"Защита Лившица: Адвокатские истории" - читать интересную книгу автора (Лившиц Владимир)

Идишер шахид

Злые языки утверждают, что евреи делятся на две категории: тех, кто уехал, и тех, кто думает, что никогда не уедет.

Нина Ефимовна относилась ко второй категории. А что вы хотите? У нее замечательная семья (муж инженер, папа ветеран войны и сын Сема), прекрасная квартира (третий этаж кирпичного дома, распашонка, колонка, санузел раздельный) и любимая работа (русский язык и литература плюс классное руководство). За всю жизнь Нина Ефимовна не видела ни одного живого антисемита. Конечно, с теоретической точки зрения, отрицать факт существования антисемитизма было бы некорректно, но все ее друзья, соседи и коллеги являли собой дружную интернациональную общность, в которой не было места этому безобразному зоологическому феномену.

Так куда уезжать? От кого? Зачем?

Когда на прилавках магазинов осталась одна морская капуста, стало тяжелее экономически. Зато политическая жизнь была очень интересной. Потом заболел папа, перестали платить зарплату, и политическая жизнь отошла на задний план. Родственники один за другим подались на юг, и вопросы: куда, от кого и зачем – уже не выглядели риторически.

Нина Ефимовна, а также муж-инженер, папа-ветеран и сын Сема стали евреями первой категории.

К какой бы категории ты в России ни относился, а в Израиле ты – русский. И уже не до категорий. Вначале было трудно. И подъезды мыли, и апельсины собирали, и читать справа налево учились. Но постепенно все устроилось. Подъезды и апельсины остались позади вместе с морской капустой и интересной политической жизнью. Нина Ефимовна уже преподавала в школе, муж пока работал на стройке, папа, как всегда, читал газеты.

Что касается сына Семы, то он особых трудностей не испытал. Через полгода мальчик говорил на чистом иврите, через год научился ругаться отборным русским матом, а еще через пять лет окончил школу и поступил в университет.

Собственно говоря, ради Семы и была задумана репатриация. Ребенок – главный член еврейской семьи. Мальчик должен расти свободным и иметь хорошую жизненную перспективу. В Израиле хорошая жизненная перспектива для мальчика возможна только в том случае, если он служил в армии. Поэтому, окончив университет, Сема уехал на Тельавивщину служить в израильских военно-воздушных силах.

Его папа в армии не служил по причине сильной близорукости. А вот дед-ветеран, ушедший на фронт со школьной скамьи, дошел до Праги и знал военную службу не понаслышке. Узнав, как служит Сема, дед заявил, что в такой армии он бы прослужил до пенсии.

Сема снимал двухкомнатную квартиру, утром приходил в штаб и весь день сидел у компьютера. По вечерам Сема делал все то, что ему запрещала мама. Единственным неудобством был автомат «узи», который нужно было все время таскать с собой. Если бы он знал, что такое портянки и чистка ротного сортира, то не считал бы это неудобством и понял деда.

Вскоре Нина Ефимовна узнала, что Сема живет в квартире не один. Уже заранее имея предубеждение к особе, которая не умеет готовить куриные котлеты (а Семик их так любит!), мама выехала с инспекторской проверкой. Вопреки ожиданиям, девушка Аня оказалась довольно симпатичной и интеллигентной, хотя и курила.

Вечером они втроем пошли в театр на юмористов из России. За пятнадцать лет жизни в Израиле Нина Ефимовна отвыкла от России, и не все шутки выступавших были ей понятны.

Лучше всех в конце вечера пошутил Сема – он забыл в гардеробе театра свой автомат и вспомнил об этом уже дома за чаем. Пришлось мчаться на такси туда и обратно. Впрочем, на Сему это было очень похоже, если вспомнить, сколько раз он забывал в школе портфель и сколько воды по его вине утекло на головы соседям снизу.

У каждого человека в жизни бывают такие периоды, когда все хорошо, когда все получается, когда хочется обнимать прохожих, дарить подарки и гладить кошек.

