"Тьма" - читать интересную книгу автора (Деккер Тед)

7

В три часа ночи Кара проснулась от страшной головной боли. Она попыталась усилием воли подавить боль и снова заснуть, но тут вспомнила о несчастье, свалившемся на ее дом по милости Тома, и сон пропал окончательно.

Она вылезла из-под одеяла, направилась в ванную и проглотила две таблетки адвила, запив их холодной водой. В очередной раз горько пожалела, что в квартире нет кондиционера.

Кара вышла в общую комнату, подошла к шезлонгу. Том лежал под узорным стеганым одеялом. Она укрыла его этим одеялом, как только он заснул, и, похоже, с тех пор он даже не пошевелился. Лежал неподвижно, даже голову не повернул.

Спутанные каштановые волосы прикрыли брови. Рот закрыт, дыхание ровное, глубокое. Квадратная чисто выбритая челюсть. Тело сильное, подтянутое, мускулистое. И разумом брат ее не обижен.

Конечно же, несправедливо с ее стороны обвинять его в том, что он привлек бандитов в Денвер. Ведь он прибыл сюда ради нее. Дитя семьи, он стал ее хранителем. И в Гарвард не поступил только из-за того, что мать нуждалась в нем после развода. А после того, как устроил мать, потребовала поддержки сестра. И снова учеба отодвинулась на второй план. Он устраивал их жизнь за счет своей. Она могла, конечно, орать на него сколько угодно, но никогда бы не посмела всерьез обвинять брата ни в небрежении, ни в авантюризме.

А занять сто тысяч долларов у нью-йоркского нелегального ростовщика, конечно же, чистейшей воды авантюризм. Со временем Том надеялся расплатиться, но время играет против них.

Итак, теперь этот вопрос повис на них обоих. Что же делать?

Может быть, разбудить его, проверить рану? Но куда больше, чем рана, беспокоили Кару его странные сны. Том отличался скорее рассудительностью и основательностью, чем склонностью к фантазированию. Иной раз он, правда, принимал решения быстро, творчески, можно сказать, спонтанно, но всегда сохранял трезвость ума. Удар по голове, очевидно, как-то повлиял на мозг.

Что ему снилось?

Ей вспомнился переезд в Штаты, когда она была в десятом классе, а он в восьмом. Первые две недели он бродил по школе как потерянный, пытался приткнуться к кому-нибудь, ища общения и не находя его. Он отличался от всех, и всем это сразу бросалось в глаза. Однажды его одноклассник, футбольный защитник с бицепсами обхватом с бедро Тома, после уроков в школьном дворе обозвал его пидором полукитайским, и Том не выдержал. Одним ударом он отправил парня на больничную койку. После этого его оставили в покое: ни врагов, ни друзей, все время один.

Силу тела и силу духа воплощал Том Хантер в те дни — но только днем. По ночам же из его комнаты доносились жалобные вскрикивания, и она спешила на помощь. Впоследствии ей казалось, что именно в те дни появилась в ней неприязнь к «стопроцентным американцам». Она ставила своего брата выше любого накачанного фунтами мышц кретина, будь то хоть самый известный боксер или футболист.

Кара подошла к Томасу, нагнулась над ним, поцеловала в лоб.

— Не бойся. Справимся. Выстоим! Не впервой…

Стоя на полянке, Том глядел на белых. Странные создания. Белые пушистые тела, тоненькие ножки. Крылья не птичьи, без перьев, как и положено летучим мышам, только белые, и тела тоже белые. Все знакомо, и все очень странно.

— Черные летучие твари, — произнес он, наконец. — Мне снились черные летучие твари. Они гнались за мной по черному лесу.

— Нет, нет, государь мой! — возбужденно залопотал Габил. — Не снились они тебе. Тебе повезло, что я оказался рядом.

— Извините, но я… Я толком не могу припомнить…

Оба белых пристально вгляделись в него.

— Ничего не помнишь? — спросил Микал.

