"Стена" - читать интересную книгу автора (Робертс Адам)

Глава 7

Потихоньку все стало изменяться, однако эти изменения вначале были незаметны, подспудны, а уж для Тигхи тем более. Он все воспринимал через туманную призму увлечения Уиттершей, которая занимала все больше и больше места в его мыслях. И все же трудно отрицать, что некоторые перемены начались уже в его восьмой день рождения с потерей козы. Несколько недель па почти не показывался дома, а ма пребывала в еще более непредсказуемом настроении, чем раньше. Па работал все светлое время суток, стараясь расквитаться хотя бы с частью долгов, возникших после гибели козы. Он сказал Тигхи, что не может теперь тратить время на всю работу по дому, без которой нельзя обойтись, и замолчал.

– Я мог бы заняться этим, – предложил Тигхи, подвигнутый на это печальным выражением лица па. – Я мог бы делать работу по дому.

Па с трудом удержался от улыбки.

– Ты мой сын, – с гордостью произнес он. – Ты из семьи принца и однажды станешь отличным принцем.

Он целый час терпеливо объяснял и показывал Тигхи основные виды ремонта, который требовалось производить снаружи после утреннего шторма, как лучше залатать рассветную дверь и прочее.

Все казалось достаточно простым и ясным, однако, оставшись один на один с последствиями стихии, Тигхи обнаружил, что в действительности дело не такое уж простое. Прежде всего потому, что он никак не мог сосредоточиться. Па ушел, а ма лежала на полу в главном пространстве и громко всхлипывала. Это очень мешало. Раньше Тигхи просто-напросто вышел бы из дому и бродил по выступам и утесам; однако па оставил на него дом, и нужно обмазать еще одним слоем глины внешнюю сторону рассветной двери. Это нужно сделать утром, чтобы замазка высохла на полуденном солнце. Так что Тигхи стиснул зубы и начал размазывать раствор по поверхности рассветной двери. Работа у него спорилась не слишком хорошо. Но о какой работе можно говорить, если в уши лезут причитания ма!

Тигхи прислушался к ее охам и ахам. Как поступить в такой ситуации, ему совершенно невдомек. Затем рыдания перешли в сплошной вой, уллааа, который становился все тоньше и тоньше и вонзался в его голову подобно иголке. Он сделал еще несколько мазков шпателем, однако шум так действовал на нервы, что Тигхи отложил инструмент и, осторожно ступая, направился к главному пространству. Просунув голову в дверь, он негромко позвал:

– Ма.

На полу валялась какая-то бесформенная груда плоти, сотрясаясь от рыданий. Ма опять сменила вой на плач.

Тигхи стоял в дверном проеме, не зная, что делать. Затем на цыпочках подошел к матери и опустился рядом на колени:

– Ма, что случилось? В чем дело?

Рыдания прекратились, и сердце Тигхи тревожно екнуло: на него мог обрушиться сгусток беспредельного насилия. Ма зашевелилась и села. Тигхи, не в силах противостоять рефлексу, попятился. Однако его ма выглядела такой безутешной и жалкой; лицо от плача потеряло свои черты и превратилось в расплывчатое пятно; глаза покраснели и с отчаянием смотрели на сына. Тигхи остановился.

– О, мой малыш, – простонала она и неловко обняла его за шею. – Ты единственный мужчина в моей жизни. Ты моя жизнь. Ты и есть то, ради чего мы все делаем, боремся изо всех сил, хотя так легко сдаться, прекратить все, отступиться от всего.

И ма стала рыдать и плакать у него на плече, а Тигхи не знал, что делать. Он просто держал ее, поглаживая по спине, и издавал нечленораздельные успокаивающие звуки. По мере того как текли секунды, где-то глубоко внутри у Тигхи возникло и начало расти почти теплое чувство. Наверное, потому, что он и его ма могли наслаждаться этой близостью, она могла положиться на него. Или просто ужас превратил его ма в бесформенную груду плоти, от которой исходило частое, жаркое дыхание, обжигавшее шею. То была какая-то властная сила, однако в то же время Тигхи понимал ее неуместность. Через несколько мгновений ма мягко отстранилась от сына и вытерла лицо о рукав своей рубашки.

Тигхи сидел, смущенно пряча глаза. Ощущение близости испарилось, и осталась лишь неловкость.

