"Психология будущего. Уроки современных исследований сознания" - читать интересную книгу автора (Гроф Станислав)

Архитектоника эмоциональных и психосоматических расстройств

Перед тем, как мы начнём более подробно разбирать наиболее далеко идущие последствия и взаимосвязи изучения холотропных состояний для понимания эмоциональных расстройств и психосоматических нарушений, нам, вероятно, следует хотя бы вкратце рассмотреть те понятийные рамки, которые используются в клинической работе и приняты в академических кругах в настоящее время. В общем-то, любые попытки объяснить природу и истоки этих нарушений подпадают под две большие категории. Одни теоретики и клиницисты ратуют за то, чтобы рассматривать эти нарушения как вытекающие из причин, имеющих главным образом биологическую природу, другие же склоняются к психологическим объяснениям. Но чаще всего, однако, психиатры в обыденной клинической практике придерживаются некоего эклектического взгляда и склонны приписывать различные степени значимости элементам, заимствованным из обеих категорий, признавая приемлемой то одну, то другую сторону аргументации.

Органицистки ориентированные психиатры полагают, что раз уж психика является продуктом материальных процессов, происходящих в головном мозгу, то и последние ответы на вопросы психиатрии должны прийти из нейропсихологии, биохимии, генетики или молекулярной биологии. Согласно их упованиям когда-нибудь эти дисциплины окажутся способными обеспечить как достоверные объяснения, так и практические решения большинства проблем, связанных с этой сферой. Обычно подобная ориентация довольно жестко соединяется с приверженностью к медицинской модели и с попытками разработать строгую диагностическую классификацию для всех эмоциональных расстройств, включая и те, для которых никакой органической основы так и не было найдено.

Противоположное же направление в психиатрии делает упор на показатели, имеющие психологическую природу, такие, как роль травмирующих влияний в младенчестве, в детстве или на протяжении последующей жизни, на патогенные возможности внутреннего конфликта, на значение межличностных и внутрисемейных взаимоотношений или воздействие общественного окружения. Подобный склад мысли в своих самых смелых проявлениях распространяется не только на неврозы и психосоматические нарушения, но и на такие психотические состояния, которым медицина вообще не даёт никаких биологических объяснений.

Как логическое следствие подобного подхода, сомнению подвергается вообще справедливость применения медицинской модели (включая и применение её жестких диагностических ярлыков) к нарушениям, которые биологически не предопределяются и, стало быть, явно проявляются как нарушения иного порядка, нежели органические. С этой точки зрения, психогенетические нарушения сами выражают всю сложность движущих сил развития, претерпеваемого нами в течение всей нашей жизни (а с точки зрения трансперсональных психологов и на протяжении всей нашей духовно-психической истории в целом). А раз уж подобные воздействия настолько сильно отличаются у разных индивидов, то и любые усилия, направленные на то, чтобы втиснуть вытекающие из этих воздействий нарушения в смирительную рубашку медицинского диагноза, также имеют очень мало смысла.

Но хотя многие профессионалы отстаивают собственный эклектичный подход, признающий сложное взаимодействие природы и воспитания или биологии и психологии, в мышлении представителей академических кругов и в повседневной психиатрической практике преобладает всё же подход биологический. Ведь в ходе своего сложного исторического развития психиатрия утверждала себя именно как ветвь медицины, что в итоге и придало ей сильный биологический уклон. И базовое направление психиатрической мысли, и сам взгляд на тех индивидов, у которых были эмоциональные расстройства или поведенческие отклонения, и стратегия исследований, и базовое образование и обучение, и судебные меры — всё это находилось под определяющим воздействием медицинской модели.

Такое положение стало следствием двух определяющих обстоятельств. Во-первых, медицина имела успех в случае установления этиологии и разработки действенных методов лечения для особой, относительно маленькой группы умственных отклонений органического происхождения. Во-вторых, она продемонстрировала собственную способность в сдерживании развития и подавлении симптомов многих из таких расстройств, для которых не была найдена конкретная органическая этиология. Её первоначальные успехи в распутывании биологических причин душевных расстройств, сами по себе впечатляющие, на самом деле были чётко обособлены и ограничены лишь малой частью тех случаев, с которыми приходилось иметь дело психиатрии. Ведь медицинский подход в психиатрии потерпел явную неудачу в обнаружении особой органической этиологии заболеваний, которыми страдают огромное большинство её пациентов, — психоневрозов, психосоматических нарушений, маниакально-депрессивных расстройств и функциональных психозов.

Психологическое же направление в психиатрии вдохновлялось новаторскими исследованиями Зигмунда Фрейда и его последователей. Но одни из них, такие, как Карл-Густав Юнг, Отто Ранк, Вильгельм Райх и Альфред Адлер, покинули психоаналитическую ассоциацию или были изгнаны из неё и основали свои собственные школы. Другие же хоть и оставались внутри организации, развивали собственные разновидности психоаналитической теории и техники. В течение XX столетия подобные коллективные усилия вылились в конце концов в создание огромного числа школ «глубинной психологии», значительно отличающихся друг от друга в том, что касается понимания человеческой психики, природы эмоциональных расстройств, а также используемых терапевтических приёмов.

Тем не менее, большинство из этих людей не имели никакого влияния или оказали очень слабое воздействие на базовое направление в психиатрической мысли, и ссылки на их работы появлялись в академических учебниках либо в виде исторических примечаний, либо как второстепенные дополнительные сведения. И только ранние работы самого Фрейда и нескольких его учеников, а также некоторые современные разработки в психоанализе, известные под названием «эго психологии», оказали значительное воздействие на психиатров.

Однако Фрейд и его сотрудники разработали функциональную классификацию эмоциональных и психосоматических нарушений, которая объясняла и подразделяла эти состояния, переводя их на язык, в котором они закреплялись за какой-либо определённой стадией развития либидо и эволюции эго. Так, одним из главных вкладов Фрейда было открытие того, что влечения ребёнка, связанные с развитием либидо, последовательно смещаются с оральной зоны (в период вскармливания) на зоны анальную и уретральную (во время приучения к туалету) и, наконец, на зону фаллическую (сосредоточение на пенисе и клиторе к моменту развития комплексов Эдипа и Электры). Травмирование таких зон или, наоборот, их чрезмерное раздражение во время подобных решающих периодов может вызывать особую фиксацию на одной из этих зон. В будущем, когда индивид сталкивается с серьёзными трудностями, это и предрасполагает его к психологической регрессии именно в эту область.

Такое понимание психопатологии, основанное на фрейдовской теории полового влечения, было подытожено немецким психоаналитиком Карлом Абрахамом (1927). В своей известной схеме Абрахам определяет базовые виды психопатологий на языке первичной фиксации либидо. В соответствии с его схемой фиксация, на пассивной оральной стадии (перед появлением зубов) предрасполагает индивида к шизофрении, а фиксация на орально-садистической или каннибальской стадии (после появления зубов) может привести к маниакально-депрессивным расстройствам и суицидальному поведению. Также решающую роль оральная стадия играет в развитии алкоголизма и пристрастия к наркотикам.

В развитии навязчивого невроза и соответствующего ему типа личности первичная фиксация располагается на анальном уровне. Также важную роль анальная фиксация играет в порождении так называемых прегенитальных неврозов, а именно заикания, психогенных судорог и астмы. Уретральная же фиксация связывается со стыдливостью и боязнью ошибки, а также стремлением их компенсировать посредством чрезмерных амбиций и перфекционизма. Тревожная истерия (различные фобии) и превращённая истерия (параличи, потери чувствительности, слепота, потеря голоса и истерические кризы) проистекают из-за фиксации на фаллической стадии.

Схема Карла Абрахама принимает во внимание не только точки либидинальной фиксации, но также и остановку в стадиях образования эго от развития автоэротизма и первичного нарциссизма вплоть до установления объекта любви. При последующем развитии психоанализа эта сторона психопатологии была разработана более подробно. Ибо современная эго-психология вдохновлялась переломной работой Анны Фрейд и Хайнца Гартмана, пересмотревших и переосмысливших классические психоаналитические представления и внёсших новые важные дополнения (Blanck and Blanck, 1974, 1979).

Впоследствии Рене Шпиц и Маргарет Малер, сочетая глубокое знание психоаналитической теории с непосредственными наблюдениями над младенцами и детьми, заложили основания для более глубокого понимания развития эго и установления личной самотождествленности. Их работа переключила внимание на важность для психопатологии развития предметных взаимоотношений и связанных с ними трудностей. Определение и описание трёх фаз образования эго (аутической, симбиотической и фазы разделения-индивидуации) имело важные теоретические и клинические последствия.

Маргарет Малер, Отто Кёрнберг, Хайнц Кохут и другие дополнили схему Карла Абрахама, указав на некоторые расстройства, которые, согласно их представлениям, ведут своё происхождение от ранних нарушений в предметных отношениях: аутических и симбиотческих детских психозов, нарциссических расстройств личности и пограничных состояний личности. Подобное новое понимание движущих сил образования эго и его превратностей дало возможность развить приёмы психиатрического лечения больных таких категорий, которые не могли быть подвергнуты классическому психоанализу.

Нет ни малейшего сомнения в том, что эго-психологи усовершенствовали, переосмыслили и расширили психоаналитическое понимание психопатологии. Однако они, подобно психоаналитикам классического направления, придерживались узкого понимания психики, ограниченного послеродовой биографией и индивидуальным бессознательным. Результаты наблюдений из области исследования холотропных состояний сознания показывают, что многие эмоциональные и психосоматические нарушения, включая и состояния, на сегодняшний день всё ещё получающие диагноз психотических, не могут быть поняты должным образом, исходя только из затруднений послеродового развития, таких, как осложнения в ходе развития полового влечения или трудности, связанные с образованием предметных отношений.

В соответствии с этими новыми открытиями эмоциональные и психосоматические нарушения имеют многоуровневую, многомерную структуру, вдобавок, в значительной степени уходящую своими корнями в оклородовой и надличностный уровни. И если мы включаем эти уровни в своё рассмотрение, то нам это дает совершенно новую, намного более полную и сложную картину психопатологии, и открывает новые удивительные возможности для лечения. Однако само по себе признание околородовых и надличностных корней эмоциональных расстройств отнюдь не означает отрицания важности биологических факторов, которые описывают психоанализ и эго-психология. В общей картине, конечно же, события младенчества и детства продолжают играть важную роль.

Тем не менее, вместо того чтобы представлять собою исходные причины подобных нарушений, воспоминания о травматических событиях из послеродовой биографии выступают теперь лишь как важные условия для проявления элементов, происходящих из более глубоких уровней психики. Ибо то, что придаёт невротическим, психосоматическим и психотическим симптомам их чрезвычайную функциональную мощь и конкретное содержание, является сложными комплексами СКО, отнюдь не ограничивающимися только биографическими слоями, а проникающими глубже, в околородовые и надличностные области. И психогенные влияния, выделяемые фрейдистским анализом и эго-психологией, лишь видоизменяют содержание тем, исходящих с более глубоких слоёв бессознательного, привнося в них дополнительную эмоциональную нагрузку и опосредуя собою их осмысление в сознании.

Связи между симптомами и залегающей в их основе многослойной СКО, включающей в себя биографические, околородовые и надличностные составляющие, могут быть показаны на одном типичном примере. Этот пример связан с именем Норберта, 51-летнего психолога и священника, участвовавшего в одном из наших пятидневных семинаров в Эсаленском институте.

Травматические воспоминания о некоторых особенностях рождения, по всей видимости, являются важной составляющей разного рода психогенных симптомов. Бессознательная запись переживаний, связанных с биологическими родами, представляет собою всеобщий резервуар тяжелых эмоциональных переживаний и физических ощущений, служащих источником разнообразных видов психопатологии. Но в таком случае, разовьются ли эмоциональные и психосоматические нарушения и какой вид они примут, зависит от усиливающего воздействия травматических событий в период послеродовой истории, либо же, напротив, от смягчающего влияния различных благоприятных биографических составляющих.

Как мы увидели из случая Норберта, корни затруднений могут охватывать не только околородовой уровень, но и проникать глубже, в надличностную область психики. Они могут принимать вид разнообразных переживаний из прошлых жизней или соответствующие архетипические образы и мотивы, которые с данными симптомами связаны тематически. Нет также ничего удивительного и в таком открытии, что симптомы, связанные с более глубокими уровнями, относятся к элементам из животного или растительного царства. И, стало быть, симптомы эмоциональных и психосоматических нарушений представляют собой последствия некоего сложного взаимодействия, вовлекающего в себя движущие силы и с биографического, и с околородового, и с надличностного уровней.

Интересно поразмышлять и над тем, какие же силы несут ответственность за порождение взаиморасположений СКО и взаимодействие между биографическими слоями, перинатальными матрицами и надличностными составляющими. Конечно, сходство некоторых послеродовых травм и их уподобление некоторым сторонам перинатального развития могут быть приписаны случаю. И жизненные условия некоторых индивидов в разное время могут случайно ввергать их в невыносимо тяжелые обстоятельства, напоминающие БПМ-2, наносить насильственные или сексуальные травмы, связанные с БПМ-3, вовлекать в ситуации, включающие в себя боль и удушье, и способствовать другим поражениям, сходным с околородовыми страданиями. Но, с другой стороны, если какая-то СКО однажды устанавливается, то уже тем самым она предрасположена к самовоспроизведению и может вынуждать индивида бессознательно воссоздавать подобного рода жизненные обстоятельства и, таким образом, добавлять к уже имеющемуся комплексу воспоминаний всё новые и новые слои, как мы в том убедились, разбирая случай Петера.

Множество людей, вовлечённых в глубинное самоосвоение, также рассказывает о некоторых интересных прозрениях, затрагивающих взаимосвязь между переживаниями прошлых жизней и травмой рождения. Повторное проживание рождения часто совпадает или чередуется с различными кармическими происшествиями, которые имеют с этой травмой некую общую эмоциональную окраску или определённые физические ощущения. Подобная связь подтверждает возможность того, что те особенности, с которыми мы переживаем собственное рождение, предопределяются нашей кармой. И подобное утверждение верно не только в отношении общего характера нашего рождения, но и его конкретных подробностей.

Например, то, что кто-то в таких-то и таких-то обстоятельствах прошлой жизни был повешен или задушен, может быть превращено в удушение во время рождения, вызванное тем, что пуповина обвилась вокруг шеи плода. Боли, причинённые острыми предметами в событиях, относящихся к сфере кармического наследия, могут переводиться в боли, причиняемые схватками и маточными сокращениями. А на переживания человека, который был когда-то заключён в средневековое подземелье, пыточную камеру инквизиции или концентрационный лагерь, могут накладываться переживания безвыходности БПМ-2 и т. д. И, конечно же, кармические образцы могут лежать в основе травматических событий послеродовой биографии и даже формировать их.

После столь пространного введения я постараюсь показать, каким же образом преобразуется наше понимание самых важных видов психопатологии в свете наблюдений из области исследований холотропных состояний сознания. Всё последующее изложение будет сосредоточено на роли в образовании симптомов только психологических составляющих. Поэтому оно не будет включать нарушения, имеющие очевидную связь с органической природой и принадлежащие к области медицины.

Большинство психиатров согласятся, что тревога, будь то в своей свободно протекающей разновидности, то есть в виде фобий, включающих конкретных людей, животных и конкретные обстоятельства, либо как фактор, лежащий в основе иных разнообразных симптомов, представляет собой один из самых общих и основополагающих трудных вопросов психиатрии. А поскольку по своей природе тревога является ответом на обстоятельства, угрожающие жизни или целостности тела, то вполне разумно предположить, что одним из первичных источников клинической тревоги выступает травма рождения, так как роды являются ситуацией действительно содержащей угрозу для жизни.

Фрейд также некоторое время придерживался мнения, что, по всей видимости, страшное переживание рождения может стать прототипом всех будущих тревог. Тем не менее, он не стал дальше прорабатывать эту мысль, а когда позднее его последователь и сотрудник Отто Ранк опубликовал книгу под названием «Травма рождения» (1929), в которой сделал рождение средоточием всей новой психологии, ее автора буквально вышвырнули из психсихоаналитического движения.

Но работа с холотропными состояниями явно указывает на то, что околородовой уровень бессознательного в генезисе фобий играет решающую роль. И наиболее очевидна связь с травмой рождения в случае клаустрофобии — боязни закрытых или слишком тесных помещений, таких, как лифты, метро, маленькие комнатушки без окон. Ведь люди, страдающие клаустрофобией, находятся под исключительным влиянием СКО, связанной с начальной стадией БПМ-2, когда маточные сокращения начинают воздействовать на плод.

Однако биографические составляющие, вносящие свой вклад в подобные нарушения, включают в себя неудобные, стесняющие обстоятельства в жизни уже после рождения. А элементами, поступающими с надличностного уровня, наиболее значимыми для этой фобии, являются кармические воспоминания, включающие в себя пленение, заточение и удушение. И хотя общее стремление страдающих клаустрофобией направлено на то, чтобы тщательно избегать положений, которые усиливали бы эти симптомы, терапевтические перемены требуют полного переживания подобного стеснения, связанного с лежащими в их основе воспоминаниями.

Агорафобия — страх перед открытыми пространствами или боязнь перехода из закрытого места в широко открытое пространство — кажется на первый взгляд полной противоположностью клаустрофобии. На самом же деле страдающие агорафобией, как правило, также подвержены и клаустрофобии, но переход из закрытого пространства на открытое место оказывает для них более сильное воздействие, нежели пребывание в самóм закрытом пространстве. И на околородовом уровне агорафобия связана с самой последней стадией БПМ-3, когда внезапное освобождение после многих часов крайней стеснённости сопровождается страхом потерять всякие границы, лопнуть или быть разорванным на части и вообще прекратить существовать. Однако переживание смерти эго и духовно-душевного возрождения приводит к значительному облегчению подобного состояния.

Пациенты, страдающие танатофобией, или патологическим страхом смерти, переживают приступы тревоги за свою жизнь, истолковывая их как предвестие угрожающего жизни сердечного приступа, удара или удушья. Подобная фобия имеет глубокие корни в чрезвычайном физическом стеснении и чувстве неминуемой катастрофы, связанных с травмой рождения. Вовлечённые в это СКО как правило соотносятся с такими угрожающими жизни обстоятельствами, как хирургические операции, болезни и повреждения, особенно такие, которые связаны с затруднением дыхания. Окончательное излечение от патологического страха смерти требует сознательного повторного проживания различных слоёв лежащей в его основе СКО и прямого столкновения со смертью в переживании.