— Нет-нет, как они меня травили, помню. Но прошлой ночью я ударился головой о камень, и все как отшибло. — Он помолчал, собираясь с мыслями, раздумывая, как бы лучше это объяснить. — Я не помню ничего до того, как ушиб голову.

— Память потерял, — сказал Микал, приближаясь к Тому. — Где ты находишься, понимаешь?

Том инстинктивно шагнул назад, и белый остановился. Том потер лоб.

— Ну… Не то чтобы совсем… Как-то с провалами. Здорово я треснулся, стало быть.

— Ладно. А что ты помнишь?

— Помню, что я Том Хантер. Что каким-то образом оказался в черном лесу с парнем по имени Билл, но упал и разбил голову о валун. Билл напился воды и ушел.

— Ты видел, как он пил воду?

— Да, это я точно помню.

— Гм…

Он заинтересованно уставился на белого, ожидая разъяснений, но тот только пошевелил крылом:

— Еще что?

— Потом я увидел его, — он показал на Габила, — и побежал.

— И все? Больше ничего?

— Нет, больше ничего. Кроме снов. Сны помню.

Оба белых глядели выжидающе.

— Рассказать сны?

— Расскажи сны.

— Ну, в них толку мало. Там все совсем другое. Сумасшедшее какое-то.

— Расскажи сумасшедшее.

Денвер. Сестра его Кара. Бандюганы-пистолерос. Функционирующий мир, воспринимаемый в мельчайших деталях. Он выпалил все это одной бесконечно длинной фразой, четко сознавая, что рассказывает сон, сны, сновидения, какими бы живыми они ни казались. Зачем им его сны? Белые слушали внимательно, не сводя с него зеленых глаз, не перебивая, не мигая.

Белые и многоцветье леса за ними совершенно нормальны и естественны, но почему-то он всего этого не помнит.

— Все? — спросил Микал, когда Том замолчал.

— Практически все.

— Вот уж не думал, что кто-то кроме мудрецов так здорово знает историю, — прощебетал Габил.

— Какую историю?

— Ты не знаешь, что такое история? И в то же время так хорошо ориентируешься в ней. Интересно…

— То есть мои сны о Денвере — реальность?

— Не совсем, — Микал прошелся в направлении деревьев, за которыми скрылась женщина, вернулся обратно. — Это не твои гонки с преследователями на пятках. Это игра воображения. Но история древней Земли реальна. Каждый о ней что-то знает, что-то помнит. — Он покосился на Тома. — Ты действительно не понимаешь, о чем я?

Том заморгал, уставившись на цветной лес. Стволы деревьев как будто пылали. Что-то странное чудилось в них, но что-то и очень знакомое.

— Нет. — Том схватился за виски. — С головой что-то…

— Ну, что касается истории, то с головой у тебя все в порядке. Историю передают из уст в уста, из поколения в поколение, ее рассказывают в каждой деревне. Денвер, Нью-Йорк — это места из древней истории.

Габил запрыгал воробьем, на двух лапах.

— О, история, история!

Микал скосился в сторону прыгуна, но ничего не произнес.

— Друг мой, — обратился он к Тому. — У тебя классический случай амнезии, как мне кажется. Не понимаю, правда, почему вода не излечила и ее. Черный лес поразил тебя и рассеял твои мысли, привел тебя в шоковое состояние, и это неудивительно. И вот ты бредишь, тебе снятся преследователи в обстановке, которую сфабриковал твой воспаленный мозг. А мозг твой поместил все происходящее в исторический ландшафт. Поразительно!

— Поразительно, государь мой! — повторил Габил, и Микал метнул в него еще один взгляд.

— Но если я потерял память, почему я помню историю? Ведь получается, что о своих снах я знаю больше, чем, скажем, о вас.

— Амнезия, потеря памяти… Селективная, частичная. Да, сложная штука — наш мозг! Исторический антураж остался, современность стерлась. Ты галлюцинируешь, тебе представляется древность. Все можно объяснить. Полагаю, это пройдет. Вызвано это шоком черного леса, плюс ушиб головы…

Звучит логично.

— Значит, сны и галлюцинации после ушиба.

— Так мне представляется, — кивнул Микал.

