"Сильвия и Бруно" - читать интересную книгу автора (Кэрролл Льюис)

Глава двадцатая ЛЕГКО ПРИХОДИТ — ЛЕГКО И УХОДИТ

Леди Мюриэл приветливо улыбнулась нам, но ей все же не удалось скрыть тень удивления, мелькнувшую в ее улыбке при виде моих спутников.

Я представил их ей в полном соответствии с этикетом:

— Это Сильвия, леди Мюриэл. А это — Бруно.

— Это фамилии. А как их зовут по имени? — спросила она; глаза у нее так и сверкали.

— Видите ли, — отвечал я, — это и есть имена.

Она засмеялась, очевидно думая, что я собираюсь подшутить над ней, и принялась целовать детей — приветствие, на которое Бруно с готовностью подставил щечки, а Сильвия отвечала таким же нежным поцелуем.

Пока леди Мюриэл и Артур (который успел приехать раньше меня) подали детям чай и печенье, я попытался заговорить с Графом, но тот почему-то был безучастным и весьма рассеянным, так что мои попытки не увенчались особым успехом. Наконец его неожиданный вопрос объяснил мне причину столь странной нелюбезности.

— He позволите ли взглянуть на ваш букет?

— О, сделайте одолжение! — отвечал я, протягивая ему букет. Насколько мне было известно, любимым занятием хозяина была ботаника, а цветы казались мне такими загадочными и таинственными, и я ужасно хотел услышать мнение знатока о них.

Увы, растерянность Графа не исчезла и тогда, когда он взял букет в руки. Наоборот, разглядывая его со всех сторон, он был просто поражен, и его волнение с каждой минутой становилось все сильней и сильней.

— Ну, эти наверняка из Центральной Индии! — проговорил он, откладывая часть цветов в сторону. — А эти — огромная редкость даже там; я никогда и нигде не видел ничего подобного… Эти два — из Мексики, а этот… — Он с нетерпением схватил цветок и поднес его к окну; лицо его так и горело от волнения. — …Я почти уверен, но на всякий случай у меня здесь под рукой Ботанический справочник по растениям Индии… — С этими словами он взял с полки огромный том и принялся дрожащими пальцами перелистывать страницы. — Да, так и есть! Точь-в-точь, верно? Это цветок анчара, который обычно растет только в непроходимых джунглях. Любопытно, что цветок, едва распустившись, вянет и меняет цвет настолько быстро, что его невозможно донести хотя бы до опушки леса. А этот в полной красе! Скажите пожалуйста: где вы раздобыли эти сокровища? — с жадным интересом обратился он ко мне.

Я взглянул на Сильвию; та, не проронив ни слова, приложила пальчик к губам, а затем, поманив Бруно за собой, выбежала в сад. Я нежданно-негаданно очутился в положении защитника, который вдруг лишился двух самых главных свидетелей.

— Позвольте преподнести вам цветы! — наконец (на худой конец) проговорил я, чтобы хоть как-то выйти из неловкого положения. — Вы ведь разбираетесь в них куда лучше, чем я!

— Весьма признателен вам за подарок! Однако вы еще не рассказали мне… — начал было Граф, но в этот момент, к огромному моему облегчению, наш разговор прервался, ибо появился Эрик Линдон.

Артура, насколько я заметил, появление этого гостя вовсе не обрадовало. Его лицо сразу же помрачнело, и он, немного отодвинувшись на своем кресле, более уже не принимал участия в разговоре, который поддерживали теперь леди Мюриэл и ее смазливый кузен. Они обсуждали какие-то новые ноты, которые только что привезли из Лондона.

— Ну, спой хоть эту! — умоляюще проговорил кузен. — Мелодия здесь как будто совсем простенькая, а слова как нельзя более подходят к случаю.

— Значит, это нечто вроде:

Вечерний чай Сулит нам рай! Так закипай, Вечерний чай! —

засмеялась леди Мюриэл и, усевшись за фортепьяно, взяла несколько аккордов.

— Не совсем: это скорее из серии «Только с тобой я счастлива в жизни земной!» Здесь говорится о разлученных влюбленных: он бороздит морские пучины, а она ждет его и печалится.

— Ну, тогда это и вправду подходит! — насмешливо бросила она, кладя перед собой ноты на пюпитр. — Так, значит, мне предстоит страдать? Но о ком, позвольте узнать?