Нозофобия — патологический страх перед заболеванием, от которого пациент якобы страдает или опасается заразиться, тесно связана с танатофобией, а также с ипохондрией — безосновательной мнимой уверенностью в уже начавшейся тяжелой болезни. Пациенты, страдающие от подобного расстройства, испытывают чрезвычайно разнообразные странные телесные ощущения, которые они не могут себе объяснить и склонны истолковывать на языке действительной соматической патологии. Эти симптомы включают в себя боли, сжатия и судороги в разных частях тела, тошноту, странные истечения энергии, парестезию и другие виды необычных явлений. У них могут проявляться и различные признаки нарушения работы отдельных органов, такие, как затруднённое дыхание, расстройство пищеварения, тошнота и рвота, запор и понос, мышечные судороги, общее недомогание, слабость и быстрая утомляемость.

Однако, даже при неоднократных медицинских обследованиях, как правило, не удаётся определить никаких органических нарушений, которые объясняли бы такие субъективные жалобы. И причина этого в том, что беспокоящие чувства и ощущения никак не связаны с каким-либо действительным физиологическим процессом, а имеют корни только в памяти о прошлых физических травмах. Люди, страдающие от подобных затруднений, часто вновь и вновь прибегают к клиническим и лабораторным обследованиям и могут стать настоящей помехой в работе участковых или стационарных врачей. Для многих из них поход к врачу заканчивается тем, что они попадают в руки психиатра, где часто отнюдь не встречают того сочувственного отношения, которого заслуживают.

Жалобы на физические недомогания, которые не могут быть подтверждены соответствующими данными лабораторных исследований, как правило, отметаются как плод воображения пациентов. Но ничто не может быть дальше от истины, чем подобные заключения. Несмотря на отрицательные медицинские заключения, жалобы таких пациентов на физические недомогания вполне объективны. Ибо, не отражая никакого текущего медицинского поражения, они вызываются выходящими на поверхность видами памяти о серьёзных физиологических трудностях в прошлом. Их источником являются различные болезни, хирургические операции, повреждения и особенно травма рождения.

Три особые, чётко различающиеся вида нозофобии заслуживают дополнительного внимания; это канцерофобия — патологический страх перед развитием злокачественного заболевания, бациллофобия — боязнь микроорганизмов и инфекционного заражения, и мизофобия — боязнь грязи и загрязнения. Все эти случаи имеют глубокие околородовые корни, хотя их конкретные виды побочно и предопределяются биографическими событиями. Так при канцерофобии важнейшей составляющей оказывается сходство между раком и беременностью. Ведь из литературы по психоанализу хорошо известно, что рост злокачественной опухоли бессознательно отождествляется с развитием эмбриона. И сходство это проникает гораздо дальше, чем простая наиболее очевидная параллель между двумя быстро растущими инородными предметами внутри тела. Оно, действительно, может быть подтверждено анатомическими, физиологическими и биохимическими данными. Во многих отношениях раковые клетки на самом деле напоминают единообразные клетки на ранних стадиях эмбрионального развития.

При бациллофобии и мизофобии патологический страх сосредотачивается на биологическом веществе, телесных запахах и нечистотах. Среди того, что биографически предопределяет подобные нарушения, обычно выделяются воспоминания из времени, когда ребенка приучали к туалету, но корни их проникают намного глубже, к скотологической составляющей рождения. И ключом к пониманию этих фобий является связь, существующая в пределах БПМ-3, между смертью, агрессивностью, половым возбуждением и различными видами биологических выделений.

Пациенты, страдающие от подобных расстройств, боятся не только того, что они заразятся сами, они часто озабочены тем, что могут заразить других. А, стало быть, их боязнь биологических веществ тесно связана с агрессией, направленной как вовнутрь, так и наружу, что в точности напоминает положение, характерное для последних стадий рождения.

На самом поверхностном уровне страх перед инфекционным заражением или размножением бактерий бессознательно связан также со спермой и зачатием и тем самым опять же с беременностью и рождением. Наиболее значимые СКО, относящиеся к вышеперечисленным фобиям включают в себя соответствующие воспоминания от анально-садистской стадии развития полового влечения и конфликты из времени, когда ребенка приучали к туалету и опрятности. Дополнительные же биографические данные представлены воспоминаниями, в которых пол и беременность изображаются как грязные и опасные. Но часто, подобно остальным эмоциональным расстройствам, эти фобии имеют также надличностные составляющие.

Глубинное взаимопереплетение и отождествление с биологическими загрязнениями лежит также в основе той низкой самооценки особого рода, которая включает самоуничижение и отвращение к себе, о чём на бытовом уровне говорят как о «дерьмовой самооценке». Она часто связана с поведением, направленным на то, чтобы улучшать собственную внешность, что связывает эти случаи с навязчивыми неврозами. Это включает также и ритуальное поведение, которое на более глубоком уровне представляет собой усилие избежать биологического загрязнения или его обезвредить. Самым очевидным из этих ритуалов является обязательное мытьё рук и других частей тела. И оно бывает настолько чрезмерным, что может повлечь за собой серьёзные повреждения кожи и даже кровотечение.

Те женщины, чья память об околородовых событиях залегает близко к поверхности, могут страдать от фобии беременности и родов. Ведь если женщина находится в соприкосновении с памятью о родовых муках, то это сильно затрудняет для неё подход к собственной женской и репродуктивной роли из-за того, что материнство сопряжено для неё с болью и страданием. Сама мысль о том, что она окажется беременной и столкнётся с тяжелыми испытаниями, рожая, может быть в этих обстоятельствах связана с парализующим ужасом.

Фобия материнства — эмоционально мучительное состояние, которое обычно начинается сразу после рождения ребёнка, не является фобией в чистом виде, но включает в себя элементы навязчивости. Это сочетание яростных порывов матери, направленных против ребёнка, с паническим страхом, что она на самом деле ненавидит его. Как правило, они связываются с избыточно покровительственным поведением и беспричинной озабоченностью тем, что с ребёнком может что-то случиться. Тем не менее, какими бы ни были биографические основания для подобных случаев, их более глубокие корни в конечном счёте приводят к тому, что женщина рожает ребенка. И это свидетельство того, что и пассивная, и активная стороны деторождения внутренне связаны с бессознательным.

Состояния биологического симбиотического единства матери и ребёнка представляют состояния переживаемого единства. Женщины, повторно проживающие собственное рождение, как правило, одновременно или попеременно переживают и самих себя как рожающих. Подобным же образом воспоминания женщин о пребывании в матке в качестве плода характерным образом соединяются с переживанием того, что они беременны, а переживания самих себя как грудных младенцев соединяются с тем, что они находятся в положении кормящих. Ибо глубокие корни фобии материнства заложены в первой клинической стадии родов (БПМ-2), когда мать и дитя оказываются в состоянии биологического противоборства, причиняя друг другу боль и передавая друг другу невероятные количества разрушительной энергии.

Переживание подобного положения стремится задействовать память матери о её собственном рождении, дав волю связанным с ним агрессивным силам и направив их на ребёнка. И то обстоятельство, что роды открывают переживаниям доступ к движущим силам околородового периода, предоставляет важную терапевтическую возможность. Ибо для только что родивших женщин это очень хорошее время для того, чтобы проделать необыкновенно глубокую психологическую работу.

Но, с другой стороны, неблагоприятной, приведение в действие околородового бессознательного матери может приводить к послеродовым депрессиям, неврозам и даже психозам. Тем не менее, обыкновенно послеродовая психопатология объясняется невнятными ссылками на гормональные изменения. Но рассматривать всё это почти не имеет смысла, ибо отклики женщин на событие родов свидетельствуют о чрезвычайно широкой гамме чувств, колеблющихся от психоза до невероятного исступления и восторга, в то время как гормональные изменения следуют весьма ограниченному среднему образцу. В опыте моей собственной работы околородовые переживания играют решающую роль как для фобий беременности и материнства, так и в послеродовой психопатологии. Так что работа с переживаниями травмы рождения и раннего послеродового периода, по всей видимости, является альтернативной методикой для лечения подобных расстройств.

Фобия поездок на поездах и в метро основана, помимо прочего, на определённом сходстве между переживанием рождения и путешествием в этих средствах передвижения. Наиболее важными общими чертами рождения и этих поездок оказываются ощущения захваченности, зажатости и переживание чудовищной силы и энергии, приведённых в движение без всякой возможности сдержать их действие. Дополнительными же составляющими становятся продвижение по туннелям и подземным переходам и встреча с темнотой. Во времена старых паровых машин сочетания огня, выбросов пара, пронзительных гудков, вызывающих ощущение аварии, очевидно, являлись составляющими, усиливавшими воздействие. Но для того чтобы подобные обстоятельства включили фобию, сознанию должны оказаться легко доступными околородовые воспоминания, либо из-за их силы, либо благодаря сцепляющему действию послеродовых слоёв лежащей в основе их СКО.

Другая фобия, тесно связанная с предыдущей — это боязнь летать на самолётах. Как и другие подобные ситуфции, она включает в себя недомогание от ощущения захваченности, страх перед задействованной мощнейшей энергией и неспособность оказать хоть какое-то влияние на ход событий. Ведь именно недостаток способности управления, по всей видимости, является важнейшим элементом в фобиях, связанных с движением. Это может быть прояснено на примере фобии езды в автомобиле, средстве передвижения, где мы с лёгкостью можем переходить от роли пассажира к роли водителя. И, как правило, эта фобия проявляется тогда, когда нас везут в автомобиле, а не тогда, когда мы сидим в кресле водителя и вольны свободно выбирать, куда нам ехать и где остановиться.

В этой связи интересно упомянуть о том, что воздушная и морская болезни также часто связаны со взаимодействием сил на околородовом уровне и имеют склонность к полному исчезновению после того, как индивид завершит переживание смерти и возрождения. Существенной чертой здесь, по-видимому, является готовность отказаться от необходимости управлять и способность отдаться потоку событий, независимо от того к чему они приведут. Трудности же возникают, когда индивид пытается навязать своё руководство процессам, имеющим собственную двигательную инерцию. Чрезвычайная потребность управлять положением характерна для индивидов, находящихся под сильным влиянием БПМ-3 и соответствующей СКО, в то время как способность отдаться потоку событий отражает сильную связь с положительными сторонами БПМ-1 и БПМ-4.

Акрофобия, или боязнь высоты, не является фобией в чистом виде. Она всегда связана с побуждением прыгнуть или броситься с высоты — с вышки, из окна, с обрыва или с моста. Ощущение падения в сочетании с одновременным страхом разбиться является характерным проявлением последних стадий БПМ-3. Происхождение такого соединения не вполне ясно, но оно может включать в себя и филогенетическую составляющую. Ибо некоторые животные и женщины в некоторых коренных культурах рожают, ухватившись за ветки, присев на корточки или стоя на четвереньках. Другая же возможность заключается в том, что такое сближение отражает встречу с силой тяжести, включающей возможность вывалиться, либо даже действительную память о подобном событии.

Во всяком случае, часто бывает так, что люди, находящиеся под влиянием этой матрицы, в холотропных состояниях имеют переживания падения, акробатических прыжков с вышки или с парашютом. Неодолимая тяга к подобным видам спорта или иной деятельности, которая включала бы падение (прыжки с парашютом, на тарзанке, кинотрюки или фигурные полёты), по всей видимости, отражают потребность выразить вовне ощущения надвигающейся беды в обстоятельствах, допускающих некоторую степень управления (эластичная тарзанка, стропы парашюта), или включающих какие-либо иные виды безопасности (когда падение приходится в воду). И СКО, ответственные за проявления этой конкретной грани травмы рождения, включают в себя воспоминания о том, как в детстве взрослые, играя, подбрасывали их в воздух, либо о несчастных случаях, связанных с падением.

Из-за несколько загадочной взаимосвязи между боязнью высоты, переживанием падения и завершающей стадией рождения я, сделав исключение, проиллюстрирую эту особую фобию конкретным примером. Он связан с именем Ральфа, немецкого эмигранта, переселившегося в Канаду, много лет назад присутствовавшего на нашем семинаре холотропного дыхания в Британской Колумбии. Отчёты же, относящиеся к случаям фобий иного рода, можно найти в других моих публикациях.

Зоофобия — боязнь животных, причем это могут быть существа различных видов, как звери большие и опасные, так и маленькие и безвредные. По своей сути она никак не связана с той действительной опасностью, каковую представляет для людей то или иное конкретное животное. Тем не менее, в классическом психоанализе ужасное животное рассматривалось в качестве символической репрезентации кастрирующего отца или злой матери и всегда несло на себе дополнительное сексуальное значение. Но работа с холотропными состояниями выявила, что подобная биографическая интерпретация зоофобий просто неверна и надуманна, что сами по себе чрезвычайно значимые корни страхов при подобных расстройствах залегают в околородовой и надличностной областях.

Если предметом боязни выступает какое-то большое животное, то важнейшими составляющими, по всей видимости, выступают либо боязнь быть съеденным, проглоченным им или воплощенным в него (в случае волка), либо же его связь с беременностью и кормлением (в случае коровы). Ранее уже отмечалось, что архетипическая символика начала БПМ-2 связана с переживанием того, что вас проглатывают или воплощают в себя. Этот страх поглощения, связанный с рождением, может переноситься на крупных животных, особенно на хищников.

Кроме того, некоторые животные имеют конкретную символическую связь с процессом рождения. Так, образы огромных пауков часто появляются на начальной стадии БПМ-2 как символы всепожирающего женского начала. Вероятно, это отражает то обстоятельство, что пауки ловят в свои сети свободно летающих насекомых, а затем их обездвиживают, закутывают в кокон и убивают. В такой последовательности событий нетрудно заметить глубокое сходство с переживаниями ребёнка во время биологического рождения. И, по всей видимости, именно такая связь существенна для развития арахнофобии.

Другой зоофобией, имеющей важную околородовую составляющую, является офиофобия, или серпентофобия, — страх змей. Образы змей, которые имеют побочный фаллический оттенок, видимый на самый поверхностный взгляд, выступают как общие символы, представляющие муки рождения и, тем самым, как уничтожающее и пожирающее женское начало. Ядовитые гадюки обычно символизируют угрозу неминуемой смерти, тогда как огромные удавы — неумолимое сдавливание и удушение, присутствующие в ходе рождения. То, что заглотившая свою добычу змея или удав похожи на беременных женщин, ещё больше усиливает их дополнительное значение как символов, связанных с рождением.

Но символика змеи, как правило, распространяется дальше, в надличностную сферу, где может иметь множество различных конкретных культурных значений: змей из райского сада, кундалини, змея Мучалинды, охраняющего Будду, Ананты бога Вишну, Пернатого Змея Кетцалькоатля, Радужного Змея аборигенов Австралии и множество других.

Фобия мелких насекомых также может часто прослеживаться вплоть до взаимодействующих сил перинатальных матриц. Так, пчёлы связываются с принесением потомства и беременностью из-за их роли в переносе пыльцы и опылении растений, а также и из-за их способности, жаля, вызывать опухоли. Мухи же из-за их близости к экскрементам и предрасположенности к переносу инфекции, связываются со скотологической стороной рождения, а она, как уже отмечалось, имеет тесную связь и с боязнью грязи и микроорганизмов, и с навязчивой потребностью мытья рук.

Кераунофобия, или патологический страх перед ненастьем, во взаимодействии психических сил связан с переходом между перинатальными матрицами БПМ-3 и БПМ-4, а значит, и со смертью эго. Вспышки молний представляют энергетическое взаимодействие земли и неба, а зарницы — физическое выражение божественной энергии. По этой причине грозовая буря символизирует то соприкосновение с божественным светом, которое происходит в наивысшей точке события смерти и возрождения. Во время работы в Праге я несколько раз наблюдал пациентов, которые в своих психоделических сеансах вновь сознательно переживали электрошок, который ранее, в предыдущие периоды их жизни, им предписывали. И переживания эти случались именно в тот момент, когда их духовно-психическое преображение подходило к точке смерти эго. Самой же знаменитой личностью, страдавшей кераунофобией, был Людвиг ван Бетховен. И он сумел противостоять этой теме собственного страха, когда включил величественное музыкальное изображение грозы в свою Пастушескую симфонию.

Пиромания, или патологический страх огня, также имеет глубокие корни в переходе от БПМ-3 к БПМ-4. Когда мы разбирали феноменологию перинатальных матриц, то заметили, что индивиды, приближающиеся к событию смерти эго, как правило, имеют видения огня. Они также часто переживают чувство, что их тело горит и они проходят сквозь полыхающее пламя. Стало быть, тема огня и очищения огнём является важным сопровождением конечной стадии духовно-психического преображения. Когда же эта сторона бессознательного взаимодействия движущих сил достигает порога сознания, то тесная связь между переживанием огня и приближающейся смертью эго даёт повод к пирофобии.

А у тех индивидов, кто способен предчувствовать благоприятные возможности такого события, то есть догадаться о том, что окончательным выходом станет духовно-психическое возрождение, следствие его может оказаться совершенно противоположным. У них возникает ощущение, что с ними произойдёт что-то изумительное, если они смогут пережить уничтожающую силу огня. Такое упование может стать настолько сильным, что порой приводит к неодолимой тяге действительно что-нибудь поджечь. Но зрелище происходящих от этого пожаров приносит только временное возбуждение, которое вскоре проходит. Тем не менее, чувство, что переживание огня должно всё-таки принести феноменальное освобождение, столь очевидно и убедительно, что эти люди снова и снова повторяют свои попытки, становясь злостными поджигателями. Таким парадоксальным образом пирофобия связана с пироманией.

Гидрофобия, или патологическая боязнь воды, как правило, также имеет сильную околородовую составляющую. Это отражает то, что вода неразрывно связана с деторождением. Но если беременность и роды протекают нормально, то связь эта благоприятна. Ибо в этом случае вода представляет для ребёнка благополучие внутриматочного существования или послеродового периода, когда совершаемое омовение указывало на то, что опасности, связанные с рождением, уже позади. Однако различные дородовые осложнения, вдыхание внутриматочной жидкости во время рождения или несчастные случаи во время послеродового омовения могут придать воде явное неблагоприятное значение. А лежащие в основе водобоязни СКО также, как правило, содержат и биографические элементы (связанные с водой травматические переживания во младенчестве и в детстве), и элементы надличностные (кораблекрушение, потоп или утопление в предыдущих воплощениях).

Этот психоневроз был гораздо более распространён во времена Фрейда, нежели теперь, и сыграл важную роль в истории и развитии психоанализа. Несколько пациентов самого Фрейда и многие пациенты его последователей принадлежали именно к этой диагностической категории. Превращённая истерия имела богатую и цветистую симптоматологию и была, в соответствии с психоаналитической схемой психогенеза, тесно связана с группой фобий, или тревожной истерией. А это означало, что базовая фиксация этого расстройства связывалась с фаллической стадией развития полового влечения, и что психо-сексуальная травма, которая лежала в его основе, происходила в то время, когда ребёнок находился под сильным влиянием комплексов Эдипа или Электры. Из нескольких защитных механизмов, вовлеченных в психогенез истерии, самым характерным являлось превращение, которое и дало этому виду истерии своё название. И понятие это обозначает символическое преобразование бессознательных противоречий и инстинктивных побуждений в физические симптомы.