Если исключить психиатрический диагноз, то можно с уверенностью сказать, что этот человек влюблен.

Именно в таком состоянии был демобилизован академический офицер Семен Боренштейн. Он закинул свой рюкзак с комплектом боеприпасов, компасом и каской в шкаф и стал гражданским человеком.

Аня действительно не готовила куриные котлеты, которые Сема, кстати, не любил. Но даже если бы она их готовила, а он бы их любил, то все равно есть котлеты Семе было некогда. К утру у него не оставалось сил даже на прохожих и кошек. Была Аня, только Аня и ничего, кроме Ани. А в перспективе – зачисление в магистратуру Тель-Авивского университета для получения ученой степени.

Вопрос о регистрации брака никого не волновал, но Сема, как порядочный человек, с радостью воспринял предложение родителей Ани познакомиться. Заочно он их уже любил за одно то, что они произвели на свет такого замечательного ребенка. Он хотел знать, как это у них получилось.

Родители жили в маленьком городе на юге России, до начала занятий в университете оставалось две недели. Успеваем? Успеваем! Быстро оформили визы, взяли билеты, бросили вещи в Семин армейский рюкзак и полетели в далекую и уже незнакомую страну детства, туда, где умеют делать замечательных детей.

Два часа самолетом до Ростова, шесть часов поездом на юг, пять минут на автобусе в центр – и вот уже Сема с Аней закусывают водку традиционным русским салатом оливье и смотрят семейный альбом.

Маленькие российские города совсем не похожи на маленькие израильские города. И вовсе не из-за отсутствия синагоги. Все дело в почве. В маленьких израильских городах почва песчаная и вода после дождя сразу уходит под землю. В маленьких российских городах почва глинистая и вода после дождя не уходит под землю, а долго остается на поверхности. От этого сильно пачкается обувь. Остальное Семе очень понравилось.

Десять дней пролетели быстро, и снова автобусом до центра, поездом до Ростова. Чуть не опоздали к самолету, но все обошлось. Все хорошо, все получается. Завтра понедельник – начало занятий в университете. Успеваем? Успеваем!

Российская таможня стоит на страже экономического суверенитета и экономической же безопасности государства. Ее основные качества – неподкупность, вежливость и бдительность. Об этом знает каждый, кто хоть раз пересекал российскую границу.

В международном секторе ростовского аэропорта таможенный контроль авиарейсов осуществляется с помощью рентгеновских аппаратов. Один из них – немецкий «Хайман» – просвечивает своими лучами багаж пассажира. Другой – инспектор поста Ковалева – просвечивает глазами самого пассажира. Ее взгляд ничем не уступает «Хайману».

– Это ваш багаж? – спрашивает пассажира инспектор Ковалева.

– Мой, – отвечает пассажир.

– Вы уверены? – Инспектор смотрит на пассажира, и тот понимает, что сказал какую-то глупость.

На рейсе № 429 Ростов – Тель-Авив сложных проблем обычно не возникало. Оружия и наркотиков у пассажиров этого рейса никогда не было. Валюта сверх нормы иногда водилась, но эти проблемы решались на месте.

Последние пассажиры – худой парень с девушкой и огромным рюкзаком – прошли оба рентгеновских аппарата и направились в отстойник за фанерной перегородкой, именуемый залом ожидания. В это время к инспектору Ковалевой подошел коллега, сидящий у «Хаймана», и сказал, что в огромном рюкзаке просматривается металлический предмет – надо бы внимательнее досмотреть.

Надо так надо. Парня позвали обратно и попросили еще раз пройти через аппарат. Действительно – что-то круглое металлическое вроде противопехотной мины.

По просьбе инспектора парень раскрыл рюкзак и вытащил из его недр чугунную сковородку. Мама попросила привезти. В Израиле одни тефлоновые, и нормальные котлеты на них не получаются.

Инспектор Ковалева понимающе улыбнулась. Ведь под ее погонами скрывались пусть и не очень хрупкие, но все-таки женские плечи. Пошутили по поводу.