— Значит, я видел древнюю Землю. Ту, которой больше нет. Ту, которая может только присниться.

Руш нахмурился.

— Не совсем так, но близко к этому. Некоторые называют ее древней Землей, но можно назвать ее и другой Землей. Но все равно это Земля.

— И какая разница между этой Землей и той, которую я вижу во сне?

— Если в двух словах… В ином месте силы добра и зла сами по себе не видны, проявляются лишь в воздействии. Здесь же они более… очевидны и ощутимы, что ли. Как ты сам убедился с черными летучими собаками. Объяснение неполное, но достаточно наглядное, как мне кажется. Что скажешь, Габил?

— Да, да, государь мой, очень наглядное, очень!

— Вот и хорошо.

Том из этого наглядного пояснения толком ничего не понял, но вдаваться в детали не стал, а вместо этого спросил:

— А что стряслось со старой Землей?

— Ну, дорогой мой, это уже сложнее. Тут так просто не расскажешь. Придется начать с вируса, с начала двадцать первого столетия.

— Французский, — вмешался Габил. — Штамм Рейзон. В 2010 году. Или в 2012-м?

— В десятом. И французским его назвать… Французский по истокам, но нельзя сказать, что… впрочем, неважно. Они разрабатывали безобидную вакцину, но при нагревании она мутировала в зловещий вирус. За три недели от населения планеты почти ничего не осталось.

— Меньше трех недель, — заахал Габил. — Меньше трех недель!

— И открылась дорога Обману.

— Великому Обману, — уточнил Габил.

— Да, к Великому Обману, — согласился Микал, кинув другу взгляд, как бы убеждающий того не мешать. — Наступило время бедствий, время войн. О конце старой Земли можно рассказывать долго. Но ты, конечно, всего этого не помнишь?

— Нет, не помню.

— Твой разум внедрился в какую-то точку и закрепился на ней. Разум, сам понимаешь, штука очень сложная.

Том кивнул.

— Но откуда я знаю, что это не сон? — спросил он.

Оба руша заморгали.

— А почему бы и нет? В этом самом Денвере у меня сестра, и память осталась, и жизнь идет, и события происходят. Здесь же я ничего не помню.

— Амнезия, — авторитетно кивнул Микал. — Не думаешь же ты, что я и мой беспокойный друг тебе привиделись? Вот трава под твоими ногами, воздух входит в твои легкие, ты дышишь…

— Ну… Не знаю…

— Ты потерял память, Томас Хантер. Если, конечно, это твое реальное имя… Может быть, это имя из твоего сна. На древней Земле у людей обычно были составные имена. Сойдет и это, пока мы не выясним, кто же ты в действительности.

— Мы тебя видим, Томас Хантер! Ты нам не снишься, не снишься, можешь быть уверен, — успокоил Тома Габил.

— Значит, ты ничего не помнишь ни о нас, ни об озере, ни о шатайках? — спросил Микал.

— Нет, ничегошеньки не помню!

Микал вздохнул.

— Что ж, придется освежить твою память. Только вот с чего начать?

— С нас, государь мой, с нас! — снова запрыгал коротышка Габил. — Мы великие воины, могучие воины, силы страшенной, неустрашимости великой!

Он выпятил грудь и просеменил перед Томом на коротеньких ножках, как пушистое пасхальное яйцо. Как накачанный стероидами цыпленок. Видал, как я черных раскидал? О, я бы мог порассказать…

Легким движением крыла Микал прервал поток красноречия Габила.

— Мы руши, — прервал его Микал.

— Да, да, руши, великие воины.

— Иные из нас, как видишь, более великие воины, нежели остальные.

— Величайшие воины, — не унимался Габил.

— Мы слуги Элиона. Вы дети Элиона. Ты, разумеется, человек. Мы находимся на Земле. Ты ничего этого не знаешь?

— Кто тот человек, который выпил воду? Его звали Билл.

— Билл не человек! Если бы он был человеком и выпил запретную воду, нам бы вряд ли удалось спастись. Мы, скорее всего, уже погибли бы. Он был… Билл был иллюзией. Шатайки загипнотизировали тебя, они хотели приманить тебя к воде, заставить напиться запретной воды. О запретной воде-то ты помнишь?

