"Зверь бездны" - читать интересную книгу автора (Веста А.)Глава первая Рыцарь ПарсифальКалининград – Кенигсберг, 30 апреля 200* года Сашка сидела на краю бетонного бруствера времен последней войны. Стальные с проседью волны, бегущие к берегу, их плеск и рокот пели ей величавую северную сагу, сказку из заповедных глубин, но все, что она успела набросать в «блокнот», казалось обрывком недослушанного разговора, тихого, едва различимого голоса. – Эй, Сандра! Проснись! Зодиак прыжками спускался по осыпающейся тропинке к морю. Лицо его разгорелось от бега, черная майка пузырилась на морском ветру. Он успел нагнуться на бегу и подхватить с мокрого песка желтый камешек. – Смотри – алатырь-камень! Возьми на память. Алатырским морем когда-то звали Балтику. Сашка сжала в ладони гладкий окатыш, закрыла «блокнот», стряхнула с джинсов песок и злых рыжих муравьев, оперлась о протянутую ей крепкую, бронзово-загорелую руку Зодиака и спрыгнула с высокого бруствера на берег. – Дуем в город; через полчаса заброска! Нетерпение Зодиака искрой перекинулось на Сашку. – Нам покажут подземелье, склеп и бункер фольксштурма, – задыхаясь от энергичного подъема, рассказывал Зодиак. – Там в подвалах до фига костей. А на стенах – прощальные письма, руны, картинки всякие. Видимо, немцев там взрывом завалило, они долго умирали… А ночью намечается грандиозный сабантуй на берегу! С Зодиаком Сашка познакомилась неделю назад, в первый день кенигсбергской «маевки». Редакционное задание на этот раз выглядело особенно романтично, да и кому, как не ей, «рискованной щучке пера», освещать турниры на копьях и вылазки сумасшедших «кобальдов». Московские диггеры быстро сдружились с рыцарями местного военно-исторического клуба «Парсифаль», и внимание центральной прессы в лице юной журналистки Александры Батуриной также немало льстило самолюбию «крестоносцев». Пролазав несколько часов по штольням и катакомбам рыцарских подземелий и до крови ободрав колени и локти, Сашка начисто отмела все подозрения в принадлежности к декоративному полу и заслужила молчаливое одобрение «детей подземелья». Родство душ являет себя с первого, случайно брошенного взгляда. Зодиак и Сашка молниеносно опознали друг в друге шальных безбашенных романтиков и заключили молчаливый сговор. Наружность Зодиак имел по-своему примечательную: светлые глаза под прямыми бровями, слегка выступающие вперед нордические скулы, тонкий нос, маленький, выразительный рот, задиристый подбородок, а больше того белесые пряди, которые он убирал со лба немного набок, придавали ему разительное сходство с плакатными бестиями Третьего рейха или молодыми строителями коммунизма, то есть являли собой давно утерянный расовый идеал. Средневековые лабиринты Орденского замка, катакомбы полутысячелетней давности петляли под городом. Среди древних рыцарских развалин зияли многочисленные лазы и «колодцы», годные для браконьерской заброски. Через полчаса они были в подземелье. Смолистые факелы в руках рыцарей потрескивали от встречного ветра. Белые плащи с черными крестами уплывали во мрак. Скрежет и гул шагов отдавались с нарастающим грохотом и долго замирали под кирпичными сводами. Рыцарь в тяжелом звякающем доспехе, шагавший впереди, сдвинул кованую решетку и посторонился, пропуская Сашку. В глазницах тевтонского шлема блеснули зрачки. Сашка зябко поежилась. Откуда ей было знать, что в свете косматых факелов ее смуглая обнаженная кожа светится, как шелк, а запах влажных от морской воды волос дразнит и щекочет ноздри свиты. Нагнув голову, она проскользнула в низкую дверцу. – Это здесь… Прошу вас, фролейн Александра, – прошептал Рыцарь-Сенешаль. Он был намного старше безбородых сюзеренов с факелами и по-старомодному учтив. Синий луч фонарика впился в темноту, скользнул по кирпичным осколкам на полу, по грудам заплесневелой амуниции фольксштурма, последних защитников замка в апреле 1945-го, и расплющился о глухую стену. Вдоль стены белели кости и сложенные рядком человеческие черепа. Зодиак вошел в бункер последним. Озираясь по сторонам, он вытирал лоб. Первая сухая жара просачивалась даже сюда: в катакомбы Орденского замка. Рыцарь-Сенешаль опустился на колени перед часовенкой или склепом из позеленевшего мрамора. Статуи сидящих сфинксов, изувеченные взрывами или ударами кирки, охраняли вход. – …Вот за это я и люблю подземелья. – Зодиак задумчиво разглядывал склеп и статуи. Вся мрачно-романтическая обстановка не возымела на него никакого действия. – Полвека прошло, а все лежит и нас перележит. По бесстрастным лицам сфинксов скользили всполохи, напряженные лапы подрагивали, готовые к прыжку. – Посмотрите, при