Он вернулся к рассветной двери и снова приступил к работе. И опять никак не удавалось сосредоточиться. Бессвязные обрывки мыслей атаковали его мозг. Сделав несколько неровных мазков шпателем, Тигхи с раздражением отшвырнул инструмент и побрел прочь. Небо цвета меди походило на кусок старого исцарапанного пластика, только вместо царапин длинные, узкие облака, двигавшиеся вертикально. Снизу вверх дул свежий бриз – последнее напоминание об утреннем шторме – и приятно ласкал волосы.

Тигхи миновал несколько уступов, затем спустился по общественной лестнице на выступ главной улицы. Там в поисках работы рыскали несколько человек, которых его дед называл бездельниками. Сильно отощавшие мужчины и женщины в обтрепанной одежде. Их появление было признаком начавшихся перемен. Даже Тигхи это понимал. Обычно можно увидеть трех-четырех человек подобного вида, которые сидели на корточках, привалившись спинами к стене. Они надеялись получить хоть какую-то разовую работу, чтобы купить немного еды. Однако теперь здесь собралось больше дюжины людей. Лица некоторых были знакомы Тигхи. Других он совсем не знал. Он поднялся к мастерской Акате.

– Все торговцы только и говорят о переменах, – сказал ему часовщик, не вынимая линзу из глаза. – Плохие времена на подходе. Тот, кто умеет распознать их, чувствует загодя, как движение воздуха перед утренней бурей.

– Я видел больше дюжины людей, которые шатались по рыночному выступу в поисках работы. Больше дюжины – только подумать об этом! Там было и несколько новых лиц.

– Они прошли по этому выступу вчера вечером, – сказал Акате, – и обращались насчет работы напрямую к торговцам. Однако эти дела так не делаются. Они просто не понимают, как действует система.

С глубокомысленным видом он покачал головой:

– Кто они?

Акате пожал плечами:

– По-моему из Плавильни. Сначала они поднялись по стене до Сердцевидного Уступа, а оттуда уже к нам.

– А почему к нам?

– Кто знает. Могу только предположить, что с работой дело туго и в Плавильне, и на Сердцевидном Уступе. Поэтому они явились сюда. Ведь именно здесь живет дож. А также священник и принц.

Он усмехнулся и отвесил иронический поклон в сторону Тигхи.

– Но главная причина в том, что здесь резиденция дожа. А у нас все равно нет никакой работы. Мы в основном занимаемся скотоводством, а скот слишком ценная штука, чтобы доверять уход за ним каким-то скитальцам. Ну а остальные наши жители работают на торговцев козами. Нет, у нас они не получат никакой работы.

– И что же они будут делать?

– Шататься по уступам, пока вконец не отощают, – ответил Акате. – А вообще-то откуда мне знать? Пусть хоть в небо прыгают, мне-то какое дело.

Он поковырялся немного в каком-то механизме, а затем снял линзу с глаза. При этом раздался слабый хлопок.

– Сдается мне, что когда им станет ясно, что работы здесь нет, они попытаются любым способом раздобыть деньги, чтобы оплатить подъем по платной лестнице в Мясники. Как-никак самая большая деревня в этой части стены, там они скорее подыщут себе какое-нибудь занятие.

– Но если они не смогут найти работу, как им удастся покупать себе еду, не говоря уже о плате за частную лестницу.

Акате опять пожал плечами:

– Мне думается, что если им действительно будет грозить смерть, дож позволит им бесплатно подняться по своей лестнице, хотя бы ради того, чтоб трупы не разлагались на рыночном выступе. Или возможно, даст им околеть, чтобы мы могли их сжечь и удобрить наши огороды.

При этих словах он осклабился, а Тигхи содрогнулся. От таких шуток ему стало не по себе.

Тигхи спустился вниз на выступ и немного понаблюдал за пришельцами. Явилась обваловщица и наняла одного из безработных. Наверное, ей нужно освежевать несколько туш и вытопить сало – работа тяжелая и неприятная, однако достаточно простая, чтобы с ней мог справиться любой скиталец. И все же обваловщица (низкорослая женщина с сутулыми плечами по имени Дал), конечно, наняла одного из известных деревенских бродяг. Удивляться тут нечему: она предпочла дать возможность заработать человеку, которого знала. При ее приближении пришельцы подняли головы, и на их лицах появились вымученные улыбки. Попытались распрямить плечи. Однако женщина прошествовала мимо, и их лица опять приобрели прежнее выражение безысходности.