Том нервно зашагал по траве, помотал головой.

— Ни-че-го не помню, ничего! Не знаю, какая вода запретная, какая питьевая, живая, там, мертвая вода — ничего! Шатайки-болтайки… И кто эта женщина, тоже не знаю… — Он замер. — И что она имела в виду, когда сказала, что выбрала меня…

— Извини. Я верю тебе. Просто очень необычно это — говорить с тем, кто потерял память. Меня здесь называют мудрецом. В этой части леса я единственный мудрец. У меня безупречная память. Интересно, интересно! Невероятный случай. Рашель выбрала человека без памяти.

Габил шумно взмахнул крыльями.

— Как романтично!

— Романтично?

— Для Габила почти все романтично. Он втайне мечтает стать человеком. Может быть, даже и женщиной.

Габил скромно промолчал.

— Придется начать с самых основ. Следуй за мной! — Микал направился туда, откуда доносилось журчание воды. — Идем, идем.

Том двинулся за ним. Густая трава заглушала их шаги. Она и под деревьями не исчезла и даже не стала реже. Выше колена вздымались цветы фиалки и лаванды, лепестки размером с ладонь. В траве никаких опавших листьев, сломанных сучьев, ничто не мешает Тому шагать, а двоим рушам прыгать впереди, указывая путь.

Он огляделся, присмотрелся к деревьям. Большинство из них светились, каждое каким-то одним доминирующим цветом, будь то синий, желтый, лиловый… Чем вызвано это свечение? Как будто громадный подземный генератор подавал напряжение на замысловатые люминесцентные трубки, выполненные в виде деревьев. Технология древней Земли? Он осторожно провел рукой по толстому стволу рубинового цвета с пурпурным оттенком, подивился лощеной гладкости поверхности. Как будто оно вообще без коры. Задрал голову — ствол теряется в вышине. Аж дух захватывает!

Микал прочистил горло, и Том отдернул руку от дерева.

— Вперед, вперед! — подбодрил Микал.

— Почти пришли, государь мой, — пропищал Габил.

Ярдов через пятьдесят они вышли из леса и оказались на берегу реки, возле моста, по которому умирающий Том недавно переправился на эту сторону. На противоположном берегу чернел мертвый лес. Высокие деревья вырисовываются на фоне неба, за ними мрак… К горлу Тома подступила тошнота.

Но черных шатаек не видно.

Микал остановился, повернулся к Тому. Он, разумеется, спокойнее и уравновешеннее, нежели Габил, но и ему понравилась роль учителя. Он вытянул крыло в сторону черного леса и проговорил серьезно, внушительно:

— Это черный лес. Помнишь его?

— Конечно. Я ведь в нем был, помнишь?

— Да, я-то помню, что ты в нем был. У меня в памяти провалов не бывает. Я на всякий случай перепроверял, чтобы у нас была взаимоприемлемая точка опоры.

— В черном лесу живут шатайки, — снова встрял Габил. — Позволь, я расскажу.

— Расскажи, — согласился Микал.

— Ну так вот… Река, которую ты видишь перед собой, обтекает всю планету, отделяя цветной лес от черного леса. — Габил повел крылом в сторону другого берега. — Там черный лес. Попасть туда можно только в трех местах. — Он указал на мост. — Река слишком быстрая, переплыть ее невозможно, понимаешь?

— Да.

— Отлично. Думаю, ты в состоянии запомнить то, что я тебе рассказал. Память твоя опустошена, но не уничтожена.

— Да.

— Прекрасно. — Он прошелся, почесывая подбородок тоненькими пальчиками, растущими на нижней стороне крыла. — В деревнях зеленого леса живет много мужчин, женщин и детей. На Земле сейчас их больше миллиона. Ты шел из дальних деревень, забрел в черный лес, и шатайки принялись тебя преследовать, пока не пригнали сюда.

— А почему из дальних?