свете факелов эти чудовища обретают призрачную жизнь. Некогда они стерегли Грааль, чашу вечности, – прошептал Сенешаль. – А почему вы уверены, что это был Грааль? – Знаете, немцы очень сентиментальная нация. На торцевой стене, позади реликвария, остались прощальные письма и даже прекрасные стихи на старонемецком. Эти солдаты были последними, кто видел чашу. Об этом они писали перед смертью, и в их словах были гордость и боль. Мы первыми вошли в бункер после того, как в прошлом году разобрали завалы. Реликварий был пуст, а это значит, что чаша могла исчезнуть из подземелья только в апреле сорок пятого, во время штурма Кенигсберга. Вероятнее всего, она была перенесена в «блиндаж Ляша», где располагался штаб немецкого гарнизона. Там, кстати, и была подписана капитуляция. Сашка пошарила фонариком по стенам из отсыревшего кирпича. – Нет, нет, стена с надписями уничтожена, в этой части подвала недавно прогремел взрыв, кому-то не дают покоя древние подземелья… – остановил ее Сенешаль. – Я полагаю, что эта последняя война имела два трофея, о которых не принято упоминать в списке военных репараций. Один из них – Копье Судьбы. Оно было чудом обнаружено союзниками и ныне находится в музее Хофбург в Вене, хотя есть подозрения, что так называемое «копье Лонгина» – фальшивка, подложенная за музейные стекла. Где находится истинное копье, пока неизвестно. Другой трофей по праву должен принадлежать победившей России, но, боюсь, найти его будет не легче, чем легендарную Янтарную комнату. – Что это? – из-под лапы правого сфинкса Сашка вынула полуистлевший листок. Лучи фонариков скрестились на ее руке; в узкой лодочке девичьей ладони лежала картонка с рисунком. Обугленные края осыпались от прикосновения. Гравировка карты выцвела и побурела, но изображение все еще читалось: волшебник в длинной мантии и колпаке со звездами колдовал над чашей, скорее даже церковным потиром на высокой витой ножке. На полях были выведены крючковатые буквы, цифры и астрологические знаки. Рыцарь-Сенешаль осторожно вынул карту из ее рук. – Насколько я понимаю, это старинная карта, но не игральная, как можно подумать. Это Таро. Карту потеряли, а может быть, специально оставили здесь, рядом со вскрытым тайником, как приглашение к игре. В любом случае поздравляю вас, Александра. Магические находки все еще попадаются в подвалах Орденского замка. Кенигсберг некогда был мистической столицей Европы. Он находится в самом ее сердце, или сердце старушки Европы бьется здесь. В нашем городе и сейчас происходит много таинственного, и пример тому – Орденский замок. Его не только срыли до основания: на месте, где некогда возвышалась твердыня Тевтонского ордена, вырыли котлован, и тем не менее мы находимся в его катакомбах. При разборке завалов строители нашли небольшую шкатулку, а в ней одиннадцать предметов, похожих на талисманы. Среди них был перстень с надписью «Люцифер». Как, вы ничего не знаете? Но об этом же писали в газетах! – Можно я возьму себе эту карту? – О, конечно, фролейн… – Тише! Звонят! – Затаив дыхание, Сашка ловила далекий колокольный звон. – Здесь рядом церковь? А может быть, костел? – О нет, дело в другом. Позвольте напомнить, фролейн, что как раз сегодня ночь святой Вальпургии. В эту ночь Темный господин ненадолго покидает Бездну и устраивает что-то вроде пикника на горе Броккен, так, во всяком случае, утверждают старинные пособия по изгнанию ведьм. В эту ночь принято жечь факелы и звонить в колокола, чтобы отогнать вурдалаков и варлоков. Так в старину называли колдунов. В Вальпургиеву ночь травы обретают чудесную силу. Вы уже догадались, что эти подземелья – странное место. Возможно, этот звон долетел сюда через несколько веков. Луна Вальпургиевой ночи покачивалась на волнах, плавала в полных кубках и, как пятьсот лет назад, разливала свет по полированным доспехам рыцарей Грааля. Латники отдыхали у ночных костров и потягивали лучшее кенигсбергское пиво. Поодаль бродили их кони, укрытые тяжелыми ковровыми попонами. Ночной ветер шевелил плюмажи, романтические косицы рыцарей и гривы их коней. Ролевые игры на природе уже успели стать традицией маленького «островного государства». Сашке быстро наскучил явный интерес и тайное вожделение рыцарей, и она ушла от ночных костров к морю. – Салют, Сандра! А я уж думал, что русалку встретил. Сидишь тут одна, в волосах луна запуталась… – Зодиак устроился рядом. – А теперь, Сандра, держись крепче! Оказывается Кенигсберг – это не просто мистическая столица. Сто лет назад здесь, кроме могилы Иммануила Канта, рыцарских замков и разных оккультных заморочек, было еще много интересного. К