"Дневник войны со свиньями" - читать интересную книгу автора (Биой Касарес Адольфо)

6

На следующее утро он почувствовал себя лучше, но все же не вполне здоровым. Будь у него деньги, подумал Видаль, он пошел бы в аптеку, попросил бы, чтобы ему сделали укол, и все бы прошло (пусть не в тот же день, а после того, как проведут полный курс). Но пока не получил пенсию, все расходы, кроме остро необходимых, исключались. Если бы в аптеке его принял сеньор Гаравента, затруднений не было бы, но если примет сеньора Ракель, неприятностей не оберешься. Все осложнялось тем обстоятельством, что как раз у доньи Ракели была рука легкая, а уколы самого аптекаря отличались болезненностью.

По дороге в санузел Видаль встретил Фабера и Больоло, который, сильно жестикулируя в горячась, что-то многословно рассказывал.

– А вы-то где прятались ночью? – спросил Фа-бер, слегка отстраняя своего собеседника.

– Да я, ээээ… – в сильном смущении пролепетал Видаль. Но объяснения не понадобилось.

– Что до меня, – перебил его Больоло, – то меня не так легко застать врасплох…

Видаль глянул на него с некоторым любопытством: Больоло говорил как-то странно, даже выражение лица было необычным.

Но тут вмешался Фабер, стараясь говорить погромче, чтобы заставить себя слушать.

– Мне удалось спрятаться в уборной, – объяснил он, – но поверьте, ночку я провел не дай Бог! Вдруг стали стучать в дверь. Я уже подумал, мне конец, но они ушли.

– Что до меня, – продолжал гнуть свое Больоло, – то меня не так легко застать врасплох. Как только я увидел, что эти ребята меня обступили – а я, знаете, голову не теряю, – я сразу понял, им лучше не перечить.

– На рассвете, когда уже можно было выйти, – продолжал Фабер, – я с места не мог подняться. От этого сидения обострилось люмбаго, болью свело поясницу. – Точно как у меня, – в порыве братского чувства сказал Видаль.

– Нет, нет, – запротестовал Фабер. – Я, когда вышел из уборной, еще долго не мог разогнуться.

Больоло, хотя и не очень-то блистал красноречием, сумел завладеть вниманием собеседников.

– Ребята засели за карты, так мы и развлекались – беседовали, планировали вылазки, до поздней ночи. Не думайте, что мое положение было таким уж легким. Они собирались идти в центр, и я, хотя виду не подавал, сильно нервничал. Когда стали расходиться, я попытался остаться, но они потребовали, чтобы я шел с ними. Я хотел присоединиться к группе вашего сына, он-то хотя бы знакомый, но двое из них подхватили меня под руки, и так, знаете, дружески беседуя, мы пошли Бог знает как далеко по направлению к станции Пасифико. Возле винного склада один из них, звали его Нене, все таким же любезным тоном сказал, что я должен забыть все, что слышал в этот вечер. Второй похвалил мою вставную челюсть и под предлогом, будто хочет ее рассмотреть поближе, выдернул ее у меня изо рта. Вы не поверите: когда я попросил ее отдать, самый щуплый из них сказал, что если, мол, я хочу возвратиться домой целым и невредимым, то лучше мне не терять времени.

– В любом случае мы отделались намного дешевле, чем Губерман, – заметил Фабер.

– Ваш сын, дон Исидро, – обратился к нему Больоло с нарочитой любезностью, к которой он прибегал в щекотливых обстоятельствах, – произвел на меня впечатление серьезного молодого человека. Не попробуете ли вы его расспросить?

– Расспросить? – удивился Видаль.

– Может, он согласится разведать, есть ли у меня надежда получить мою челюсть обратно. Вы же знаете, как дорого она стоит.

– Еще бы не знать.

– Можно на вас рассчитывать?

– Конечно, можно. А что случилось с Губерманом?

Больоло недоверчиво поднял брови, но все же начал объяснять:

– Бедняга ехал в своем автомобильчике по Лас-Эрас…

Фабер, слегка его отстраняя, перебил:

– Можно мне сказать? Я вырезал в «Ультима ора» показания убийцы.

Он достал из кармана вырезку и осторожно ее развернул.

