"Четвертый ледниковый период (пер. А. Стругацкого)" - читать интересную книгу автора (Абэ Кобо)7 В четыре мы отправились на поиски этого мужчины. Ну, разумеется, мы не сразу решили, что нам нужен именно мужчина. Дважды бросали бумажку, на которой с одной стороны было написано «мужчина», а с другой – «женщина», и оба раза выпало «мужчина». Так получилось, что мы стали искать мужчину. – Сколько, оказывается, мужчин на свете!.. Кого же выбрать? – Мы как лисы в стаде овец. – Глаза разбегаются. До чего жаль, что нам не женщина нужна… – Ничего, и до женщин еще доберемся. Вначале мы просто беспечно прогуливались. На метро и на электричке добрались до Синдзюку. Постепенно это стало надоедать. – Нет, так не годится. Определим, какой именно человек нам нужен… – Какой именно? Может быть, такой, который долго проживет? – Такой, которого не раскусишь с первого взгляда. – Значит, он должен быть очень обыкновенный, ничем не примечательный на вид. Но людей обыкновенных, ничем не примечательных на вид слишком много. Рисковать не хотелось. Около семи часов мы окончательно вымотались, зашли в маленькое кафе и сели за столик у окна. И там мы увидели этого мужчину. Он совершенно неподвижно сидел за соседним столиком над блюдцем с мороженым, упершись взглядом в стеклянную дверь, на которой золотыми знаками было написано название заведения. Мороженое таяло и переполняло блюдце. Видимо, он заказал мороженое и сразу забыл о нем. Я оглянулся и обнаружил, что Ёрики тоже заметил этого человека. Не знаю, сколько времени требуется порции мороженого, чтобы растаять, но зрелище это произвело на нас изрядное впечатление. На вид это был очень обыкновенный человек, но чувствовалось в нем что-то такое… Может быть, мы слишком вольно толковали внешние признаки, но нам показалось, будто эта маленькая подробность, это блюдце с нетронутым растаявшим мороженым является безошибочной приметой нужного для опыта человека. Ёрики толкнул меня под локоть и показал взглядом. Я кивнул в ответ. Подошел официант за заказом. Ёрики спросил какой-то сок, но, когда я заказал кофе, он отменил сок и тоже заказал кофе. В ожидании кофе мы не обменялись ни словом. Наши языки сковывала усталость и еще больше тяжесть решения, которое нам предстояло принять. Но ведь нам было все равно, кого выбрать. Пусть это будет человек самый обыкновенный, самый средний, только с какой-нибудь маленькой характерной особенностью. Но разве узнаешь без расследования, есть ли у человека характерная черточка? К тому же мы утомились. Ходить и колебаться, не зная, на что решиться, можно до бесконечности. И было очевидно, что, если хотя бы один из нас выразит согласие, объектом нашего эксперимента неминуемо станет этот самый мужчина с блюдцем растаявшего мороженого. Несмотря на жару, он был в фланелевом костюме, отлично сшитом, хотя и несколько поношенном. Человек сидел, выпрямившись, совершенно неподвижно. Бросалось в глаза только, что время от времени он менял положение ног. И еще он нервно вертел в руке, лежащей на столе, незажженную сигарету. Вдруг загремела грубая музыка. Это какая-то девочка опустила в музыкальный автомат десятииеновую монету. Девочке было лет восемнадцать-двадцать, она была в черной юбке до колен и красных сандалиях. Музыкальный автомат находился позади нас. Мужчина испуганно обернулся на шум, и мы в первый раз увидели его лицо. Какое-то строгое и вместе с тем нервное, с запавшими глазами, оно плотно прилегало, словно привинченное, к черному галстуку бабочкой. Этому человеку, видимо, за пятьдесят, но есть в нем что-то детское – возможно, из-за крашеных волос. Музыка была для меня слишком вульгарной. Слух Ёрики она, однако, не оскорбляла, он даже принялся отстукивать ритм кончиками пальцев. У него даже выражение лица смягчилось. Отхлебнув кофе, он придвинулся ко мне и сказал: – Вот человек, который нам нужен. Как вам кажется, сэнсэй? В нем что-то есть, а?.. И вот тут я вдруг усомнился. Я только молча пожал плечами в ответ. Нет, это не был глупый каприз. Просто я ощутил внезапно прилив какого-то неопределенного отвращения. Одно дело – мысленно планировать предсказание судьбы