примеру, некое тайное общество. А называлось оно… – Ну, говори… – «Люцифер»… После войны оно распалось, хотя такие организации не исчезают бесследно. Кстати, именно в Кенигсберге находился один из институтов «Аненербе»: «Наследие предков». Все это интересно, и вообще… – …«Жизнь без привкуса тайны пресна, как кола без коки». В последний раз ударив по «клаве», Сашка выключила компьютер и крутанулась на винтовом стуле. Обжигающая радость и веселое хулиганство требовали выхода. Вот сейчас она подкинет ворох бумаг и офисных безделушек на столе у шефа, захохочет или подпрыгнет. Долгожданное «письмо» Зодиака было коротким: «Салют, Сандра. Объект обнаружен!!! Заброс в понедельник, в 23.00 у Пруда. „Химку“ для тебя достал». Сашка долго не решалась объявить Зодиаку о своем не совсем бескорыстном интересе к диггерству. Странное и даже чем-то опасное слово «Грааль» будоражило своей тайной музыкой и звало в путь, вслед за сотнями его искателей, ответивших на зов чаши, но вернувшихся ни с чем или не вернувшихся вовсе: Сашкина «шиза» не вызвала у Зода и тени недоверия или усмешки. Он даже высказался в том плане, что у каждого подземного туриста мозги сдвигаются таким образом, что всякие волшебные штучки, типа кольца Нибелунгов, копья Лонгина или священной чаши, для него более реальны, чем пирожок в «Макдоналдсе». Зодиак пообещал Сашке бескорыстную помощь в освоении «подземелий Нифл-хейма», так в его кругу называли подземные коридоры вблизи Кремля. Вообще-то Нифл-хейм – обитель мрака и первобытного хаоса у древних скандинавов, но глубокие штольни в центре столицы, полные туповатых «монтерусов», ловушек спецслужб и прочих безобразий, вполне оправдывали это название. Сашка даже не пыталась узнать имя Зодиака. Кроме того, что он подземный авторитет, студент МГУ, и кроме урбанистских исследований занимается еще несколькими видами спорта с непроизносимыми названиями, ей ничего не было известно. Потустороннее бытие Зода было покрыто туманом и легким налетом мистификации. Его тусовки повторяли принципы древних мистерий – Тайной вечери или Круглого стола короля Артура. По их примеру Зод имел двенадцать преданных соратников, каждый из которых был равен с остальными во всем, ну, кроме, конечно, личной храбрости. По ночам двухметровые Скорпионы Зода в поисках адреналина утюжили московские подземелья, а после рассаживались по астрологическому порядку, тянули пиво и травили «байки из преисподней». Тело упрямо просило движения. Сашка по-кошачьи расправила спину, победно поглядывая вокруг. В пятницу вечером офис медиа-холдинга пустел рано. Кроме Сашки, в редакции замешкались двое: стилист Алиса Палий и выпускающий редактор Иннокентий Дюбуа, в просторечии Кеша Дубов. Нежно, мелодично, словно извиняясь, пропел несколько нот Сашкин мобильник. Звонил Илья. Он был радостно оживлен, обещал сюрприз. – Лечу, Илюшенька… Да, милый… Наблюдая за Сашкой краем карего глаза, Алиса презрительно кривилась. До появления этой выскочки именно она заслуженно считалась первой красавицей канала, и сдавать свои позиции Алиса не собиралась. По всеобщему мнению Алисин бюст, отполированный до блеска не только волнами южных морей, имел абсолютные «голливудские» параметры. Одевалась она изысканно и дерзко. В жарком августе на ногах Алисы красовались ажурные сапожки из белой замши. Их непорочный цвет оттенял смуглоту и гладкость божественных Алисиных икр. Сашке были хорошо известны ее мысли, короткие, как стильная стрижка, а также все сплетни вокруг своей восходящей планиды. В двадцать лет Александра Батурина уже считалась счастливицей. Всего три года назад она ворвалась в столицу из захолустной Таволги Подлесной, с ходу поступила в Литературный и уже на третьем курсе была принята на работу в редакцию крупнейшего телеканала. Через две недели она пальнет, как из мортиры, замуж. И не за кого-нибудь, а за самого Илью Бинкина. Это из Таволги-то Подлесной! Ну есть ли в мире хоть подобие справедливости? Алиса вздохнула тяжело и красноречиво. Сашка лишь плечиком передернула: пусть завидует. Нет, не Сашка стерегла свое счастье, удача сама караулила ее, как резвый котенок. И даже сегодня… Но в пятницу вечером поздно начинать новый проект. Шеф-редактор уже отдыхает. Она принесет ему добычу во вторник, после ночной вылазки в подземелья, немного виновато, но сдержанно-счастливо заглядывая в мудрые, библейски печальные глаза шеф-редактора. Так спаниели приносят охотнику подстреленную утку или лесного петушка вальдшнепа: их нос обожжен сладостным запахом, а белесые брыли дрожат от восторга. – Чао, Кеша. – Сашка символически клюнула выпускающего редактора в едва