Вскоре Тигхи стало скучно, и он спустился вниз, к дому старого Уиттера, но рассветная дверь оказалась заперта. Он позвал Уиттершу, однако ему никто не ответил. Тогда Тигхи вскарабкался по лестнице в обратном направлении и направился к мастерской Акате.

– Опять ты? Вряд ли ты явился купить что-нибудь, так ведь? Ты, никчемный прожигатель жизни, сынок принца. Ошиваешься здесь от безделья. – Акате ухмыльнулся. – Если ваша милость не соизволит обидеться, то я скажу, что ты еще хуже, чем эти бродяги.

– На душе кошки скребут, – произнес Тигхи, – когда смотришь на этих пришельцев. Каково-то им придется вечером: ни крова над головой, ни крошки хлеба.

– Я бы на твоем месте не слишком беспокоился о них, – посоветовал Акате. – Лучше бы подумал о своих земляках. У нас в деревне тоже есть люди, которые сегодня вечером лягут спать с пустым желудком. Вот о чем я бы беспокоился. Это же твое собственное княжество, и ты в первую очередь должен заботиться о нем. Потому что через пару-тройку недель нищета может ударить и по мне. – Часовщик вздохнул и выбрался из своей кабинки, чтобы размять ноги. – Когда приходится потуже затягивать пояс, люди перестают покупать и ремонтировать часы. Мой па здорово напуган.

– У вас все будет нормально, – неубедительно произнес Тигхи.

– Как будто ты хоть что-нибудь понимаешь в нашем деле. Это у тебя все будет нормально. Людям всегда нужны козье молоко и мясо.

– Но у нас пропала уже одна коза, – сказал Тигхи, не желая уступать в игре, где каждый старался произвести наиболее жалобное впечатление. – Не забывай об этом.

– Нет, – сказал Акате, закусив нижнюю губу. – Думаю, это правда. Я слышал, твой па работает у старой Мае на верхнем уступе, ремонтирует ей дом. Может быть, он и принц, но ему приходится работать, как и всем прочим. Вот он и вкалывает.

Никто не знал, почему это место называлось верхним уступом. Не самый высокий уступ в деревне, однако его целиком занимала старая Мае, так что, возможно, это название отражало ее статус в деревне.

– Вы должны ей шерсть животного, которое потеряли, и несколько свечей. Так я слышал. И потому он теперь в одиночку копает Мае новую комнату. Должно быть, ему приходится несладко. Это случайная работенка, и сомневаюсь, чтобы ее засчитали за весь долг.

Услышать, что его отец занимается такой грязной, унизительной работой, было для Тигхи не просто полной неожиданностью, а настоящим шоком. Сначала он хотел выпытать как можно больше подробностей, однако более трезвая часть рассудка подсказала, что лучше всего отрицать наличие каких-либо серьезных трудностей у его па.

Тигхи решил сменить тему.

– Что же произошло в деревне? – с удивлением поинтересовался он. – Почему люди оказались без работы? Ведь всего несколько недель назад все было замечательно.

Акате не стал отвечать с ходу. Он сначала посмотрел в небо, где с широко распростертыми крыльями парили птицы на остатках тепла восходящих воздушных потоков. Поднимаясь вверх, птицы превращались в черные точки, будто частицы ночного неба, оторванные от него и разбросанные солнечным светом нового дня. Наконец часовщик произнес:

– Кто знает, как эта штука действует? Деревня похожа на большой часовой механизм. Его слаженная работа зависит от взаимодействия сотни деталей, из которых он состоит. Кто знает, почему механизм выходит из строя? Вроде бы все идет так же, как и в прошлом году, только вот людей, которые клянчат работу на рыночном выступе, стало больше, и меньше стало тех, кто покупает товары в лавках. Внезапно оказывается, что все голодны и никто не может позволить себе ничего купить.

Он сплюнул от возмущения.

– Мой па говорит, что мир катится вниз. Может быть, это только начало. Может, худшее еще впереди.