Примерами же истерического поражения двигательных функций являются паралич рук или ног, потеря речи (афония) и рвота. Превращение, направленное на органы чувств и их деятельность, может приводить к временной слепоте, глухоте или психогенной анестезии. Превращённая истерия может создавать также и некое сочетание симптомов, которое убедительно изображает беременность. Такая ложная беременность, или псевдокизия, включает в себя прекращение месячных и заметное увеличение полости живота, вызванное, по крайней мере частично, удерживанием газов в кишечнике. Религиозные стигматы, изображающие раны Христа, также подчас толковались как истерические превращения.

Фрейд утверждал, что при истерическом превращении вытесненные сексуальные мысли и влечения находят своё замещающее выражение в изменении физических функций, а предрасположенный к этому орган «сексуализируется», то есть становится символическим заместителем половых органов. Например, гиперемия и опухание различных органов может символизировать эрекцию, а неестественные ощущения в этих органах могут изображать генитальные ощущения. В отдельных случаях проявление памяти обо всей травматической ситуации может быть замещено какими-нибудь физическими ощущениями, переживаемыми индивидом в то время.

Наиболее сложное и отличительное проявление истерии — особый вид психосоматического припадка, о котором говорится как о базовом истерическом приступе. Это состояние, связываемое с перемежающимися плачем и смехом, откровенными эротическими движениями и чрезмерным дугообразным выгибанием тела (arc de cercle). Согласно Фрейду, истерические приступы являются мимитическими выражениями воспоминаний о забытых событиях детства и вымышленных историях, созданных вокруг этих событий. Подобные припадки представляют собою замаскированные сексуальные темы, связанные с комплексами Эдипа и Электры или их производными. Фрейд указывал, что поведение пациентов во время истерических приступов явно выдаёт их половую природу. И он сравнивал потерю сознания на пике припадка с кратковременной потерей сознания во время полового оргазма.

Но данные наблюдений о холотропных состояниях показывают, что превращённая истерия в дополнение к биографическим определителям имеет также значимые околородовые и надличностные корни. Лежащие в её основе явления превращения вообще, и истерические приступы в частности, являются мощными биоэнергетическими блокировками и взаимопротиворечащими возбуждениями, связанными со взаимодействием сил БПМ-3. Поведение людей, переживающих последние стадии этой перинатальной матрицы, особенно характерный загиб шеи и чрезмерное выгибание тела, часто напоминает истерический приступ.

Природа и временная привязка биографического материала, вовлечённого в психогенез превращённой истерии, находится в базовом соответствии с фрейдовской теорией. Ибо работа с переживанием, как правило, обнажает психосексуальные травмы из времени детства, когда пациент достигал фаллической стадии развития и находился под влиянием комплексов Эдипа или Электры. И, как это можно было бы показать, движения истерического приступа представляют в дополнение к вышеупомянутым околородовым составляющим также и символичные намёки на некоторые конкретные стороны лежащей в основе его детской травмы.

Сексуальное содержание травматических воспоминаний, связанных с превращённой истерией, объясняет, почему они являются частью СКО, которая также включает сексуальную грань БПМ-3. И если бы мы не были знакомы с тем обстоятельством, что память рождения включает в себя сильную сексуальную составляющую, было бы легко проглядеть долю, вносимую в генезис превращённой истерии событиями биологического рождения, и отнести это расстройство целиком на счёт послеродовых воздействий. В этой связи интересно упомянуть и о собственном наблюдении и предположении Фрейда, что ведущими темами, лежащими в основе истерического приступа, часто бывают не половое совращение или совокупление, но беременность или деторождение.

Вовлечение БПМ-3 в психогенез превращённой истерии проясняет многие важные стороны этого расстройства, которое столь часто на разные лады склонялось, но никогда надлежащим образом не было объяснено в психоаналитической литературе. Прежде всего, не было объяснено то обстоятельство, что анализ истерических симптомов обнажает не только их взаимосвязь с позывами полового влечения и оргазмом, но также и с «эрекцией», распространяющейся на всё тело (родовой оргазм), и их совершенно явную связь с деторождением и беременностью. То же самое относится и к тем странным узам, которые существуют в превращённой истерии между сексуальностью, агрессией и смертью.

Побудительная основа превращённой истерии полностью схожа с побудительной основой депрессии беспокойства. Это становится очевидным, когда мы обращаем внимание на наиболее полное выражение этого расстройства — базовой истерический приступ. Вообще-то, депрессия беспокойства — более тяжелое расстройство, чем превращённая истерия, и содержание и движущие силы БПМ-3 она проявляет в гораздо более чистом виде. Наблюдение за выражением лица и поведением пациента с депрессией беспокойства не оставляют никакого сомнения, что для тяжелого беспокойства существуют причины. Высокий показатель количества самоубийств и даже самоубийств в сочетании с убийством среди таких пациентов служит дополнительным основанием для подобного впечатления.

Базовый истерический приступ на поверхностный взгляд выказывает сходство с депрессией беспокойства. Однако его общая картина выглядит гораздо менее тяжелой и ей явно не хватает глубины отчаяния. Приступ кажется стилизованным, надуманным и имеет яркие театральные черты с неизменными сексуальными обертонами. Вообще истерический припадок имеет много базовых признаков БПМ-3: чрезмерное напряжение, психомоторное волнение и возбуждение, смесь депрессии и агрессии, громкий крик, нарушение дыхания и драматическое выгибание. Тем не менее, образец переживаний проявляется здесь в значительно более смазанном виде, чем в случае депрессии беспокойства, он существенно видоизменён и окрашен позднейшими травматическими событиями.

Функциональное сродство между превращённой истерией, депрессией беспокойства и БПМ-3 становится совершенно очевидным в ходе глубокой терапии переживания. Прежде всего, у холотропных состояний имеется склонность запускать в действие или усиливать истерические симптомы, и пациенты открывают их истоки в конкретных психосексуальных травмах из времени детства. Но последующие сеансы, как правило, всё больше и больше напоминают депрессию беспокойства и, в конце концов, выявляют лежащие в их основе элементы БПМ-3. И тогда последующее проживание памяти о рождении и связи с БПМ-4 приводит к облегчению или даже исчезновению симптомов. Самые же глубокие корни истерических превращений могут залегать и на надличностном уровне, принимая вид кармических воспоминаний или архетипических тем.

Истерический паралич рук или ног, неспособность стоять на ногах (абазия), потеря речи (афония) и иная превращённая симптоматика также имеет сильные околородовые составляющие. Эти состояния вызываются не отсутствием двигательных побуждений, но функциональным противодействием противоположных двигательных побуждений, которые перекрывают друг друга. Истоком подобного положения является болезненный и напряженный опыт из момента деторождения, на который организм ребёнка отвечает чрезмерным хаотическим порождением нервных импульсов, для которых не находится никакой настоящей разрядки.

Подобное толкование симптомов истерического превращения впервые высказал Отто Ранк в своей новаторской работе «Травма рождения» (1929). И если Фрейд рассматривал превращения как проявления психологического противоречия, выраженного на языке тела, то Ранк полагал, что их настоящая основа была физиологической, то есть отражающей то изначальное положение, которое существовало во время рождения. Для Фрейда вопрос заключался в том, как проблема по своей сути психологическая могла быть переведена в какой-нибудь физический симптом. А Ранк столкнулся с противоположной трудностью — объяснить, как феномен по преимуществу соматический мог посредством вторичной переработки получить психологическое содержание и символическое значение.

Некоторые серьёзные проявления истерии, которые граничат с психозами, такие, как психогенный ступор, непроизвольные грёзы и обманчивое воображение действительности (pseudologia fantastica), по всей видимости, функционально связаны с БПМ-1. Они отражают глубинную потребность восстановить то блаженное чувственное состояние, которое характерно для безмятежного внутриматочного существования и символического единства с матерью. И если та доля чувственного и физического удовлетворения, которое вовлечено в эти состояния, может быть с лёгкостью определена как заменитель чаемой «доброй матки» и благоприятной ситуации кормления, то среди конкретного содержания грёз и фантазий присутствуют темы и элементы, которые связаны со временем детства, отрочества и взрослой жизни индивида.

Пациенты, страдающие обсессивно-компульсивными расстройствами, мучимы навязчивыми неразумными мыслями, от которых они не могут отвлечься или чувствуют себя вынужденными исполнять некие нелепые и бессмысленные, без конца повторяющиеся ритуалы. Если они отказываются подчиняться этим странным понуждениям, то их переполняет какая-то смутная тревога. В психоаналитической литературе существует общее мнение относительно того, что основу подобного расстройства образуют противоречия, связанные с гомосексуальностью, агрессивностью и биологическими выделениями наряду с подавлением половой сферы и резким выделением прегенитальных влечений, особенно тех, что являются по своей природе анальными. Эти стороны навязчивого невроза указывают на сильную околородовую составляющую в этом расстройстве, особенно на скотологический аспект БПМ-3.

Другой характерной чертой этого невроза является сильная раздвоенность и противоречивость пациентов в отношении к религии и Богу. Многие люди, страдающие навязчивым неврозом, живут в постоянном жестком противоречии с Богом и вероученьем и переживают сильные бунтарские и богохульные мысли, чувства и побуждения. Например, они связывают образ Божий с мастурбацией или дефекацией или испытывают неодолимое искушение громко смеяться, выкрикивать ругательства и пускать газы в церкви или на похоронах. Всё это чередуется с отчаянным стремлением покаяться, искупить вину и наказать себя, дабы сделать несуществующими сотворённые грехи и проступки.

Как мы установили ранее, при разборе феноменологии перинатальных матриц, подобная тесная связь сексуальных и агрессивных влечений со сверхестественными и божественными элементами характерна для перехода между БПМ-3 и БПМ-4. Подобным же образом сильное противоречие между восстанием против неодолимой силы и желанием отдаться ей характерно для последних стадий события смерти и возрождения. В холотропных состояниях эта неумолимая повелительная сила может быть пережита в виде архетипических образов.

Нам эта сила может представиться как взыскательный, наказующий и жестокий бог, сравнимый с ветхозаветным Иеговой, или даже в виде какого-нибудь требующего кровавой человеческой жертвы свирепого божества из доколумбовой Америки. Биологическим же соответствием такому наказующему божеству выступает сдавливающее воздействие родовых путей, которое вызывает у индивида чрезвычайные, угрожающие жизни страдания и в то же время предотвращает всякое внешнее выражение инстинктивных энергий сексуальной и агрессивной природы, приведённых в действие тяжелым испытанием биологического рождения.

Ограничивающая сила родовых путей представляет собой биологическую основу для той части суперэго, которую Фрейд называл «дикарской». Она является первобытным, варварским элементом психики, который может толкнуть индивида на самоувечье или даже кровавое самоубийство. Фрейд рассматривал эту часть суперэго как инстинктивную по природе и поэтому производную от ид. Однако во время жизни после рождения ограничивающее и принуждающее воздействие принимает более тонкие формы предписаний и запретов, исходящих от родителей, учреждений уголовного наказания или религиозных заповедей. Хотя иная сторона суперэго — Фрейдово «идеальное эго», отражает наше стремление отождествиться с личностью, которой мы восхищаемся, или же соперничать с ней.

Важным околородовым источником навязчивого невроза является неприятная или даже угрожающая жизни встреча с разными видами биологических выделений на последней стадии рождения. СКО, которые психогенетически связаны с этим расстройством, включают травматические переживания, относящиеся к анальной зоне и к биологическим выделениям, такие как истории жестокого приучения к туалету, болезненные клизмы, анальное изнасилование и желудочно-кишечные заболевания. Другая важная категория относящегося к ним биографического материала включает в себя различные обстоятельства, представляющие угрозу для полового строения. Довольно часто надличностные элементы с подобными темами тоже играют важную роль в генезисе этого тяжелого состояния.

В психоанализе депрессия и мания рассматриваются как расстройства, связанные с серьёзными трудностями, возникающими в активный оральный период (садистский или каннибальский), такими, как помехи во время кормления, эмоциональное отторжение и отчуждение, а также сложности в ранних взаимоотношениях матери и ребёнка. И вследствие этого суицидальные стремления истолковываются как враждебные действия против спроецированного вовнутрь объекта, образа «злой матери», и главным образом её груди. Но в свете наблюдений над холотропными состояниями, подобная картина должна быть пересмотрена и существенно расширена. В своём сегодняшнем виде она неправдоподобна и безосновательна и не объясняет какие-либо базовые клинические наблюдения, относящиеся к депрессиям.

К примеру, почему существуют два коренным образом отличающиеся вида депрессий, её заторможенная и возбуждённая разновидности? Отчего подавленные люди, как правило, биоэнергетически блокированы, как это подтверждает высокая частота случаев головных болей, сдавливания в груди, болей психосоматических и задержки жидких выделений? Отчего они заторможены физиологически и у них наблюдается потеря аппетита, нарушение работы желудочно-кишечного тракта, запор и отсутствие месячных? Почему у индивидов, которые находятся в состоянии подавленности, включая и тех, у кого наблюдается заторможенная депрессия, обследования выявляют высокий уровень биохимического напряжения? Почему они чувствуют безвыходность положения и часто говорят, что «ощущают себя застрявшими»?

На эти вопросы психотерапевтическая школа, которая мировоззренчески ограничена послеродовой биографией и Фрейдовым индивидуальным бессознательным, ответить не может. В этом отношении ещё менее состоятельными выглядят теории, которые пытаются объяснить депрессивные расстройства как последствия химических отклонений, произошедших в организме. Ведь совершенно невероятно, чтобы какое-либо химическое изменение могло само по себе объяснить всю сложность клинической картины депрессии, включая её тесную связь с манией и самоубийством. Но положение полностью меняется, как только мы представим себе, что эти расстройства имеют значимые околородовые и надличностные составляющие. Мы сразу начинаем видеть депрессию в новом свете, и многие депрессивные проявления внезапно оказываются логичными.

Заторможенные депрессии, как правило, имеют важные корни во второй перинатальной матрице. Феноменология сеансов, проходящих под влиянием БПМ-2, так же как и люди сразу же после переживаний, недостаточно разрешенных во время сеанса, в котором преобладала эта матрица, выказывают все существенные признаки глубокой депрессии. Человек, находящийся под воздействием БПМ-2, переживает мучительную душевную и эмоциональную боль — безысходность, отчаяние, непреодолимое чувство вины и ощущение неполноценности. Он чувствует глубочайшую тоску, отсутствие желания что-либо делать, потерю интереса ко всему на свете и неспособность радоваться жизни. И жизнь в таком состоянии кажется ему крайне бессмысленной, эмоционально пустой и нелепой.

Весь мир и собственная жизнь видятся такому индивиду словно сквозь чёрные очки, с избирательным исходным восприятием и осознаванием лишь болезненных, дурных и трагических сторон жизни и полнейшей слепотой по отношению к чему-либо благоприятному. И положение это кажется чрезвычайно нестерпимым, неотвратимым и безвыходным. Иногда оно сопровождается утратой способности видеть цвета, и когда такое происходит, весь мир воспринимается как чёрно-белое киноизображение. Но, несмотря на присутствие в этом состоянии чрезмерного страдания, оно не сопровождается плачем или иными внешними драматическими проявлениями, а характеризуется только всеобщим двигательным торможением.

Ибо, как я уже упоминал ранее, заторможенная депрессия связана с биоэнергетическими блокировками в различных частях тела и с серьёзным подавлением базовых физиологических функций. И типичными сопутствующими признаками этого вида депрессии выступают чувства угнетённости, стеснения и ограничения, ощущения удушья, напряжений и зажимов в различных частях тела, а также головные боли. Наряду с этим очень распространены задержка жидкого кала и мочи, запоры, сердечные боли, утрата интереса к еде и половым отношениям, склонность к ипохондрическому истолкованию различных физических симптомов.

Вся подобная симптоматика вполне согласуется с пониманием этого вида депрессии как проявления БПМ-2. Это подтверждается парадоксальными биохимическими открытиями. Ибо у людей, страдающих заторможенной депрессией, как правило, оказывается повышенное содержание катехоламинов и стероидных гормонов в крови и моче, указывающих на высокую степень психологического напряжения. Подобная биохимическая картина в точности соответствует тому обстоятельству, что БПМ-2 представляет чрезвычайно напряженное внутреннее положение, где нет никакой возможности для внешнего действия или проявления («сидение снаружи — бегство внутри»).

Психоаналитическая теория увязывает депрессию с трудностями на ранней оральной стадии и эмоциональным отчуждением. Хотя эта связь, очевидно, верна, она не объясняет важнейшие стороны депрессии: чувство застревания, безысходности оттого, что ощущения указывают на отсутствие выхода, биоэнергетическую блокировку, равным образом как и её физические проявления, включая биохимические показатели. Современная же модель психики показывает, что Фрейдовское объяснение, в сущности, верно лишь отчасти. Если СКО, связанные с заторможенной депрессией, и включают биографические составляющие, столь выпяченные психоанализом, то более полная картина и более всеобъемлющее понимание должны включать в себя рассмотрение движущих сил БПМ-2.

Раннее отчуждение и оральное разочарование имеют много общего с БПМ-2, и включённость обеих состояний в одну и туже СКО отражает глубокую логику, связанную с переживаниями. БПМ-2 включает в себя прерывание симбиотической связи между плодом и организмом матери, которое вызывается сокращениями матки и связанным с этим сдавливанием артерий. Столь суровое положение и утрата биологически и чувственно значимой связи с матерью прерывает поступление кислорода, питания и тепла к плоду. Дополнительными следствиями маточных сокращений являются накопления вредных выделений в теле плода, что ввергает его в положение, неприятное и чреватое опасностями.

Таким образом, есть определённый смысл в том, что типичные составляющие СКО, функционально связанных с заторможенной депрессией (и с БПМ-3), включают в себя либо отделение от матери, либо отсутствие матери в период младенчества или раннего детства и вытекающие из этого чувства одиночества, холода, голода и страха. Они представляют, в некотором смысле, «высокую октаву» более резкого и мучительного отделения, вызванного маточными сокращениями. Но более поверхностные слои связанных с этим СКО отражают те семейные обстоятельства, которые оказывались суровыми и тягостными для ребёнка и исключали неповиновение или какой-либо выход. Подчас они также включают воспоминания и о том, как индивид играл роль козла отпущения в компаниях сверстников, имел жестоких хозяев, страдал от политического или социального угнетения. Все подобные перипетии усиливают и увековечивают роль жертвы, находящейся в безвыходном положении, что характерно для БПМ-2.