наметившуюся лысинку, покрытую младенческим пушком. Кеша поймал ее запястье и прижал к сухим губам. Вся Сашкина веселость сразу схлынула, она виновато опустила глаза. Кеша быстро отпустил ее руку и принялся грустно протирать очки. Его печаль была понятна. Именно он притащил ее в редакцию и открыл шефу глаза на перспективный стиль новенькой журналистки. Он придумал ей свежий, энергичный, пахнущий ветром и джунглями псевдоним Сандра, почти сразу же ставший известным в «сети» и не сходивший с первой полосы канальского «Вестника». Успех и гонорары быстро вскружили Сашкину голову, и даже не щекотка успеха и шалые деньги, а тайная власть, которую она успела ощутить. В ее игривых строчках плясали бесенята, ее едкие шуточки прилипали навсегда, ее язвительного пера побаивались «тяжеловесы» бизнеса и матерые политиканы, ее благорасположение завоевывали или покупали. Как бы то ни было, мавр сделал свое дело, и быстро оперившееся чудо из Таволги Подлесной уже не подпускало его ближе чашечки кофе в баре, пары-другой исправленных ошибок в очередном гениальном тексте да изредка дозволяло подержать зонтик или сумочку на «завтраке для прессы». Каждый раз после невесомого Сашкиного поцелуя Кеша думал о том, что его единственная жалкая любовь минет бесследно и бесплотно, не осенив его и минутой истинной ласки и близости. Но он никому не показывал своей грусти, он любил быть несчастным внутри себя. Невысокий, щуплый, в подслеповатых очках-велосипедах, Кеша принадлежал к особому типу интеллигента-неудачника. Независимо от рода деятельности и зарплаты в долларах он остается запущенным, неприкаянным и фатально одиноким, но тем не менее не вымирает, размножаясь по земле-матушке то ли почкованием, то ли спорами, как ботанический уникум. Прощально махнув рукой, Сашка скрылась в дверях. В зеркальном лифте она сразу построжела, одернула короткую блузку и прикнопила озорную пуговку на груди. Волной распустила длинные светлые волосы. Илья ждал ее внизу, у хрустальной вертушки телецентра, и эта взбалмошная прическа очень нравилась ему. А ведь все и вправду случилось как в сказке. Всего четыре года назад, вытянув из-под подушки зеленую тетрадку-дневник, Сашка ринулась в библиотеку на поэтические чтения заезжей знаменитости поэта Евтюхова. Ради этой встречи отменили два последних урока выпускного класса Таволгинской средней школы. Поэт был проездом из столицы в отдаленные охотничьи угодья. Одет он был в замурзанную ветровку и болотные сапоги. Ростом поэт был невелик и если бы захотел, то вполне мог бы залезть в болотные сапоги по плечи. Сквозь меткий прищур он сразу отстрелил Сашку из табунка старшеклассниц и, оглядев ее всю, от веснушчатого носика, до носков спортивных тапочек, задержался на свитере маминой вязки, в том месте, где проклюнулись наглые бугорки. Сашкины щеки рдели от незнакомого восторга, и что-то горячее, живое раскрывалось в груди, и все ее существо плавилось от любви к кому-то бесконечно высокому, любящему, к тому, кто разжег в ней это восхитительное пламя, подарил ей облака и ивы родной Таволги, научил низать драгоценный жемчуг русских слов: Упаду крестом я на крест дорог, Подо мною – Твердь, надо мною – Бог! Поэт слушал ее стихи с поощрительной, хитроватой улыбкой. Наблюдать первые неловкие движения девственной души было немного смешно, но приятно, и на обложке зеленого дневника остался телефон и адрес небожителя «на память хорошей девочке Саше», ибо давно известно, что дневники ведут только очень хорошие девочки, у плохих девочек на это просто нет времени. Добрый дедушка не узнал ее через год, когда с золотой медалью и зеленой тетрадкой она явилась покорять столицу. В Москве у нее не было ни знакомых, ни родни, и первым делом она решила навестить Евтюхова. Опешив от внезапной роскоши, она забыла, зачем разыскивала его, и, спотыкаясь в густошерстных коврах, рассеянно бродила по чертогам волшебника слова. Она была невинна настолько, что безропотно пошла в ванную «освежиться с дороженьки». Ванная оказалась бассейном полутораметровой глубины. В вымирающей Таволге давно не было горячей воды, и, забывшись, она нестерпимо долго плескалась в щекотных струях. Нестерпимо долго для поэта… и когда увидела его робко прикорнувший приап и одрябший лягушачий животик на краю бассейна, то даже не испугалась, а принялась хохотать, до того ей стало смешно. И как черная жаба, прыгнувшая на лоб невинности, поэт немедленно обратился в пунцовую розу. Оказалось, что он ничего особенного не хотел от купающейся нимфы. Просто в его обычае было писать несколько строк на жемчужно-розовых ягодицах своих протеже. Имея несмываемый бессмертный