Тигхи почувствовал, как его желудок сжался, словно обоняние учуяло запах гари, резкий, сильный и противный. Однако он понимал, что это иллюзия, наваждение. Поблизости ничего не горело. Эту штуку с Тигхи сыграло его живое, разгоряченное воображение. Все катится по наклонной плоскости. Приближается катастрофа.

– Вот ведь какое дело, – сказал Акате, – я работаю с часами. Они делят день на десять часов. Но иногда ко мне попадают старые часы, у которых на циферблате двенадцать частей. Знаешь почему?

– Нет, – ответил Тигхи.

– Мир изменяется, вот почему. Я думаю, что когда-то день был достаточно велик, чтобы его можно было разделить на двенадцать часов. Это был золотой век. Так мне кажется. В старое доброе время дни были длиннее. Да и год тоже делился на двенадцать частей, а не на десять, как сейчас.

Он опять сплюнул и попрыгал, разминая ноги.

– У них всего было по двенадцать, – задумчиво произнес Тигхи, вспомнив, чему его учили. – Двенадцать месяцев, двенадцать пальцев на руках и двенадцать на ногах. Двенадцать племен, двенадцать степеней разделения.

– Ну и что?

– У нас двадцать месяцев. Это же все-таки больше.

– Они пришли из иного мира, – сказал Акате. – Они были другими людьми.

– Может, они и в самом деле явились из другого мира и нашли стену, – согласился Тигхи. – Однако мы берем свое начало от них.

Акате этот разговор уже порядком надоел.

– Ладно, – вздохнул он, – пора и за работу. Сколько языком ни полощи, в желудке полнее не будет.

Тигхи попрощался и ушел. Его не покидало состояние какой-то странной эйфории. Мир рушился, приходил в негодность, подобно старому часовому механизму. Думая об этом, Тигхи неспешно шел по торговому уступу и вдруг, сам не зная почему, бросился бежать. Быстро спустившись по сплошной лестнице, Тигхи рванул по выступу главной улицы. Его сердце распирало от радости, вызванной отчаянием. Он мчался изо всех сил, широко размахивая руками, мимо прохожих, провожавших его изумленными взглядами. Тигхи бежал так, словно хотел загореться от трения о воздух. Но вдруг оказался в конце выступа и, сделав еще пару широких шагов, резко остановился. Больше бежать некуда.

Вернувшись домой, Тигхи, к немалому своему удивлению, обнаружил деда, который навестил их во второй раз, что было неслыханно. Он сидел в кресле в главном пространстве, рядом с дедом стояла ма. Тигхи ворвался в дом радостный и веселый, слегка вспотевший от бега, лицо его светилось улыбкой. Однако одного взгляда на ма и деда оказалось достаточно, чтобы улыбка сразу же погасла.

– Привет, дед, – сказал он, – привет, ма.

– Мой мальчик, – произнес дед звонким, торжественным голосом.

Тигхи вспомнил слезу, которая собралась на нижней реснице, капелька прозрачной влаги, вспомнил, как она дрожала на самом краю, как сорвалась и покатилась вниз по сморщенной щеке.

– Дед, – тихо выдавил из себя Тигхи.

– Послушай своего деда, – сказала ма неприятным скрипучим голосом.

– То, что я собирался сказать, не займет много времени, – пообещал дед, вставая с кресла. – Я видел тебя на церемонии, мальчик.

– Да, дед.

– Я опять видел тебя с этой девчонкой. Девчонкой старого Уиттера. Он опасный человек и еретик. Я не хочу, чтобы ты связывался с ним или его дочкой. Это будет лишь на руку моим врагам.

– Тебе понятно? – спросила ма. Ее голос стал еще более неприятным в своей скрипучести. Выражение лица не предвещало ничего хорошего.

Тигхи весь сжался.

– Да, – ответил он. – Д-д-да, я понял.

В наступившей тишине Тигхи услышал, как бьется его сердце. Выдержав непродолжительную паузу, дед заговорил снова:

– Ты – сын принца этого княжества. У тебя свое место в порядке вещей, а эта девушка ниже тебя.

Дед опять сделал паузу и так пристально посмотрел на Тигхи, что тому показалось, будто взгляд пронзает его насквозь. Затем священник произнес:

– Ну что ж, этого вполне достаточно.

