ГЛАВА VI
ВТОРАЯ ЦЕПОЧКА

Когда Черкасов ушёл, осторожно прикрыв за собой дверь, Игорь поднялся из-за стола и задумчиво прошёлся из угла в угол по кабинету.

Раздражение постепенно прошло, но остался какой-то странный осадок недовольства самим собой. Что-то он не так сделал или делает. Да, да, у него сместилась цель, он не в том направлении двигается, в каком следует. Ведь Коршунов поставил задачу совершенно точно: выяснить подлинные обстоятельства гибели Лучинина — самоубийство это или убийство? На этот вопрос не ответит расследование обвинений, выдвинутых против Лучинина. Ложные они или нет, в любом случае они могут толкнуть на самоубийство. Значит, надо заняться лишь событиями того вечера, когда погиб Лучинин? Но, черт возьми, вовсе не все равно, оклеветали Лучинина или он действительно совершил преступление! Игорь почти физически ощущал, как размываются, расползаются факты и улики, выдвинутые против Лучинина. Они ещё не рушатся, но какие-то детали их, какие-то мелкие детали смещаются, меняют окраску… Нет, Игорь не может бросить все это, махнуть на это рукой. Наконец, он просто не может выяснять обстоятельства гибели, пока не выяснит: что за человек погиб, каков он был, этот Лучинин, преступник или жертва?

Игорь долго ходил из угла в угол по кабинету, куря одну сигарету за другой, изредка подходя к столу, чтобы стряхнуть пепел. Потом взглянул на часы. Ого!..

Он торопливо собрал со стола бумаги, положил в сейф, затем позвонил дежурному.

– У вас городской телефонный справочник есть?.. И личные телефоны там тоже?.. Отлично! Сейчас я у вас его заберу.

И он быстро направился к двери.

Через минуту Игорь уже звонил в редакцию районной газеты и, выяснив, что Небогов на месте, попросил передать, чтобы тот никуда не уходил. Он, капитан милиции Откаленко, сейчас придёт в редакцию. Ему надо поговорить с Небоговым.

Только повесив трубку, Игорь вспомнил, что есть и ещё один вопрос, который там надо выяснить: что за статья готовилась против Лучинина?

Затем, торопливо полистав справочник, он снова взялся за телефон.

– Можно Валентина Григорьевича?.. Здравствуйте. Говорят из горотдела милиции. Капитан Откаленко. Хотелось бы с вами побеседовать… Когда? Да не откладывая. Скажем, завтра утром… Я понимаю, воскресенье. Но хотя бы дома, предварительно. А документы, если потребуется, посмотрим в понедельник. Не возражаете?.. Ну и отлично. Извините за беспокойство… Да, да, в одиннадцать, Я понял.

Игорь положил трубку и сделал пометку в записной книжке. «Интересный экземпляр», — усмехнувшись, подумал он.

Редакция газеты находилась на соседней улице, совсем недалеко от горотдела. «Преимущество маленьких городов, — улыбнулся про себя Игорь, шагая по раскалённому асфальтовому тротуару, в который подошвы влипали, как в глину. — Все под рукой, никаких расходов на транспорт».

Игорь без труда отыскал двухэтажный особняк с лепными украшениями на фасаде. Массивный балкон поддерживался могучими мужскими торсами. По сторонам широких дверей, к которым от тротуара вели стёртые, сужающиеся ступени, висели разнокалиберные вывески с наименованием учреждений, плотно населявших старый особняк. Среди них Игорь прочёл: «Редакция газеты „Красное знамя“, и помельче: „2-й этаж. Направо“.

В громадной комнате со стрельчатыми, венецианскими окнами и мраморными выступами фальшивых колонн вдоль стен, когда-то, видимо, служившей гостиной, письменные столы протянулись замысловатыми зигзагами, образуя бесчисленные тупички, выступы и проходы. Разноголосый гул наполнял всю комнату.

Протискиваясь между столами и непрерывно извиняясь, Игорь наконец отыскал Небогова.

Это был молодой паренёк в белой, с закатанными рукавами рубашке и подстриженными бобриком волосами. Густая бородка чёрной подковой охватывала его тугие розовые щеки. Он быстро и размашисто писал, грудью навалившись на стол, и чему-то коварно улыбался.

– Здравствуйте, дорогой товарищ, — весело сказал он Игорю. — Весь в вашем распоряжении на… — он взглянул на часы, — на десять минут. Срочный материал готовлю, в номер идёт. Задание главного. Так что сами понимаете.

Лучистые, совсем юные глаза его смотрели самоуверенно и насмешливо.

– Уж как уложимся, — возразил Игорь, улыбнувшись. — У вас тут курить можно?

– У нас все можно, — заверил Небогов. — Недавно один дрессировщик из цирка заходил, так в кармане кобру принёс. Что было! Все девчата — на столы. А мы не знаем, куда смотреть: на кобру или на их ножки. Но кобра, между прочим, оказалась изящнее. Классный материал потом дали: «У нас в гостях — кобра!» А под это дело — все проблемы цирка. Пулей прошёл. Другой раз авторы свои песни тут исполняют. Прямо под ухом воют. Тоже, знаете, не соскучишься. А вот неделю назад у нас тут взрыв был. Ей-богу, настоящий взрыв. Два стекла высадило, и штукатурка обвалилась вон в том углу. Изобретатель пришёл один…

Небогов, видимо, совершенно забыл, что сам же выделил для разговора всего десять минут.

– Слава! — окликнули его с соседнего стола. — У тебя пяти семечек, строк на пятнадцать, нет?

– Привет! — иронически ответил Небогов и даже помахал рукой. — Я же тебе в среду четыре дал!

– Ты ещё вспомни, сколько в прошлом году дал! Михаил Кольцов! Он только подвалы пишет!

– Ладно, ладно! Не сей панику! Подаю только по средам! — Небогов бросил взгляд на улыбающегося Игоря и спохватился: — Ах да! Мы несколько отвлеклись.

– Лично я не отвлекался, — заметил Игорь.

– Газета, знаете ли. Так я вас слушаю.

– Славка! — крикнул кто-то с другого конца комнаты. — Где гранки «Круглого стола»?

– У Марины! Все у Марины! — завопил Небогов. — Не мешайте беседовать с товарищем! Он из милиции, в конце концов!

Несколько любопытных голов повернулось в их сторону.

– Знаете что? — сказал Игорь. — Я не люблю лишней популярности. И кобру я с собой тоже не захватил. Давайте пройдёмся, а?

– Одну минуту, — поднял руку Небогов. — Сейчас все устроим. Пошли.

Он вскочил, шепнул что-то сидевшему невдалеке парню и, ловко лавируя между столами, устремился к двери. Игорь еле поспевал за ним.

Небогов провёл его в дальний конец широкого коридора и открыл низенькую дверь.

Они оказались в крохотной каморке без окон, со скошенным потолком, с которого свисала на шнуре тусклая лампочка. Кругом стояли ведра, валялись тряпки, мотки электрического шнура, какие-то верёвки, в углу были свалены веники, щётки на длинных палках. Тут же находились две колченогие табуретки.

– Царство тёти Паши, — объявил Небогов. — Используется для исповедей и тайных свиданий. Присаживайтесь. Уж здесь нас никто не потревожит, будьте спокойны.

