"Сокровища короля" - читать интересную книгу автора (Чедвик Элизабет)

Глава 9

Мириэл покинула Ноттингем южной дорогой и по выезде из городских ворот завела беседу со стражником, чтобы тот запомнил ее. Потом она обогнула городскую стену и приблизилась к другому входу, со стороны Коровьего переулка. Там она спешилась и уговорила крестьянина, следовавшего в город, посадить ее на свою телегу, сославшись на то, что ее кобыла подвернула переднюю ногу. Теперь, если Николас станет искать ее, она замела следы, рассудила девушка. Стражник у ворот Святой Марии видел, как она уезжала, а другой стражник, у Коровьего переулка, если того спросят, вряд ли усмотрит взаимосвязь между женщиной в телеге с плетущейся следом лошадью на привязи и женщиной, которую ищут.

Мириэл была довольна собой, хвалила себя за сообразительность, хотя отличное настроение несколько омрачало чувство вины. Она сознавала, что поступила нечестно по отношению к Николасу, но ведь и к ней самой жизнь была не очень-то благосклонна. Дедушка был прав, когда говорил: нужно быть безжалостным, чтобы добиться успеха.

Теперь ей требовалось найти жилье, и, как только крестьянин высадил ее возле рынка, она продала лошадь и стала спрашивать, не сдаются ли где свободные комнаты. Поиски увенчались тремя предложениями, два из которых она сразу же отвергла, сочтя те жилища непригодными, поскольку они располагались в беднейших районах города, где семьи сдают спальные места в своих домах, чтобы хоть как-то прокормиться. Третье из предложенных помещений находилось рядом с мастерской шорника на возвышении в дальнем конце Коровьего переулка. Домик оказался скромный, но в хорошем состоянии и со всеми необходимыми удобствами.

– Он принадлежит господину Герберту Вулмэну, – поведала Мириэл жена шорника. Открыв тяжелую дубовую дверь, она завела девушку в комнату с очагом в центре, полками по стенам и деревянным буфетом. – Он – наш сосед, и ключ от дома держит у нас. Он сейчас на ярмарке тканей, а то сам показал бы тебе дом. Он живет на холме возле Буднего рынка. – Женщина махнула рукой в том направлении.

Мириэл кивнула и прошлась по комнате, разглядывая убранство. Над очагом висел начищенный до блеска котелок, рядом в ведерке лежали сухие дрова. В подсвечниках стояли свечи, на обмазанных глиной стенах сияла свежая побелка, запах которой еще не выветрился. Не такое роскошное жилье, как дом дедушки в Линкольне, подумала Мириэл, но все же лучше, чем она надеялась найти в столь короткий срок.

– Прежде здесь жил брат господина Герберта, – сказала госпожа Брайдлсмит. – Он был бездетным вдовцом и скончался в Михайлов день, мир его душе. – Она перекрестилась.

Мириэл в знак почтения тоже осенила грудь крестным знамением. В комнате ничто не напоминало о ее прежнем хозяине, не ощущалось незримого присутствия, как в линкольнском доме после смерти ее дедушки.

– Мне здесь очень даже нравится, – сказала Мириэл.

– Господин Герберт сам уведомит вас об оплате, но заранее могу сказать, что он потребует деньги вперед за три месяца, – сомневающимся тоном заявила госпожа Брайдлсмит, смерив Мириэл взглядом с головы до ног.

Девушка пожала плечами:

– Деньги у меня есть. – Она небрежно одернула юбку своего грубого серого платья. – Этот простой наряд я надеваю для того, чтобы воры не напали. Что взять с бедной вдовы?

Госпожа Брайдлсмит кивком одобрила столь благоразумную меру предосторожности, но взгляд оставался подозрительным.

– Прошу прощения, – сказала она, – но не слишком ли ты молода для вдовы?

Мириэл охватило беспокойство. С тех пор как она ступила на скользкий путь притворства, ложь гроздьями срывалась с ее уст, стремительно увлекая ее в трясину обмана. Может быть, вплетенное в вымысел зерно правды приостановит ее безудержное падение и совесть меньше будет мучить ее.