какого-то абстрактного, неведомого лица; эксперимент при этом представляется великолепным и значительным. И совсем другое дело – увидеть этого человека, этого будущего подопытного кролика собственными глазами. Да полно, есть ли смысл в нашей затее?! Вчера ночью я был страшно утомлен. Что, если предложение машины мы истолковали неправильно? Что, если я утвердился в своем истолковании потому только, что рядом был Ёрики, который сразу со мной согласился? А вдруг я истолковывал не предложение машины, а собственные свои переживания, от которых не знал, куда деваться? Переживания, вызванные нажимом комиссии. Истолковывал так, как мне было удобно. Ёрики озадаченно прищурился. – Что случилось, сэнсэй? – прошептал он. – Это же заказ машины… Ведь этим планом мы добились согласия Томоясу. – Неофициального согласия. Что еще скажет комиссия… – Глупости! – Он вытянул губы. – Было ясно сказано, что начальник управления одобрил. Что вам еще надо? – Как ты не понимаешь? Да до следующего заседания он может двадцать раз изменить это свое мнение. Что с того, что наш план не связан с политикой? Они не станут тратиться на бесполезные для себя вещи. Не забывай, что проблема комиссии есть прежде всего проблема бюджета. Это не детская болтовня о том, что кому нравится и что кому не нравится. – Тогда почему машина дала такой заказ? – Боюсь, что мы были утомлены и неправильно его истолковали. – А я вот так не думаю! – Разгорячившись, Ёрики взмахнул рукой и опрокинул стакан с водой. Вытирая платком брюки, он продолжал: – Простите… но я верю в машину. Вспомним, с чего все началось. Сначала под влиянием «МОСКВЫ-2» мы все – и комиссия и сотрудники – тщились выработать программу предсказания, основанную исключительно на информации об общественных явлениях. Правильно? Так вот, если брать за основу картину человечества только в его внешних, самых общих проявлениях, то не исключено, что наша машина права и предсказание максимальной оценки действительно дает коммунизм. Я хочу сказать, что иначе и быть не должно, если предсказывающую машину используют так узкопрактически. В этом смысле утверждение машины, будто коммунизм есть предсказание максимальной оценки, было очень интересным… Но для человека важнее всего не общество, а сам человек. Если человеку скверно, то что толку в самом идеальном обществе? – И следовательно? – Мне кажется, что предложение машины попытаться предсказывать будущее индивидуумов бьет прямо в цель. А вдруг мы получим иной вывод, нежели предсказание «МОСКВЫ-2»? – Ничего подобного машина не говорила. – Ну, разумеется, нет. Я и сам не очень-то верю в такую возможность. Я просто хочу сказать, что мы имеем шанс получить согласие комиссии, если умненько на эту возможность намекнем. К тому же откроются и совершенно конкретные перспективы. Если наш эксперимент окажется успешным и мы выработаем какие-то общие приемы для предсказания индивидуального будущего, то можно будет, например, на основе обзора прошлой и будущей жизни преступника выносить идеальные приговоры… или даже вообще предотвращать преступления. Можно будет давать брачные советы, определять профессиональные способности, ставить диагнозы… а в случае необходимости предсказывать и сроки смерти… – Это еще для чего? – А как же? Представляете, как возликуют страховые компании? – Ёрики победоносно рассмеялся. Он словно подкалывал меня. – Вы только возьмите на себя труд хорошенько подумать, и вам откроются такие пути применения… Я, во всяком случае, считаю этот наш план чрезвычайно перспективным. – Да, пожалуй, ты прав… Да и я в общем не сомневался в суждении машины. – Тогда в чем же дело? – Да так, ни в чем… Ничего особенного… Послушай, однако, вот если бы объектом эксперимента выбрали тебя, как бы ты себя чувствовал? – Я не гожусь. Я ведь знаю о машине, и эксперимент получился бы не чистым. – Предположим, что ты не знаешь о машине. – Тогда мне было бы все равно. Я был бы совершенно равнодушен. – Ой ли?.. – Конечно, равнодушен… Слушайте, сэнсэй, вы просто переутомились. Да, возможно, я переутомился. Неужели машина бросит меня? Неужели Ёрики обгонит меня? Нет, этому не бывать!.. |
||
|