– А если у кого-нибудь ещё назначено тайное свидание? — засмеялся Игорь.

– Все. Занято. Как в уборной, — ответил Небогов, запирая дверку на длинный, гнутый крючок. — Слушаю вас.

И уселся верхом на вторую табуретку.

– Так вот, — начал Игорь. — Первый вопрос. Вы что-нибудь слышали о директоре электродного завода?

– Ещё бы! Что касается меня, то выражение «слышали» неуместно. Я писал о нем фельетон.

– Он был опубликован?

– Нет, не был.

– Почему?

– Ну, видите ли. Тут у редакции были некоторые, соображения, — уклончиво ответил Небогов.

– Хорошо. Мы этим ещё займёмся. А пока вернёмся к началу. На основе чего вы написали фельетон?

Небогов задумчиво почесал бородку.

– Это вам обязательно надо знать? — осведомился он. — Видите ли, газетная этика…

– Сейчас не до этики, — сухо прервал его Игорь. — Погиб человек…

– Хороший человек! — вдруг запальчиво произнёс Небогов. — Это я вам говорю!

– Но тогда почему же… — начал было Игорь.

– Ладно! — снова прервал его Небогов. — Черт с ней, с этикой! Я вам сейчас все расскажу. Вы это дело расследуете, да? Я слышал, вы из Москвы приехали.

– Да, из Москвы.

– Правильно! Расследуйте, и получше.

– Вот вы и помогите.

– Вот я и помогу, — сердито ответил Небогов. — Все началось с анонимного письма в редакцию.

– Та-ак, — протянул Игорь, настораживаясь.

– Анонимка — это или подлость, или трусость. И всегда мерзость. Это уж опыт показал. Но она содержала конкретные факты. И острые. Их следовало проверить. Причём осторожно. Чтобы не оскорбить подозрением. Вы понимаете? Так вот это поручили мне.

– Когда пришла анонимка? — спросил Игорь.

– Скажу точно. Сегодня у нас двадцать седьмое? Значит, ровно два месяца назад.

– Выходит, до ревизии на заводе?

– Она как раз началась, когда я туда пришёл.

– Ясно. Ну, а дальше?

– Дальше я положил анонимку эту под сукно. Как «кобру под подушку». Вы читали такой роман? И стал ждать.

– Чего же ждать? — поинтересовался Игорь, игнорируя вопрос о романе.

– Конца ревизии, конечно. И вот оказалось, что факты подтвердились. И тогда я написал фельетон, — Небогов вздохнул. — Блестящий фельетон. Это все мне говорили.

– Почему же его не опубликовали?

Небогов снова вздохнул и, нахмурясь, почесал мизинцем бородку.

– Я сам так решил.

– Вы?!.

– Да, представьте. Дело в том, что я узнал Лучинина. Он ко мне пришёл сам, и мы с ним беседовали, — он скупо усмехнулся. — Как раз здесь, у тёти Паши.

– И что же?

– И… он мне понравился.

– Это выглядит не очень принципиально, — заметил Игорь.

– Вы меня не поняли! — Небогов даже вспыхнул от возмущения. — Мне нравятся только честные люди! Абсолютно честные! И я их нутром, чувствую. Слава богу, всяких навидался. И я, представьте себе, не поверил ревизии. Я подумал, что он будет бороться, — и чуть дрогнувшим голосом добавил: — Такое он производил впечатление.

Игорь смотрел на его бородатое, юношеское лицо с живыми карими глазами, ставшими вдруг строгими, почти злыми, на твёрдо сжатые губы, и ему почему-то захотелось обнять этого парня.

– Вы мне можете показать эту анонимку, Слава? А заодно и ваш фельетон?

– Анонимку, пожалуйста. А вот фельетон… Честное слово, я его выбросил. В корзину. Все три экземпляра. И даже от главного не попало… Константин Дормидонтович меня понял.

Потом Небогов принёс письмо.

Игорю достаточно было только взглянуть на него, и он узнал почерк. Тот самый! Неужели это Булавкин?

И ещё непонятно: откуда Булавкин мог знать факты, о которых писал? И так грамотно их изложить — технические вопросы, бухгалтерские. Странно, очень странно.

– Это письмо мне придётся у вас взять, — сказал Игорь.

– Ну и черт с ним! Берите, — брезгливо ответил Небогов.

– Теперь, Слава, второй вопрос, — продолжал Игорь. — У вас дома есть пишущая машинка?

Небогов с удивлением посмотрел на него.

– Есть. А что?

– Зачем же вы брали машинку у Черкасова?

– У Петра Андреевича? А-а, да, да, как-то брал! Чинить свою отдал. А тут срочная работа. Ну и потом… — Небогов смущённо усмехнулся. — Стихи кое-какие перепечатал.

– И никому эту машинку не давали? — с беспокойством спросил Игорь. — Никто на ней больше не печатал?

– А кому же давать? Сам, конечно, печатал.

«Та-ак, — подумал Игорь. — Что-то у нас с вами, уважаемый Пётр Андреевич, концы с концами не сходятся».

Начинало уже темнеть, когда он вышел из редакции, и ноги сами понесли его в горотдел. В гостиницу идти не хотелось.

А спустя часа два ему позвонил Виталий.

Деревня открылась внезапно и вся сразу, как только машина преодолела длинный пологий подъем.

В ушах Виталия ещё звучали последние напутствия друзей-туристов, перед глазами ещё стояли озорные и счастливые лица мальчишек, по очереди свистевших им вслед из голубого свистка. И вот перед Виталием уже деревня Пожарово, где живёт некий Витька Ведерников.

Десятка два или три изб, крытых потемневшей узорной дранкой, стояли в кажущемся беспорядке по обе стороны шоссе, окружённые редкими деревьями, с небольшими палисадниками, выходившими на улицу, и длинными огородами позади. Кое-где виднелись на пустырях белые срубы строящихся изб. Мимо домов, петляя по траве и песку, тянулись неровные колеи, иссечённые колёсами тракторов.

Вдоль шоссе тянулся старый, местами поломанный забор, за которым возле длинного сарая стояли облепленные землёй бороны, два колёсных трактора, грузовая машина на столбиках вместо колёс и огромный неуклюжий комбайн.

Напротив, через шоссе, виднелся большой тёмный дом с вывеской: «Чайная „Труд“. А рядом — другой дом, поменьше, тоже с вывеской: „Магазин“. Возле них стояли запылённые машины и подводы.

Между избами по траве и глубоким колеям бродили куры, две козы на длинных верёвках упрямо тянулись к каким-то травинкам, выворачивая привязанные ноги. Стайки ребятишек оглашали криками деревню. На скамьях возле изб сидели старухи в платках.

Появление легковой машины, остановившейся на шоссе возле чайной, привлекло всеобщее внимание. Старухи, прекратив разговор, смотрели на приезжих. Редкие прохожие останавливались и, загородившись ладонью от солнца, разглядывали машину. Ребятишки, словно влекомые невидимым магнитом, со всех концов деревни потянулись к чайной.

Виталий, выбравшись из машины, нетерпеливо огляделся и сказал Углову:

– Ну, давай мне этого самого Витьку.

– Сейчас прибудет, — усмехнулся тот. — Их команда уже подтягивается.

И действительно, через минуту он поманил к себе вихрастого светлоголового мальчонку в длинных штанах, сползавших с голого живота.