Неуклюже ступая, он направился к двери. Его старые колени издавали скрип.

– Да, этого достаточно.

– Проводи своего деда, – прошипела ма, и Тигхи, дернувшись так, словно ему отвесили пощечину, бросился вслед за старым священником.

Открыв перед ним рассветную дверь, мальчик подождал, пока дед переступит порог и отойдет на несколько шагов, и лишь затем закрыл дверь. Стоя в прихожей, Тигхи никак не решался вернуться в главное пространство. Он знал, что там его ждала ма. Ему отчаянно захотелось выскочить за дверь и бежать, куда глаза глядят; однако бежать было некуда. Ну что ж, подумал Тигхи, раз другого выхода нет, лучше покончить с этим как можно скорее. Он повернулся и понуро поплелся в главное пространство.

– Итак, – начала ма, – ты понял, что произошло?

Она явно чего-то недоговаривала. Тигхи захотелось узнать, что именно.

– Нет, – мрачно ответил он.

– Ты ведь знаешь, не так ли, что мы задолжали твоему деду? Знаешь, что потеря козы поставила нас в очень трудное положение. И теперь он ходит к нам, чтобы унизить меня. Он знает, что мне приходится соглашаться с ним, потому что мы задолжали ему.

Она умолкла, словно ожидала, что Тигхи скажет что-нибудь, но он не знал, что сказать, и опустил глаза.

Ма шагнула к нему. Ее гнев теперь стал очень реальным, очень жгучим; он обладал ее чертами.

– Ты путаешься с этой девчонкой и даешь ему лишнюю возможность унижать меня. Ты это понимаешь? Ты…

У нее перехватило дыхание. Она размахнулась правой рукой. Тигхи отшатнулся в сторону, уклоняясь от удара. Он не хотел этого делать, он знал, что лучше принять этот первый удар и просто рухнуть вниз, на пол, однако ничего не мог с собой поделать. Что-то просвистело мимо носа Тигхи, и на мгновение лицо ма словно окаменело в приступе безграничного, слепого бешенства.

В следующий момент, повинуясь силе инерции, ее тело слегка повернулось вокруг своей оси, и ма что-то забормотала, стараясь удержать равновесие. Тигхи увидел в ее руке камень, плоскую большую гальку вроде тех, что валялись на уступе. Его разум функционировал с удивительной четкостью и сразу же поставил вопрос относительно времени появления камня: то ли мать сходила за ним, пока дед ожидал его, то ли подыскала эту гальку еще раньше и припрятала для следующего раза, когда ею опять овладеет исступленная злоба. Тем временем ма, сделав шаг вперед и обретя равновесие, уже отвела руку назад для сокрушительного удара. Все мысли в голове Тигхи моментально остановились, замерли, оледенели. На этот раз движение ма сопровождалось скрипучим, берущим за живое криком, выползавшим из широко разинутого рта. У Тигхи достало мужества не сходить с места, пока его висок не ощутил вместе с дуновением воздуха прикосновение чего-то твердого, принесшего с собой острую, невыносимую боль. Удар был такой силы, что Тигхи свалился как подкошенный.

Пол. Тигхи лежал недвижим, как кукла, лишь смутно, сквозь какую-то пелену видя ма. Ее грудь бурно вздымалась. Она никак не могла отдышаться. Сейчас по всем законам должно последовать дальнейшее избиение, однако ма почему-то не спешила дать волю своему гневу и рукам. Она просто стояла и смотрела. Потом повернулась и ушла.

Тигхи лежал на полу, тихий и спокойный, с открытыми глазами. Его взгляд был устремлен в то место, где стена встречалась с потолком. Сначала он ничего не ощущал, потом появилась боль. Она приближалась подобно рокоту далекого грома, становясь сильнее с каждой секундой. Наконец она настигла мальчика и стала сверлить в том месте, куда пришелся удар камня. Он приложил к виску руку: мокро.

На сей раз встать на ноги оказалось труднее обычного. Ноги совсем не слушались. Встав на четвереньки, Тигхи завалился на бок. Отдышавшись, опять встал на четвереньки, а затем медленно и осторожно начал подниматься на ноги. Перед глазами все плыло. Его бросало то вправо, то влево. Тигхи походил на новорожденного козленка, который учится ходить и пробует свои ноги. Все же ему удалось добраться до своего закутка и лечь, точнее, рухнуть на постель.