Важная категория СКО, играющих ведущую роль в развёртывании движущих сил депрессии, включает воспоминания о событиях, которые представляли угрозу жизни или телесной целостности индивида и в которых он играл роль беспомощной жертвы. Подобное наблюдение — новый вклад в понимание депрессий со стороны исследований холотропных состояний. Психоаналитики и академические психиатры, работающие с влечениями и мотивациями, выделяют роль психологических составляющих в патогенезе депрессии, но совсем не обращают внимания на психические травмы, происходящие от физических повреждений.

Психотравматические последствия серьёзных заболеваний, увечий, хирургических операций и происшествий, связанных с утопанием в воде, выпускались из виду и недооценивались конформистски настроенным большинством психиатров, что само по себе удивительно ввиду их повсеместного выпячивания именно биологических факторов. Для тех теоретиков и клиницистов, которые рассматривают депрессию как следствие застревания на оральной фазе либидинального развития, открытие того, что в развитии этого расстройства играют важную роль физические травмы, представляет собой серьёзное научное опровержение. Однако оно кажется совершенно логичным в свете представленной нами модели, которая относит патогенное значение на счёт СКО, включающих в себя объединённые чувственные и физические условия травмы рождения.

В отличие от заторможенной депрессии феноменология возбуждённой депрессии по своим движущим силам связана с БПМ-3. Её базовые составляющие могут наблюдаться как во время сеансов холотропных переживаний, проходящих под влиянием третьей матрицы, так и в периоды после них. Здесь подавляемые энергии момента рождения блокированы не полностью, как это было в случае заторможенной депрессии, связанной с БПМ-2. Так что прежде полностью зажатые энергии находят выход и частично разряжаются в виде разнообразных разрушительных и саморазрушающих стремлений. И важно подчеркнуть, что возбуждённая депрессия отражает состояние сил, находящихся в промежуточном положении между полной энергетической заторможенностью и свободной разрядкой, потому что полная разрядка этих энергий положила бы конец подобному состоянию и привела к исцелению.

Характерными чертами этого вида депрессии являются высокая степень напряжения, беспокойство, психомоторное возбуждение и неугомонность. Люди, переживающие состояние возбуждённой депрессии, очень подвижны. Они имеют склонность кататься по полу, метаться из стороны в сторону и биться головой о стену. Их эмоциональная боль находит выражение в громких воплях и криках, они могут царапать себе лицо, рвать на себе волосы и одежду. Физическими симптомами, часто связанными с этим состоянием, являются напряжения в мышцах, тремор, болезненные судороги, маточные и кишечные спазмы. Сильные головные боли, тошнота и затруднённое дыхание только дополняют клиническую картину.

В СКО, связанных с этой матрицей, присутствуют агрессия и насилие, разного рода жестокости, сексуальное совращение или нападки, болезненные медицинские вмешательства и болезни, вызывающие удушье и напряженное дыхание. В противоположность СКО, относящимся к БПМ-2, субъекты, находящиеся в таких положениях, не являются пассивными жертвами — они предпринимают активные попытки отбиваться, защищаться, устранять препятствия или бежать. Воспоминания о яростных столкновениях с родителями или родными братьями и сёстрами, первых драках со сверстниками, случаях сексуального совращения и изнасилования, эпизодах военных действий — типичные примеры такого рода.

Психоаналитическая интерпретация мании, как признают многие психоаналитики, ещё менее убедительна и удовлетворительна, нежели депрессии (Fenichel, 1945). Тем не менее, большинство авторов как будто бы сходятся на том, что мания представляет собой средство избежать ощущения скрытой депрессии и что она включает в себя отторжение болезненной внутренней реальности и побег во внешний мир. Она отражает победу эго и ид над суперэго, насильственное искоренение запретов и ограничений, завышение самооценки и разрастание чувственных и агрессивных влечений.

Несмотря на всё это, мания отнюдь не оставляет впечатления подлинной свободы. Психологические теории маниакально-депрессивных расстройств выделяют сильную раздвоенность пациентов, страдающих манией, и то, что одновременные чувства любви и ненависти вредят их способности устанавливать отношения с другими людьми. Типичная маниакальная страсть к вещам обычно рассматривается как проявление сильной оральной фиксации, а периодичность мании и депрессии считается указанием на её связь с чередованием насыщения и голода.

Многие из других обескураживающих черт случаев маниакальных расстройств станут легко объяснимыми, если посмотреть на их связь с движущими силами перинатальных матриц. Мания психогенетически сопряжена в переживании с переходом от БПМ-3 к БПМ-4. Оно указывает, что индивид частично уже соприкасается с четвёртой перинатальной матрицей, но, несмотря на это, всё ещё находится под определяющим влиянием третьей. И как только маниакальная личность полностью возвращается на уровень биологического рождения, оральные влечения по своей природе оказываются прогрессирующими, а не регрессирующими. Они, скорее, указывают на состояние, к которому маниакальный индивид стремится, которого страстно жаждет, но которого ещё не добился сознательно, нежели представляют регрессию на оральный уровень. Ибо расслабление и оральное удовлетворение характерны для состояния после биологического рождения, а в триаде желаний, типичной для мании — быть в покое, спать и есть, отправлять естественные потребности организма, — наводнены побуждениями, связанными с конечной стадией рождения.

В психотерапии переживания время от времени можно наблюдать преходящие маниакальные случаи in statu nascendi как явления, говорящие о неполном возрождении. Это обычно происходит, когда индивиды, вовлечённые в событие преображения, уже достигли последней стадии переживания борьбы смерти и возрождения и испытали чувства высвобождения из мук рождения. Тем не менее, в то же самое время они не готовы и не способны встретиться с материалом, связанным с БПМ-3, который так и остался неразрешенным. И как следствие беспокойного цепляния за эту неуверенную и призрачную победу, новые положительные чувства оказываются усугублёнными до степени карикатурности. Образ «подбадривающего свиста в темноте», по всей видимости, как нельзя более верно подходит для передачи подобного состояния. Преувеличенная и вынужденная природа маниакальных эмоций и поведения явно выдаёт, что они являются не выражениями подлинной радости и свободы, а образованиями, противодействующими страху и агрессивности.

Субъекты, принимавшие ЛСД, чьи сеансы подходили к концу в состоянии незавершенного возрождения, проявляли все типичные симптомы мании. Они были сверхдеятельны, расхаживали по комнате лихорадочными шагами, пытаясь завязать отношения и побрататься со всеми, кто вокруг них находился, и не переставая говорили о своём ощущении победы и благостности, о чудесных чувствах и о том величайшем переживании, которое у них только что было. Они были склонны превозносить чудеса врачевания с помощью ЛСД и с ходу составляли мессианские и претенциозные проекты преображения мира, чтобы дать возможность каждому человеку испытать такое же переживание. Распад сдерживающих начал суперэго приводил к совратительству, промискуитетным стремлениям и непристойным разговорам. Чрезвычайная жажда стимулов, знакомств и общественных связей была соединена с возросшей живостью, обостренным самолюбием, повышением самооценки, как и с потаканием своим желаниям в различных житейских обстоятельствах.

Потребность в возбуждении, а также поиски драматических событий и деятельности, которые характерны для маниакальных пациентов, служат двум целям одновременно. С одной стороны, они дают выход тем стремлениям и побуждениям, которые являются частью приведенной в действие БПМ-3. С другой стороны, ввязывание во внешние бурные обстоятельства, которые по силе и по качеству под стать внутреннему смятению, помогают уменьшить невыносимый «эмоционально-когнитивный диссонанс», угрожающий маниакальным личностям, — ужасающее понимание того, что их внутренние переживания не соответствуют внешним обстоятельствам. И вполне естественно, что столь серьёзное расхождение между внутренним и внешним подразумевает душевную болезнь.

Отто Феникел (1945) подчёркивал, что многие важные стороны мании сближают её с психологией карнавалов — событий, что дают возможность для разрешенного обществом высвобождения влечений, во всёх других случаях запрещённых. Это дополнительно подтверждает глубокую связь мании с движением перехода от БПМ-3 к БПМ-4. Ибо на последних стадиях события смерти и возрождения многие люди переживают видения живописных карнавальных сцен. И подобно карнавальным шествиям, проводящимся в реальной жизни, они включают образы черепов, скелетов и других символов, связанных со смертью, и маскарадные украшения, появляющиеся в ходе этого жизнерадостного праздника. В холотропных же состояниях это происходит в верхней точке БПМ-3, когда мы начинаем ощущать, что в столкновении со смертью мы можем выжить и восторжествовать.

Если индивидов, переживающих такое состояние, убедить взглянуть внутрь себя, посмотреть в лицо тяжелым чувствам, которые остались неразрешенными, и позволить совершиться событию (воз)рождения, то маниакальные признаки из их настроения и поведения исчезнут. И в своём чистом виде переживание БПМ-4 характеризуется излучением радости, возросшей восприимчивостью, глубоким расслаблением, спокойствием и отрешенностью. В таком состоянии ума люди обладают ощущением внутреннего покоя и полной удовлетворённости. Но их радость и восторженность не преувеличены до степени гротескной пародии, а их поведение не имеет признаков вынужденности и вычурности, характерных для маниакальных состояний.

СКО, психогенетически связанные с манией, содержат воспоминания о происшествиях, в которых удовольствие было пережито в обстоятельствах, внушающих сомнение и неуверенность в подлинности и длительности удовлетворения. И в равной степени надежды или притязания на демонстративно счастливое поведение в положениях, отнюдь этого не оправдывающих, по всей видимости, также подпитываются из маниакального склада СКО. Кроме того, в истории маниакальных пациентов часто обнаруживают противоположные воздействия на их самооценку, например, гиперкритическое и подрывающее веру в себя отношение со стороны одного из родителей, сочетающееся с переоценкой, психологическим восхвалением и нагнетанием нереальных ожиданий другого. Я наблюдал также, что у некоторых моих европейских пациентов перемежающееся переживание всеобщей скованности и полной свободы, характерное для пеленания детей, по всей видимости, психогенетически связано с манией.

Все приведённые выше наблюдения, связанные с работой с переживаниями, говорят о том, что биологическое рождение с его внезапным переходом от мучений к ощущению поразительного облегчения, по-видимому, представляет собой естественную основу для сменяющих друг друга образцов маниакально-депрессивных расстройств. Это, конечно, никоим образом не исключает участия в клинической картине биохимических составляющих. Например, вполне можно допустить, что благоприятные и неблагоприятные СКО имеют соотносимые с ними конкретные биохимические составляющие или могут даже быть избирательно приведены в действие определёнными химическими изменениями в организме. Однако даже если обследование и смогло выявить, что мания или депрессия имеют выраженные сопутствующие биохимические составляющие, то сами по себе химические факторы никак не способны объяснить сложную природу и особые психологические черты этих эмоциональных расстройств.

Трудно и вообразить себе положение, более явно предопределённое химически, чем лечебный сеанс ЛСД. И всё-таки наши познания относительно точного химического состава препарата и назначаемых дозировок очень мало помогут в объяснении психологического содержания переживания. В зависимости от обстоятельств, субъект, принявший ЛСД, может пережить либо исступлённый восторг, либо депрессивное, маниакальное или параноидальное состояние. Подобным же образом естественно протекающая депрессия или мания, при всей сложности своей клинической картины, не может быть объяснена простой химической формулой. Постоянно встаёт вопрос: играют ли в расстройстве решающую роль биологические составляющие или они являются лишь сопутствующими симптомами. К примеру, вполне возможно, что физиологические и биохимические изменения при маниакально-депрессивных расстройствах представляют собой воспроизведение условий, существовавших в организме рождающегося ребёнка.

Новое понимание депрессии, включающее в себя движущие силы перинатальных матриц, предлагает новое перспективное проникновение в психологию суицида — явления, которое для психоаналитически направленных истолкований в прошлом представляло собой серьёзное теоретическое затруднение. Ибо всякая теория, пытающаяся объяснить явление самоубийства, должна была ответить на два важных вопроса. Первый: почему отдельный индивид стремится совершить самоубийство — действие, очевидно нарушающее непреложное во всём остальном веление инстинкта самосохранения, могущественной силы, продвигающей эволюцию земной жизни. Второй вопрос, в не меньшей степени обескураживающий, связан с особой избирательностью в выборе средств самоубийства. По-видимому, существует тесная связь между состоянием ума, в котором пребывает депрессивная личность, и типом самоубийства, которое она замышляет или пытается совершить.

Таким образом, суицидальное стремление представляет собой не просто побуждение покончить с жизнью, но и сделать это каким-то особым образом. Может показаться вполне естественным, что тот, кто принимает смертельную дозу успокоительных или барбитуратов, никогда не прыгнет со скалы и не бросится под поезд. Однако подобная привередливость в выборе средств действует и совершенно обратным образом: человек, решивший совершить кровопролитное самоубийство не воспользуется таблетками, даже если они лежат под рукой. Данные психоделических исследований и других видов работы с переживаниями в холотропных состояниях проливают новый свет как на глубокие мотивы суицида, так и на озадачивающий вопрос об избирательности его способов.

Суицидальное воображение и суицидальная направленность время от времени могут наблюдаться на любой стадии работы с холотропными состояниями. Однако особенно частыми и навязчивыми они являются в моменты, когда субъект сталкивается с бессознательным, связанным с неблагоприятными перинатальными матрицами. Наблюдения над психоделическими и холотропными сеансами и случаями духовных обострений открывают, что суицидальные стремления распадаются на две категории, которые имеют совершенно определённые связи с околородовыми событиями. Мы уже видели, что переживание заторможенной депрессии функционально связано с БПМ-2, а возбуждённая депрессия производна от БПМ-3. В таком случае различные виды суицидальных фантазий, стремлений и действий могут пониматься как бессознательно побуждаемые попытки избежать эти невыносимые психологические состояния двумя путями. Каждая из них отражает конкретную сторону ранней биологической истории индивида.

Самоубийство первого типа, или ненасильственный суицид, основывается на бессознательной памяти о том, что безвыходному положению БПМ-2 предшествовало внутриматочное существование. Индивид, страдающий от заторможенной депрессии, пытается вырваться из невыносимого переживания второй перинатальной матрицы, избирая путь, который был легче всего доступен в этом положении, путь возврата в первоначальное неразделимое единство дородового состояния (БПМ-1). Уровень бессознательного, вовлечённого в это движение, обычно недостигаем, пока индивид не обладает возможностью глубокого самоосвоения через переживание. Если же необходимая проницательность отсутствует, то человек в обыденной жизни тянется к таким положениям и состояниям, которые, как кажется, имеют некоторые общие черты с дородовым состоянием.

Залегающее в основе этого вида суицидальных стремлений и поведения бессознательное намерение снизить силу болезненных раздражителей, связанных с БПМ-2, имеет конечную цель от них избавиться, чтобы достичь неразделимого состояния «океанического сознания», характеризующего эмбриональное состояние. Легкие виды суицидальных намеренний этого типа проявляются в виде желания не существовать или впасть в глубокий сон, забыть всё и уже никогда не пробудиться вновь. Действительные же планы и попытки этой группы самоубийц включают использование больших доз снотворного или успокоительного, утопление или удушение углекислым газом.

Зимой же это бессознательное побуждение вернуться в матку может принимать вид лежания на снегу и закапывание себя в снег во время прогулок на природе. Представление, скрывающееся за этими действиями, заключается в том, что при замерзании первоначальные неприятности быстро исчезают и сменяются ощущением тепла и уюта, будто ты находишься в тёплой матке. Самоубийство через вскрытие вен в ванне, наполненной тёплой водой, также относится к этой категории. В Древнем Риме заканчивать жизнь подобным способом было даже модным, и им воспользовались такие выдающиеся люди, как Петроний и Сенека. Этот вид самоубийства может показаться отличающимся от всех остальных в этой категории, так как он связан с кровью. Тем не менее, его психологическое средоточие направлено на растворение границ и погружение в водную среду, а не на разрушение тела.

Самоубийство второго типа, или разрушительный суицид, бессознательно следует образцу, некогда пережитому во время биологического рождения. Оно тесно связано с возбуждённым видом депрессии и соотнесено с БПМ-3. Для человека, находящегося под влиянием этой матрицы, возвращение в океаническое состояние матки — решение неосуществимое, потому что оно должно было бы проходить через адскую безвыходную стадию БПМ-2, что было бы психологически намного хуже, чем БПМ-3, так как эта стадия включает в себя ощущение полного отчаяния и безнадёжности.

Однако то, что действительно доступно как путь психологического ухода, так это память о том, что однажды подобное состояние уже завершалось взрывоподобным избавлением и освобождением в момент биологического рождения. И чтобы понять этот вид самоубийства, важно представлять себе, что во время нашего биологического рождения мы родились анатомически, но отнюдь не включили в себя эмоционально и физически это ошеломляющее событие. Индивид, замышляющий разрушительное самоубийство, использует память о своём биологическом рождении как готовый рецепт для подражания «второму рождению», а возникновение невероятно сильных и не перерабатываемых эмоций и физических ощущений — для сознательной подготовки и направления события.

Как и в случае ненасильственного суицида, индивиды, вовлечённые в это движение, не имеют выхода через переживание к околородовому уровню бессознательного. Поэтому у них отсутствует интуитивное знание того, что идеальной стратегией в их положении было бы внутренне завершить событие — вновь пережить память о собственном рождении и связать её в переживании со своими послеродовыми обстоятельствами. Но не ведая о подобном решении, эти люди переносят событие вовне и стремятся разыграть во внешнем мире некое происшествие, которое включало бы те же элементы и имело бы схожие переживательные составляющие. И базовая стратегия разрушительного суицида следует образцу пережитого во время родов: усиление напряжения и чувственных страданий до критической точки, а также достижение взрывоподобного разрешения посреди различных видов биологических выделений.

Ведь подобное описание справедливо как для биологического рождения, так и для разрушительного суицида. Как то, так и другое включают внезапное завершение чрезмерного физического и чувственного напряжения, мгновенную разрядку невероятно разрушительных и саморазрушительных энергий, нанесение обширных повреждений тканям и присутствие органических составляющих — крови, фекалий и внутренностей. Сопоставление фотоснимков, запечатлевших биологическое рождение, и тех, что изображают жертв разрушительного самоубийства, ясно указывает на формальное сходство между этими происшествиями, поэтому для бессознательного их легко перепутать друг с другом. Кроме того, связь между типом травмы рождения и избранием способа самоубийства была подтверждена клиническими исследованиями (Jacobson et al., 1987).

Суицидальные фантазии и действия, принадлежащие к этой категории, включают смерть под колёсами поезда, в турбинах гидроэлектростанций или в преднамеренных автомобильных авариях. Дополнительные примеры включают перерезание собственного горла, выстрел в голову, закалывание себя ножом или прыжок из окна, с крыши или с обрыва. По-видимому, самоубийство посредством повешения относится к более ранней фазе БПМ-3, характеризующейся чувствами сдавливания, удушья и сильного полового возбуждения. Также категория разрушительного суицида охватывает и некоторые культурно предписанные виды самоубийства, такие как харакири, камикадзе и впадение в безудержное желание убивать — амок.