автограф на крупе, как тавро лучшего конезавода, литературно-одаренная девушка без труда брала любые препятствия. Нахохотавшись, Сашка презрительно замолкла. Не стесняясь ползающего у ее ног живого классика, она оделась и ушла, хлопнув дверью так, что где-то осыпалось стекло. Ей все же было немного жаль Евтюхова, он был такой старый и некрасивый, что его уже наверняка никто не любил. Зеленую тетрадь она забыла у поэта. Через год обучения в «Литере» один из профессоров, без тени улыбки, протянул ей тот самый свиток, зеленый, как незрелые фиги. Она быстро усвоила вкусы столицы: шаткую, раскачивающуюся походку, похожую на лошадиную иноходь, и граничащую с неопрятностью моду на ветхие джинсы и мятые распашонки, оставляющие открытыми пупок и начала бедер. В первый же день шеф-редактор преподал ей «кодекс самурайской чести», без которого она навсегда осталась бы «закомплексованной провинциалкой». Шеф-редактор был стар и умудрен опытом, поэтому ограничился лишь интеллектуальной дефлорацией. Известно, что семьдесят юных девственниц согревали ложе престарелого Соломона. Должно быть, в долгие зимние ночи, во время бессонницы, одряхлевший царь так же делился с наивной юностью грузом мудрости: «Никогда ни о чем не задумывайся, дитя мое. Помни, что ты – только тело и в тебе будут видеть только тело, а тот нежный лепесток на ветру, что зовется душой, спрячь и никому не показывай, даже мне, твоему творцу, вернее Демиургу. Нашим миром правит бесстыдство, и чем скорее ты это поймешь и скинешь атрибуты древней дикости, тем лучше для тебя. Чти отца и мать твою, не забывай и благодетелей. Не лезь поперек батьки в пекло, соблюдай субординацию. Поверь, девочка, это главное, что я вынес за всю свою большую и печальную жизнь…» Но стать полностью цивилизованной для Сашки оказалось намного труднее, чем освоить безупречный маникюр. На промежуточном этаже двери лифта разъехались. Пахнуло жгучим перцем и кошачьей мочой. В сверкающем зеркалами лифте резко стемнело от высокой, одетой во все черное фигуры. Это был сам Мануэль Бабо, шоколадный полуфабрикат шоу-бизнеса. Капли пота на лице и шее Мануэля были черны, как брызги смолы. Невзирая на жару, Мануэль был облачен в черный люстриновый костюм, черную помятую шляпу с отвисшими полями и остроносые лаковые ботинки. Костюмчик имел вполне похоронный вид, но сам Мануэль был полон жизни. Задрав подбородок, он надменно перетирал челюстями жвачку и пританцовывал, в упор не замечая Сашки. У каждого чернокожего чувство ритма в крови, так же как и презрение к бездарной белой расе. Но Мануэль Санчес Бабо не был полноценным негром, всего лишь «четвертинкой» кофейной расцветки. Мода на цветных набирала обороты, и черная звезда Бабо стремительно восходила над чуждым племенем. Не так давно Сашка брала интервью у этого разбитного, ярко разряженного мулата. Такие интервью остроумный шеф-редактор называл «кошачьими поскребушками». – Ну, придумай что-нибудь сама, – простонал шеф-редактор, возвращая Сашке худосочный материал. В стеклянной «вертушке» с неизменно любезным постовым Сашка вспомнила, что забыла выставить пароль на свои записи, но не возвращаться же обратно из-за такого пустяка. Черно-зеркального «форда» Ильи нигде не было видно. Расплющенное закатное солнце било в глаза, плавилось в разноцветных капотах и никелированных бамперах. Серебристая плоская машина с черным «египетским глазом» вместо окна бесшумно затормозила у ступеней телецентра. Тонированное стекло поползло вниз, из окошка незнакомой машины выглянул Илья и помахал ей рукой. На обочине он распахнул дверь и упругими прыжками понесся по ступеням, дотянулся, поцеловал в губы, уколов модной щетиной, имитирующей романтическую запущенность «последнего героя». Потом схватил за руку и потянул к черной машине. – Чья это колымага, Илюша? – Сюрприз. Я же обещал свести тебя с Калифом. Это его машина, поторопись, нас ждут… – Почему ты не предупредил? – Саше стало неловко и склизко, словно кто-то наблюдал за ней из-за темного стекла, сдирая одежки, как капустные листья. – Ну, извини, люди такого уровня сами выбирают место и время встреч. Ныряй в машину и не ерепенься… За рулем сидел тяжеловесный кавказец в темном костюме и черных очках. Потная ладонь застыла на руле. На смуглом волосатом запястье поблескивали платиновые часы, на толстом мизинце лучился крупный бриллиант. Глядя на все эти признаки неоспоримой власти, Сашка испытала мгновенный испуг и пожалела, что с утра оделась как хулиганка. В кургузой облипшей майке и короткой юбчонке она показалась себе раздетой и беззащитной. Калиф вел машину, почти не глядя на дорогу. Всякая