— Потому что как мудрец этой части леса я знал бы тебя, если бы ты был из ближней. А я тебя не знаю, — подытожил Микал.

— А я как великий воин вывел тебя из черного леса, — добавил Габил.

— Да, а Габил — великий воин, который вместе с Танисом развлекается придуманными битвами.

— Танис — это кто? — спросил Том.

— Танис — перворожденный! Ты с ним встретишься, он живет в деревне. Теперь дальше. Элион, создатель всего, что ты видишь, и всех существ, коснулся всей воды. Видишь, река зеленого цвета? Это цвет Элиона. Поэтому и глаза твои зеленые. И исцелился ты этой водой потому же.

— Вы полили меня этой водой?

— Нет, не мы.

— Рашель! — воскликнул Габил.

— Рашель полила тебя водой. Поверь мне, это не единственный раз, когда ты коснулся его воды. — Микал чуть заметно улыбнулся. — Но мы…

— Рашель избрала тебя!

— Габил! Прошу, умолкни.

— Молчу, молчу. — По всей видимости, меньшой руш вовсе не обижался на замечания своего мудрого собрата.

— О любви и романтике позже. Пока о черном лесе. Черный лес — обитель зла. Вот, видишь, это добро, — он указал на зеленый лес, — а вон там зло, — он указал на черный. — Воду в черном лесу пить нельзя! Выпьешь воду в черном лесу, и шатайки ринутся в цветной. Начнется бойня.

— Вода в черном лесу злая? Я касался ее.

— Не злая. Не более злая, чем вода зеленого — добрая. Добро и зло в сердце, а не в деревьях и не в воде. Но по обычаю вода — это приглашение. Элион приглашает водой. Черные шатайки приглашают водой.

— И Рашель приглашает тебя водой, — не утерпел Габил.

— Да сейчас, Габил, сейчас. Минутку погоди. — И снова повернулся к Тому: — Много лет назад люди согласились не пересекать реку. Это мудрая предосторожность. В этом суть. Много есть и другого, тысячи подробностей, но ты к этому придешь, я уверен.

— Кроме Великой Любви, — напомнил Габил. — Кроме Высокого Чувства. И кроме Рашели.

— Да, кроме Великой Любви, о которой тебе расскажет Габил. Посмотри, ему не терпится.

Габила не пришлось упрашивать.

— Она избрала тебя, Томас! Рашель тебя выбрала. Это ее выбор и твой тоже. Ты побежишь за ней и обратишься к ней и получишь ее, как тебе подобает. — Выпалив это, Габил расплылся в довольной улыбке.

Том ждал, надеясь, что Габил скажет еще что-то, но тот лишь загадочно улыбался.

— Прошу прощения, — сказал Том. — Но я не понимаю… Ведь я ее даже не знаю!

— Еще лучше! Прекрасный оборот! Суть в том, что на лбу у тебя нет метки, значит, тебя можно избирать. Ты полюбишь ее, и вы соединитесь.

— С ума сойти! У меня провалы, я себя не помню, какие уж тут любовные затеи! Да я, может, кручу любовь с какой-нибудь односельчанкой.

— Нет, это невозможно. Ты носил бы ее метку.

Не заставят же они его гоняться за этой женщиной насильно…

— Я должен ее выбрать, так? Но я не в состоянии сейчас никого выбирать. Я не в лучшей форме, знаете ли… И даже не знаю, понравится ли она мне.

Эта фраза озадачила обоих рушей.

— Боюсь, ты чего-то не понял, — сказал Микал, — при чем тут «понравится»? Конечно же, она тебе понравится! Это твой выбор, иначе и быть не может. Твой род — можешь мне смело поверить — переполнен любовью. Он такими вас создал. По образу и подобию своему. Ты полюбишь любую женщину, которая тебя выберет. И любая женщина, которую ты выберешь, выберет тебя. Так повелось.

— А если я чувствую иначе?

— Но она совершенна! — воскликнул Габил. — Ты не можешь чувствовать иначе, Томас, не можешь!

— Хм… А если мы из разных деревень? Что, она пойдет со мной?

Микал поднял брови.