Тот смущённо отделился от стайки приятелей и нехотя приблизился, пристально разглядывая свои пыльные босые ноги.

– Здорово, Витя, — сказал Углов.

– Здравствуйте, дядя Ваня, — заранее виноватым голосом ответил мальчик.

– И что это ты на земле ищешь?

– Ничего не ищу. Надо мне больно.

– Ну, конечно. Уже кое-что нашёл, да?

Мальчик вздрогнул и поднял на Углова испуганные голубые глаза.

– Это вы насчёт чего, дядя Ваня?

Углов усмехнулся.

– А вот давай лезь в машину, тогда узнаешь, на счёт чего. И Серёгу своего захвати, — кивнул он на смуглого мальчишку, старавшегося остаться незамеченным за спинами толпившихся в стороне ребят. — Закадычные друзья, — пояснил Углов, оглянувшись на Виталия. — Озорство и подзатыльники — все у них пополам, — и он поманил мальчика пальцем: — Давай, давай, Серёга.

Тот, потупясь и загребая босыми ногами пыль, приблизился к Углову.

– Вот что, братцы, — строго сказал тот. — Помощь ваша требуется. И чтоб мне тут за вас не краснеть. Ясно?

Очутившись в машине, ребята оживились и, поняв, что кара им не грозит, принялись наперебой рассказывать, обращаясь то к Углову, то к Виталию.

Да, да, они ходили за грибами — нынче тьма маслят да лисичек, — когда наткнулись в лесу на машину. А в ней кровь, честное слово, вот не сойти с места, — кровь! Сейчас, совсем скоро, они дяденьке покажут, где та машина свернула в лес.

Действительно, километра через три начались открытия.

Первое, что все увидели, это осколки стекла, усеявшие шоссе в этом месте, и графитно-чёрный след резкого торможения.

Виталий приказал ребятам не выходить из машины и вместе с Угловым приступил к осмотру.

Он то опускался на корточки, внимательно осматривая растрескавшийся, залатанный асфальт, то осторожно и медленно подвигался вперёд, обходя какие-то места, и снова замирал, устремив взгляд себе под ноги.

– Так, так… интересно, я тебе доложу, — негромко говорил он следовавшему за ним по пятам Углову. — Это, брат, не авария. Другой машины тут не было… И стекло выбили… Изнутри, между прочим. Все оно тут, пожалуй… И вот, гляди-ка… — он опустился на корточки, потом встал на колени, опираясь руками об асфальт. — Кровь… Вот на этом осколке… И ведь не порез. Растёрто оно, видал как?.. И на внутренней, стороне…

Виталий поднялся, отряхнул колени и тут же убедился, что руками испачкал их ещё больше. Он коротко усмехнулся, но, тут же посерьёзнев, взглянул на Углова.

– Драка была, — убеждённо сказал он. — Драка внутри машины. С кем-то Булавкин дрался. Перед этим, ещё в городе, посадил его к себе. Знакомый, выходит. А место глухое… — он огляделся. — Вон какой лес кругом стоит. Тут крика никто не услышит.

– Тут и выстрела не услышишь, — мрачно заметил Углов. — Знал, куда заехал.

– Да, это ты прав, — Виталий вздохнул. — Ну, пойдём дальше. Итак, подрались они. Чем это кончилось, нам пока неизвестно. Но машина дальше поехала. Видишь? Уже вон куда, к обочине…

Виталий медленно пошёл вдоль следа. Углов, как тень, следовал за ним.

– Так, — продолжал Виталий, останавливаясь. — Вот здесь она перевалила через кювет и пошла по просеке… Как же он эту просеку в темноте нашёл? Значит, вылез, осмотрелся… Ну что ж, пойдём в лес? — Он оглянулся на Углова.

– Пошли, — согласился Углов, спускаясь в кювет.

Виталий махнул рукой и крикнул:

– Ребята! Давай сюда!

Мальчишки с нетерпением ждали этого момента и мигом выкатились из машины.

Неширокая, вся в кочках просека, заросшая высокой травой и молоденькими, чуть выше травы, ёлочками, хорошо сохранила следы проехавшей машины Булавкина.

Ребята наперебой суетливо галдели:

– Ещё недолго, дяденька… Вон у той сосны косой… А тут вон как её тряхнуло, стекло аж осыпалось…

Виталий пристально вглядывался в неровный, местами исчезающий след машины. Осколки стекла он увидел ещё раньше ребят.

Все ждали, пока он двинется дальше.

Наконец добрались до покосившейся сосны.

И тут же, почти рядом с ней, среди кустов Виталий увидел старый зеленоватый «газик», тот самый, на котором Булавкин довёз их с Игорем до гостиницы.

«Газик» стоял, припав на один бок, дверцы его распахнулись настежь, и вид у него был какой-то сиротливый, будто звавший на помощь,

– Истоптали тут все небось, — досадливо сказал Виталий. — Исхватали, черти.

Ребята испуганно заверещали:

– Не, дяденька, не!.. Мы как увидели, что там все в крови, как дунем!.. Витька в книге читал — ни за что хвататься нельзя…

– Ладно, ладно. Сейчас поглядим. Вы стойте тут,

Виталий махнул рукой и осторожно двинулся к «газику».

Да, следов было много, и чётких отпечатков подошв обнаружить не удалось. Виталий чуть не на коленях исползал все вокруг. Трава, цветы, мох были стоптаны, расплющены, перемешаны с землёй.

Постепенно Виталий все дальше отходил от машины и вдруг замер.

– След волочения... — прошептал он и сразу почувствовал, как тяжело забилось сердце.

Широкая полоса травы, огибавшая ближайшие кусты, была примята совсем недавно и только начинала приподниматься. Виталий нагнулся над ней, и его острый глаз сразу обнаружил на некоторых травинках бурые пятнышки крови. Эксперт, конечно, завтра проверит. Но это, без сомнения, кровь!

Виталий медленно пошёл, не спуская глаз с примятой травы, продираясь сквозь кусты, чтобы только не наступить на приподнимавшиеся уже травинки. Внезапно в траве что-то мелькнуло. Виталий кинулся к этому месту, но споткнулся, упал, больно стукнувшись коленом о какой-то сук, падая, раскровенил себе руку и невольно на секунду зажмурился, когда ветка ударила по лицу. Поднявшись, он уже не видел лежавшего в траве предмета. Тогда он выполз из кустов и стал медленно, осторожно шарить вокруг себя.

На шум появился встревоженный Углов.

– Ищи, — тяжело дыша, приказал ему Виталий. — Здесь что-то лежит.

Вдвоём они долго ползали по траве, осматривая все вокруг. Наконец Виталий радостно вскрикнул:

– Вот он!

Это был окурок дешёвой папиросы. Не притрагиваясь, Виталий внимательно рассмотрел его.

Вместе с Угловым они двинулись дальше.

Сделав несколько шагов и обогнув куст, оба увидели сильно вмятое углубление в траве. Дальше никаких следов уже не было.

– Он тут лежал, — сказал Виталий. — А потом… ушёл, что ли.

– Или его унесли, — добавил Углов.

– Да, — согласился Виталий. — Наверное, унесли.

Они постояли ещё с минуту, молча глядя на смятую траву, потом вернулись к машине.