– Вы правы, для вдовы я молода. – Для пущей убедительности она промокнула глаза. – Мой муж был солдатом. Он сопровождал обоз короля Иоанна и утонул вместе с караваном в заливе во время переправы. – Девушка шмыгнула носом и отвернулась, краем глаза успев заметить, как жена шорника охнула и прикрыла рукой рот.

– Я не люблю об этом говорить, – прошептала Мириэл. – Мы были женаты всего несколько недель. – При мысли о Николасе, лежащем беспомощно на тюфяке в тяжелом забытьи, у нее и впрямь на глазах выступили слезы.

– О боже, конечно. Как я сочувствую твоему горю!

Мириэл качнула головой, якобы принимая утешение, но не находя ответных слов. В душе она ненавидела себя за то, что обманывает эту добрую женщину.

– А разве у тебя нет родных, которые могли бы позаботиться о тебе?

– Нет, – дрожащим голосом отвечала девушка. – Во всяком случае, таких с кем я могла бы жить в мире и согласии. А у мужа родственников не было. – Она опустилась на край постели у стены и отвела взор. – Я очень устала. Может, давайте я вам заплачу, и вы позволите мне остаться здесь? – Она надеялась, что женщина поймет намек и, забрав деньги, удалится.

Однако госпожа Брайдлсмит рассуждала иначе. Ее падкое до сплетен доброе материнское сердце наполнилось жалостью к несчастной юной вдове, и она настояла, чтобы Мириэл пошла к ней в дом, где могла бы погреться у очага и подкрепиться горячей едой. Отказаться девушка не решилась. Любое объяснение было бы воспринято как неблагодарность, а ей, дабы сохранить за собой право на столь удобное пристанище, требовалось заручиться расположением госпожи Брайдлсмит. Она проследовала за женщиной через узкую улочку в ее жилище – такой же дом, в котором она намеревалась поселиться, только чуть более просторный. В задымленной комнате было по-домашнему тепло и уютно. Сам шорник со старшим сыном трудились в мастерской в глубине дома, и Мириэл встретили семеро других его детей от мала до велика, которых он кормил благодаря своему ремеслу.

Госпожа Брайдлсмит с гордостью и лаской в голосе назвала девушке своих отпрысков. Их имен она не запомнила, но сами ребятишки произвели неизгладимое впечатление в немалой степени потому, что их было семеро и где-то еще ходил восьмой. Женщины рожали помногу, но редко бывало, чтобы все дети благополучно пережили младенчество или сама мать не умерла от частых родов. Самый младший ребенок Брайдлсмитов был еще грудной малыш в пеленках, самой старшей оказалась девочка-подросток с шелковистыми черными волосами и блестящими темными глазами. В шумной семье шорника царил дух дружбы, сплоченности и взаимоуважения, и это больше всего поразило Мириэл. В их величавом каменном доме в Линкольне она никогда не ощущала подобной атмосферы благополучия и надежности даже при жизни дедушки. Там властвовали гордыня и почтительность, хмурые взгляды и неодобрение. И потому Мириэл едва не заплакала, когда ей подали чашку горячего медового напитка и угостили маленькими ароматными оладьями, только что снятыми со сковороды.

К счастью, ей не пришлось много говорить, ибо Брайдлсмиты болтали без умолку. Но она и не смогла бы сейчас изобретать подробности своего выдуманного прошлого. Это было выше ее сил. Ее молчание и кривую улыбку госпожа Брайдлсмит объясняла себе скорбью по погибшему мужу, и, жалея молодую женщину, она окружала ее еще большим вниманием и добротой.

Для Мириэл это было невыносимо.

– Простите, – выдавила она. – Наверно, вы сочтете меня неблагодарной, но мне нужно немного побыть одной.