– А это что? Губная гармошка? – все еще улыбаясь, спросила она, указывая на прямоугольный предмет, видимый в экране «Хаймана».

Сема, тоже улыбаясь, ответил, что никаких губных гармошек у него нет, и расстегнул застежку на боковом кармане рюкзака.

В это время пассажиров пригласили на посадку, и зал ожидания стал стремительно пустеть. Сема отыскал Аню глазами, подмигнул ей (вот сейчас закончится эта канитель со сковородкой, и полетим) и достал из кармана рюкзака то, что Хайман-Ковалева приняла за губную гармошку.

То ли короткое замыкание в это время произошло, то ли электричество внезапно вырубили, только хаймановский экран вдруг ярко вспыхнул и погас, а из ноздрей инспектора повалил черный едкий дым.

Это была не губная гармошка. Это вообще никакого отношения к музыке не имело. Сема держал в руках сменный коробчатый двухрядный магазин к пистолету-пулемету «узи», снаряженный двадцатью пятью боевыми патронами калибра девять миллиметров.

Вы кормили когда-нибудь голубей? Бросаешь одному голубю кусочек хлеба, и вдруг неизвестно откуда появляется еще один голубь, потом еще и еще, а через несколько секунд уже целая орава вечно голодных птиц, толкаясь, пытается клюнуть то место, где только что лежала еда.

На место происшествия из разных точек аэровокзала мигом слетелись зеленые таможенники и сизые оперативники из линейного отдела внутренних дел. Незаметно подошли и двое бесцветных с подчеркнуто безразличными лицами. Магазин от «узи», да еще с патронами – это хорошая и редкая для наших широт еда, особенно в свете борьбы с терроризмом.

Больше всех находка удивила Сему. Он по-человечески объяснил собравшимся, что перед отъездом по рассеянности забыл выложить магазин из рюкзака. Дело житейское, с кем не бывает.

Да-да, сочувственно кивал зеленый человек, составляя протокол. Вот здесь распишитесь. Сема, не читая, быстренько расписался, надеясь еще успеть на рейс. Инцидент с магазином – это, конечно, неприятность, но еще большая неприятность была в том, что Аня может улететь одна. Следующий рейс лишь через неделю. Так надолго они за последнее время не расставались.

Люди в погонах закрыли от Семы зал ожидания, Аню и выход на посадку. Когда заплаканная Аня выходила из самолета в аэропорту имени Бен-Гуриона, потенциальный террорист Сема уже сидел в камере.

Если бы я сочинял детективы, то написал бы так: «Тревожно зазвонил телефон». Но детектив – не мой жанр, и, вообще, я ничего не сочиняю. Что было, то и пишу. Поэтому телефон зазвонил как обычно именно в тот момент, когда я подносил ко рту ложку с горячим борщом.

– Могу я слышать господина Лившица? – И уже не надо было спрашивать, откуда звонят.

– Вы уже его слышите, – я опустил ложку, хотя знал, что разговор с клиентом натощак – это нарушение адвокатской этики.

– Я мама Семена Боренштейна. Вам это имя о чем-нибудь говорит?

– Да.

– Вы его видели?

– Да.

– Как у него настроение?

– Не могу сказать, что он счастлив, но депрессии тоже не заметно, – профессиональный ответ (клиент уже не мертв, но еще не жив).

– Не заметно, вы говорите? Он же такой впечатлительный мальчик! А чем его кормят?

– Тем же, чем остальных. Кофе в постель не подают…

– Кофе, вы говорите? Ему нельзя кофе, у него же больное сердце! А где он спит?

– Я думаю, что на нарах…

– На нарах, вы говорите? Боже мой, у него же остеохондроз. Вы можете ему передать, чтобы не ложился у раскрытого окна, ему нельзя простуживаться. У него гайморит!

Через пять минут разговора я узнал, что Сема болеет холециститом, гастродуоденитом, пять лет назад у него был перелом правого голеностопного сустава, еще раньше вырезан аппендикс, а до четырех лет он страдал ночным энурезом. О какой контрабанде может идти речь с таким анамнезом?! Нужно срочно сказать прокурору, чтобы отпустил Сему домой к маме.