Однако не успел Тигхи лечь, как в его голове опять начала пульсировать боль. Пытаясь избавиться от нее, он перевернулся на спину и, помогая себе локтями, сел, привалившись спиной к перегородке. Хотелось пить, но из главного пространства доносились звуки шагов ма – видно, ей не сиделось на месте. Она, судя по всему, еще взвинчена, и лучше пока не попадаться ей на глаза.

Что-то защекотало висок и скулу. Тигхи осторожно потрогал это место – пальцы сразу же стали мокрыми, и с них закапало. Мальчик чувствовал какую-то отстраненность от всего происшедшего, от раны, от жары и от крови, струившейся из виска. Вот только от боли, пульсирующей, бьющей толчками, отстраниться было нельзя. Она присутствовала постоянно.

Хотя состояние, в котором находился Тигхи, нельзя назвать сном, его сознание лишилось привычной ясности, и все сжалось, потеряло четкость очертаний и отдалилось. Единственной реальной вещью оставалась боль. Стемнело. Он видел перед собой лишь часть постели. Тигхи попытался поднять руку, но нервы отказались передавать команду. Его тело съехало вниз, и мальчик оказался бессилен предотвратить свое падение. Ударившись головой о матрац, он почувствовал резкую боль.

Некоторое время Тигхи лежал так, окутанный непроницаемой тьмой, и в голове у него помимо боли присутствовало какое-то странное ощущение падения. Потом кто-то помогал ему сесть и что-то при этом говорил. Эти слова, словно стрелы, пытались пронзить скорлупу боли. Па что-то прикладывал к голове сына. Тигхи никак не мог узнать знакомые черты. Все плыло перед глазами. Глубокие складки от носа к уголкам рта. Слегка выступающий вперед подбородок. Щетина, сотнями мельчайших черных точек покрывшая щеки, успевшая отрасти после утреннего бритья.

Па перевязал его голову какой-то тряпкой, дал воды и несколько стебельков ивовой травы. Пожевав их, Тигхи почувствовал, как боль немного утихла, но не исчезла совсем, отступила на задний план. Благодаря этому он смог лечь и уснуть.

Тигхи проснулся с непривычной сухостью во рту и ощущением слабости во всем теле. Все же ему удалось самостоятельно, хоть и пошатываясь, добраться до семейной раковины и ополоснуть голову. Полегчало.

Бесшумно возникший за спиной отец положил ему на плечо свою мозолистую исцарапанную руку.

– Тебе уже лучше? – спросил он тихим голосом.

– Лучше, – прошептал Тигхи.

Внимательным, испытующим взглядом, словно врач, па окинул сына с головы до ног, посмотрел ему в глаза и улыбнулся. Во всяком случае, растянул губы таким образом, что это походило на улыбку.

– Твоя голова скоро заживет.

Он не спросил, как сын поранил свою голову. В этом не было необходимости. В течение одного неуловимого мгновения Тигхи ощутил прочность уз, которые связывают па и его отпрыска, родство крови, которое невозможно выразить словами. Он сказал:

– Пойду-ка я подышу свежим воздухом.

– Неплохая идея, – одобрил па.

И Тигхи, пошатываясь, побрел в прихожую, распахнул рассветную дверь и, перешагнув порог, уселся на траву. День близился к концу. Тигхи слишком долго провалялся в своем алькове. Солнечные лучи падали теперь совсем отвесно, пробиваясь через высокие облака, отчего казалось, будто свет в буквальном смысле льется с неба, чей розовато-лиловый цвет постепенно переходил в коричневый. Птицы взвивались вверх и камнем падали вниз. Казалось, они вот-вот разобьются о выступ или утес, но один взмах крыльями – и птицы вновь оказывались в свободном пространстве. Они выискивали места, подходящие для ночевок, подальше от опасного соседства с человеком. Сквозь полуприкрытые веки Тигхи следил за их воздушными пируэтами.

В воздухе раздалось шуршание, и на траву в нескольких ярдах от Тигхи сел голубь. Мальчик протянул к нему руку, но голубь подскочил, взмахнул своими сильными, большими крыльями и исчез.