В прошлом последние три вида самоубийств рассматривались как экзотические образы суицидального поведения, имеющие место исключительно в восточных культурах. Но в последние десятилетия случаи подобного впадения в амок, заключающиеся в беспорядочных убийствах, которые заканчиваются только со смертью нападавшего, становятся всё более частыми в Соединённых Штатах и странах Запада. И самое тревожное, что эти случаи имеют возрастающее распространение среди подростков и даже детей школьного возраста. А образ поведения камикадзе как вид диверсии также неоднократно наблюдался в арабских странах Ближнего Востока.

Работа с холотропными состояниями принесла завораживающие озарения относительно обескураживающего вопроса о выборе особой формы и конкретного вида самоубийства, столь плохо понимаемого в прошлом. Ненасильственное самоубийство отражает общее стремление уменьшить силу болезненных эмоциональных и физических раздражителей. Конкретный же выбор средств при этом типе самоубийства, по-видимому, определяется биографическими и надличностными составляющими. Однако разрушительный суицид вовлекает механизмы совершенно иного рода. В этой связи я не раз замечал, что индивиды, замышляющие какой-то особый вид самоубийства, подчас уже испытывали в обыденной жизни те физические ощущения и чувства, которые будут задействованы при его совершении. И характерно, что работа с переживаниями, усиливая эти чувства и ощущения, приводит к необычайно быстрому освобождению от них.

Таким образом, люди, чьи саморазрушительные фантазии и стремления сосредоточены на поездах и турбинах гидроэлектростанций, уже страдают от сильных ощущений, чувствуя, как машина рвёт и раздирает на части их тело. Те индивиды, у кого есть склонность наносить себе резаные раны или проколы, часто жалуются на нестерпимую боль именно в тех частях тела, которые они намерены повредить, либо переживают болевые ощущения в этих местах во время сеансов психотерапии переживания. Подобным же образом стремление повеситься основывается на сильных и глубоких уже сложившихся чувствах удушения и удавления. Подобные ощущения боли и удушья легко опознаваемы как элементы БПМ-3. И если усиление симптоматики происходит во время лечения и обеспечивается необходимым руководством, оно может привести к разрешению этих неприятных положений и иметь терапевтические последствия. А стало быть, всё вышеперечисленные саморазрушительные стремления могут рассматриваться как бессознательные, неверно направленные и искаженные усилия, направленные на самоисцеление.

Механизм разрушительного самоубийства требует относительно чёткой памяти о внезапном переходе от борьбы в родовых путях к выходу во внешний мир и о последующем взрывоподобном освобождении. Если же этот переход был затемнён сильной анестезией, индивид почти на клеточном уровне в будущем будет запрограммирован на то, чтобы уходить от тяжелых напряжений и сильных неприятностей в наркотическое состояние. Это создаст в личности, несколько иным образом находящейся под господством БПМ-3, предрасположенность к алкоголизму и наркомании. А в чрезвычайных обстоятельствах это приведёт к самоубийству при помощи наркотиков. При исследовании случаев суицидального поведения подробное изучение хода рождения должно быть дополнено биографическим анализом, так как послеродовые события могут, со своей стороны, в значительной степени определить и перекрасить образчик самоубийства.

Когда же индивиды со склонностью к суициду проходят психоделическую или холотропную терапию и переживают событие смерти и возрождения, они взглядом, обращённым в прошлое, видят самоубийство как трагическую ошибку, основанную на недостаточном понимании себя. Но обычный человек не знает о том, что освобождение от невыносимого эмоционального и физического напряжения можно благополучно пережить через символическую смерть и возрождение или через восстановление связи с состоянием дородового существования. И как следствие, силой своих неприятностей и страданий он может быть втянут в поиски какого-то положения в материальном мире, которое включало бы сходные составляющие. И крайний исход для этого подчас необратим и трагичен.

Обсуждение суицида было бы неполным, если бы мы не упомянули о том, какова же взаимосвязь между саморазрушительным поведением и превосхождением. Как мы уже видели ранее, переживания БПМ-1 и БПМ-4 не только представляют собою возвращения к симбиотическим биологическим состояниям, но также обладают совершенно отличными духовными измерениями. Ибо для БПМ-1 это переживание океанического экстаза и космического единства, а для БПМ-4 — это духовно-душевное возрождение и божественная эпифания. С этой точки зрения суицидальные склонности обоих типов кажутся искаженной и неосознанной страстной жаждой превосхождения. Но представляют собою они одно основополагающее заблуждение — смешение убийства само с убийством эго. И поэтому лучшим лекарством от саморазрушительных стремлений и тяги к самоубийству оказывается переживание смерти эго и возрождения, а также последующее чувство космического единения.

В ходе духовно-душевной смерти и возрождения уничтожаются не только агрессивные и саморазрушающие побуждения, но в переживании индивид устанавливает связь с надличностным, в свете коего самоубийство уже больше не кажется ему приемлемым выходом. Подобное ощущение несерьёзности подобного действия связано с постижением того, что преобразования сознания и циклы смерти и повторного рождения будут продолжаться и после его биологической кончины. А персонально для него это следует и из осознания того, что невозможно убежать от собственных кармических следов.

Наблюдения за холотропными состояниями вполне согласуются с психоаналитической теорией, которая рассматривает алкоголизм и пристрастие к наркотическим средствам в тесной связи с маниакально-депрессивными расстройствами и суицидом. Но они в значительной степени различаются относительно природы вовлечённых психологических механизмов и уровня психики, на котором они работают. Как и индивидуумы с суицидальными склонностями, алкоголики и наркоманы переживают большое число эмоциональных напастей, таких как подавленность, общая напряженность, тревога, чувство вины, низкая самооценка, и испытывают сильную потребность убежать от этих невыносимых чувств. Как мы уже убедились ранее, психология депрессии и суицида по-настоящему не может быть объяснена, исходя из оральной фиксации, то есть из толкования, предложенного Фрейдовским психоанализом. Несомненно, то же самое верно и по отношению к алкоголизму и наркомании.

Ведь самой главной психологической характеристикой алкоголиков и наркоманов и их самой глубокой мотивацией к принятию опьяняющих средств является не столько их потребность вернуться к материнской груди, сколько еще более глубокая и страстная жажда пережить блаженное безраздельное единство безмятежной внутриматочной жизни. И как мы уже видели ранее, возвратные переживания обоих состояний имеют внутренние сверхчувственные измерения. Таким образом, за алкоголизмом и наркоманией скрыта глубочайшая сила: не распознанное и неверно направленное страстное стремление к превосхождению. Ибо подобно суициду, эти расстройства вызываются трагическим заблуждением, основанным на недостаточном понимании собственных бессознательных движущих сил.

В наших психоделических и холотропных исследованиях те алкоголики и наркоманы, у кого оказалась такая возможность и кому выпал счастливый жребий достичь в переживании благоприятных БПМ-4 или БПМ-1, часто говорили нам, что это были именно те состояния, которых они так жаждали, а совсем не ощущения наркотического или алкогольного опьянения. Но до тех пор пока они не пережили дородового или родового удовлетворения, они действительно не знали, чего же они ищут, и их томление имело очень смутные очертания.

Чрезмерное потребление алкоголя или наркотических средств почему-то выступает как подобие суицидального поведения. Ведь зачастую алкоголизм и наркомания описывались лишь как замедленный и растянутый во времени вид самоубийства. Но это потому, что характерный для этих двух групп пациентов базовый механизм такой же, как и в ненасильственной разновидности самоубийства. Он отражает бессознательную потребность отменить событие рождения и вернуться в матку, к состоянию, существовавшему перед началом родов. Ибо алкоголь и наркотики имеют свойство подавлять разнообразные болезненные эмоции и ощущения и вызывать состояние рассеянного сознания и безразличия по отношению к собственным прошлым и настоящим трудностям. И это состояние несёт в себе некое поверхностное сходство с сознанием эмбриона и переживанием космического единства.

Однако сходство вовсе не означает тождества, так как между алкогольным и наркотическим опьянением и состояниями превосходящего, ко всему прочему, имеются и некие основополагающие различия. Потому что алкоголь и наркотики притупляют ощущения, затуманивают сознание, нарушают умственную деятельность и вызывают эмоциональную анестезию. А состояния превосходящего, напротив, характеризуются сильным повышением чувственного восприятия, отрешенностью, ясностью мышления, обилием философских и духовных прозрений и необычайным богатством чувств. Опьянение алкоголем и тяжелыми наркотиками представляет лишь жалкое подобие мистического состояния, несмотря на некоторые общие с ним черты. Но всё-таки и этого столь смутного сходства, по-видимому, достаточно, чтобы соблазнить наркоманов на саморазрушительное злоупотребление наркотиками.

Стремление через попытку воспроизведения внутриутробного положения избежать болезненных эмоций, связанных с БПМ-2 и соответствующими СКО, кажется наиболее общераспространённым побудительным механизмом, лежащим в основе алкоголизма и наркомании. Однако я работал с алкоголиками и наркоманами, чьи симптомы указывали на то, что они находятся под влиянием БПМ-3, но все же пытаются найти для своих затруднений фармакологическое решение. Было ясно, что эти случаи вовлекают какой-то иной механизм и требуют другого объяснения. Оказалось, что при рождении этих людей применялась сильная анестезия, причём, у некоторых из них независимо друг от друга происходили убедительные прозрения, в которых именно это обстоятельство связывалось с их пристрастием к наркотикам или алкоголю.

Конечно, подобное объяснение имело огромный смысл. Ведь, как правило, рождение — это первая значительная трудность, с которой мы сталкиваемся в жизни и первое значительное по болезненности и напряжению положение. Быть может, единственным исключением из этого правила могут оказаться положения, при которых серьёзные кризисы происходят уже во время эмбрионального существования. Чрезвычайное влияние ранних событий в жизни на последующее поведение было неоднократно экспериментально засвидетельствовано этологами, исследователями, которые изучали инстинктивное поведение животных, известное как запечатление — «импринтинг» (Lorenz, 1963; Tinbergen, 1965).

Следовательно, характер наших родов и тот способ, каким они проводятся, оказывают мощное воздействие на всю нашу дальнейшую жизнь. Если наши роды имеют среднюю продолжительность и трудность и мы появляемся на свет, успешно пройдя через них, это придаёт нам ощущение благоприятствования и уверенности по отношению к трудностям, с которыми мы столкнёмся в будущем. И наоборот, продолжительные и истощающие роды зарождают в нас ощущение пессимизма и пораженчества. Они создают впечатление о мире как нечто слишком трудном, чтобы нам можно было успешно в нем действовать, и впечатление о нас самих как о беспомощных и ни к чему не способных.

Но если боль и трудности, связанные с нашими родами облегчаются или ограничиваются анестезией, то это оставляет в нашей психике очень глубокий и отчётливый отпечаток: единственный способ иметь дело с трудностями — убегать от них в наркотическое состояние. Ведь, может статься, что сегодняшняя эпидемия наркомании, имеет место именно среди тех индивидов, кто был рождён уже в пору, когда акушеры при родовспоможении начали применять анестезию в плановом порядке, зачастую против воли рожающих матерей. И после того, как было основано Общество дородовой и околородовой психологии, чья работа основана на направлении, применяющем открытия, сделанные терапиями переживания и эмбриональными исследованиями, применимые к практическим методам проведения родов, акушеры всё больше начинают осознавать, что рождение включает в себя нечто большее, чем просто телесные механизмы.

Ведь то, как проходят роды и послеродовой период, оказывает глубокое влияние на эмоциональную и общественную жизнь индивида и имеет важные последствия для будущего всего общества. Это закладывает основу для любящих и альтруистических отношений с окружающими людьми или, наоборот, основания для недоверия и захватнической установки по отношению к обществу (Odent, 1995). Это же может оказаться решающим в предопределении того, будет ли данный индивид способен справляться с превратностями судьбы созидательным образом или же будет стремиться убежать от трудностей существования через алкоголь или наркотики.

То, что и алкоголизм, и наркомания представляют собой неправильные поиски превосходящего, возможно, может помочь нам понять исцеляющее и преобразующее воздействие глубоких кризисов, о которых люди обыкновенно говорят, что «добрался до донышка». Ведь во многих случаях достижение состояния полной эмоциональной несостоятельности и краха становится поворотным пунктом в жизни алкоголика или наркомана. В связи же с нашим обсуждением это, вероятно, может означать, что на самом деле индивид пережил смерть эго в качестве составной части перехода от БПМ-3 к БПМ-4. Ибо в этот момент алкоголь и наркотики уже больше не способны предохранить его от сокрушительного натиска содержания глубинного бессознательного. И тогда прорыв движущих родовых сил приводит к переживанию смерти и возрождения, подчас представляющего собой благоприятную поворотную точку в жизни алкоголика или наркомана. Последствия же подобных наблюдений для терапии будут обсуждаться нами на страницах этой книги позже.

Как и остальные эмоциональные невзгоды, алкоголизм и наркомания имеют не только биографические и околородовые, но и надличностные корни. И наиболее важными среди них оказываются влияния со стороны архетипической области. Особенно же эта сторона наркомании и алкоголизма изучалась терапевтами юнгианского направления. И, по всей видимости, среди архетипов, проявляющих свою особо значимую связь с алкоголизмом и наркоманией, наиболее важную роль играет архетип puer aeternis — «вечного дитя», с его разновидностями Икара и Диониса (Lavin, 1987). Многие люди, с которыми я работал, открывали также и кармическое содержание, каковое, по-видимому, было связано по своему значению с их пристарстием к алкоголю или наркотикам.

В классическом психоанализе толкование половых затруднений покоится на нескольких разработанных Фрейдом основополагающих понятиях. Из них первое — понятие детской сексуальности. Одним из главных камней преткновения психоаналитической теории является утверждение, что сексуальность проявляется не в период полового созревания, но уже в раннем детстве. И так как половое влечение развивается через несколько последовательных стадий (оральную, анальную, уретральную и фаллическую), то нарушение любой из них или же чрезмерное сосредоточение на ней могут приводить к остановке в развитии, фиксации. Причём в зрелой сексуальности преобладающая направленность является генитальной, и прегенитальные составляющие играют второстепенную роль, проявляясь в большинстве случаев лишь как часть предварительной игры. Но и во взрослой жизни какое-либо конкретное сильное психологическое напряжение может вызывать возврат к более ранним стадиям развития полового влечения, а именно к тем, на которых и происходила фиксация. В зависимости от силы защитных механизмов, противостоящих таким побуждениям, подобное положение будто бы может приводить либо к извращениям, либо к психоневрозам (Freud, 1953).

Другим важным понятием в психоаналитическом подходе к вопросам пола является «комплекс кастрации». Фрейд полагал, что оба пола наделяют пенис чрезвычайной значимостью, и рассматривал этот вывод по значимости как первостепенный для психологии. В соответствии с его представлениями, мальчики якобы переживают чрезвычайную боязнь того, что могут лишиться столь высокоценного органа. Девочки же, в свою очередь, будто бы верят, что раньше пенис у них был, но они его потеряли, и это обстоятельство делает их более подверженными мазохизму и чувству вины. Однако критики Фрейда неоднократно выдвигали возражения, что подобная точка зрения представляет собой серьёзное искажение и ложное истолкование женской сексуальности, поскольку изображает женщин в виде кастрированных самцов.

Обсуждение фрейдовского понимания сексуальности не было бы полным без упоминания другого важного понятия, его знаменитой vagina dentata, «зубастой вагины», — наблюдения, что дети видят женские гениталии как опасный орган, снабженный зубами, как что-то, что может убить или кастрировать. Вместе с комплексами Эдипа и Электры и комплексом кастрации воображение зловещих женских гениталий играет решающую роль в психоаналитическом истолковании половых отклонений и психоневрозов.

Фрейд выдвигал две причины, по которым вид женских гениталий мог бы вы пробуждать в мальчиках тревогу. Во-первых, узнавание того, что существуют люди без пениса, ведёт к выводу, что и ты можешь оказаться таковым, что придаёт силу кастрационным страхам. Во-вторых, восприятие женских гениталий как орудия кастрации, способного укусить, происходит будто бы из-за её связи с прежними оральными тревогами (Fenichel, 1945). Но ни одна из двух выдвинутых причин в отдельности не является неоспоримой и убедительной.

Наблюдения над холотропными состояниями коренным образом расширяют и углубляют фрейдовское понимание сексуальности, добавляя к индивидуальному бессознательному околородовую область. Они наводят на предположение, что первые половые чувства мы переживаем не при кормлении, а в родовых путях. Как я ранее уже упоминал, удушье и мучения во время БПМ-3, очевидно, порождают сексуальное возбуждение чрезвычайной силы. А это означает, что наша первая встреча с половыми чувствами происходит при очень опасных обстоятельствах. Ибо рождение — это ситуация, в котором наша жизнь находится под угрозой, а мы сами переживаем удушье и другие виды крайнего физического и чувственного недомогания. Мы причиняем боль другому организму, а другой организм причиняет боль нам. Кроме того, мы находимся в соприкосновении с различными видами биологических веществ — кровью, вагинальными выделениями, околоплодными водами и, быть может, даже с калом и мочой. Типичным ответом на столь затруднительное положение является смешение чувства тревоги за жизнь и ярости. А связи с подобными недомоганиями образуют естественное основание для понимания базовых половых нарушений, отклонений и извращений.

Признание глубокого воздействия движущих родовых сил на сексуальность также проясняет и кое-какие серьёзные теоретические вопросы, связанные с фрейдовским понятием комплекс кастрации. Некоторые важные характеристики этого комплекса не будут иметь для нас никакого смысла, пока мы увязываем его с пенисом. Но ведь, согласно Фрейду, сила страха кастрации столь чрезмерна, что приравнивает его к страху смерти. К тому же он рассматривал кастрацию как психологически равнозначную потере какой-либо важной человеческой связи и даже полагал, что на самом деле именно такой потерей она может быть приведена в действие. А среди свободных ассоциаций, часто возникавших в связи с комплексом кастрации, существуют даже такие, что имеют дело с обстоятельствами, включающими в себя удушье и остановку дыхания. Как я уже говорил ранее, комплекс кастрации обнаруживается как у мужчин, так и у женщин.

Ни одна из вышеперечисленных взаимосвязей не может быть по настоящему объяснена, если предположить, что комплекс кастрации отражает только озабоченность потерей пениса. Наблюдения над холотропными состояниями показывают, что переживания, которые, как считал Фрейд, якобы являются истоком комплекса кастрации, на самом деле представляют поверхностный слой СКО, наложенный на отрезание пуповины. И все ранее упомянутые неувязки тут же исчезнут, как только мы представим себе, что многие обескураживающие черты Фрейдового комплекса кастрации в действительности относятся к отделению от матери в то мгновение, когда была перерезана пуповина, а отнюдь не к утрате пениса.

