижане, а снаряды белых. Коти не было. Тогда мама спрятала лицо в ладони и заплакала. Она плакала беззвучно. Только плечи ее слегка вздрагивали, словно от озноба. И тут перед ней возник Николай Леонидович. – Ксана?! Где Котя? Наши части отступают! – Коти нет! Я никуда не уйду без Коти! – Да, да, – пробормотал папа. – Мы никуда не уйдем без Коти. На улице загрохотала пулеметная очередь. |
||
|