– Завтра приедет эксперт, — сказал по дороге Виталий. — Все это надо сохранить до него.

Уже начинало темнеть, и машину обследовали торопливо и не очень тщательно. В ней тоже была кровь на переднем сиденье, на полу, стенках, на приборной панели. На руле оказались отпечатки пальцев, некоторые из них, видимо, были годны для идентификации.

В лесу быстро сгущались сумерки.

В последний раз осматривая машину, Виталий озабоченно повторил:

– Все это надо сохранить до завтра, — и, подумав, добавил: — Вот что, Ваня. Тебе придётся остаться. Я сейчас поеду в деревню, отвезу ребят, позвоню в город и вернусь. Заночуем тут. Утром приедут наши. А ночью… Ночью может кто-нибудь сюда вернуться. Ты понимаешь?

Углов кивнул.

– Поезжай. Сейчас совсем темно станет. И пожевать чего-нибудь захвати.

Виталий с мальчишками долго шли по просеке, натыкаясь на кусты и деревья. Потом тоже долго ехали до деревни. И звонил Виталий по телефону, как ему казалось, тоже очень долго, потому что все это время он думал об Углове, оставшемся в лесу у машины, к которой каждую минуту мог кто-то подкрасться в темноте. А если подкрадутся двое?…

Следующий день было воскресенье.

Тем не менее Игорь Откаленко проснулся с первыми лучами солнца, позолотившими белый плафон лампы под потолком. И сразу подумал о Виталии. Как он там? И что он нашёл? Ну, нашёл он, положим, машину Булавкина, причём в лесу. Это Виталий успел сказать по телефону. Но что дальше? Эх, надо было бы самому туда поехать. Впрочем, тогда Виталию пришлось бы беседовать с Черкасовым… Мысль о Черкасове пришла Игорю, когда он брился. И с этого момента Откаленко уже думал только об одном: скорее в горотдел! Оперативная группа должна была выехать в Пожарово с рассветом. Надо обязательно проверить! Игорь сам себе не мог отдать отчёт, почему вдруг его охватило такое беспокойство.

А тут ещё надо подготовиться к встрече с главбухом. Этот господин ему вчера заявил: «По воскресеньям я пью кофе в десять. Так что прошу к одиннадцати». И тон был такой, словно профессор разрешает себя побеспокоить студенту-двоечнику. Ну, поглядим, уважаемый Валентин Григорьевич, как вы объясните нам ваши бухгалтерские фокусы…

В горотдел Игорь почти бежал по пустынным улицам. Уехали или не уехали?..

Уехали! Дежурный весело и чётко доложил ему об этом, вскочив из-за стола. Он словно ждал появления капитана Откаленко в этот ранний час. И без запинки назвал фамилии уехавших. Даже удивительную кличку собаки — Бог.

– Мы так и говорим, — засмеялся он. — «С Богом поехали». Значит, будет порядок. Это, знаете, не собака, а… — он сделал неопределённо-восторженный жест рукой. — Её даже в Москве знают!

Потом Игорь поднялся в кабинет Томилина и достал из сейфа бумаги.

Через час дежурный принёс ему сводку происшествий по городу.

– По области тоже скоро получим, — доложил он.

Игорь внимательно просмотрел сводку. Драка на вокзале, угон мотоцикла, пьяный дебош в квартире, пожар в доме на улице Гоголя, в вытрезвитель доставлено двое пьяных, кража из сарая… Ничего такого, что бы его заинтересовало, в сводке не было.

Он снова углубился в бумаги.

Ровно в одиннадцать Игорь уже звонил в квартиру на третьем этаже нового дома по улице Декабристов.

Дверь открыла маленькая седенькая женщина в переднике. Она окинула Игоря насторожённым взглядом исподлобья и сказала:

– Валентин Григорьевич ждут. Вон туда проходите.

И указала скрюченным пальцем на одну из дверей. Игорь постучал.

– Да, да! Прошу! — ответил ему сочный бас из-за двери.

Навстречу Игорю поднялся с дивана, отложив книгу, высокий, тучный человек в малиновом халате. Розовое, царственно-холёное лицо его с отвислыми щеками и мешочками под глазами несло на себе отпечаток благодушия и сытости. «Превосходное пищеварение, — иронически подумал Игорь. — И нервная система тоже».

Олешкович провёл пухлой рукой с толстым, врезавшимся в палец обручальным кольцом по седым волосам, потом протянул её гостю. Рука была огромной и: удивительно мягкой.

– Прошу, — повторил он, плавно указав на мягкое кресло около журнального столика, и, опустившись в другое, напротив, спросил, запахивая полы халата. — Чем могу служить?

– Хотелось бы, Валентин Григорьевич, уточнить некоторые факты по делу Лучинина, — ответил Игорь. — Но прежде, каково ваше мнение вообще поэтому делу?

– Гм, «вообще»…

Олешкович удобно откинулся на спинку кресла и сплёл руки на животе, вертя большими пальцами, потом сдвинул вверх мохнатые брови и неопределённо пожевал губами.

– Так вот, видите ли, вообще скажу вам приватно: Евгений Петрович мне весьма импонировал. Весьма! Человек дельный, мыслящий и к тому же обаятельный. Однако горячий и спорщик. Приходилось иной раз, так сказать, охлаждать. При этом надо заметить, не обижался. Да-с. Словом, — Олешкович развёл руки, — как угодно, но обвинениям в его адрес поверить не в силах. Да-с, не в силах.

– Однако некоторые факты все же требуют уточнения, — упрямо возразил Игорь, доставая бумаги.

– Извольте. Что могу, уточню.

– Ну вот, к примеру, — Игорь взял одну из бумаг, — факт выплаты денег некоторым рабочим по приказу Лучинина, хотя нарядов на выполненную ими работу не было. Как это объяснить?

– Весьма просто, — пожал плечами Олешкович, потом наклонился к столику и двумя пальцами придвинул к Игорю полированный ящичек на подставке. — Прошу. Курите.

Он слегка приподнял ящичек, и на его поверхности через образовавшуюся на миг прорезь появилась длинная папироса.

– Спасибо. Я привык к своим, — ответил Игорь, доставая из кармана сигареты.

– Да, да. Конечно, — согласился Олешкович, беря папиросу. — А я, знаете, никак к этим сигаретам не привыкну.

Они закурили от зажигалки, которую Игорь предупредительно протянул через столик Олешковичу. Глубоко затянувшись, тот продолжал:

– Да-с. Так вот, позвольте заметить, объяснение тут весьма простое. Пресловутые эти наряды существовали. В нашей книге регистрации они значатся поступившими. Но к моменту ревизии их у нас не оказалось.

– То есть как это не оказалось?! — удивлённо воскликнул Игорь.

– А вот так и не оказалось, — развёл руками Олешкович. — Работник бухгалтерии получил у меня за это строгий выговор.

– Но, позвольте, Валентин Григорьевич, кому же это понадобилось их украсть?

– Ума не приложу. Но факт. Украли. И, замечу, не мои работники. Иначе они и в книге учёта что-нибудь выкинули. Люди понимающие.

– Та-ак, — задумчиво протянул Игорь. — Но как же комиссия?

– Отказалась принять во внимание. Точнее, заявили, что наряды, видимо, были фальшивые и, узнав о ревизии, их поспешили уничтожить. Величайший абсурд, доложу вам. И это своё мнение от комиссии я не скрыл, Игорь сделал пометку в бумаге и спросил:

– Вы мне потом разрешите познакомиться с этой книгой?