В отличие от шутливых словесных угроз «отрезать письку», допускаемых взрослыми, произвольных фантазий о кастрации и даже хирургических вмешательств, осуществляемых на пенисе, таких, как обрезание или устранение воспаления крайней плоти (фимоз), а также отрезание пуповины связано с положением, которое действительно или предположительно представляет угрозу жизни. И поскольку оно прерывает жизненную связь с материнским организмом, то к тому же служит прототипом потери какого-либо значимого взаимоотношения. И связь перерезания пуповины с удушьем также имеет огромный смысл, поскольку пуповина для плода — источник кислорода. И последнее, но не менее важное, — это переживание является общим для обоих полов.

Подобно вышесказанному, образ «зубастой вагины», который Фрейд рассматривал как примитивную детскую фантазию, проявляется в новом свете, как только мы предположим, что новорожденный — существо сознательное или, по крайней мере, что травма рождения записывается в памяти. Прежде чем стать просто нелепой и глупой поделкой незрелой психики ребёнка, образ вагины как опасного органа верно отражает опасности, связанные с женскими половыми органами в одной-единственной конкретной ситуации, а именно во время деторождения. Отнюдь не являясь простой фантазией, не имеющей никакого основания в действительности, этот образ представляет собой перенесение собственного опыта в обстоятельствах, несущих угрозу жизни, на другие положения, в которых он не вполне уместен.

Близость между сексуальностью и травмой рождения, таящей в себе возможность угрозы жизни, создаёт общую предрасположенность к половым расстройствам различного рода. А конкретные виды отклонений развиваются в том случае, когда эти околородовые составляющие усиливаются в младенчестве и детстве послеродовыми травмами. Как и в случае эмоциональных и психосоматических нарушений вообще, травматические переживания, которые психоанализ рассматривает в качестве первичных причин подобных затруднений, на самом деле только усиливают некоторые стороны травмы рождения, и облегчают их проявление в сознание. И подобно другим психогенным расстройствам, расстройства половые, как правило, глубоко укоренены в надличностной области, связывающей их с разнообразными кармическими, архетипическими и филогенетическими элементами. Однако теперь, после такого общего введения, я попытаюсь кратко рассмотреть те новые прозрения, которые произошли в ходе работы с холотропными состояниями и касаются разных конкретных видов сексуального опыта и поведения человека.

Гомосексуальность имеет множество различных видов и подвидов и, без сомнения, много различных определяющих условий. На ранних стадиях развития эмбрион человека анатомически и физиологически двупол. А однополое экспериментирование в подростковом возрасте чрезвычайно широко распространено, даже среди тех мальчиков и девочек, кто, став взрослым, становится отчётливо гетеросексуален. И в обстоятельствах, когда гетеросексуальные связи невозможны, таких, как тюрьма, военная служба или долгое плавание в море, гетеросексуальные личности достаточно часто прибегают к гомосексуальным связям. А американские племена распознавали и чтили не два или четыре, а целых шесть полов (Tafoya, 1994).

Сексуальные предпочтения и поведение могут находиться как под влиянием генетической предрасположенности и гормонов, так и культурных, общественных и психологических причин. Исследования холотропных состояний открыли доступ к глубинным бессознательным движущим силам и совершили интересные психологические прозрения, которые не могли быть получены никаким иным способом. Эта работа обнаружила существование околородовых и надличностных определяющих условий сексуального поведения. И, таким образом, она привнесла важный вклад в сложную мозаику нашего знания о половых предпочтениях, которая была сложена разными иными дисциплинами. Поэтому всё последующее обсуждение следует рассматривать именно с подобной точки зрения.

Мой опыт клинической работы с гомосексуальностью был достаточно нетипичным, так как ограничивался по большей части индивидами, которые решили лечиться из-за того, что рассматривали собственную гомосексуальность как трудность, и переживали по этому поводу серьёзные противоречия. Мои пациенты, которые были гомосексуалистами, как правило, испытывали и иные клинические затруднения, такие как депрессии, суицидальные наклонности, невротические симптомы или психосоматические проявления. Подобные соображения наверняка будут важны при извлечении любых общих выводов из моих наблюдений.

В дополнение к этому у меня также была возможность проводить психоделичесие и холотропные сеансы с некоторым количеством геев и лесбиянок, которые участвовали в нашей психоделической программе для психиатров-профессионалов и в семинарах по холотропному дыханию. Их первоначальными побудительными причинами было не лечение, а профессиональное усовершенствование или личностный рост. Для многих из них гомосексуальность была чётким предпочтением, и они были довольны своим образом жизни. Главной их трудностью было, скорее, столкновение с нетерпимым обществом, нежели душевные противоречия и внутренняя борьба.

Большинство мужчин-гомосексуалистов, с которыми я работал, были способны устанавливать хорошие социальные отношения с женщинами, но были не способны соотносится с их сексуальностью. Они зачастую прибегали к гомосексуальным связям после неоднократных разочаровывающих опытов с женщинами. И во время лечения эти трудности можно было проследить вплоть до фрейдовских страхов кастрации и зубастой вагины. Но, как мы уже говорили, эти понятия должны были быть коренным образом переистолкованы и приобрести околородовое и подчас надличностное значение.

Некоторые из этих пациентов также проследили свою предрасположенность к пассивной гомосексуальной роли вплоть до глубокого бессознательного отождествления с рожающей матерью. И оно включало некое конкретное сочетание характерных ощущений БПМ-3: ощущение наличия внутри своего тела живого предмета, смесь удовольствия и боли, сочетание полового возбуждения с давлением на анус. Они понимали, что это было именно то переживание, которое они искали в гомосексуальном соитии. И то обстоятельство, что при анальном проникновении есть склонность к проявлению сильной садомазохистской составляющей, говорит о связи между этим видом мужской гомосексуальности и движущими силами БПМ-3.

Однако на более поверхностном уровне зачастую существует много других составляющих, биографических, которые, как казалось моим пациентам, повлияли на их сексуальный выбор. Особенно часто упоминалось либо отсутствие отца, либо эмоциональная удалённость от него, и как следствие глубокая страстная жажда любви со стороны мужчины. Ведь у взрослого мужчины сильная потребность в доверительных, любящих и нежных отношениях с мужчиной может быть удовлетворена только в гомосексуальной связи. Другой же общей чертой была сильная фиксация на матери, связанная с вопросами размежевания и запретом на инцест.

Как я уже упоминал, некоторые геи, участвовавшие в нашей программе ЛСД семинаров для профессионалов и в нашей программе по холотропному дыханию не выказывали значительных внутренних противоречий относительно их сексуальной направленности. В своих сеансах они прослеживали собственную сексуальную направленность вплоть до надличностных истоков. Для некоторых из них это было влияние особой архетипической фигуры, такой, как один конкретный для данной культуры образ вечного дитя. Иные же возводили свою предрасположенность к какому-нибудь переживанию прошлой жизни как лица противоположного пола или как человека, живущего в культуре, которая принимала и даже превозносила гомосексуальность, например, в Древней Греции. А некоторые просто поняли и приняли свою гомосексуальную направленность как опыт космического сознания, изменчивость во вселенском провидении, отразившую прихоть творящего начала.

Мои толкования относительно лесбиянской направленности следует представлять с некоторыми оговорками, сходными с оговорками насчёт мужской гомосексуальности, поскольку и здесь моя выборка была не вполне типичной и не менее ограниченной. Одной из важных причин у моих пациенток-лесбиянок была, конечно же, неудовлетворённая потребность в близком соприкосновении с женским телом, отражающая период чувственного отчуждения в младенческом возрасте. Ведь если ранние потребности не удовлетворялись в младенчестве, то они имеют склонность сохранять напоминание о себе на протяжении всей жизни. И взрослым предоставляется один-единственный путь разрешить эту неутолённую жажду: пережить её в несексуальной ситуации регрессивной терапии. А альтернатива, заключающаяся в том, чтобы придать этому продолжению какое-то выражение в повседневной жизни, естественно, ведёт к лесбийским сексуальным отношениям.

Другой важной составляющей лесбиянской направленности, по всей видимости, является стремление психологически вернуться к памяти об освобождении в момент рождения, который происходил в тесном соприкосновении с женскими половыми органами. Это, наверное, по сути схоже с побуждающими силами мужской гетеросексуальной предрасположенности к орально-генитальным практикам. А дополнительным околородовым элементом, связанным с памятью рождения, является страх быть подчинённой, подавленной, изнасилованной, что гораздо чаще может произойти во время половых отношений с партнёром-мужчиной. И очень часто связанные с отцом в детстве неблагоприятные переживания способствуют тому, что женщина избегает мужчин и ищет связи с женщинами.

Вообще женская гомосексуальность, кажется, гораздо менее связана с неблагоприятными перинатальными матрицами и с вопросами значимости жизни и смерти, чем это бывает в случае мужской гомосексуальности. Лесбиянские налонности отражают благоприятную околородовую составляющую тяготения к материнскому организму (БПМ-1 и 4), тогда как мужская гомосексуальность связана с памятью об угрожающей жизни зубастой вагине. Эротическая связь между женщинами также выглядит более естественной, потому что близкое соприкосновение с женским телом есть нечто пережитое в своей ранней истории обеими полами. Бóльшая общественная терпимость к лесбиянству, чем к мужской гомосексуальности, очевидно, согласуется с подобным взглядом. Как и гомосексуалисты мужчины, некоторые лесбиянки отдают недвусмысленное предпочтение своему полу и, кажется, не выказывают относительно этого никаких внутренних противоречий. И определяющими условиями здесь выступают, по всей видимости, либо биологические, либо надличностные по своей природе причины.

Нарушение функции эрекции (импотенция) — неспособность вызвать или поддерживать эрекцию — и отсутствие оргазма (фригидность) — неспособность достичь оргазма — имеют сходное побудительное основание. Обыденный подход к подобным затруднениям рассматривает импотенцию как выражение половой слабости, нехватку мужской силы или доблести. А отсутствие оргазма у женщин, как показывает старое название «фригидность», обычно толковали как половую холодность и отсутствие эротической отзывчивости. Но в соответствии с моим опытом, по всей видимости, истинно как раз противоположное, ибо в обоих случаях на самом деле трудность заключается именно в избытке родовой энергии.

Индивиды, страдающие от этих расстройств, находятся под сильным воздействием сексуальной стороны БПМ-3, что делает для них невозможным пережить половое возбуждение, не задействовав одновременно все остальные составляющие этой матрицы. Тогда сила этой энергии, агрессивные побуждения, тревога за жизнь и страх потери управления, связанные с БПМ-3, затормаживают половое совокупление. В обоих случаях сексуальные затруднения связаны с СКО, которые, несмотря на околородовые составляющие, также имеют биографические слои и надличностные корни — индивидуальную или кармическую память о сексуальном насилии, изнасиловании, связь между половыми отношениями, болью или опасностью и другие подобные темы.

Эмпирическое обеспечение для привлечения родовых движущих сил в случаях «импотенции» и «фригидности» приходит из психотерапии переживания. Когда мы создаём несексуальную ситуацию, в которой элементы БПМ-3 могут быть вынесены в сознание и энергия, связанная с ними разряжается, импотенция на время может быть замещена состоянием, называемым сатириаз — чрезмерной половой потребностью и влечением. И это благодаря тому, что была установлена связь между пенисом и сексуальной энергией, порождённой травмой рождения. И теперь именно эта родовая энергия, а не обычное либидо, и вырывается в сексуальном соитии.

Из-за чрезмерного количества энергии, находящейся на родовом уровне, такое положение может привести к ненасытной потребности и способности выражать её сексуально. И теперь мужчины, которые прежде были не в состоянии вообще поддерживать эрекцию, становятся способными совершать несколько совокуплений за одну ночь. Но облегчение обычно достигается не полностью, и как только они достигают оргазма и эйякулируют, сексуальная энергия начинает подниматься снова. И снова становится необходимой несексуальная работа с переживанием, чтобы перевести эту энергию на тот уровень, на котором в состоянии полового возбуждения с нею можно было бы спокойно справиться.

Подобным же путём женщины, которые прежде были не способны дать волю своим чувствам и достичь оргазма, становятся оргазмичными, если смогут выпустить в какой-либо несексуальной ситуации некоторую часть чрезмерной энергии, связанной с БПМ-3. Когда же это происходит, первоначальные оргазмы проявляют склонность к тому, чтобы превратиться в ошеломляющие. Подчас они начинают сопровождаться громкими истошными непроизвольными криками и следующими за этим несколькими минутами неистовой дрожи. Может проявиться и склонность терять на краткое время сдержанность и бить или царапать супруга. Достаточно часто при таких обстоятельствах женщина переживает множественные оргазмы. Это первоначальное освобождение также может вести к возрастанию половых потребностей до такой степени, что они могут показаться неутолимыми. Таким образом, мы можем стать свидетелями временного преобразования «фригидности» в состояние, известное как нимфомания. И опять же, как и в случае мужчин-импотентов, становится необходимой дополнительная внутренняя работа в несексуальной ситуации, чтобы перевести энергию на уровень, на котором в состоянии возникновения полового влечения к кому-нибудь с нею можно было бы легко справиться.

Понимание околородовых измерений сексуальности проливает новый свет на садомазохизм — состояние, представлявшее настоящее испытание для теоретических рассуждений Фрейда. Он преодолевал его до самого конца своей жизни, но так и не нашел удовлетворительного решения. Целенаправленные поиски боли, проявляемые садомазохистскими индивидами, противоречили одному из камней преткновения ранней фрейдовской схемы — «принципу удовольствия». Согласно этому представлению, самая глубокая побуждающая сила психики — это якобы домогательство удовольствия и избегание неудобства. Фрейда озадачивало причудливое слияние двух базовых инстинктов — полового влечения и агрессивности, являющееся главной чертой садомазохизма.

Именно существование садомазохизма и других состояний «по ту сторону принципа удовольствия» вынудило Фрейда отказаться от своих прежних теорий и соорудить совершенно новую психоаналитическую систему, включавшую пресловутый Танатос, или инстинкт смерти (Freud, 1955, 1964). Хотя Фрейд никогда не устанавливал связи между смертью и рождением, эти позднейшие спекуляции явно отражали его интуитивное чутьё того, что садомазохизм существует на грани вопроса о жизни и смерти. Они также отражали и веру Фрейда в то, что жизнеспособная психологическая теория должна включать в себя вопрос о смерти. Ясно, что его мышление в этом отношении было далеко впереди его последователей, некоторые из которых создавали теории садомазохизма, которые принимали в расчёт только сравнительно банальные биографические обстоятельства. Пример подобных усилий — теория Кучеры (1959), связывающая садомазохизм с переживанием прорезывания зубов, когда активные попытки ребёнка кусать становятся болезненными. В истолкованиях подобного рода нет даже намёка на то, чтобы принимать в расчёт глубину садомазохистских влечений.

Садомазохизм и синдром связывания совершенно естественным образом могут быть поняты, исходя из взаимосвязей, существующих в контексте БПМ-3 между половым возбуждением, физическим ограничением, болью и удушьем. Это объясняет как смешение сексуальности и агрессии, так и связь между сексуальностью и причинением или испытыванием боли, которая характеризует эти два состояния. Те индивиды, которые испытывают потребность сочетать половое сношение с такими составляющими, как физическое стеснение, господство и подчинение, причинение и испытывание боли, удушье или удушение, просто повторяют сочетание ощущений и чувств, которое они переживали во время собственного рождения. Первичное средоточие этих видов половой активности околородовое, а не половое. И садомазохистские переживания и видения часто встречаются в сеансах, проходящих под господством БПМ-3.

Потребность создавать садомазохистские ситуации и выносить вовне вышеупомянутые бессознательные совокупности переживаний — это не просто симптоматика поведения, но также и усечённая попытка психики очистить и включить в себя исходный травматический след. Причина, почему это усилие столь безуспешно и не приводит к самоисцелению, заключается в том, что оно не проникает в бессознательное достаточно далеко и в нём отсутствуют начатки взгляда вовнутрь себя, проницательности и понимания природы происходящего. И вся совокупность переживаний выступает как действие вовне, без узнавания и осознавания своих бессознательных истоков.

То же самое справедливо и для копрофилии, копрофагии и уролагнии — половых отклонений, характеризующихся сильной потребностью включать в сексуальные отношения фекалии и мочу. Индивиды, проявляющие подобные отклонения, стремятся войти в близкое соприкосновение с биологическими выделениями, которые обычно считаются отвратительными, но у них вызывают половое возбуждение, поэтому они пытаются включить их в свою половую жизнь. В крайних случаях такие действия, как поедание экскрементов или питьё мочи, а также побуждение партнёра к испражнению и мочеиспусканию на себя, или вымазывание себя испражнениями могут оказаться обязательным условием к достижению полового удовлетворения.

Сочетание полового возбуждения и скотологических элементов — достаточно распространённое переживание во время последних стадий события смерти и возрождения. По всей видимости, это отражает то обстоятельство, что при родах, когда не применяется катетер или клизма, многие дети переживают близкое соприкосновение не только с кровью, слизью и околоплодными водами, но также с фекалиями и мочой. Естественная основа этих, на первый взгляд, крайне причудливых отклонений — оральное соприкосновение с фекалиями и мочой в мгновение, когда после долгих часов мук и угрозы для жизни голова высвобождается от жесткого сжатия родовыми путями. И, таким образом, близкое соприкосновение с подобными выделениями становится символом полного оргастического облегчения, так же как и его обязательным предварительным условием.

В соответствии с литературой по психоанализу, ребёнок из-за его, в сущности, животной природы якобы уже изначально привязан к разнообразным видам биологических выделений и лишь в последующем вырабатывает отвращение к ним вследствие мер родительского или общественного подавления. Но данные наблюдений из области психоделических исследований позволяют предположить, что это не обязательно так. Подобное отношение к биологическим выделениям в значительной степени определяется ещё и природой встречи с этими выделениями во время переживания рождения. И в зависимости от конкретных обстоятельств это отношение может быть либо чрезвычайно благоприятным, либо неблагоприятным.

При некоторых родах ребёнок встречает вагинальные выделения, мочу или фекалии просто как часть атмосферы физического или эмоционального освобождения. При других обстоятельствах эти же вещества вдыхаются, забивают дыхательные пути и вызывают сильное удушье. В крайних случаях подобного рода жизнь новорожденного приходится спасать при помощи интубации и отсасывания, очищающих трахею и бронхи. Это два в корне различных случая встречи с биологическими выделениями при рождении, причём, один из них — благоприятный, а другой — пугающий и травмирующий. И положение, при котором дыхание начинается преждевременно и вдыхание биологических выделений угрожает жизни ребёнка, как мы ранее поясняли, может породить сильнеший страх и стать основой для будущего обсессивно-компульсивного расстройства.