Она дважды проиграла мелодию: сперва в быстром темпе, затем — в медленном и, наконец, спела всю песню целиком с той непринужденной легкостью, которая так удивительно шла ей:

По трапу гордо он сбежал,      Прославленный моряк, И руку девичью пожал      Небрежно, просто так. «Он слишком горд! — Печаль и грусть      На сердце ей легли. — Чтоб помнить о таких, как я,      В неведомой дали!» «Привез тебе из-за морей      Бесценный жемчуг я: Пусть всех затмит красой своей      Любимая моя!» Она взяла — и из очей      Слезинки потекли: «Он думал, думал обо мне      В неведомой дали!» Корабль на запад улетел      На крыльях парусов. Она ж — одна: ее удел      Печален и суров. Но вместо слез ее глаза      Сияньем расцвели: «Он помнит, помнит обо мне      В неведомой дали!» Девятый вал меж нами встал,      Но нам не страшен ад; И до конца верны сердца:      Они любовь хранят. Морячка, знаю я, всегда,      Пускай года прошли, Вздохнет: «Он не забыл меня      В неведомой дали!»

Выражение неудовольствия, появившееся было на лице Артура, когда молодой капитан так небрежно заговорил о любви, постепенно улетучилось, пока мой друг слушал песню, а под конец он даже заулыбался. Однако его физиономия опять помрачнела, когда Эрик с улыбкой заметил:

— А вам не кажется, что на мелодию лучше ложится не «морячка», а «офицерша»?

— Почему бы и нет! — весело отозвалась леди Мюриэл. — Офицеры, моряки, лудильщики, портные… боже, сколько всяких умных слов, которые тоже отлично ложатся на мелодию! Знаете, а на мой взгляд, лучше всего звучит «лудильщица»! Как по-вашему, а?

Чтобы спасти бедного Артура от новых страданий, я собрался было увести его, но Граф, видя, что я встал, опять повторил ужасно занимавший его вопрос о цветах:

— Но вы же еще не….

— Нет-нет, я уже напился чаю, благодарю вас! — поспешно прервал я его. — А сейчас нам пора домой. Приятного вечера, леди Мюриэл! — Мы с Артуром откланялись и вышли, а Граф тем временем был поглощен изучением таинственного букета.

Леди Мюриэл проводила нас до дверей.

— Право, лучшего подарка моему отцу просто невозможно придумать! — с сердечной теплотой сказала она. — Он просто без ума от ботаники. Боюсь, что я плохо разбираюсь в теории этой почтенной науки, но стараюсь поддерживать его Hortus Siccus[10] в полном порядке. Теперь мне придется запастись большими листами папиросной бумаги и засушить для него эти новые сокровища, пока они еще не завяли.

— Ну, мне это не нравится! — заявил Бруно, ждавший нас в саду.

— Почему это? — отвечал я. — Видишь ли, мне пришлось отдать ему букет, чтобы прекратить дальнейшие расспросы.

— Да, теперь уж ничего не поделаешь, — вздохнула Сильвия, — но они ужасно расстроятся, когда обнаружат, что цветы исчезли!

— И как же они исчезнут?

— Я этого и сама пока что не знаю. Знаю только, что исчезнут, и все. Понимаете, этот букетик тоже был всего лишь «Плизз», и сделал его Бруно.

Последние слова она произнесла шепотом, по-видимому не желая, чтобы Артур услышал их. Впрочем, риск этого был не слишком велик: он почти не обращал внимания на детей молча шагая с каким-то отрешенным видом, и когда они на опушке леса попрощались и исчезли, он принял это за наваждение, не более того.

Букет, как и обещала Сильвия, исчез, и когда через пару дней мы с Артуром опять навестили хозяев Дворца, мы нашли Графа с дочерью и пожилую экономку не в саду, а в гостиной. Они внимательно осматривали петли и запоры на окнах.

— Мы проводим дознание, — пояснила леди Мюриэл, поздоровавшись с нами, — советуем вам, как свидетелям по этому делу, сообщить нам все, что вам известно о цветах.

— Пока не изложена суть дела, свидетели вправе отказаться давать показания, — важно возразил я. — К тому же они имеют право на защиту.