Но злой прокурор не отпускал Сему, потому что у Семы в России не было постоянного места жительства. Он так и сказал Нине Ефимовне по телефону. И еще он сказал, этот прокурор, что Сема совершил тяжкое преступление. Так он и сказал.

Азохен вей! И надо было ехать в Израиль, чтобы сесть в российскую тюрьму?!

Нина Ефимовна была права. Передо мной сидел худой, как кларнет, дембель армии обороны Израиля. Он был дважды завернут в драповое пальто, которое ему передали из синагоги, и периодически вытирал рукавом вытекающий из ноздри ручеек. Кроме насморка у Семы за эти дни появился конъюнктивит. По сценарию через неделю должна была начаться чесотка.

Мы помолчали о случившемся. Фактические обстоятельства дела были известны, а их юридическую оценку уже дали соседи по камере. Сема уточнил: правда ли, что за эту чепуху могут дать семь лет. Могут дать, а могут и не дать. Снова помолчали. На прощание Сема попросил передать ему зубную щетку, что-нибудь почитать и написал записку для мамы. Любящий сын сообщал Нине Ефимовне, что у него все хорошо: сидит в узкой «хате», куда регулярно заходят дачки по зеленой. Соседи – нормальные пацаны с интеллигентными статьями (в основном, мошенничество). Эту маляву он передает через адвоката и надеется, что все будет хорошо.

Про себя я отметил, что у Семы хорошие способности к языкам. И есть в кого – ведь мама филолог.

Все знают, что Уголовный кодекс – это книжка, где написано, за что сколько дают. Но не все знают, что там написано еще кое о чем. Например, о том, что основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления. Чтобы узнать, за что сколько дают, вполне достаточно спинного мозга. Что же касается признаков состава преступления, то это уже теория. Ее потрогать руками нельзя, и спинного мозга недостаточно.

У железнодорожного состава тоже есть признаки – паровоз с дровами, вагоны с колесами. Паровоз без дров не поедет, и вагоны без паровоза останутся стоять на месте. Должны быть все признаки. Если признаки не все, это уже не состав.

Вот так и у нас, уголовников, должны быть все признаки состава преступления: объект и субъект, объективная сторона и субъективная сторона. Применительно к Семену Боренштейну (субъекту) нас интересует субъективная сторона, то есть умысел. Чтобы потрогать руками этот признак (хотя бы на бумаге), нужно узнать, что происходило в голове Семы-контрабандиста в тот момент, когда он перемещал через таможенную границу магазин с боевыми патронами. Нужно доказать, что он понимал общественную опасность своих действий и желал подорвать экономический суверенитет Российской Федерации. В конце концов, Сема должен был знать, что у него лежит в кармане рюкзака. Если он не знал, то у него не было умысла на контрабанду, а значит, нет состава преступления.

Для того чтобы влезть в Семину голову, необязательно делать ему трепанацию черепа. Можно поступить более гуманно – например, подумать.

Если вам скажут, что кто-то контрабандой возит апельсины из России в Марокко, вы о чем подумаете? Можете не отвечать, потому что любой нормальный человек об этом подумает. Зачем Боренштейну вывозить из Израиля магазин с патронами от израильского же автомата и потом везти его обратно?

Этот коварный вопрос не давал покоя прокурору, спинномозговая жидкость, подобно ртутному столбу, поднималась до уровня мозжечка и вызывала головную боль. С одной стороны, здравый смысл, а с другой – борьба с терроризмом.

Вопрос был вынесен для обсуждения на расширенном оперативном совещании с участием представителей таможенной службы. Один спинной мозг – хорошо, а два – лучше. Прокурор предлагал возбудить в отношении Боренштейна еще одно уголовное дело – по факту незаконного перемещения боеприпасов из Израиля в Россию. Таможенники возражали, потому что такого факта не могло быть с учетом бдительности российской таможни. Если же предположить, что Боренштейн провез боеприпасы из Израиля в Россию, то нужно наказывать сотрудника таможенного поста, который пропустил контрабанду в день прилета Боренштейна. Этого тоже допускать нельзя – свои люди все-таки.