Богатым источником поразительных сведений о половых отклонениях является книга Януса, Бесса и Сальтуса «Половой профиль мужчин у власти» (1977). Это исследование основывается на более чем семистах часах интервью с девушками по вызову с восточного побережья Соединённых Штатов. Здесь, в отличие от множества других исследователей, авторы интересовались не столько личностями проституток, сколько предпочтениями и привычками их клиентов. А среди последних было много видных представителей американских политических и деловых кругов, органов правосудия и правопорядка.

В ходе бесед выяснилось, что лишь незначительное меньшинство клиентов прибегали к простому половому совокуплению. Внимание же большинства из них привлекали различные изощрённые эротические практики, которые можно было бы определить как «секс со злодейскими вывертами». Особенно велик был спрос на связывание, порку и другие виды истязаний. А некоторые из подобных клиентов были готовы выкладывать большие деньги за психодраматическую постановку изощрённых садомазохистских сцен. К примеру, один из клиентов просил разыграть происшествие, в котором было бы все как в жизни и где он играл бы роль американского лётчика, сбитого и захваченного в плен в нацистской Германии во время Второй мировой войны. От проституток же требовалось выглядеть похотливыми женщинами из гестапо, в сапогах и военных фуражках. Клиенты просили «гестаповок» подвергать их различным изощрённым пыткам.

Среди наиболее часто запрашиваемых и высоко оплачиваемых практик были «золотой ливень» и «бурый ливень» — мочеиспускание и испражнение на клиента в ситуации полового сношения. По рассказам девушек по вызову, после того, как садомазохистские и скотологические опыты подходили к высшей точке и их клиенты достигали полового оргазма, многие из этих чрезвычайно амбициозных и влиятельных мужчин впадали в младенческое состояние. Они хотели, чтобы их взяли на ручки, дали пососать грудь и вообще чтобы с ними обращались, как с грудными младенцами. Такое поведение резко расходилось с тем публичным образом этих мужчин, который они пытались воплощать в повседневной жизни.

Объяснения этих изложенных в книге открытий по своей природе исключительно биографические и фрейдистские. Авторы связывают пытки с родительскими наказаниями, «золотой ливень» и «бурый ливень» — с трудностями, связанными с приучением к туалету, а потребность в сосании груди — с неудовлетворёнными потребностями сосания груди, с фиксацией на матери и тому подобными вещами. Однако при более тщательном рассмотрении обнаруживается, что клиенты на самом деле разыгрывают, скорее, классические родовые положения, нежели послеродовые события детства. Ибо сочетание физического стеснения, боли и мучений, полового возбуждения, вовлечение скотологических составляющих и последующее регрессивное оральное поведение являются безошибочными указаниями на введение в действие БПМ-3 и БПМ-4.

Я кратко упомяну здесь о другой иллюстрации связи между сходными сексуальными практиками и околородовыми событиями. Один мой австралийский друг, который лечил проститутку из большого города и был достаточно хорошо осведомлён о положении в сексуальном андерграунде этого города, описал мне, что же было самым популярным и самым часто запрашиваемым аттракционом, предлагающимся девушками по вызову. Клиент запирался в особой комнатке с тремя девочками-тинейджерами, одетыми, как монашки. Когда он набрасывался на них с сексуальными намерениями или гонялся за ними, они прикидывались испуганными и либо сопротивлялись, либо притворялись, что пытаются убежать. Всё это происходило, пока из нескольких колонок раздавалась духовная музыка — «Месса святой Цецилии» Гуно или «Реквием» Моцарта. Подобное сочетание секса, агрессии и духовных элементов чрезвычайно типично для перехода между БПМ-3 и БПМ-4.

Выводы Януса, Бесса и Сальтуса заслуживают особого внимания. Авторы обратились к американской общественности с призывом не ждать от своих политиков и других видных фигур, чтобы они выступали образцами сексуального поведения. В свете проведённого учеными исследования подобные ожидания оказались бы нереалистичными. Ведь их открытия указывали, что чрезмерное половое влечение и склонность к отклонениям в половой сфере неразрывно связаны с крайним честолюбием, которое и вынуждает человека в сегодняшнем обществе становиться преуспевающей общественной фигурой. Следовательно, нам вовсе не следует удивляться скандалам в высших общественных и политических кругах — делу Профумо, потрясшему британский парламент, проделкам Теда Кеннеди, разрушившим его шансы в качестве кандидата в президенты, грешкам Джона Кеннеди, угрожавшим государственной безопасности, и половым экстравагантностям Билла Клинтона, на много месяцев парализовавшим управление США.

Осознание околородовых корней поведения человека предлагает неожиданное решение старого спора между Фрейдом и Адлером о том, что же всё-таки является господствующей стихией человеческой психики: половое влечение или воля к власти. По Фрейду, самая мощная сила, движущая нашими мыслями, чувствами и поведением, — это стремление к половому удовлетворению. А власти мы жаждем только из-за того, что она делает нас более желаемыми и увеличивает наши сексуальные возможности. Для Адлера же решающим побуждающим началом в психике человека является чувство неполноценности и предопределённое им движение к его возмещению — стремление к власти, или «мужское опровержение», как он её называл. И поэтому то, чего мы больше всего желаем, есть власть, а пол мы используем лишь для того, чтобы упрочить наше положение в мире.

Янус, Бесс и Сальтус утверждают, что сильное половое влечение и крайнее честолюбие не противоречат друг другу, но представляют собою две стороны одной медали. Подобное заявление полностью согласуется с нашей перинатальной схемой, ибо в случае БПМ-3 две эти силы связаны неразрывно. Ведь, как мы уже видели, удушение и боль, переживаемые в родовых путях, порождают чрезвычайно сильное половое возбуждение, которое пытается найти разрядку. А столкновение со стихийными силами маточных сокращений и с сопротивлением родовых путей заставляет плод чувствовать свою неспособность и беспомощность. В то же самое время при рождении крайнее неудобство и угроза для жизни включают инстинкт выживания и вызывают отчаянные попытки справиться с испытанием и преодолеть его. Уже потом события послеродовой жизни создают СКО, которые могут усилить ту или иную составляющую из этой взаимодополняющей двоицы.

Некоторые крайние виды преступной половой патологии, такие как изнасилование, садистское убийство и некрофилия явно выдают свои конкретные родовые корни, потому что индивиды, переживающие сексуальные стороны БПМ-3, часто говорят о том, что у этой стадии рождения и у изнасилования есть много общих черт. Подобное сопоставление имеет огромный смысл, если принять в расчёт некоторые из непременных признаков переживаний при изнасиловании. Со стороны жертвы они включают элемент серьёзной опасности, тревоги за жизнь, чрезвычайную боль, физическое стеснение, борьбу, чтобы освободиться, удушье и навязанное половое возбуждение. А переживания насильника, наоборот, включают активные противоположности этих элементов — подвергание другого человека опасности, запугивание, причинение боли, сдавливание, удушение и вызывание полового возбуждения. Стало быть, переживание жертвы имеет много общих черт, сравнимых со страданиями ребёнка в тисках родовых путей, тогда как сам насильник выносит вовне и претворяет в действии спроецированные вовнутрь силы маточных сокращений и одновременно осуществляет мщение заместителю матери.

Если память БПМ-3 для сознания закрыта, то это может создать сильное психологическое давление на индивида, направленное на то, чтобы воплощать эти элементы в обычной жизни, занимаясь согласованными половыми отношениями с применением насилия, либо бессознательно вызывать опасные сексуальные происшествия. И хотя, конечно же, этот механизм не приложим ко всем жертвам половых преступлений, в некоторых случаях он может сыграть важную роль. Ведь несмотря на то, что такое поведение является саморазрушительным, оно содержит в себе влечение к бессознательному выздоровлению. Ибо порождаемые собственной психикой субъекта подобные переживания в случае переживательной терапии и одновременного проникновения в их бессознательные истоки могли бы привести к исцелению и духовно-душевному преображению.

Из-за подобного сходства между опытом изнасилования и опытом рождения жертва изнасилования страдает от психологической травмы, которая отражает не только болезненное воздействие недавнего происшествия, но также и пробой защиты, оберегающей её от памяти биологического рождения. Ведь вполне вероятно, что те долговременные эмоциональные недуги, которые следуют за изнасилованием, зачастую вызываются проникновением в сознание эмоций и психосоматических проявлений, связанных с родами, поэтому в их терапевтическое разрешение необходимо включать работу с травмой рождения.

Влияние третьей перинатальной матрицы ещё более очевидно в случае садистских убийств, которые тесно связаны с изнасилованиями. В дополнение к объединённой разрядке половых и агрессивных побуждений эти действия включают в себя также смерть, нанесение увечий, расчленение, скотологическое потакание своему наслаждению от вида крови и внутренностей. Очевидно, что это характерное сочетание является воспроизведением в жизни последних стадий рождения.

Движущие силы садистского убийства близкородственны движущим силам кровавого суицида. Единственное же отличие заключается в том, что в первом случае индивид открыто принимает на себя роль нападающего, тогда как во втором случае он принимает на себя еще и роль жертвы. Но, в конечном счёте, обе эти роли представляют лишь различные стороны одной и той же личности, ибо сторона нападающего отражает принятие внутри себя гнетущих и разрушительных сил родовых путей, а сторона жертвы — память о чувствах и ощущениях ребёнка во время родов.

Схожее сочетание элементов, но в несколько ином соотношении, по-видимому, лежит и в основе клинической картины некрофилии. Некрофилия бывает различной тяжести и встречается в разнообразных видах, от весьма безобидных, до явно криминальных. Её самые невинные разновидности включают в себя половое возбуждение, возникающее при виде трупов или влечение к кладбищам, могилам или предметам, с ними связанным. Однако более тяжелые виды некрофилии характеризуются сильным желанием трогать трупы, обнюхивать их или пробовать на вкус, получать удовольствие от их гниения и разложения. И следующий шаг — это уже сексуальное обращение с трупами, достигающее своего высшего выражения в действительном совокуплении с мёртвыми телами в моргах, склепах или на кладбищах.

Крайние случаи этого полового извращения сочетают в себе сексуальное издевательство над трупами с действиями по изувечиванию и расчленению тел или каннибализмом. Исследование некрофилии вскрывает тот же сплав смерти, сексуальности, агрессии и скотологии, который так характерен для третьей родовой матрицы. И, по-видимому, глубочайшие корни этого тяжелого расстройства заключаются в филогенетическом возврате в животное царство и в отождествлении с сознанием плотоядных животных-падальщиков.

Многие эмоциональные расстройства, такие, как психоневрозы, депрессии и функциональные психозы, имеют совершенно определённые физические проявления. Самыми распространёнными среди них являются головные боли, учащённое сердцебиение, чрезмерная потливость, тики и тремор, психосоматические боли и различные кожные заболевания. Не менее часто встречаются и желудочно-кишечные расстройства, такие как тошнота, потеря аппетита, запор или понос. Среди типичных спутников эмоциональных недугов представлены также разнообразные нарушения работы половых органов, как например, отсутствие месячных, неправильный цикл, менструальные колики или болезненные вагинальные спазмы во время совокупления. Ранее мы уже обсуждали нарушение эрекции и неспособность к достижению оргазма. Эти же состояния могут либо сопровождать другие невротические недуги, либо случаться как независимые первичные симптомы.

В некоторых психоневрозах, таких как переводящая истерия, физические симптомы являются совершенно определёнными и характерными и могут представлять собою преобладающую черту подобного расстройства. Это также верно и для той категории расстройств, которые в классическом психоанализе назывались прегенитальными неврозами и включали в себя разнообразные тики, заикание и психогенную астму. Эти состояния представляют собой скрещение навязчивого невроза и превращённой истерии. Ибо лежащая в основе их личностная структура является обсессивно-компульсивной, но главный механизм защиты и образования симптомов здесь — конверсия, как и в случае истерии. Также существует особая группа медицинских расстройств, в которых роль психологических составляющих настолько значительна, что даже традиционная медицина говорит о них, как о заболеваниях психосоматических.

Эта категория включает мигрени, функциональную гипертонию, колиты и язвы пищеварительного тракта, психогенную астму, псориаз, различные экземы и, как утверждают некоторые, даже определённые виды артритов. Подавляющее большинство врачей и психиатров признают психогенную природу этих заболеваний, но не предлагает никакого правдоподобного объяснения вовлечённых психогенетических механизмов. Многое в их лечебной работе, теоретических рассуждениях и исследованиях до сегодняшнего дня основывалось на идеях психоаналитика Франца Александера, считающегося основателем психосоматической медицины. Александер в 1935 году предложил теоретическую схему, объясняющую механизм психосоматических заболеваний. Её ключевым вкладом было признание, что психосоматические симптомы происходят из сопутствующих психологических условий внутреннего психологического противоречия и травмы. Он полагал, что эмоциональное волнение во время сильной тревоги, печали или ярости усиливает напряжение психологических реакций, которые приводят к развитию психосоматических симптомов и заболеваний. (Alexander, 1950).

Александер проводил различие между превращёнными реакциями и психосоматическими заболеваниями. При первых симптомы имеют символическое значение и служат как защита от тревоги, и это — важнейшая характеристика психоневрозов. А при психосоматических заболеваниях источник лежащего в их основании эмоционального состояния также может быть возведён к психологической травме, внутренним невротическим противоречиям и патологическим межличностным взаимоотношениям, но здесь симптомы отнюдь не служат своей полезной цели. В данном случае они выдают собою неспособность психологических механизмов оградить индивида от чрезмерного чувственного возбуждения. Александер подчёркивал, что телесное воплощение эмоций происходит будто бы только у тех индивидов, кто уже был к этому предрасположен, а вовсе не у здоровых, но, однако, ни он, ни его последователи оказались не способными определить природу такой предрасположенности.

Более чем шесть десятилетий спустя положение в области психосоматической медицины, в общем-то, весьма разочаровывающее. Оно характеризуется существенной нехваткой согласия относительно механизмов, вовлечённых в психогенез соматических симптомов, ибо ни одна умозрительная схема не считается полностью удовлетворительной (Kaplan and Kaplan, 1967). Отсутствие ясных ответов в какой-то мере ответственно за то, что многие авторы подписываются под идеей о наличии многих различных причин. Согласно подобной точке зрения, психологические составляющие играют в психосоматических заболеваниях значительную роль, но также следует учитывать и разнообразие других составляющих, таких как телосложение, наследственность, органическая патология, состав питания, окружающая среда, социальные и культурные установления. И, конечно же, они не могут быть достаточно конкретизированы, что делает вопрос об этиологии психосоматических заболеваний очень нечётким и неопределённым.

Как мы уже видели ранее, психоделическая терапия и холотропное дыхание предоставляют очевидное свидетельство того, что самих по себе послеродовых психологических травм недостаточно для объяснения развития эмоциональных расстройств, что даже в ещё большей степени верно и в отношении психосоматических симптомов и заболеваний. Поскольку ни внутреннее психологическое противоречие, ни потеря какой-то значимой связи, ни чрезмерная зависимость, ни наблюдение ребёнка за совокуплением родителей и иные схожие составляющие, которые психоанализ рассматривает в качестве причин, просто-напросто не в состоянии объяснить природу и силу психологических треволнений, вовлечённых в психосоматические заболевания.

В свете глубинной работы с переживанием любая из психоаналитически ориентированных теорий психосоматических заболеваний, которая пытается объяснить их как основанные исключительно на психологических травмах послеродовой биографии, поверхностна и неубедительна. Не менее неправдоподобным является и предположение, что эти нарушения могут успешно излечиваться посредством словесной терапии, ибо холотропные исследования совершили важные прозрения в теории и терапии психосоматических заболеваний. И, вероятно, самой значимой из этих находок было открытие огромного количества блокированной эмоциональной и физической энергии, лежащей в основе психосоматической симптоматики.

Если сомнения в том, что чисто психологические биографические могут быть причиной функциональных нарушений или даже анатомических повреждений органов, могут быть оправданны, то в случае тех исконных и разрушительных стихийных энергий, которые проявляются в холотропных состояниях, это более чем просто допустимая возможность. Ибо эти наблюдения недвусмысленно подтверждают представления блистательного и противоречивого психоаналитического отступника и первопроходца — Вильгельма Райха. На основании своих наблюдений во время лечебных сеансов Райх сделал вывод, что главной причиной, лежащей в основе эмоциональных и психосоматических нарушений, являются затор и запирание значительного количества биоэнергии в мускулах и внутренних органах, что создает то, о чём он говорил как о иероглифическом панцыре (Reich, 1949, 1961).

Но тут параллели между райховской психологией и наблюдениями холотропных состояний заканчиваются. Ведь, согласно Райху, эта закупоренная энергия по своей природе является сексуальной, и причина её запирания — это якобы врождённое противоборство между нашими биологическими потребностями и подавляющим воздействием общества, которое препятствует полному оргастическому высвобождению и удовлетворительной сексуальной жизни. Ведь в таком случае остаточная половая энергия, которая остаётся невыраженной, запруживается и находит своё искривлённое выражение в виде извращений или невротической и психосоматической симптоматики. Работа же с холотропными состояниями подсказывает коренным образом отличающееся объяснение. Она показывает, что скрытая энергия, которую мы несём в своём организме — это не скопившееся, невыраженное либидо, а связанный в СКО эмоциональный и физический заряд энергии.

Часть этой энергии относится к тем биографическим слоям этих совокупностей, которые содержат воспоминания о психологических и физических травмах младенчества и детства. Значительная доля этого энергетического заряда является родовой по происхождению и отражает то обстоятельство, что память рождения ещё не была соответствующим образом проработана и продолжает существовать в бессознательном как эмоционально и физически незавершенная структура чрезвычайной значимости. Ибо во время родов избыточное возбуждение нейронов порождает чрезмерное количество энергии, которая не может найти разрядки из-за сдерживающего давления родовых путей. Причина того, почему Райх столь ошибочно принял эту энергию за запруженное либидо, наверное, заключается в том, что БПМ-3 связана с сильным половым возбуждением.

В некоторых случаях дородовые травмы могут вносить значительный вклад в суммарный неблагоприятный заряд СКО и соучаствовать в зарождении психосоматической симптоматики. Ведь у некоторых людей дородовая история очень тяжела, что заключается в таких составляющих, как чрезмерное эмоциональное и физическое напряжение беременной матери, угроза выкидыша, попытки аборта, токсикоз поздней беременности или же несовместимость резус-факторов. Но самые глубокие источники энергии, лежащей в основе психосоматических нарушений, как правило, могут быть возведены к надличностной области, в особенности же к её кармическим и архетипическим элементам.