— Советую вам выдать сообщников и стать на сторону обвинения! Видите ли, ночью цветы исчезли, — продолжала она, повернувшись к Артуру, — между тем мы совершенно уверены, что никто из домашних не мог их похитить. Видимо, кто-то проник через окно…

— Но все петли и запоры на своих местах, — заметил Граф.

— Возможно, это случилось, когда вы обедали, госпожа, — вставила экономка.

— Так оно и было, — отозвался Граф. — Вор, вероятно, видел, что вы вошли в дом с цветами, — Граф повернулся в мою сторону, — а затем заметил, что вышли вы без них. Он наверняка знал, что они стоят огромных денег. Да что там — они просто бесценны! — взволнованно добавил он.

— А вы так и не сказали, откуда они у вас! — заметила леди Мюриэл.

— Как-нибудь, — отвечал я, — я выберу время и все расскажу вам. А пока прошу извинить мое молчание.

Граф был явно разочарован, но тем не менее любезно произнес:

— Ладно, не будем вас ни о чем расспрашивать.

— Увы, мы вынуждены признать, что вы очень плохо помогаете следствию, — шутливо заметила леди Мюриэл, когда мы вошли в беседку. — Должна предупредить вас, что, если так пойдет и дальше, мы запрем вас в отдельную залу и посадим на хлеб и… масло. Не угодно ли вам сахару? Видите ли, это очень неприятно, — заметила она, когда на столе появились всевозможные угощения, — вдруг узнать, что в доме побывал вор. И где же. Здесь, в столь уединенном месте… Если вор принял цветы за нечто съедобное, мы вправе предположить, что это было какое-то другое существо…

— Вы имеете в виду общепринятое объяснение всевозможных таинственных происшествий: «Кто это сделал? Кошка»? — спросил Артур.

— Именно, — отвечала она. — Право же, это так банально, что все воры выглядят одинаково. Зато если хотя бы некоторые из них принадлежат к четвероногим и прочим …ногим, это — совсем другое дело!

— Мне приходилось сталкиваться, — заметил Артур, — с одной курьезной проблемой телеологии — науки о Высших Причинах, — пояснил он в ответ на удивленный взгляд леди Мюриэл.

— И Высшая Причина состоит в том, что?..

— Возьмем такой пример. Существует некая последовательность событий, каждое из которых является побудительной причиной последующего. Так вот, первое из них и случается затем, чтобы смогли произойти все остальные?

— Но ведь последнее событие практически всегда есть следствие первого, не так ли?

Артур на мгновение задумался.

— Уверяю вас, слова иной раз могут только запутать все дело, — заметил он. — Понимаете? Последнее событие есть следствие первого, но необходимость последнего и есть побудительная причина необходимости первого.

— Как будто все понятно, — отозвалась леди Мюриэл. — Тем не менее проблема остается.

— Дело вот в чем. Какой объект мы обычно представляем себе, или — грубо говоря — каково характерное отличие каждого вида живых существ? Например, человек — существо двуногое. Другие существа, начиная с мыши и кончая львом, — четвероногие. Спускаясь еще ниже по ступенькам эволюции, мы встретим насекомых, у которых шесть лапок, то есть шестиногих. Красивое имя, не правда ли? Но когда мы спускаемся еще ниже, красота — в нашем понимании этого слова — просто исчезает. Существа становятся более — не дерзну назвать ужасным ни одно из Божьих творений — неуклюжими. А если взять микроскоп и спуститься еще на несколько ступенек, нашим глазам предстанут жутко неуклюжие созданьица, обладающие невероятным множеством ножек!

— Есть и другой путь, — проговорил Граф. Это — последовательность вариаций одного и того же вида, расположенных diminuendo[11]. Не беда, что это кажется однообразным: посмотрим, как оно действует. Начнем с человека; далее — домашние животные, ну, скажем, лошади, коровы, овцы и собаки… Лягушек и пауков в расчет принимать не будем, верно, Мюриэл?

Леди Мюриэл резко вздрогнула; по-видимому, упоминание о них было ей неприятно.

— Обойдемся без них, — с досадой отвечала она.

— Отлично. А теперь возьмем другую расу людей, ростом этак в пол-ярда[12]

— …которая будет обладать неиссякающим источником радости, недоступной для обычных людей! — прервал его Артур.

— Каким еще источником? — переспросил Граф.