автомобильная мелочь торопливо линяла с его пути. – Куда хочет барышня? – спросил он у Ильи и, не дождавшись ответа, завернул к центру города. – «Редиссон-Славянская» подойдет? – Правильнее было бы назвать ее «Редиссон-Чеченская», – заметила Сашка… – Отлично, – не поворачивая головы, отозвался Калиф. – Туда и поедем. – Но я одета не для банкета, – капризно вскинулась Сашка. Ей было беспокойно и неуютно рядом с этим самоуверенным кавказцем. Калиф зловеще усмехнулся. Затормозив у шикарного магазина, он нашептал в мобильник несколько заклинаний. Через минуту испуганная девушка со значком главного менеджера вынесла из дверей магазина большую коробку с золотыми пломбами-печатями. На заднее сиденье, на Сашкины колени упало черное платье с тяжелым лифом из сверкающих стразов и пышной шифоновой юбкой. – Оденься, дорогая, – равнодушно сказал Калиф. – Я не стану это надевать, – прошептала Сашка. – Я не просила покупать мне платье, скажи ему, Илья! Илья растерянно моргал густыми ресницами. – Не нравится? – равнодушно спросил Калиф. Он опустил боковое стекло и запихнул платье в высокую урну. Черные ленты сейчас же взвихрил ветер, прощально полыхнули стразы. «Он близкий друг Омара Аилова. Постарайся не грубить и аккуратно узнать у него то, что тебе нужно», – прошептал Илья под рокот мотора, так, чтобы не было слышно на переднем сиденье. В кармане Ильи заверещал телефон. – Позвольте вас оставить: срочный звонок со студии. На перекрестке Илья поспешно выпрыгнул из машины и с ободряющей лаской посмотрел на нее. – Увидимся вечером. Не робей, воробей… Изучая квадратную спину Калифа, Сашка поднималась по широкой лестнице с полированными перилами из красного дерева. Дверь в отдельный номер была распахнута. Этот ампирный бело-золотой зал в ресторанном комплексе называли «президентским». Оставив ее за столом, Калиф безмолвно удалился, по-видимому в «кабинет задумчивости». Сашка огляделась: от облицованных мрамором стен веяло прохладой, накрахмаленные скатерти дышали ароматом, который «подается» только в лучших ресторанах мира. – Почему не захотела платье? – Калиф наскоро вытер руки салфеткой. И, не дождавшись ответа, спросил: – Что будешь есть? – Снетки в томате, – обреченно выдохнула Сашка. Нервно подобравшись, как кошка перед прыжком, она не собиралась гасить свое раздражение против Калифа, зная, что он в любом случае даст ей информацию: разменную пешку в сложной игре между конкурирующими фирмами, точнее родовыми общинами – тейпами. – Зачем грубишь, дарагая? – демонстративно обиделся Калиф. – У нас говорят: собака должна лаять у ворот, а женщина слушать мужчину. – Давайте хоть познакомимся. Я – Александра Батурина, журналист канала «Апломб». А как ваше настоящее имя? – Зови меня Беслан. – А что означает ваше имя, ведь это название целого города? В президентский номер внесли ужин: легкие закуски, переложенное зеленью жареное мясо и молодое вино. Беслан поднял бокал для тоста. – Мой род – старинный род. Меня назвали Бесланом в честь деда. Беслан – это огонь. Об этом есть красивая легенда. Легенда о Беслане – Я пью этот бокал за семя, прожигающее камень, и за то, чтобы красивые женщины были покорны нашей силе! Теперь Беслан говорил почти без акцента, и Сашка подумала, что он, вероятнее всего, учился за границей и имидж полудикого абрека примерял только для людей с улицы. – Да, вы раскололи камень в сердце Москвы. – Она осторожно пригубила кислое, золотое, как осеннее солнце, вино. – И на месте парадов и митингов взошел торговый дворец… Как вам это удалось, ведь уже лет десять западная пресса трубит о бедственном положении и непрерывном геноциде? Вопрос грубый и даже пошлый: откуда деньги? Сашка настроила диктофон, но Беслан выдернул шнур. – Писать не надо. Что скажу, запомнишь. Ты, конечно, ничего не знаешь про осень 91-го года, ты тогда еще в детский сад, наверное, ходила. Тогда один газетчик допытывался у Дудаева, откуда текут к нему финансовые реки, и Джохар ответил, ничего не скрывая: «Мы отправляем в Москву „всякие бумажки“, а взамен к нам летят самолеты с мешками денег». – Фальшивые авизо? – Ну не такие уж и фальшивые, кое-где прекрасно знали им цену и даже помогли разработать финансовые схемы. Я могу купить любого чиновника здесь, в центре, могу купить генерала или члена правительства, а русские будут терпеть в горах поражение за поражением. Больше десяти лет за нами шла финансовая слежка, но каждый раз мы успевали перебросить денежный мешок, потому что вовремя получали информацию. Нам удобно работать с людьми, для которых главное – деньги, но прости, дорогая, я так и не смог понять, почему русские готовы