Одним из особенно интересных и важных наблюдений из области углублённой работы с переживанием является то, что первичные побуждающие силы, существующие позади всех психосоматических проявлений — это отнюдь не психологические травмы. И то, что играет решающую роль в их генезисе, это травмы физические, не поглощённые и не усвоенные, такие, как память о страданиях, связанных с болезнями детства, с хирургическими операциями, с увечьями или с почти полным утоплением в воде. На более же глубоком уровне симптомы соотносятся с травмой рождения и даже с физическими травмами, связанными с воспоминаниями прошлых жизней. Например, содержание, лежащее в основе психосоматических болей, может включать в себя как воспоминания о несчастных случаях, хирургических вмешательствах и болезнях из младенческого и детского возраста или последующей жизни, так и боль, пережитую во время рождения, и даже физические мучения, связанные с увечьями или смертью в предыдущем воплощении.

Это, несомненно, находится в остром противоречии со взглядами большинства школ, толкующих о бессознательных побуждающих силах, которые в генезисе психосоматических симптомов склонны приписывать первостепенную роль психологическим конфликтам и травмам. Согласно этим школам, симптомы порождаются таким образом, что все эти психологические трудности выражаются языком тела, или «соматизируются». К примеру, эмоциональное сдерживание или очищение рассматриваются как психологические факторы, лежащие в основе запора или поноса. А сильная боль в шейных мышцах является символическим выражением того обстоятельства, что клиент «взвалил слишком много ответственности на свои плечи».

Сходным же образом боли в желудке будто бы наблюдаются у тех людей, что не способны «проглотить» или «переварить» что-либо. А истерический паралич выражает оправдание предосудительного детского полового проступка. Затруднения же с дыханием вызываются матерью, которая в данный момент «душит» клиента*, астма — это «крик, обращённый к матери», а давящие ощущения в груди происходят от «тяжелой печали». В том же стиле заикание истолковывается как происходящее из-за подавления словесной агрессивности и побуждения произносить непристойности, а серьёзные поражения кожи служат в качестве защиты от сексуального искушения.

Есть одна психологическая система, которая в отличие от большинства других признаёт первостепенное психотравматическое воздействие физических травм — сайентология Рона Хаббарда (Hubbard, 1950). Сайентологи открыли огромное психологическое значение физических повреждений посредством одитинга — процесса исследования и терапии, который проводится объективно, с гальванометрами, замеряющими кожное сопротивление и указывающими на эмоциональную заряженность содержания, которое обсуждается во время сеансов. В таком случае подобная обратная связь становится для слушающего путеводной нитью в определении направления ведения исследовательского опроса и неоценимым инструментом в выявлении по-настоящему эмоционально важного содержания. И в холотропных состояниях такое водительство обеспечивается само собою через тот «внутренний радар», о котором мы уже говорили.

Теоретическая система сайентологии признаёт не только физические травмы в послеродовой жизни, но также травму рождения и телесные травмы в прошлых жизнях. Хаббард говорит об отпечатках физических травм как об энграммах и рассматривает их как первичные источники эмоциональных затруднений. В его терминологии обычные психологические травмы называются вторичностями, ибо они получают свою эмоциональную силу от их связей с энграммами. До некоторой степени более практичные и приземлённые стороны хаббардовой понятийной схемы выказывают сходство с тем содержанием, которое обсуждается в данной книге (Gormsen and Lumbye, 1979). Но, к несчастью, безответственные злоупотребления сайентологии в погоне за властью и деньгами, а также дикие рассуждения Хаббарда о внеземных воздействиях подорвали доверие к его интересным теоретическим замечаниям.

Работа с холотропными состояниями предоставляет богатые возможности для проникновения в понимание движущих сил психосоматических заболеваний. Ведь в данном случае достаточно часто можно видеть появление кратковременных астматических приступов, головных болей, разнообразных экзем и даже псориатических кожных высыпаний in statu nascendi*, то есть тогда, когда они возникают во время психоделической и холотропной терапии. Их появление обычно связано с проникновениями туда, где коренятся их побудительные силы. О благоприятной стороне этого, о видимых и длительных улучшениях различных психосоматических заболеваний докладывают терапевты и ассистенты, применяющие в своей работе методы глубинных переживаний. В этих же отчётах, как правило, повторное проживание физических травм (в особенности травмы рождения) и разнообразных надличностных переживаний описываются как самые действенные терапевтические механизмы.

Объем книги не позволяет мне более подробно познакомить читателей с этими находками в постижении движущих сил конкретных психосоматических заболеваний, предложив иллюстративные примеры истории болезней, поэтому я отсылаю всех, кто интересуется данными проблемами, к моим более ранним публикациям (Grof, 1980, 1985).

Зачинатели эго-психологии Маргарет Малер, Отто Кернберг, Хайнц Кохут и другие ввели в классическую психоаналитическую классификацию несколько новых диагностических категорий, которые, как они утверждают, ведут своё происхождение из ранних нарушений предметных отношений. Здоровое психологическое развитие идёт от аутической и симбиотической стадии первичного нарциссизма через разделение и индивидуализацию к обретению устойчивых предметных отношений. Серьёзные сбои в таком развитии и недостаточное удовлетворение базовых потребностей на этих ранних стадиях могут приводить к тяжелым расстройствам. В соответствии со степенью этих невзгод и их привязкой по времени эти потрясения могут приводить либо к детским аутическим и симбиотическим психозам, либо к патологическим нарциссическим личностным отклонениям, либо к пограничным расстройствам личности.

Исследования нарушений предметных отношений, лежащих в основе этих расстройств, которые можно найти в литературе по эго-психологии, являются необыкновенно подробными и утончёнными. Тем не менее, как и классические психоаналитики, эго-психологи оказались не способными осознать, что сами по себе послеродовые биографические события по-настоящему не могут объяснить симптоматологию эмоциональных расстройств. Наблюдения холотропных состояний показывают, что ранние травмы младенчества оказывают глубокое воздействие на психологическую жизнь индивида не только из-за того, что они происходят в еще незрелом организме и затрагивают сами основы личности, но также и оттого, что они препятствуют восстановлению после травмы рождения. Они оставляют проход к бессознательному широко открытым.

Термины, используемые в эго-психологии для описания послеродовых движущих сил этих расстройств, выдают и лежащие в их основе дородовые и околородовые измерения. Ибо понятие симбиотической удовлетворенности, которому эго-психологи придают большое значение, применимо не только к качеству кормления грудью или удовлетворения базовых потребностей в младенчестве, но также и к качеству дородового состояния. То же самое верно и в отношении пагубных последствий симбиотического отчуждения. В виде иллюстрации я приведу здесь описание Маргарет Малер симбиотической фазы: «Во время симбиотической фазы младенец функционирует и ведёт себя, как будто бы он и его мать составляют некую всемогущую систему (двуединство) внутри одной общей границы, так сказать, симбиотической мембраны (Mahler, 1961). Сходным же образом возврат к аутическому и беспредметному состоянию имеет отчётливые характеристики психологического возвращения в утробу, а не просто к раннему послеродовому состоянию.

Другие важные стороны расстройств, вызываемых нарушениями в развитии предметных отношений, явно указывают на родовые движущие силы. Таким образом, расщепление предметного мира на добрый и злой, характерное для пациентов с пограничными расстройствами, отражает не только противоречивость материнской заботы («мать добрая» и «мать злая»), подчёркиваемую эго-психологами. На более глубоком уровне его источником выступает непременная двойственность роли, которую мать играет в жизни ребёнка даже при самых благоприятных обстоятельствах. Ведь до родов и после родов она представляет собою жизнедающее и жизнеподдерживающее начало, тогда как во время родов превращается в жизнеугрожающую стихию.

Переживания ребёнка, страдающего от детского симбиотического психоза и зажатого между страхом отделения и страхом поглощения, также, очевидно, имеют свой источник скорее в травме рождения, нежели в переходе от первичного нарциссизма к предметным отношениям. Подобным же образом сама сила сумасшествия, характеризующая эту категорию пациентов, выдаёт её околородовые истоки.

Несмотря на огромные вложения времени, энергии и денег в психиатрические исследования, природа психотического развития оставалась тайной. Обширные систематические исследования открыли и изучили важные переменные, относящиеся к телосложению и генетике, к гормональным и биохимическим изменениям, к биологическим соотношениям, к психологическим и социальным условиям, к влияниям ухудшающейся окружающей среды и многому другому. Но ни одна из них пока ещё не оправдала себя в том, что является достаточно существенной, чтобы обеспечить убедительное объяснение этиологии функциональных психозов.

Тем не менее, даже если бы биологические и биохимические исследования и были способны обнаружить процессы, которые бы показали свою существенную взаимосвязь со встречаемостью психотических состояний, это само по себе никак не способствовало бы пониманию природы и содержания психотических переживаний. Ведь в предыдущей главе я уже касался подобного вопроса, когда обсуждал лабораторные исследования психоделических веществ. Потому что в состояниях, вызываемых химически чистыми психоделиками, даже если биохимический стимулятор и его дозировка в точности известны, это никоим образом не даёт каких бы то ни было ключей к пониманию природы и содержания вовлечённых переживаний или их межиндивидуальной и внутрииндивидуальной изменчивости. Сам он объясняет только возникновение глубинного бессознательного материала в сознании.

Ибо та же самая доза в тех же самых обстоятельствах, данная разным людям, может вызвать широкий диапазон переживаний, меняющийся от припоминающе-аналитического самоисследования через маниакальные и параноидальные состояния к глубоким мистическим откровениям. Это показывает, что надежда на находку простого биологического решения для сложнейшего вопроса психозов (и мистических состояний) в действительности очень скудна. Ввиду всего перечисленного трудно принять рассуждения подобного рода в качестве серьёзных научных утверждений. Ведь возможность создавать такие переживания есть явно врождённое достояние человеческой психики само по себе. Феноменология функциональных психозов разнообразными путями сочетает околородовые и надличностные феномены со случайной примесью послеродовых биографических элементов.

Переживания, характерные для БПМ-1, представлены в симптоматологии психотических состояний как в своей благоприятной, так и неблагоприятной ипостасях. Многие пациенты переживают случаи симбиотического единения с Великой Богиней-Матерью и ощущают себя вскармливаемыми её маткой или грудью. Это также переживается подчас как исступлённое единение с Матерью-Природой, со всей вселенной и Богом. И тогда, когда такие переживания поддерживаются, они могут обеспечить создание мощного опыта для восполнения нехватки симбиотического удовлетворения в собственной ранней истории пациента.

И наоборот, между нарушениями эмбриональной жизни и психотическими состояниями, с одной стороны, и различными параноидальными искажениями действительности, с другой, по всей видимости, существует глубокая связь. Поскольку многие дородовые нарушения вызываются химическими изменениями в организме матери, передаваемыми через пуповину, такие параноидальные случаи часто сосредоточиваются на отравляющих причинах или невидимых вредоносных влияниях какого-то иного рода. Ведь многие психотические пациенты полагают, что их пища отравлена, что какие-то ядовитые газы закачивают в их дом или что дьявольский враг подвергает их опасному излучению. Эти враждебные влияния часто совпадают с видéниями различных злых сущностей и архетипических демонических существ.

Иной источник параноидальных состояний располагается на начальной фазе второй перинатальной матрицы. И в этом нет ничего удивительного, ведь начало родов — главное и необратимое нарушение дородового существования. Если иметь в виду, насколько неприятными и сбивающими с толку должны оказаться для плода эти два положения, то не трудно вообразить, что появление памяти о наступлении родов или о серьёзных внутриутробных осложнениях в сознании может вызвать чувства всепроникающей тревоги. По очевидным причинам источник этой опасности не может быть определён и остаётся неведомым. И тогда индивид стремится перенести эти чувства на какое-нибудь угрожающее обстоятельство во внешнем мире: на тайные подпольные организации, на нацистов, коммунистов, франкмасонов, ку-клукс-клан или на иные действительно или возможно опасные группы людей, и даже, может статься, на инопланетных пришельцев. Конкретное содержание подобных зловещих переживаний может также заимствоваться и из соответствующих областей коллективного бессознательного.

БПМ-2 в своём наиболее развитом виде вносит в психотическую симптоматологию тональность глубокого отчаяния и меланхолии, ощущение вечного проклятия, тему нечеловеческих мучений и дьявольских испытаний. Многие психотические пациенты переживают нескончаемые адские муки и страдания, которые, как им кажется, проистекают из каких-то искусных приспособлений, предназначенных для этой цели. Исследования психоаналитиков показывали, что машина воздействия, описываемая многими психотическими пациентами, как причиняющая преднамеренные страшные мучения, представляет собою тело «злой матери». Тем не менее, в ходе этих исследований никому так и не удалось понять, что зловещее и терзающее материнское тело принадлежит не кормящей матери, а матери рожающей (Tausk, 1933). Другими психотическими мотивами, относящимися к БПМ-2 являются переживания бессмысленного, странного и нелепого мира картонных фигур или автоматов и атмосферы гротескных цирковых реприз.

К клинической картине психотических состояний БПМ-3 добавляет богатый набор переживаний, представляющих различные грани этой сложной матрицы. Титаническая сторона проявляется в виде невыносимых напряжений, мощных энергетических потоков, взаимодействий и разрядов. А соответствующие ей воображение и образность связаны с обстоятельствами насилия во время войн, революций или кровавой резни. Зачастую всё это может достигать архетипических размерностей и изображать сцены невероятного масштаба — вселенскую битву между силами добра и зла, сражения ангелов и бесов, титанов, бросивших вызов богам, или богатырей, сражающихся с мифологическими чудовищами.

Агрессивные и садомазохистские составляющие БПМ-3 служат причиной возникновения у психотических пациентов видений, включающих как ужасные жестокости разного рода, так и случаи насилия, самоувечий, кровавых убийств и самоубийств. Поглощённость извращёнными сексуальными фантазиями и видéниями, переживаниями сексуальных посягательств и болезненными насильственными вторжениями в половые органы также является характерной чертой третьей перинатальной матрицы. Интерес к фекалиям и другим биологическим выделениям, а также к магической силе, приписываемой испражнениям и функциям выделения, выдаёт вовлечение скотологической грани БПМ-3. То же самое верно и в отношении копрофилии и копрофагии, удерживания мочи и фекалий, или же, напротив, отсутствия власти над сфинктерами. Переживания сатанинских зрелищ, таких как шабаш ведьм или обряды чёрной мессы, сочетают смерть, пол, агрессию и скотологию таким образом, как это в высокой степени характерно для БПМ-3. И они очень распространены в переживаниях психотических пациентов.

Переход от БПМ-3 к БПМ-4 привносит в палитру психотических переживаний череду духовно-психической смерти и возрождения, апокалиптические видéния разрушения и воссоздания мира или виды суда над усопшими и Судного дня, что может сопровождаться отождествлением с Христом или архетипическими образами, представляющими смерть и воскресение, и вести к раздуванию эго и мессианских настроений. Сюда также относятся фантазии и переживания относительно собственного отцовства по отношению к Божественному Дитя или его порождения. Переживания божественной эпифании, видения Великой Богини-Матери или отождествление с нею, встречи с ангельскими существами и являющимися в свете божествами и ощущения спасения или искупления также принадлежат к характерным проявлениям БПМ-4.

В то время, когда я впервые высказал предположение, что многое в психотической симптоматологии может оказаться понятным с точки зрения движущих сил, связанных с родами (Grof, 1975), мне не удалось найти ни одного клинического исследования в поддержку выдвинутой гипотезы или даже выявлявшего такую возможность. Было удивительно, сколь мало внимания исследователи уделяли возможности взаимоотношения между психозами и травмой рождения. Сегодня же, четверть века спустя, существуют обильные клинические свидетельства того, что в генезисе психозов значительную роль играет именно травма рождения.

По правде говоря, вирусные заражения в течение беременности матери и осложнения, происходящие во время принятия родов, включая такие как затянувшиеся роды или нехватку кислорода, постоянно называются среди нескольких упоминаемых факторов риска для шизофрении (Warner, 1995; Wright et al., 1997; Verdoux and Murray, 1998; Kane, 1999). Но из-за сильного влияния в психиатрии биологического мышления интерпретации этих данных склоняются к предположению, что само рождение вызывает какое-то едва уловимое коварное нарушение мозга, которое современные методы диагностики ещё не могут определить. Ибо подавляющее большинство теоретиков и клиницистов так и не в состоянии признать первостепенную роль рождения в качестве базовой психической травмы.

В то время как вышеописанные околородовые переживания зачастую представляют собой сочетание видов биологической памяти рождения и архетипических мотивов с соответствующей тематикой, феноменология психотических состояний может содержать разнообразные надличностные переживания также и в чистом виде, без примеси биологических родовых составляющих. Самыми распространёнными из подобных переживаний являются воспоминания прошлых жизней, соприкосновение с внеземным разумом и встречи с различными божествами или демонами. И временами индивиды, которым ставят диагноз психотиков, могут также иметь чрезвычайно возвышенные духовные переживания, такие, как отождествление себя с Богом, с совершенным или с Метакосмической Пустотой.

О многих из вышеописанных переживаний рассказывали мистики, святые, пророки и духовные учителя всех времён. Нелепо, как мы ранее уже убедились, приписывать все эти переживания какому-то неизвестному процессу, происходящему в мозгу или ещё где-либо в теле, что как раз и является практикой, общепринятой в современной психиатрии. И здесь естественно встаёт вопрос о взаимосвязи между психозом и мистическим переживанием. Я уже довольно долго употребляю здесь понятия «психоз» и «психотический» как нечто общепринятое в академической психиатрии. Но, как мы увидим, наблюдения и переживания холотропных состояний наводят на мысль, что понятие психоза должно быть коренным образом пересмотрено.

Если мы взглянем на эти переживания с точки зрения широкой картографии психики, не ограничивающейся послеродовой биографией, а включающей околородовую и надличностную области, станет ясно, что разница между мистикой и умственными расстройствами в гораздо меньшей степени относится к природе и содержанию вовлечённых переживаний, нежели к установке по отношению к ним, к «переживательному стилю» индивида, к способу истолкования и к способности включать их в себя. В своих лекциях Джозеф Кэмпбелл употреблял выражение, которое отражает эту взаимосвязь: «Психотик тонет в тех самых водах, в которых восторженно купается мистик». Мои собственные оговорки по отношению к этой, в иных отношениях чрезвычайно уместной цитате, относятся к тому обстоятельству, что переживания мистика бывают подчас тяжелыми и напряженными и все они вовсе не обязательно восхитительны. Но мистик способен увидеть эти испытания в гораздо более широкой перспективе духовного странствия, что включает в себя и более глубокое намерение, и желанную цель.

Подобный подход к психозам имеет скрытые глубинные последствия не только для теории, но также и для терапии и, что наиболее важно, для протекания и исхода этих состояний. Наблюдения терапии переживаний в большой мере подтверждают революционные идеи родоначальников альтернативного понимания психозов К.Г. Юнга (1960), Роберто Ассаджиоли (1977) и Абрахама Маслоу (1964). И эту важную тему мы рассмотрим в следующей главе.