Спинномозговая жидкость, как и любая другая, стремится туда, где давление меньше. Если нельзя пробиться через голову – нужно искать выход в другом направлении. Значит, Боренштейн приобрел боеприпасы на территории России. Вот так и напишем! В неустановленном месте, в неустановленное время, у неустановленного лица, но на территории России.

Соломоновым это решение не назовешь, но мы же и не в Израиле. Головную боль сразу как рукой сняло.

Много лет тому назад ходили слухи, будто китайцам втайне от всех удалось вытолкнуть на околоземную орбиту искусственный спутник Земли. При этом полтора миллиона человек заработали пупочную грыжу.

Кажется, я утверждал, что вагоны без паровоза не поедут? Забудьте. Прокуратуре удалось, поднатужившись, вытолкнуть уголовное дело Боренштейна в суд без паровоза. При этом грыжу никто не заработал.

Дальше все пошло по обычному сценарию: у Семы началась чесотка, а вагоны покатились под уклон, набирая скорость, лязгая буферами и чихая с присвистом на теоретические основы уголовного права. Обвиняемый в ожидании суда лежал на рельсах, а я предлагал ему не дергаться, надеясь, что можно будет вовремя отползти. Такие составы сами по себе не останавливаются, но бывает, что в суде они теряют скорость.

Вагоны были напичканы всякой всячиной – и экспертизой боеприпасов, и таможенной декларацией, которую Сема собственноручно заполнил, и всякого рода протоколами, постановлениями и справками. Беда, как обычно, состояла в том, что у Фемиды завязаны глаза, и она может не заметить главного. А главное было в отсутствии паровоза.

Без формы инспектор Ковалева выглядела вполне по-человечески. Кокетливая шляпка, очень модная всего пару сезонов назад, была ей очень к лицу. Без особого пафоса свидетель Ковалева рассказала суду о том, как рядом со сковородкой высветился прямоугольный предмет и как удивился этому подсудимый. Магазин с патронами не был сокрыт от таможенного досмотра в каких-либо тайниках, а лежал на виду. Конечно, суду оценивать действия Боренштейна, но, по ее мнению, это случайность и на контрабандиста подсудимый не похож.

Совсем иные показания дал инспектор таможни, который Сему не помнил, но, судя по ведомости, оформлял рейс в день его прилета из Израиля в Россию. Инспектор пал грудью на амбразуру и сказал, что возможность перемещения через таможенный пост магазина с боеприпасами в день его дежурства категорически исключается. Аппарат «Хайман» способен выявить даже иголку. Конечно, суду оценивать действия Боренштейна, но, по его мнению, магазин был приобретен в России и подсудимый намеревался незаконно вывезти его в Израиль.

Слушая инспектора, я наконец понял, почему в Россию никогда не проникает контрабанда.

Неожиданно для стороны обвинения военный атташе израильского посольства прислал материалы проверки, из которых следовало, что незадолго до демобилизации офицеру Боренштейну было объявлено взыскание от командира части за утерю одного магазина от пистолета-пулемета «узи». Военный атташе высказывал сожаление по поводу того, что Боренштейн нашел потерянный магазин так поздно.

Кроме того, родители Ани рассказали суду о том, что за все время пребывания у них Сема никуда из дома один не выходил, постоянно был на виду и, кроме сковородки, ничего не покупал. Заветное место на территории Российской Федерации, где Сема мог бы приобрести принадлежность к израильскому оружию, осталось неустановленным, и паровоз так и не появился.

А зачем паровоз, если вагоны и без него едут? Катятся под уклон, заляпанные по уши глинистой почвой, лязгая и чихая. А на подножке переднего вагона – озабоченный государственными интересами кондуктор в белом фраке. Он спокоен, он знает, что тормозов у вагонов нет.