продать свое будущее. – Это не русские, – отрезала Сашка. – Не важно, зато сегодня мы можем танцевать зикр на Садовом. Кровь наших братьев не была пролита даром. «В России нет национальной властной элиты, – черкнула в „блокноте“ Сашка, – у власти стоит вполне безродный конгломерат дельцов от политики». – Скажите, Беслан, какой доход приносит ваш подземный дворец? – Коммерческая тайна, дорогая… Знаешь, за что был убит тот американец с русской фамилией? – Пол Хлебников? – За то, что слишком любил считать чужие деньги. – Пугаете? – А ты не пугайся. Сосчитай сама, дорогая. Один квадратный метр аренды в месяц приносит две с половиной тысячи долларов, умножь на три десятка километров торговых площадей. «Доход комплекса на Манежной настолько велик, что соотносим с военными репарациями», – отметила Сашка. Она уже оконтурила в мыслях план и тон будущей статьи и ей не терпелось скорее схватиться за работу, чтобы не «перекипеть», не растерять священный жар охоты, азартной погони за успехом. – Сколько столичных банков вы контролируете? – Было почти тридцать, недавно десять из них лишены лицензий. – По подозрению в финансировании исламского терроризма? – Дорогая, почему не кушаешь? Сашка машинально потрогала вилкой горку салата. – А кто сегодня владеет комплексом, кто этот космический богач, выжимающий кошельки состоятельных москвичей? – Официальный договор с «Плазма-групп» расторгнут, но семьдесят процентов акций по-прежнему принадлежит ей. – Скажите, Беслан, кто строил комплекс? – Проектировали русские, строили турки, оформлял грузин. Деньги ссудили западные партнеры. Менеджментом занималась «Плазма-групп» во главе с Омаром Аиловым. Такие девушки, как ты, должны интересоваться мехами и камушками, а не подпольной бухгалтерией. – Вам нравится наземное оформление: все эти фонтаны, фонтанчики и лягушачьи лужи? – Знаешь, дорогая, есть такой старинный обычай: на главной площади завоеванного города строят фонтан, это знак женской покорности, проигрыша. У себя дома победители возводят обелиск, и чем выше, тем лучше. Поехали, дорогая. – Куда? – Покажу тебе то, что ты еще не видела. Беслан и Сашка покинули ресторан. Через несколько минут быстрой езды Беслан затормозил у дверей подземного дворца. Над Манежной пузырем болотного газа пучился пыльный купол. Его охранял медный дракон с длинной волчьей пастью. Жара спала, и площадь казалась задумчиво-величавой и пустынной. Не верилось, что под слоем гранита и бетона, в подземных залах и норах бурлит жизнь, и на всех уровнях копошатся тысячи рабов, объятые единой страстью-служением. Неведомый идол, желтый дьявол подземелий, принимал поклонение с презрительной улыбкой чужеземца. Уступы подземного храма желаний были украшены самыми изысканными и драгоценными дарами. И каждый, опустившийся в сверкающую бездну, оставлял там небольшую лепту восторга перед силой, изваявшей этот чертог. И каждый чувствовал невольную гордость приобщения к этому необъятному земному могуществу. – Беслан, мне бы хотелось побывать на самом дне. Я слышала, что у вашей пирамиды есть некий «инфернальный уровень». – От кого слышала? – Не важно. – У нас говорят: «Не верь солнцу зимы, слову жены и улыбке врага». А тебе скажу: не верь слухам, красавица. Внутри подземного капища было горячо и влажно от людского дыхания. Лопасти огромных вентиляторов рубили сдавленный мертвый воздух, и Сашке было душно до дурноты. Беслан провел ее в широкий грузовой лифт, и, словно оборвавшись, они упали вниз, на дно стометровой шахты. Из чрева земли шли глухие стоны. Изредка по подземелью пробегала едва заметная дрожь, и ритмичный скрежет буровил земную толщу. Опутанный нервами проводов, артериями и жилами коммуникаций, опрокинутый конус магазина походил на гигантское пульсирующее сердце, погруженное в земную кору, в тело города, в священную плоть кремлевских холмов. Затиснутое под землю, оно изнутри наполняло Москву своими токами, золотыми звенящими ручьями, шелестом купюр и испарениями примитивной жадности. Оно должно было привлечь, притянуть восхищенные, околдованные толпы, дабы алчным излучением тысяч сердец насытить пульс преисподней. Вдоль подземных складов-хранилищ в глубины Тартара бежали стальные рельсы. Сашка прикинула: от этой перевернутой пирамиды сто метров до Вечного огня, двести метров до Государственной думы, полкилометра до кабинета президента, и где-то совсем рядом, в известковой толще, спит то, о чем не знает этот кавказский князек. – Пойдем прогуляемся. – Удерживая ее за руку, Беслан повел ее по пустынным коридорам. – Что здесь? – Сашка затравленно оглядывала пахнущие сыростью катакомбы. Бетонная