— Вообразите себе великолепие этой картины! Вся величественность горы, на мой взгляд, зависит от ее величины по сравнению со мной. Умножьте высоту горы в два раза, и она станет вдвое громаднее. Разделите мой рост пополам, и вы получите тот же эффект.

— О, бесконечно счастливые Малыши! — с улыбкой проговорила леди Мюриэл. — Никто, кроме Коротышек, никто, кроме Коротышек, никто, кроме Коротышек, не сумеет оценить Верзилу!

— Если позволите, я продолжу, — заметил Граф. — Возьмем третью расу, ростом в пять дюймов[13], и четвертую, рост которой — всего-навсего дюйм…

— Но они же, готова поручиться, не смогут питаться обычной говядиной и бараниной! — вставила леди Мюриэл.

— Верно, дочь моя, я было и забыл. Итак, у каждой расы должны быть соответствующие коровы и овцы.

— И такую же растительность, — добавил я. — Что сможет поделать корова ростом в дюйм с травой, покачивающейся где-то высоко у нее над, головой?

— Совершенно верно. У нас для них должно быть, так сказать, пастбище на пастбище. Обычная трава будет для наших коровок-дюймовочек чем-то вроде пальмового леса, а вокруг корней обычной травы должен зеленеть ковер микроскопических травинок. Я полагаю, наша модель покажет себя как нельзя лучше. Это ведь весьма любопытно — вступать в контакт с низшими расами. Боже, какими очаровательными будут эти бульдоги вполдюйма! Думаю, леди Мюриэл вряд ли захочется спасаться от них бегством!

— А что, если появятся и вариации, расположенные crescendo?[14] — проговорила леди Мюриэл. — Как забавно встретить существо ростом футов этак сто! Такому слон покажется пресс-папье, а крокодил — жалкими ножницами!

— И как же ваши расы будут общаться друг с другом? — спросил я.

— Ну, война, я думаю, исчезнет раз и навсегда. Когда ты можешь одним ударом кулака уничтожить целый народ, трудно говорить о военном паритете. Но все остальное, в том числе и интеллектуальные прения, будет вполне допустимо в нашем идеальном мире, ибо мы просто обязаны позволить всем, независимо от их роста, проявить свои интеллектуальные возможности. Возможно, оптимальное правило будет заключаться в том, что чем меньше раса, тем выше ее интеллектуальное развитие!

— Ты хочешь сказать, — удивилась леди Мюриэл, — что эти человечки величиной с дюйм смогут спорить со мной?

— Именно так! — отвечал Граф. — Ведь логическая сила аргументов и доводов не зависит от роста того, кто их выдвинул!

В ответ леди недоверчиво покачала головой:

— Не стану я ничего доказывать человечку ростом меньше шести дюймов! — воскликнула она. — Я просто заставлю его работать, и все!

— И что же он будет делать?

— Вышивать! — тотчас парировала леди. — Представляете, какая тонкая вышивка у него получится!

— Ну а если они ошибутся? — возразил я, — Как вы им докажете, что они неправы? Я не утверждаю, что они непременно ошибутся, но просто говорю, что это невозможно.

— Все дело в том, — отвечала леди Мюриэл, — чтобы не уронить собственного достоинства.

— Разумеется, это главное! — отозвался Артур. — Ведь это все равно что спорить с картофелиной. Это уж точно будет — прошу прощения за невольный каламбур — удар ниже пояса!

— Не согласен, — заметил я. — Меня не убедил даже твой каламбур.

— Ну, если уж это для вас не аргумент, — заметила леди Мюриэл, — что же тогда может убедить вас?

Я попытался понять смысл ее вопроса: мне мешало назойливое жужжание пчел. Кроме того, в воздухе веяло какой-то странной дремотой, повергающей в сон любую мысль, прежде чем она успеет дойти до сознания. Я мог только сказать:

— Вероятно, все зависит от веса картофелины…

Сказав это, я почувствовал, что моя реплика не возымела ожидаемого действия. Но леди Мюриэл, по-видимому, все же поняла ее.

— В таком случае… — начала она, но затем резко умолкла и прислушалась. — Вы слышите? — сказала она. — Он плачет. Надо поспешить к нему!

— Очень странно! — сказал я себе. — Я думал, что со мной говорит леди Мюриэл. А это, оказывается, Сильвия! — Я опять попытался сказать что-нибудь глубокомысленное. — А как же быть с картофелиной?