— Детали, подробности, несущественные мелочи… Да, потеря памяти порождает множество проблем. Однако нам пора! Пешком добираться долго, путь дальний. — Он повернулся к Габилу. — Габил, ты, пожалуй, лети, а мы с Томасом Хантером пешком.

— В дорогу, в дорогу! — воскликнул Габил, взмахнул крыльями, подпрыгнул… Воздух из-под его крыльев смахнул волосы со лба изумленного его легким взлетом Томаса.

Микал обернулся:

— Идем! — и шагнул в сторону леса. Том глубоко вздохнул и без лишних слов последовал за ним.

Минут десять они шли молча. Подводя итог, можно было сказать, что он жив, здоров, находится неведомо где, в каком-то чуть ли не волшебном месте. Конечно же, когда он доберется до своей деревни, увидит друзей, знакомых… кто знает, что еще, — тогда память его очнется.

— Когда я доберусь до своей деревни? — спросил Том.

— Здесь повсюду твой народ. В какую деревню ты попадешь, не так уж важно.

— Хорошо, но свою-то семью мне найти надо?

— Зависит от расстояния. Чем дальше, тем дольше. Новости у нас не слишком скоро распространяются. Может быть, через несколько дней. Может быть, через неделю.

— Через неделю! А что мне делать?

Руш остановился, безмерно удивленный.

— У тебя как будто уши заложило, Томас Хантер. Ты же избран! — Он покачал головой. — Да, потеря памяти — штука суровая. Вот что я тебе посоветую: пока память не наладится, смотри, как другие поступают.

— Но я же не могу слепо повторять то, чего не понимаю.

— Если будешь подражать остальным, скорее придешь в себя. А лучше всего, доверься Рашель и следуй за ней.

— Что же мне, притворяться, что я ее люблю?

— Ты обязательно полюбишь ее. Это опять провал памяти. Ты просто не помнишь, как это функционирует. Если встретишь мать, которую не помнишь, ты же не перестанешь любить ее! Ты знаешь, что любил ее, и никуда эта любовь не денется.

Этот аргумент на Тома подействовал.

Между кронами деревьев вдруг снова появился улыбающийся Габил и бухнулся на рядом с ним траву.

— Есть хочешь, Томас Хантер? — Он протянул спрятанный под крылом синий плод. Том недоверчиво переводил глаза с рушей на плод и обратно.

— Не бойся, государь ты мой. Сочная ягодка, вкусная, сладкая! Синий персик. Гляди! — Он надкусил кожицу, продемонстрировал Тому след укуса. Засверкал сок, показалась зеленоватая мякоть.

— Да-да, — подтвердил Микал. — Если ты забыл, то это ваша пища. Называется фрукт. Как и вода, наша пища освящена Элионом.

Том принял плод и посмотрел на Микала.

— Ешь, ешь, не бойся.

Том откусил крохотный кусочек, ощутил прохладный сладкий сок, нежную мякоть. По телу как будто растеклось мягкое, ласкающее тепло. Он улыбнулся Габилу.

— Вкусно, — похвалил он и откусил побольше. — Очень вкусно!

— Пища воинов! — откликнулся Габил, пружинисто отскочил, подпрыгнул, взмахнув крыльями, и снова взмыл в воздух. Микал усмехнулся.

— Идем, идем. На ходу съешь.

Том едва успел прикончить синий персик, как Габил принес еще один, на этот раз красный. Не приземляясь, он ловко сбросил плод в руки Тому. Третий фрукт оказался зеленым и требовал очистки от довольно толстой кожуры, но по вкусу, пожалуй, превосходил два предыдущих.

В четвертый раз Габил появился, чтобы продемонстрировать свое искусство воздушной акробатики. Он кувыркался, крутился, пикировал и закончил тем, что едва не врезался в голову Тома, который, испугавшись, присел и прикрылся руками.

— Габил! — крикнул ему Микал. — Давай поосторожнее! — Габил прекратил валять дурака и тут же исчез в вышине.

— Великий воин расшалился, — проворчал Микал.