– Ради бога. Заодно побеседуете и с моим работником. Бурашникова Анна Николаевна. Весьма квалифицированный бухгалтер. Утерять эти наряды никак не могла.

«Бурашникова, Бурашникова… Где-то мне попадалась эта фамилия…» — подумал Игорь.

– Ну, хорошо, Валентин Григорьевич, — сказал он. — А как объяснить такой, например, факт? Лучинин передал Барановскому комбинату некоторое оборудование, объявив его утильным. А вы спустя четыре месяца направляете на комбинат счёт за это оборудование. Следовательно, оно не было утильным, так получается?

– Не совсем, — усмехнулся Олешкович. — Тут, изволите видеть, есть одна деталь. Оборудование мы отдали утильное. Это верно. Но потом комбинат прислал нам счёт по командировкам. А у нас по этой статье денег не оставалось. Что тут делать? Я и вспомнил об этом оборудовании. Евгений Петрович было вспылил. Я ему свои резоны выставляю. Он ни в какую. Поспорили. В конце концов подписал. Комбинат счёт этот принял. Баланс и сошёлся. Я это все от комиссии тоже не скрыл. Но опять-таки во внимание принято не было.

Они ещё долго обсуждали различные пункты акта.

Олешкович, несмотря на свои барственно-величественные манеры, изысканные выражения и малиновый халат с золотыми кистями на поясе, нравился Игорю все больше. За всем этим явственно ощущались безукоризненная честность, тонкая наблюдательность и безбоязненная прямота суждений.

Игорь согласился даже выпить чашечку кофе, который им принесла на подносе маленькая старушка в фартуке. Кофе оказался превосходным. По этому поводу Олешкович заметил:

– Рецепт заварки из Ирана вывез. Пришлось во время войны побывать. Могу поделиться, если желаете. Истинное наслаждение будете получать.

– Спасибо, Валентин Григорьевич. А не поделитесь ли мнением о некоторых товарищах? Вы ведь людей на заводе знаете.

– Ради бога! Если хоть в малой степени полезным окажусь.

Видно было, что Олешкович тоже проникся симпатией к своему молодому собеседнику.

О Черкасове он сказал пренебрежительно:

– Специалист, конечно, неплохой, но человек… Уважения не испытываю, признаться.

– А вот у вас там есть шофёр Булавкин. Что он за человек, на ваш взгляд?

Олешкович пожал плечами.

– Этого знаю мало. Да вот, видите, какой номер выкинул.

– Он, возможно, не один номер выкинул, — заметил Игорь. — Вот, поглядите, это письмо в редакцию газеты.

Олешкович, далеко отставив письмо от глаз, внимательно прочёл его, потом покачал массивной головой.

– Не он писал.

– Почему вы так думаете?

– Сведения-то эти откуда у него?

– Вот и я думаю: откуда? — и, помедлив, Игорь неожиданно спросил: — Скажите, а все эти факты Черкасов, например, мог знать?

– Отчего же? Мог, конечно, — пожал плечами Олешкович и брезгливо поморщился. — Омерзительно! Руки надо мыть после такого «документа». А есть, знаете, превосходные у нас люди. Вот, к примеру, Симаков Иван Спиридонович. Благороднейший человек, скажу вам. Умница. Бригадир слесарей. Так это разбойное племя на него просто молится. Редкое явление, доложу. Между прочим, член партбюро. Бо-ольшим уважением пользуется. Весьма рекомендую познакомиться.

«Симаков, Симаков… — пронеслось в голове у Игоря. — Это же он говорил Филатовой о Носове. Вот кстати…»

– Как бы мне с ним повидаться, Валентин Григорьевич? Хорошо бы сегодня же.

– А вот мы сейчас ему позвоним.

И Олешкович тяжело поднялся, опираясь руками о поручни кресла.

…Час спустя Игорь уже шёл через весь город, отыскивая улицу со странным названием Лесной Тупик.

По дороге он вспоминал свой разговор с Олешковичем и терялся в догадках. Значит, кто-то украл наряды! Но кто же? Это не мог сделать Булавкин. Он не имел доступа в бухгалтерию, да если бы и проник туда, то ни за что не нашёл бы этих нарядов. Кто же тогда? Носов? Тоже сомнительно. Если же принять версию, что они с Булавкиным убили Лучинина, «закопали», то зачем им надо было вообще писать анонимки? А если они решили «закопать» его, так сказать, в переносном смысле, то есть попросту оклеветать, то откуда у них появились такие факты? Что-то не сходятся тут концы с концами. Какое-то ещё звено существует в этой второй цепочке…

Улица с удивительным названием оказалась на окраине и действительно упиралась в небольшой лесок. Последние её дома исчезали среди деревьев.

Было уже около четырех часов дня. Игорь изрядно устал. Кроме того, очень хотелось есть.

Домик Симаковых оказался одним из последних, уже в самом лесу, и калитка выходила на небольшую поляну.

Игорь сразу угадал Симакова в худом, усатом человеке, сидевшем на скамье у калитки, с маленькой девочкой на руках.

Узнал, видимо, его и Симаков. Он неловко поднялся, обхватив девочку рукой, и махнул Игорю.

– Вы, наверное, так-эдак, меня отыскиваете, — чуть заикаясь, сказал он. — Симаков я.

– Точно, Иван Спиридонович, вас и отыскиваю, — улыбнулся, подходя к нему, Игорь. — Здравствуйте.

– Ну, в дом прошу.

– А может, на скамейке посидим? Хорошо у вас тут, как на даче. И тень вон какая.

– Можно и тут, — согласился Симаков. — Вот только, так-эдак, дите бабке отдам. Молодые-то наши, значит, в отпуск, а мы с бабкой, так-эдак, маемся вот, — и он любовно погладил девочку по русой головёнке. — А вы сидайте, сидайте, — закончил он, указав на скамью. — Я сейчас.

Неожиданно лёгкой, какой-то даже летящей походкой он направился к дому, прижимая девочку к себе и словно не ощущая её тяжести.

Через минуту Симаков вернулся, опустился рядом с Игорем на скамью и закурил, перекинув ногу на ногу и упёршись локтем в колено.

– Насчёт чего же, так-эдак, разговаривать будем? — спокойно, без тени любопытства спросил он.

– Да, вот насчёт Лучинина, — негромко сказал Игорь, словно извиняясь за столь скорбную тему предстоящего разговора.

– Понятно, — кивнул головой Симаков и снова спросил: — Из Москвы, выходит?

– Из Москвы.

– Понятно, — повторил Симаков, сдувая пепел с коротенькой, измятой сигареты.

– Что же это с ним случилось? — спросил Игорь. — Как думаете, Иван Спиридонович?

– Думаю, как он мог, так-эдак, на себя руки наложить? — досадливо произнёс Симаков. — Ив голове это никак не помещается.

– Ну, а все неприятности? С другой стороны — Филатова…

Симаков вдруг резко повернулся и строго, даже сурово сказал:

– А вот она здесь, так-эдак, ни при чем.

– Я не о том хочу сказать.