– Конечно, – сочувственно отозвалась добрая женщина. – Уж очень мы шумные, когда собираемся вместе, правда? – Она поднялась и взяла плащ. – Пойдем, я провожу. Господин Герберт не станет возражать против того, что ты поселилась, прежде чем он обсудит с тобой условия найма. Я верю тебе, и для него этого вполне достаточно. – С некоторым самодовольством в движениях она заколола свой платок. – Он считает, что лучше меня никто не разбирается в людях. Говорят, я ложь за милю чую. – Она коснулась застывшего плеча Мириэл. – Приходи к нам в гости, когда будешь чувствовать себя лучше.

Мириэл кивнула, думая, что ей еще никогда не было так хорошо, как теперь. Грудь сдавливало, распирало от потребности крикнуть в простодушные лица, что их обманывают, что она беглая послушница, завладевшая мешком дважды краденных денег и частью королевских регалий. Но она прикусила язык и проглотила крик.

Я знаю, тебе тяжело, – сказала госпожа Брайдлсмит, отпирая дверь и вручая Мириэл ключ от дома. – Моя сестра тоже была молода, когда потеряла первого мужа. Сейчас в это трудно поверить, но, попомни мои слова, ты оправишься от горя. Вновь выйдешь замуж и народишь потомство, как мое. – Она порывисто обняла девушку. – Если что понадобится, ты знаешь, где нас найти. – Наконец она милостиво удалилась, оставив Мириэл одну в опрятной холодной комнате, лишенной атмосферы сердечности и любви.

Мириэл бросилась на постель и разрыдалась, колотя кулаками по дереву, стуча пятками в истеричном плаче, еще более изнурительном из-за того, что нервное напряжение копилось в ней со дня смерти дедушки. Она ругалась, богохульствовала, металась, пока не почувствовала себя полностью опустошенной. Без сил, вся в слезах, Мириэл свернулась калачиком и провалилась в сон.

Пока она спала, мимо скромного маленького домика на бурой лошади проехал Николас, ведя за собой на поводу мула. На угрюмом лице молодого мужчины тоже отпечатались Невзгоды последних дней.

Мириэл проснулась далеко за полдень. В голове стучало, во рту пересохло. Она спустила ноги с постели и, потирая воспаленные глаза, чтобы прогнать сон и прийти в себя после нервного срыва, задумалась о своем положении. Ей очень хотелось вновь свернуться калачиком и повернуться спиной к белому свету, но она пересилила себя. Проявить теперь малодушие – значит просто посмеяться над собой. Ради чего тогда она рвалась на свободу? Ее судьба в ее руках, и нужно использовать все возможности, чтобы жить полной жизнью.

Встав с постели, она прошла на просторный задний двор с каменным колодцем посередине. Три яблони потрясали на ветру ободранными ветвями, на грядках небольшого огорода еще зеленели лук и капуста, посаженные прежним обитателем дома. Мириэл набрала ведро воды и умылась. От холода у нее перехватило дыхание, зато она сразу взбодрилась. Это также напомнило ей ежедневные омовения в монастыре святой Екатерины, и она виновато подумала, что, в сущности, ей крупно повезло.

Приведя себя в приличный вид, Мириэл надела накидку, взяла чехол и отправилась на рынок у церкви Святой Марии, раскинувшийся чуть выше на склоне холма. Рынок находился на этом месте со времен англосаксонского завоевания и не утратил своего значения даже после того, как на противоположной стороне города был сооружен замок и у подножия холма появилась еще одна, более крупная, базарная площадь. Теперь, когда до наступления темноты оставался час, торговцы убирали с прилавков свои товары. Многие уже ушли, чтобы успеть покинуть город до закрытия на ночь городских ворот.

У оставшихся торговцев Мириэл купила хлеб и сыр на ужин и маленький горшочек меда, чтобы было чем позавтракать утром следующего дня, а у аптекаря приобрела мазь от паразитов, дабы вывести вшей, перекочевавших к ней вместе с серым платьем, на которое она сменила монашеское одеяние.

Галантерейщик уже убрал почти весь товар, но при виде блеска монет согласился распаковать узлы. Мириэл выбрала две полоски кожи на ремень и пару серебряных пряжек, а также купила иголки, нитки и ножницы.