Примерно через милю руш задержался на вершине холма. Том остановился рядом. Внизу, в обширной зеленой долине, усыпанной множеством цветов, похожих на необычайно крупные и пестрые маргаритки, раскинулась крупная деревня, которую Том из-за пестроты ландшафта сначала и не разглядел.

А когда разглядел, у него даже дыхание перехватило.

Границы поселения как будто кто-то обвел громадным циркулем. Выглядело оно на первый взгляд как какой-нибудь леденцовый-карамельный городок, в одном из пряничных домиков которого проживали Гансик и Гретель. Но кисельные реки и молочные берега — фрагменты сказок, как-то зацепившиеся за развалины его памяти, а деревня выглядела вполне реальной.

Несколько сотен ярких разноцветных квадратных хижин расположились, как детские кубики, концентрическими окружностями вокруг башнеобразной структуры в центре деревни. В небе над деревней метались, парили, ныряли, взмывали сотни или даже тысячи белых рушей.

Приглядевшись, Том заметил между домами и обитателей. Вот открылась дверь одного из ближайших строений, в ней появилось какое-то уменьшенное расстоянием существо.

— Ну как, память оживает? — спросил Микал.

— Кажется, да…

— И что вспоминаешь?

— Нет, ничего конкретного, к сожалению. Просто что-то кажется смутно знакомым.

Микал вздохнул.

— Знаешь, нет худа без добра. Я думаю извлечь хоть какую-то пользу из твоего печального приключения в черном лесу. Тут все активнее толкуют об экспедиции — дурацкая идея Таниса, которой соблазнились уже многие великие горе-воины вроде Габила. Танис воображает, что пришло время разделаться с шатайками. Великий выдумщик, знаешь ли. Рассказчик, словоплет искусный. У меня шерсть дыбом поднимается от его замыслов. Может быть, ты смог бы его немного образумить.

— Он умеет драться, этот Танис?

— О, это он умеет! Как никто другой. Разработал свою технику, весьма, надо признать, впечатляющую. Уловки всякие, финты, выпады… На базе древних знаний и систем. Особенно он падок на истории о завоевательных походах. И вознамерился стереть шатаек с лица Земли.

— А почему бы и нет?

— Шатайки, конечно, не великие воины. Но зато они великие обманщики! Вода их заманчивая, к примеру. Сам убедился. Надо тебе с ним поговорить.

Томас кивнул. Ему вдруг очень захотелось увидеться с Танисом.

Микал вздохнул.

— А теперь подожди меня здесь. Понимаешь?

— Да, конечно, но…

— Просто жди. Если увидишь, что они направились на Сбор, можешь пойти с ними, но лучше всего оставайся здесь.

— Что это за Сбор?

— На озере. Не бойся, не пропустишь. Перед наступлением темноты у них Сбор. Все понял?

— Все понял.

Микал впервые за два часа взмахнул крыльями, взлетел и удалился. Том проводил его взглядом и почувствовал себя покинутым и одиноким.

Он снова принялся рассматривать дома. Очевидно, все они построены из стволов цветных лесных деревьев. И — люди. В этих домах живет его народ. Если не отец, мать, братья, сестры, то такие же люди, как и он сам. Не так уж он потерян и одинок, в конце-то концов.

И эта самая Рашель где-то там.

Он сидел у дерева, скрестив ноги, и вздыхал. Домишки невелики, скорее хижины, чем дома, разделяет их зеленая травка с цветочками. Все вместе похоже на гигантское колесо, куда-то катящееся, вращающееся вокруг служащего ступицей большого круглого сооружения в центре. Оно по меньшей мере втрое выше каждого из домишек и во много раз шире. Возможно, какой-нибудь дом для собраний, храм.

Справа от Тома широкая тропа ведет от деревни в лес. Должно быть, к озеру.

Смотрел Том, думал… О том, о сем… О том, к примеру, подумалось, что давно уже оставил его Микал, но все еще не возвращается. И обещанного исхода населения тоже пока не заметно. Он прижался спиной к дереву, закрыл глаза. Странно все это. Ох, и устал же он…