облицовка закончилась. На осыпающихся стенах темнели багровые знаки. – Обычные склады. – А эти символы? – Она указала на странный рисунок. – Хулиганы пишут. Посмотри вокруг: все это – складские терминалы, этих товаров хватит на целый год. Здесь кончается рельсовая дорога. Это и есть то, о чем ты спрашивала. Хочешь отдохнуть? Здесь есть бассейн, сауна, массажный салон. – Спасибо, Беслан. Только не сегодня. Меня ждут. Она торопливо набрала номер Ильи, но безуспешно. Они забрались слишком глубоко, и сигнал таял в земляной толще. – Ты смелая девушка. Мне очень нравятся смелые девушки, но сегодня я тоже спешу. В тот вечер, пожалуй, только Алиса и Кеша никуда не спешили. Кеша и горел, и жил на работе, а Алису впервые мучил страх одинокого вечера и молчащего телефона. Глубоко затянувшись дымом, она закинула на стол шеф-редактора свои фантастические ноги. «Все-таки есть в ней что-то первично-порочное», – пугливо подумал Кеша. Но свои агрессивные чары Алиса расточала упорядоченно и дозированно. В глубине души она была уверена, что и Клеопатра, и царица Тамара слегка продешевили. Любовь – дорогая штука, и Алиса искренне презирала честных давалок, наивных дурех, все еще верящих «в чуйства». Нет, она не торговала своим холодным, опытным телом. Просто она была очень «модной», и ее многочисленные мимолетные любовники дарили ей машины, квартиры, драгоценности, картины «раскрученных» художников, на худой конец, «мягкую рухлядь», то есть шубы и меховые палантины. Изредка с грустной неохотой Алиса признавала, что неплохо было бы завести кого-нибудь и для души, но в какой части тела помещалась эта самая «душа», Алиса до сих пор не знала. Погасив хищный огонек в тигриных очах, она с некоторой мечтательностью уставилась на Кешу. «Наклонность женщины к блуду познается по поднятию век ея», – вспомнил Кеша старинное поучение. – Полюби хоть ты меня, Кеша, – простонала Алиса, – а то все от этой Батуриной с ума посходили. – Ревнуешь, Лискин? Но ведь она и вправду талант, феномен из провинции. Я заметил, что иногда западные слависты и даже американцы владеют русским языком гораздо лучше тех, кто с пяти лет на нем выражался. Усиленно читая Пушкина, Гоголя и Достоевского можно развиться из зародышевой икринки в нормальный мыслящий организм. – Она об тебя пятки вытирает, а ты потеешь, как срочник на порнухе. Через год от этого «феномена» только пшик останется, когда она всем надоест, даже своему Бинкину. Видеть ее не могу… Ну хоть ты-то меня понимаешь? – Понимаю, когда обнимаю, – прошептал Кеша. Стараясь не смотреть в глаза Алисы, он устроился на полу, подперев плечом ее ноги. Кеша чувствовал щекой теплую шероховатость и немного нервничал. Но со стороны картина была мирной и идиллической. – Не злись, Лискин, даже я ее давно простил. Девочка она грамотная, начитанная, а главное, стихию речи с материнским молоком впитала. От того-то и пишет «зашибись». – Ой-ой-ой, – фальшиво пропела Алиса, засунула окурок в вазу с цветами и включила Сашкин компьютер. – Любопытство, конечно, не порок, Алиса, – осторожно заметил Кеша. – Да ладно, отвали, мягкотелый! – Алиса яростно защелкала «мышкой». – Слушай, что это за штуковина такая, Грааль? Здесь какая-то религиозная чушь понаписана. Через душистое плечо Алисы Кеша поправил нескромную бретельку, заглянул в монитор и прочел вслух: Легенда о святом Граале – Да, очень познавательно, только зачем «козе баян», я хотела сказать Грааль, не понимаю… Алиса набросила на голову романтическую черную мантильку, купленную специально к белым сапогам, и скрылась за дверью-вертушкой. Оставшись один, Кеша закрыл глаза. Это была маленькая награда за тяжесть прошедшего дня. Всеми силами он пытался вызвать в памяти и чувствах Сашку. Так, должно быть, туземный колдун исступленными мечтаниями превращает высохшую ветку в змею или что-нибудь похуже. У Кеши было несколько заветных образов Сашки, один их этих образов он особенно часто принуждал к материализации силой своего тренированного воображения. Он представил ее такой, как встретил в самый первый раз: пронзительно юной, тонконогой, с бездонными синими глазами… Ведьма! Русалка… Она сделала его еще несчастнее, чем он был до встречи с ней… Заглядывая в будущее, он видел лишь темный ужас одиночества. «Душа его корчилась, распятая на дыбе нежнейших мук», – удачные фразы всегда приходили внезапно, иногда даже в самые неподходящие моменты. «Надо бы не забыть… записать…» – замирая, думал Кеша. Как всякий мало-мальски стоящий журналист, он тайно вынашивал в глубинах обиженного либидо великий роман, не подозревая, что именно там его роману самое подходящее место. |
||
|