Тряпичная лавка была не закрыта, и Мириэл, поторговавшись с его хозяйкой, щуплой сухопарой женщиной, приобрела для себя шерстяное платье теплого красновато-коричневого оттенка.

– Хорошее платье, – прошамкала старушка почти беззубым ртом. – Его носила жена торговца гипсом, царство ей небесное.

Мириэл содрогнулась. Опять одежда покойницы. Скорей бы уж обзавестись собственными нарядами.

– Это тоже ничего. – Старушка извлекла из вороха тряпья платье из дорогой ткани густого сине-серого цвета и добавила: – Спереди немного подпалено, но можно поставить заплатку.

Приталенное, с широкой юбкой и нависающими рукавами, это платье было сшито по излюбленному фасону богатых женщин, у которых есть слуги для того, чтобы разводить огонь и готовить пищу. Не очень практичное, но в нем можно произвести впечатление, решила Мириэл.

– Его прежняя владелица тоже умерла? – спросила девушка, поморщив нос.

Лавочница удивленно глянула на нее и презрительно фыркнула:

– Нет, госпожа. Если уж ты такая привередливая, за это платье не бойся. Это наряд жены шерифа. Она отдала его своей горничной, после того как посадила подпалину, ну а та тоже носить не стала. С такими рукавами разве можно мешать в котле? Вот она и продала его мне.

– Сколько ты хочешь?

Женщина назвала неправдоподобную сумму. Торговаться Мириэл умела и любила. Дедушка посмеивался над этим ее даром, но и пестовал его. И сейчас она охотно вступила в торг.

Некоторое время спустя, торжествующая, раскрасневшаяся от удовольствия, с обоими платьями – синим и красновато-коричневым, – переброшенными через одну руку, она уже высматривала среди быстро редеющих рыночных рядов торговца тканями. Наконец она нашла нужную лавку, но ее хозяин уже собрался уходить. Мириэл чарующе улыбнулась, строя ему глазки, и тот, сдавшись на ее уговоры, опять выложил свой товар. Она набрала материи на два комплекта нижнего белья, а для верхней одежды купила отрез нарядной серой шерсти с вкраплениями из темно-зеленой нити. Ее взгляд с тоской задержался на рулоне мягкой материи сливового цвета, почти такой же, из которой было пошито ее любимое платье в Линкольне, но девушка устояла перед соблазном. Раз уж она представилась вдовой, значит, должна пока довольствоваться строгими нарядами темных оттенков.

Когда потемнело, а с реки потянуло вечерним холодом, Мириэл пошла домой. Из окон домов доносились запахи готовящейся пищи и горящих свечей. Она шла в потоке людей, разбредавшихся к своим очагам, и это дарило ей ощущение сопричастности. В толпе она чувствовала себя менее одинокой.

В своем маленьком домике она развела огонь и налила в котелок воду, потом, напевая себе под нос, зажгла свечи в железных подсвечниках. Пока вода грелась, она поужинала сыром и хлебом и принялась разбирать покупки. Красновато-коричневое платье будет ее повседневным нарядом, решила девушка, сине-серое – для более торжественных случаев. С иголкой и ниткой она управляется ловко, а потому подпалина – не проблема. Нижнее белье тоже шить недолго, ну а красивое платье из серо-зеленой ткани она закажет у швеи.

Мириэл со вздохом обвела взглядом маленькую голую комнату, лишенную каких бы то ни было украшений, некогда создававших домашний уют. От ее прежнего хозяина здесь ничего не осталось. Пожалуй, только опрятный вид помещения и свидетельствовал о том, что это было пристанище холостяка, не обремененного большой семьей. При этой мысли Мириэл мрачно улыбнулась. И опять здесь поселилось одиночество: изменились только пол и возраст нового жильца. Девушка тряхнула головой. Завтра же она купит тюфяк на постель и яркое одеяло, стены завесит драпировкой, полку заставит керамической посудой с зеленой обливкой, и комната из монашеской кельи сразу превратится в уютное жилье.