– Сказать, может, хотите не о том, а думаете о том, раз дознались, — возразил Симаков. — Так я о том вам сразу скажу. Чтобы потом не возвращаться. Таня — чистейшая душа, чистейшая. Я её, так-эдак, вон с каких пор знаю, — он протянул заскорузлую ладонь над землёй. — И от той своей любви она мук приняла ох сколько. И он её, кажись, полюбил… Но семью его разрушать она не хотела. Уволиться решила, из города нашего уехать, это вот да. Хотела. Но чтоб через это он жизни себя лишил, так-эдак, — не поверю. Сильный был человек, Евгений Петрович, добрый человек, вот как я скажу.

Он смял между пальцами окурок сигареты, далеко отбросил его в сторону и огорчённо добавил:

– А насчёт брехни вокруг него, то мы ему прямо, так-эдак, сказали: «Дело, Петрович, не кончено. Мы дальше пойдём». А он ещё осерчал: «Я, — говорит, — так-эдак, и сам дальше пойду». И вот куда пошёл…

Оба помолчали. Потом Игорь сказал:

– Филатова говорила мне, что грозил ему Носов. Закипать грозил. И она того Носова, мол, боится.

– Насчёт этого, помнится, я ей сам, так-эдак, сказал, — кивнул задумчиво Симаков. — Мутный человек.

– И на Евгения Петровича злость имел?

– Он на весь свет злой.

– Кем он у вас работает?

– Мастером, так-эдак. Евгений Петрович ему два выговора дал, а потом вообще уволить собирался.

Симаков сидел сгорбившись, подперев ладонью подбородок, и, не отрываясь, пристально смотрел куда-то в одну точку.

Опять помолчали.

Потом Игорь задумчиво произнёс:

– Самоубийство случилось двенадцатого, в пятницу. Где был в тот день Носов, случайно, не знаете? — и тут же слабо усмехнулся: — Впрочем, как вы можете знать?

– Да уж, — согласился Симаков. — Знать неоткуда, так-эдак. А хорошо бы знать…

Когда они распрощались, начало смеркаться. Напоследок Игорь записал адрес Носова.

«Ну, все на сегодня, — сказал он себе, устало шагая по улице. — Теперь только бы поесть». В голове вдруг возникла тревожная мысль о Виталии. Что там происходит сейчас, в этом Пожарове? Что Виталий узнал там?.. Носов… Неужели он пошёл на убийство? Вместе с Булавкиным? Но зачем тогда анонимки?..

Дойдя до перекрёстка, Игорь огляделся.

Он уже начал неплохо ориентироваться в этом городе. Сейчас, например, ему надо повернуть направо. А вот если пройти дальше, то можно попасть на улицу Гоголя. Там живёт Носов…

Игорь, никуда не сворачивая, решительно двинулся дальше.

Через несколько минут он уже шёл по улице Гоголя, косясь на номера домов, которые, однако, не так-то просто было разглядеть в сгущавшихся сумерках.

Но вот впереди возникли очертания невысокого двухэтажного дома. Из подъезда выскочила какая-то мужская фигура. Насвистывая, человек стремительно и в то же время как-то беззаботно двинулся прямо навстречу Игорю.

Когда они поравнялись, Игорь удивлённо воскликнул:

– Слава! Это вы?..

Перед ним стоял бородатый Небогов, тоже удивлённый неожиданной встречей.

– А это вы? — в свою очередь, спросил он.

– Представьте себе, — засмеялся Игорь. — Но как вы сюда попали?

Небогов иронически поклонился.

– Я не спрашиваю, сэр, как сюда попали вы. Что же касается меня, то я имею честь жить вот в этом доме, — и он указал на подъезд, откуда только что вышел.

– В этом доме? — недоверчиво переспросил Игорь, еле скрывая охватившее его волнение. — А в какой квартире?

– С вашего разрешения, в седьмой, — с прежней иронией, хотя и несколько озадаченно, ответил Небогов.

– И вы там живёте… один?

– Нет, зачем же. Во-первых, у меня есть неплохая сестра. Очень симпатичная, рыжая учительница. Могу познакомить. Во-вторых, есть, к сожалению, сосед. Очень малосимпатичная личность.

– Сосед?..

– Именно. По фамилии Носов. По имени Василий Павлович. Чтоб мне его всю жизнь не видеть, как говорят в Одессе.

Игорь тем временем уже овладел собой и, взяв Не-богова под руку, весело сказал:

– Отлично. Я вас провожу, куда бы вы ни шли. Делать мне все равно нечего.

Он уже забыл об усталости и голоде и лихорадочно соображал, как ему теперь поступить.

Было ещё совсем рано. Небо на востоке только-только порозовело. На траве заблестели капли росы, и где-то высоко, в зеленой кипени листвы, застучал дятел. Но под разлапистыми старыми елями, за кустами, 3 дальней лесной чаще ещё таилась ночная тьма. А на самой просеке таяла в воздухе молочная дымка тумана.

Накренившаяся среди кустов машины, ночью казавшаяся таинственной и огромной, сейчас проступала, как с переводной картинки, всеми своими блестящими от росы чёрными колёсами, грязно-зелёными, распахнутыми настежь дверцами с застрявшими осколками стёкол, тупым, словно обрубленным, капотом. Маленький «газик» будто спрашивал: «Что со мной случилось? Как я тут очутился?»

Виталий переложил пистолет в другую руку и, опираясь о землю, осторожно вытянул затёкшую ногу, стараясь не разбудить спавшего рядом Углова.

Итак, ночь прошла. И никто не появился возле брошенной машины.

Со стороны шоссе вдруг разорвал лесную тишину автомобильный гудок, длинный, резкий. Потом второй, третий.

Виталий обрадованно вскочил, но тут же, морщась, опёрся о ствол дерева. Как же он отлежал себе все бока, ни выпрямиться, ни вздохнуть, и ноги как ватные.

– О черт! — с усилием произнёс он.

– На охоту надо ходить, — засмеялся проснувшийся Углов и кивнул в сторону шоссе. — Наши приехали. Пошли встречать.

Через полчаса вокруг сиротливо стоявшего «газика» уже кипела работа.

Эксперт, немолодая, полная женщина в милицейском кителе и сапогах, аккуратно сняла на специальную плёнку отпечатки пальцев с руля и приборной панели, соскоблила пятна крови с подушек сиденья и с помощью лупы стала осматривать внутренность машины.

Тем временем Виталий рисовал на листе бумаги схему места происшествия. Он старательно изобразил лес, просеку, шоссе, время от времени откидываясь назад и как бы со стороны любуясь своей работой. Затем принялся шагами измерять расстояния.

Неожиданно его позвала эксперт. Она обнаружила в машине окурок с характерным прикусом. Осторожно разглядывая его, Виталий подумал: «Передний левый зуб острый, как у волка». Он отдал окурок эксперту и вспомнил про свою находку.

– Такой же самый, — и задумчиво добавил: — Между прочим, это не Булавкина. Буду интересоваться группой слюны.

Проводник с огромной овчаркой на поводке кружил вокруг, ворча себе под нос:

– Стадо слонов столько не истопчет. Разве тут след возьмёшь? А, как думаешь? — обратился он к собаке.

Та подняла умные коричневые глаза и потёрлась мордой о его сапог, словно говоря: «Ничего, мы все-таки поработаем». Проводник усмехнулся и потрепал её по мощной шее.

К ним подошёл Виталий.