Сторона обвинения не изменит свою позицию. В конце концов, какая разница, где подсудимый приобрел магазин с патронами – в Израиле или в России? Главное, что он не внес боеприпасы в таможенную декларацию и пытался провезти их через границу. А рассуждения об умысле пусть сторона защиты оставит для университетских семинаров, где ходят теоретически чистые составы. У нас тут почва глинистая и не до теорий. Особенно в свете борьбы с терроризмом.

Сначала дело казалось судье простым, и на его рассмотрение она отвела себе один день. Но вот уже месяц прошел, а все никак. Эти письма посольства, любопытство прессы, стаи голубей и непонятное молчание бесцветных… Непосвященные думают, что судья принимает решения по своему внутреннему убеждению, но откуда им, непосвященным, знать, что у судьи внутри? Лучше бы им и не знать.

Справа – обвинение, слева – защита, позади – работа в канцелярии и юрфак заочно, впереди – вакантное место председателя суда. Не ошибиться бы…

Если боишься ошибиться – сходи наверх. Там объяснят, что оправдательный приговор еще хуже, чем вагоны без паровоза. Теоретически такой приговор возможен, но практически исключается. Чтобы совместить теорию с практикой, нужно принять решение… ну, вроде соломонова. Не в прямом, конечно, смысле (не сочтите за намек), а в смысле объективности и всесторонности. Чтобы все стороны были довольны. Правосудие, если его понимать не по-израильски, а правильно, – это именно правосудие. Ориентируйтесь направо. Конечно, если предложат очень веские доводы, можно посмотреть и влево, но сейчас не тот случай. Сколько этот шахид уже просидел? Четыре месяца? Так придумайте законные основания и дайте ему полгода. Это же не семь лет. Приговор вроде обвинительный, но, пока слева будут жаловаться, срок кончится. Вам все понятно?

Так точно-с! Разрешите идти?

Ступайте, голубушка…

Теперь внутреннее убеждение окончательно сложилось. Итак, именем Российской Федерации суд установил, что гражданин государства Израиль Боренштейн, имея умысел на незаконное перемещение через таможенную границу магазина от пистолета-пулемета «узи» с патронами, указал в декларации заведомо ложные сведения об отсутствии у него боеприпасов.

Доводы защиты об отсутствии паровоза суд считает надуманными и необоснованными. Очевидно, что вагоны без паровоза двигаться не могут, однако из материалов уголовного дела усматривается, что вагоны движутся. Этот факт бесспорно свидетельствует о наличии паровоза. Определяя вид и размер наказания, суд учитывает степень общественной опасности и личность подсудимого, положительные характеристики, состояние здоровья и ходатайство посольства Израиля о снисхождении, но считает, что исправление и перевоспитание подсудимого невозможны без изоляции от общества.

Злые языки утверждают, что население России делится на две категории: тех, кто сидел, и тех, кто думает, что никогда не сядет.

Нина Ефимовна и ее семья относились ко второй категории. А что вы хотите? Муж инженер, папа ветеран и сын отличник. Так кому сидеть? Азохен вей! И надо было уезжать из Израиля, чтобы снова менять категорию?!

Дорогая Нина Ефимовна, не надо было! За пятнадцать лет жизни в Израиле вы отвыкли от России, и теперь не все шутки вам понятны.

Шесть месяцев по нашим меркам – детский срок. А Сема, несмотря на гайморит и гастродуоденит, уже не ребенок. У него оказалось хорошее чувство юмора.

Помните, один умный еврей сказал, что и это пройдет? Так вот – он был прав. Когда интеллигентные соседи Семы откинутся, он будет лежать на эйлатском пляже со степенью магистра, женой Аней и вашими внуками, но уже без всякой ностальгии по удивительной стране своего детства, где делают замечательных детей, где глинистая почва, где вагоны катятся по рельсам сами по себе, движимые одним лишь внутренним убеждением.

А я буду умничать на тему о том, что вагоны без паровозов должны стоять на запасном пути. Но вам это будет уже безразлично.