Теперь наступил момент, которого она ждала с огромным нетерпением. Мириэл разложила на коленях чехол и с благоговением извлекла из пурпурного шелка корону. На золото легли блики пламени, и драгоценные камни замерцали темным блеском, отражая переливы жемчуга. У Мириэл возникло искушение примерить корону, но суеверный страх удержал ее от соблазна. Только королеве дано такое право, да и то лишь милостью Божией. Но эта корона символизировала могущество, которым некогда обладала женщина. Тем она и влекла Мириэл.

Облако пара, поднимающееся из котелка, вывело ее из раздумий. Она аккуратно завернула корону в кусок шелка, убрала ее в чехол и спрятала под двумя платьями. Потом занялась собой. Ненавистное серое платье полетело в угол. Она подумала, что надо бы сжечь это одеяние, но затем решила дать ему еще один шанс. Пожалуй, она попробует поколотить его в кипятке, сдобренном средством от паразитов. В худшем случае платье сядет, но поскольку сейчас оно все равно висит на ней, как полог на кровати, то это даже к лучшему.

Раздевшись догола, Мириэл взяла ножницы и отрезала квадратный кусок от купленного полотна. При виде укусов вшей, особенно обильных под мышками и в паху, девушка содрогнулась и, смочив тряпку в воде, теперь уже почти нестерпимо горячей, принялась мыть себя.

Ее белое тело, от холода покрывшееся гусиной кожей, под энергичными движениями ее руки быстро розовело. Где-то в сознании пульсировала мысль, что вместе с грязью она сейчас смывает с себя прошлое и превращается в новую личность, которая отныне сама будет устанавливать правила. Она тщательно скребла каждую складку в паху, бездумно и без всякой стыдливости касаясь своего интимного естества, которое монахини считали греховным местом, а многие священники сравнивали с вратами ада. От пощипывания между ног в животе приятно защемило, но она не стала прислушиваться к этим ощущениям. Дом отсырел за время долгого пустования, и в комнате, несмотря на пылающий очаг, по-прежнему было зябко. К тому же еще надо было вымыть волосы – жалкую щетину на голове.

Ее голова была опущена в колодезное ведро, в ушах стоял шум от собственного прерывистого дыхания и скрежета пальцев по намыленной голове, и потому она не услышала тихий стук в дверь и мгновением позже щелчок повернувшегося ключа в смазанном замке.

Пожилой мужчина переступил порог и остановился как вкопанный. Его глаза едва не вылезли из орбит, а на шее вздулись жилы при виде обнаженного стройного тела молодой женщины. Она мыла голову, и ее маленькие груди подрагивали в такт ее массирующим движениям; с затвердевших розовых сосков стекали капли воды. Видя это, он почувствовал возбуждение – почти забытое им ощущение.

– О Господи, – хрипло произнес он, не зная, уйти ему или остаться.

Неожиданно почувствовав на себе порыв холодного воздуха, Мириэл подняла голову, прищурившись, глядя на дверь сквозь жгучую мыльную пелену, и тут же с криком вскочила на ноги.

– Нет, госпожа, нет! – Он спешно закрыл дверь и всплеснул руками, опровергая ее подозрения. – Не бойся, умоляю тебя. Я – Герберт Вулмэн, домовладелец. Госпожа Брайдлсмит сообщила мне про тебя, и я просто зашел представиться. Я не думал, что ты… что ты… – Красный как рак, он выкинул вперед руку и сдавленно сглотнул.

От потрясения у Мириэл участилось дыхание, и защелкали зубы. Она сдернула с постели отрез полотна и прикрылась им.

– Почему вы не постучали? – спросила девушка срывающимся от страха и ярости голосом. Оглядевшись в поисках орудия самозащиты, она схватила свободной рукой подсвечник и замахнулась им. Пламя свечи опалило ее жаром, оставив на коже след копоти.