– А ну, дай-ка ей для информации, — он протянув, проводнику коробочку с окурками и пуговицей, найден ной в машине.

Но проводник сначала понюхал её сам и с укором сказал:

– В коробке табак был.

Он высыпал на ладонь окурки и пуговицу и протянул собаке. Та шумно, как пылесос, втянула воздух с его ладони и закружила вокруг, уткнув морду в траву.

– Ищи, Бог, ищи, — повелительно сказал проводник.

– На бога надейся, а сам не плошай, — засмеялся Виталий. — Надо же такую кличку дать. Не щадите чувств верующих.

– Сам себе выбрал, — усмехнулся проводник. — Вдруг откликаться стал. Ещё в школе. Как я в сердцах бога помяну, он со всех ног ко мне. Так и пошло. Уж начальство…

В это, время собака неожиданно рванула в сторону, и он, не удержавшись, повалился на Виталия.

– О черт! Смотри-ка, взяла!

Вдвоём они кинулись вслед за тянувшей их куда-то в кусты собакой.

Она бежала все дальше, уверенно, нигде не задерживаясь, ловко огибая деревья, продираясь сквозь редкие кусты, с шумом втягивая в себя воздух и временами нетерпеливо, сердито рыча.

По лесу бежали долго, выбиваясь из сил, задыхаясь, оцарапанные, исхлёстанные ветвями, не решаясь остановить собаку и хоть на миг перевести дыхание.

Лес между тем стал редеть, и вскоре показалась деревня.

Мирно вились дымки над избами. Во дворах орали, надсаживаясь, петухи. Застрекотал трактор, и словно в ответ ему остервенело затявкали деревенские псы. Где-то, как потерянная, мычала корова. Деревня просыпалась.

Виталий и проводник, мокрые от пота, тяжело дыша и поминутно спотыкаясь, бежали по лугу. Вернее, им только казалось, что они бегут, и собака, видимо поняв, что большего от них уже не добиться, ослабила натянутый, как струна, поводок. Она тоже устала, мохнатые, с чёрными подпалинами бока её тяжело вздымались, но морда по-прежнему не отрывалась от земли. Лишь изредка она вдруг оборачивалась и тихо нетерпеливо повизгивала, словно говоря хозяину: «Ну, что же ты отстаёшь? Бежим, бежим».

Но около первых же изб уверенность покинула её. Она начала метаться из стороны в сторону, ища потерянный след. Проводник вернулся с ней назад. Собака уткнулась мордой в траву, кинулась вперёд, но через минуту снова начала, повизгивая, крутиться на месте. Так повторилось несколько раз. Наконец она устало улеглась на траве и виновато подняла умную морду.

– Все, — вздохнул проводник, вытирая рукавом потный лоб.

– Значит, человек тот пришёл в деревню, — сказал Виталий.

Он тяжело опустился на землю возле какой-то избы, упёршись спиной в низкий палисадник. Рядом уселся проводник. Собака растянулась у их ног, положив морду на вытянутые лапы, и закрыла глаза, только уши её чутко вздрагивали.

– Попробуем рассуждать, — доставая трубку, сказал Виталий. — Человек этот — скорей всего, конечно, Булавкин — после драки, весь в крови, пришёл в деревню. Ночью. Зачем он пришёл?

– Может, ранен был?

– Возможно. Хотя и не сильно. Иначе не прошёл бы столько по лесу, да ещё в темноте. А вообще-то, он не сюда ехал, конечно. Тут слишком близко, чтобы скрыться, если он собирался скрыться. И машину для этого угонять не стоило. Зачем же он пришёл?

Виталий минуту задумчиво пыхтел трубкой. Потом решительно произнёс:

– Ясно одно. У него тут есть знакомые. Он, видимо, решил у них заночевать, переодеться и утром двинуться дальше.

– Пожалуй, что так, — согласился проводник.

– Отправляйтесь теперь назад, — сказал ему Виталий. — К нашим. И возвращайтесь в город. Машину забирайте. Держать около неё засаду бесполезно. Никто уже не придёт. А Углов пусть меня тут разыщет. Ну, скажем, в чайной. Заодно перекусим.

На том и порешили.

Виталий с усилием поднялся, кое-как отряхнулся, заправил перепачканную рубаху и двинулся через деревню к шоссе.

«Представляю себе мой видик», — подумал он, перехватив удивлённые взгляды двух женщин, возившихся с вёдрами у колодца.

Около чайной, как и накануне, стояли машины и подводы, лошади, мотая головами, жевали сено.

В самой чайной народу было много. За столиками ели, курили, громко переговаривались, кто-то смеялся, кто-то спорил.

Виталий протиснулся к стойке, сунув руку в карман, где лежал пистолет.

Молодая женщина в аккуратно повязанной цветной косынке и белом фартуке, только что весело шутившая с кем-то, хмуро сказала ему:

– Спиртное у нас после двенадцати. Ступай пока.

Виталий усмехнулся. «Вид мой продолжает действовать на местное население», — подумал он и попросил бутылку молока и сардельку.

– Спиртное не употребляю, — строго добавил он.

– Оно и видно.

– Плохо смотришь, хозяйка.

Женщина уже внимательней посмотрела на него, и, видимо, в душе у неё шевельнулось какое-то сомнение.

Все столики были заняты, и Виталий пристроился на краю длинной стойки.

– А чего же ты такой чумазый? — спросила женщина и, сама уже не очень веря тому, что говорит, добавила: — Под забором небось ночевал?

Виталий с набитым ртом помотал головой, потом коротко пояснил:

– В лесу.

Последние из посетителей отошли тем временем от стойки, и женщина с любопытством повернулась к Виталию.

– Чего же так, в лесу-то? — спросила она, опускаясь на табуретку по другую сторону стойки.

– Служба, — ответил Виталий. — Человека одного ищем.

Женщина соболезнующе покачала головой.

– Надо же… А что за человек-то?

– В среду ночью к вам в деревню пришёл. Ночевал у кого-то.

– Чужой, что ли?

– Ага…

– Не было у нас тут чужих. А то бы знала. Это вы вчера на машине приехали, мальчишек наших возили?

– Мы…

Виталий ел жадно и в ответ только кивал головой. Потом вдруг вспомнил, как мама обычно говорила ему за ужином: «Не набивай так рот, это неприлично», — и усмехнулся.

– Что смеётесь? — спросила женщина. — Не верите? Мой-то — здесь бригадир. В четверг на рассвете. Как раз все дома обходил насчёт коров. Не было у нас чужих в деревне, уж я вам верно говорю.

Виталий, нахмурясь, допил своё молоко.

А потом в чайной появился Углов. Пробираясь между столиками, он еле успевал пожимать тянувшиеся к нему руки.

– Моё почтение, Иван Кириллович… Привет, Ваня… Садись, подвинемся… Ваня, сюда давай!.. — неслось отовсюду.

Углов, видно, был личностью популярной и уважаемой.

– Здравствуйте, Иван Кириллович, — просияла женщина, когда Углов добрался до стойки. — Уж чем вас угостить, не знаю?

– Ставь, Дуняша, беленькую, — весело ответил Углов.

– Знаю я вашу беленькую, — засмеялась та, доставая бутылку с молоком. — В товарище вашем только обозналась.