– Тут все напечатано, слово в слово. Слушайте: «Когда я увидел впереди в машине эту лысину, я понял, что попал не в свой ряд. Признаюсь, я, вероятно, был уже на взводе, был сильно раздражен. Но поверьте мне, сеньоры, все произошло так, как я предвидел: когда другие машины тронулись, эта, что была передо мной, ни с места – водитель, этот старичок с плешью, видимо, медленно соображал, долго раскачивался, прежде чем снова тронуться. Старик стал жертвой накопившегося во мне раздражения из-за прежних подобных ситуаций, которые возникали по вине таких же стариков. Я не мог сдержать себя, искушение пальнуть в эту лысину между парой торчащих ушей оказалось неодолимым».

– Что же сделали с этим сумасшедшим? – спросил Видаль.

– Бросьте, че, не говорите таких слов, – возразил Больоло.

– Он тут же был отпущен на свободу, – сообщил Фабер.

Больоло открутил кран над одной из раковин и, набрав воду в пригоршню, попил.

– Не забудьте, пожалуйста, – напомнил он Видалю, – если будет удобно, расспросите вашего сына.

И он пошел прочь из санузла. Остальные двое медленно последовали за ним.

– Мне его жаль, – сказал Фабер.

– А мне – нисколько, – ответил Видаль. – Вид У него наглый, а на самом-то деле он жалкий подхалим при нашем управляющем. Сам не знает, к какой стороне пристать.

Им встретились Нелида и Антония. Видаль заметил, что с Фабером девушки не поздоровались. Впрочем, тот сразу ушел к себе домой.

– Поздравляю вас, дон Исидро, с такими друзьями, – иронически заметила Антония.

– Вы имеете в виду Буяна?

– Буян еще куда ни шло. Но этого старого бесстыдника я не перевариваю.

– Антония права, – подтвердила Нелида.

Видаль взглянул на Нелиду, полюбовался изящным изгибом ее шеи, подумав, что его можно сравнить с лебединым и что он, Видаль, каждый раз открывает в этой девушке что-то новое.

– А что он сделал? – торопливо спросил Видаль.

– Чего только он не сделал! – вспылила Антония. – Гнусный старикашка! Вот я говорю с вами, а злость прямо меня душит. Да он вечерами пристает к девушкам с самыми подлыми намерениями – околачивается тут, возле уборных! Спросите у Нелиды, если мне не верите.

– Верно, – подтвердила Нелида. – С десяти вечера он уже здесь, с засаде.

– Не может быть! – воскликнул Видаль.

– Уверяю вас. Мы-то знаем.

– Что вы говорите! Неужто он не понимает, как это мерзко? Наверно, он отчаялся, потому и стыд потерял.

Видаль прибавил, что в такое поведение Фабера трудно поверить, и искренне его осудил.

– Такого старикашку, – заявила Антония, – я бы выдала без всяких угрызений совести.

Видаль, внутренне соглашаясь с нею, попытался все же заступиться:

– Он несчастный человек.

Он это повторил несколько раз и пробовал найти еще какие-то оправдания, но встретил беспощадный отпор.

– Таких стариков надо бы всех изничтожить, – вынесла свой приговор Антония.

– Ну ладно. Я признаю, что вы обе правы. Старики, которые пристают к молодым женщинам, – это жалкое зрелище. Отвратительное. Вы обе правы. Совершенно правы. Но если их сравнить с каким-нибудь доносчиком, предателем, убийцей…

– Вас-то Фабер не оскорбил. Вы станьте на мое место.

– Ну конечно, вы оскорблены, – согласился Видаль. – Фаберу нет прощения. Но, может быть, этот несчастный не понимает, насколько смехотворно его поведение, потому что понять это – означало бы признать, что ты стар и смерть уже совсем близко.

– А мне какое до этого дело? – спросила Антония.

Видаль счел ее реплику вполне законной, но все же, полагая, что должен сделать последнюю попытку в пользу приятеля, подытожил свои аргументы следующими словами:

– Ладно, я согласен, что вы обе правы. Он старый, некрасивый, но мы за это не можем его винить. Никто не бывает старым и некрасивым по своей воле.

Антония посмотрела на него, покачав головой, словно услышала нечто из ряда вон выходящее и прощает его лишь потому, что принимает его таким, каков он есть.

– Нет, дона Исидро не переспоришь. Пойду лучше постираю.

Нелида, отправляясь вслед за ней, успела шепнуть:

– Вы при Антонии так не говорите.