– Я постучал, госпожа, клянусь. Ты должна была слышать. – Он дышал так же часто, как и Мириэл; его белая борода тряслась. На вид девушка дала ему лет шестьдесят. Судя по опоясанному ремнем респектабельному брюшку, обтянутому рубахой из очень дорогой ярко-синей шерсти, он был человек состоятельный, – Умоляю, поставь подсвечник. Я не причиню тебе зла.

Мириэл еще крепче стиснула в руке подсвечник. Ужас сменился неистовым негодованием, и только слово «домовладелец» несколько остудило ее пыл, а то бы ему не поздоровилось.

– Вы хотите, чтобы я заплатила сейчас? – спросила она с ледяной учтивостью в голосе, кулаком прижимая к груди обернутый вокруг туловища отрез полотна.

Он сглотнул слюну и, мотая головой, попятился к выходу.

– Нет, нет, можно завтра. По правде говоря, я глубоко сожалею, что потревожил тебя, госпожа.

Мириэл молчала. Застыв в гордой позе, она дождалась, когда он скрылся за дверью и повернул в замке ключ, и только потом, дрожа от холода и потрясения, поставила подсвечник на место и рухнула на постель.

Он – владелец дома, и, разумеется, у него должен быть второй ключ. Как она сразу об этом не подумала? Он может приходить, когда ему заблагорассудится, а значит, полная безопасность ей здесь не гарантирована. Хоть он и стар, кто знает, что у него на уме? Трясущимися руками она медленно вытерлась, решив, что завтра же приделает на дверь засов, дабы впредь он не мог застать ее врасплох.

По возвращении домой Герберт Вулмэн закрыл дверь и, тяжело отдуваясь, прислонился к ней спиной. Сердце едва не выскакивало из груди. Зря он так быстро поднимался в гору, зря распалял свое воображение. Мужчине его возраста это ни к чему. Однако он не мог не думать о стройной обнаженной женщине, не мог забыть, как по ее грудям струилась вода, как она гневно смотрела на него, – завернутая в полотно языческая богиня с точеными, безупречными чертами.

Прижимая руку к вздымающейся груди, Герберт доковылял до дубового буфета, где его слуга Сэмюэль оставлял для него кувшин вина и золоченый кубок. Дрожащими руками он отмерил свою дозу и осушил одним глотком, даже не успев оценить богатый тонкий вкус красного вина.

Когда Эва Брайдлсмит сообщила ему, что в доме его брата появился новый обитатель – молодая вдова, он даже представить себе не мог, что его взору предстанет столь юная и цветущая женщина. А какое упругое у нее тело! Наверняка она не выносила и не выкормила ни одного младенца. Он мог бы в том поклясться. Его жена, скончавшаяся пять лет назад, на первых порах после замужества была полногрудой пышкой, но, измученная неоднократными родами, со временем стала рыхлой и бесформенной, как мешок капусты. Он не любил ее той любовью, какую воспевают в песнях трубадуры, но за годы супружества привязался к ней всей душой и теперь тосковал без нее.

Тосковал по женскому присутствию в доме, по мелочам, которым не придавал значения Сэмюэль, хотя он был рачительным и преданным слугой.

Вино разливалось по жилам, согревая и успокаивая его. Герберт почувствовал себя лучше и опустился в резное кресло у очага. Потирая ноющие колени, он задумался, почему у нее такие короткие волосы. Может, остриглась в знак скорби по мужу, как это прежде делали женщины? Какова бы ни была причина, с коротким ежиком она казалась щемяще трогательной, как подросток, оттого-то у него и участилось сердцебиение и взыграла кровь.

Он успокоился, – проверять это не имело смысла. Но искра возбуждения в нем еще теплилась, ожидая, чтобы ее раздули вновь. Ему хотелось знать больше о «госпоже Мириэл». Откуда она родом? На какие средства намерена содержать себя теперь, когда ее мужа нет в живых? Как домовладелец он вправе это знать, и имеет все возможности, чтобы выяснить. Герберт щелкнул пальцем по металлическому кубку, отозвавшемуся ласкающим слух звоном. Завтра он преподнесет ей в подарок вино и свои извинения. Довольный своим решением, он развалился в кресле и опустил подбородок на грудь.