Полчаса спустя Виталий и Углов сидели на скамейке около чьей-то избы и обсуждали создавшееся положение.

– Дворы тут наперечёт все знаю, — говорил, покуривая, Углов. — Два-три непутёвых мужика есть, конечно. Через «Труд» все пропивают. Знаем их.

– А связи у кого с городом? — спросил Виталий. — С кем может Булавкин тут дружить?

– Связи?.. — задумчиво повторил Углов. — Связи, конечно, есть. Вот, к примеру, у Буракова дочка в городе работает. Приезжает с мужем. У Анашина брат тоже.

– Где этот брат работает?

– Брат-то? На электродном.

Виталий насторожённо взглянул на Углова. А тот, вздохнув, добавил:

– Непутёвые, между прочим, братцы. На выпивку слабы. И сразу драться лезут. Каждое воскресенье тут с ними хлопоты.

– Сегодня как раз воскресенье.

– Пока вот тихо.

– А знаешь что? — предложил Виталий. — Давай-ка заглянем к ним, а? Все-таки и Булавкин с электродного.

– Можно, — согласился Углов и, критически оглядев Виталия, добавил: — Только сперва надо тебе того… — он сделал неопределённый жест руками, словно лепя чего-то в воздухе. — Пошли к бригадиру. Свояк он мне.

В доме бригадира их встретили шумно и радостно. Ребятишки с воплем повисли на Углове. Сам хозяин, огромный и усатый, с утра одетый по-воскресному, в белой рубашке с галстуком, читал у окна газеты за всю неделю сразу. Очки косо и неудобно сидели на его широком носу. Он долго тряс руку Виталию.

– Рад. Душевно рад, — гудел он довольным басом. — Гостями будете…

Когда Углов объяснил, зачем они пришли, вокруг Виталия началась суматоха.

В конце концов отмытый и выбритый, в чистой рубашке, отутюженных брюках и до блеска начищенных ботинках, раскрасневшийся от смущения, он вышел на улицу вслед за Угловым.

Подбежавший к ним уже знакомый Витька, захлёбываясь, сообщил, что приезжали две машины с собакой. И «газик» на буксире приволокли. Мотор у него целый, но дяденька говорил, что сел аккумулятор. А потом все в город уехали, а одна машина стоит у чайной.

Пришлось сначала идти туда.

Солнце уже перевалило за полдень, когда Виталий и Углов подошли наконец к дому Анашина.

Хозяина на месте не оказалось.

– В город уехал, — сказала его жена, высокая, бледная женщина с суровым лицом. — Дома-то у него занятиев нет.

– Что ж брат-то не приехал? — спросил Углов.

– Да уж третье воскресенье в городе гуляют, — сердито ответила женщина, вытирая об фартук мокрые руки.

– Дозвольте зайти, поговорить, — сказал Углов.

– Милости просим. На стол только подать нечего. С моим обормотом только бы с голоду не подохнуть.

– Знаем, Пелагея Федоровна, знаем, — вздохнул Углов, проходя в избу.

На выскобленном полу лежали грубые пёстрые дорожки. Давно не белённая печь с ржавыми затеками и плохо пригнанной вьюшкой выходила сразу в обе комнаты, разделённые дощатой перегородкой. На стене в большой, потрескавшейся раме с осколком стекла в углу рядами были засунуты фотографии. Разные люди, то группами, то в одиночку, смотрели оттуда. Многие из фотографий были старыми, пожелтевшими, с отломанными углами. Около окна стоял накрытый клеёнкой стол.

Проходя через большие полутёмные сени, Виталий заметил сваленные в углу удочки, старые верши, садки и прислонённые к стене весла. А в комнате у печи висел чёрный дождевик и стояли высокие рыбацкие сапоги.

На подоконнике была навалена всякая рыболовная снасть: различные крючки, грузила, перепутанные клубки лески, блесна.

Хозяйка обмахнула фартуком два стула возле стола и сказала:

– Сидайте, пожалуйста.

– Хозяин-то у вас рыбачит? — спросил Виталий.

– Когда трезвый, — хмуро ответила женщина. — Да больше Егорка этим занимается. Братан его.

– Один?

– Привозит с собой. Кого пить, кого рыбачить.

– Кого же рыбачить?

– Хороший человек приезжал. Видный такой. Уж Егорка вокруг него вьюном ходил. Начальник его, что ли. Не разобрала я. Ну да перестал чтой-то. Уже с месяц, как не был. Небось понял, что братцы — труха, а не люди, — и, вздохнув, добавила: — Егорка-то судимый у нас.

– А кто же приезжал, звать-то как? — осторожно спросил Виталий.

– Звать-то? Уже не помню.

– Вспомните, Пелагея Федоровна, — попросил Углов.

Женщина задумалась, перебирая складки фартука на коленях.

Виталий, охваченный непонятным беспокойством, встал, прошёлся по комнате, потом снова опустился на стул.

– Кажись, Евгений Иванович звали, или Евгений Петрович… — неуверенно произнесла, наконец, хозяйка, не отрывая глаз от своего фартука.

Виталий бросил тревожный взгляд на Углова.

– Та-ак, — чуть хрипло протянул он и откашлялся, — Евгений Петрович. Значит… рыбачить, говорите, приезжал?..

– Рыбачить, — не поднимая головы, кивнула женщина и, подумав, добавила: — Молчаливый такой был, усталый, все хмурился…

Виталий, не выдержав, снова стал расхаживать по комнате, стиснув зубами пустую трубку.

– Ну, а пить кто с ним приезжал? — спросил Углов, беспокойно следя за Виталием.

– Пить-то? — переспросила женщина и тяжело вздохнула. — Да Васька его, кто же ещё, — и, заметив, что Виталий остановился перед рамой с фотографиями, кивнула на неё. — Вон они с Егоркой рожи-то свои выставили.

– Где? — обернулся к ней Виталий.

Женщина тяжело поднялась со стула. Подойдя к фотографиям, она вытащила одну из них и протянула Виталию.

– Вот они. А назаду Егорка потом уже пьяный приписал.

И потому ли, что она протянула её Виталию перевёрнутой, или он, беря, сам её перевернул, но прежде всего ему бросилась в глаза корявая надпись на обороте: «Два друга — метель и вьюга».

А с фотографии на него глянули два лица. Одно незнакомое, худое, с тонкими, сжатыми губами, нос с горбинкой, тёмная чёлка падает на глаза, и те смотрят дерзко, с прищуром. А другое лицо странно-знакомое, мясистое и угрюмое.

В это время Углов спросил:

– А что, Пелагея Федоровна, в прошлую среду, ночью, не забредал к вам никто чужой?

– В среду-то? — женщина беспокойно повела плечами. — Не-ет. Чужих у нас не было в среду.

– А может, вы спали, да не слышали? Антон впустил.

– Это он сроду не услышит. Завсегда пьяный спит. И Егорка такой же. А я… господи! Забыла уж, когда и спала спокойно.

Пока они говорили, Виталий неотрывно смотрел на фотографию. Потом спросил:

– А как этого Васьки фамилия, не знаете?

– Васьки-то? — женщина повернулась в его сторону. — Как не знать. Носов его фамилия.

– Носов?! — ошеломлённо повторил Виталий и снова перевёл взгляд на фотографию.

«Два друга — метель и вьюга»…

Все оборачивалось непонятно и странно.