"БЕРЕГ ЧЕРНОГО ДЕРЕВА" - читать интересную книгу автора (ЖАКОЛИО ЛУИ)

ГЛАВА I

Гобби возвращается в свое королевство. - Барте и Гиллуа на службе

На пятый или шестой день странствования, Барте и Гиллуа попробовали было убежать от своих сторожей, за что, по приказанию Гобби, их поместили в сетку из волокон кокосового дерева, привязанную с обоих концов к крепкому стволу бамбука. Двум невольникам приказано было нести их обоих в этой нового рода тюрьме. Монарх негров, гордый добытыми трофеями, желал во что бы то ни стало, привести в свою столицу двух белых живыми и невредимыми для того, чтобы вызвать удивление своих подданных, когда они увидят, что ему служат как рабы люди той расы, которую они привыкли считать гораздо выше себя.

До настоящей минуты только один белый проник в страну, где царствовал Гобби, и потому большинство его народа было знакомо с белыми людьми только по чудесным рассказам надзирателей, провожавших рабов на продажу, и по возвращении распространявших многие сведения о белых.

Гобби словно повторил торжественное шествие римского императора, влекущего за колесницей побежденных монархов.

Одиннадцать часов спустя после отправления, весь отряд перешел через Коанцу, а на седьмой день они прибыли на берега Конго, называемого туземцами Моензи Энзадди, то есть великая река, а португальцами - Заирой.

По мнению Гефера, мы имеем очень неопределенные понятия об источниках и притоках этой реки из описаний древних путешественников; с тех пор прошло более столетия, но к этому почти ничего не прибавлено.

Лопес утверждает, что Конго вытекает из трех озер, первое - то великое озеро, из которого Нил берет начало; второе - промежуточное и третье - большое, которое образует Нил при своем течении или только проходит через него. Самое большое из этих трех озер то, которое географы XVI и XVII столетий называли Замбези, из которого, по их мнению, вытекают все великие реки, орошающие Африку.

Меролла рассказывает, основываясь на показаниях негров, что Заира вытекает из обширного болота или озера в государстве Матамба, где царствовала королева Зинга, и что из того же источника выходит и Нил. Она прибавляет, что в этом озере находится множество чудовищ, и что даже одно из них имеет вид человеческий. Отец Франциск Павийский, миссионер из капуцинов, проживавший в стране Матамба, отвергал все эти рассказы о чудовищах, утверждая, что это только вымысел негров; но королева Зинга, узнав о его неверии, пригласила его однажды на рыбную ловлю. Едва только закинули сети, как на поверхности воды явилось тринадцать таких чудовищных рыб. Несмотря на все старания, они успели поймать только одну. Цвет ее кожи был черный, волосы длинные и тоже черные, когти обыкновенной длины. Вынутая из воды, она прожила только двадцать четыре часа и никакой пищи не принимала. Что это? Род тюленя? Во всяком случае, фауна внутренней Африки составляет еще глубокую тайну.

По описанию Лабата, Заира образуется из соединения четырех рек: Банкари, Вамбры, Конго и Бербела: последняя выходит из озера Чиланды или Акелунда (озеро Куффуа). «Это озеро, - так говорит он, - имеет двадцать миль длины от севера к югу, и от десяти до двадцати ширины от востока к западу; на нем находится много островов чрезвычайно плодородных и хорошо обработанных. Его воды пополняются многими источниками и дождями».

Среднее течение Заиры почти так же мало известно, как и ее верховье; хорошо изучено только ее устье и часть нижнего течения, благодаря экспедиции капитана Токея.

Заира, называемая туземцами Моензи-Энзадди, то есть великая река, не соответствует в некоторых отношениях понятию величия, которое внушает ее ближайшая часть к устью. Ее необычайная быстрота, например, ее постоянное выступление из берегов и неотразимое сопротивление морским приливам и отливам - все это преувеличение; что же касается глубины ее устья, то ока, напротив, превысила все предположения. При промерке лотом глубина обозначалась на тринадцать брас, а лот все еще не касался дна. Быстрота течения в среднем от четырех до пяти узлов в час. Заира, как и все тропические реки разливается во время периодических дождей; но разница между подъемом и падением уровня воды в ней, по-видимому, гораздо менее, чем во всякой другой реке такой же величины: разница никогда не превышает одиннадцати английских футов.

Начало подъема наблюдал капитан Токей первого сентября, выше Теллалы, где она была не более трех дюймов, а семнадцатого того же месяца, около устья реки она была уже семь дюймов, отчего быстрота течения значительно увеличивалась. Из этого факта хотели вывести заключение, что у реки Заиры есть притоки и на севере экваториальной линии. По письменному свидетельству, найденному Боудичем, Заира принимает один из притоков Огуая, который имеет сообщение с Нигером и впадает в море неподалеку от мыса Лопес-Гонзальво. Все эти вопросы требуют еще разъяснения.

Полуостров мыса Падрона, составляющий южную часть мнимого устья Заиры, образовался из наносов моря и реки: наружный берег, вдающийся в море, состоит из песка и представляет утесистую форму, тогда как внутренняя сторона берега, принадлежащая реке, есть скопление ила и покрыта мангиферами. Оба берега у настоящего устья имеют точно то же происхождение и изрезаны множеством бухточек, которые образуют столько же островков и имеют стоячую воду. Наносные породы, покрытые мангиферами, простираются слева направо в глубь материка на расстоянии семи или восьми миль, где находится первобытная и возвышенная почва, которую можно иногда видеть с реки на оконечности бухт или сквозь прогалины, проделанные огнем между мангиферами. Пространство, занимаемое этими деревьями, растущими в воде, совершенно непроницаемо, за исключением песчаных мест. Быстрина отрывает от берегов островки, которые увлекаются рекой во время периодических дождей, и тогда они делаются уже плавучими островками. Мангиферы и гифены - род пальмового дерева, населены стаями серых попугаев, Только эти птицы и нарушают безмолвие, царствующее в этих лесах после захода солнца. Попугаи каждый день перелетают через реку: утром они покидают северный Серег, чтобы опустошать плантации маиса на южном берегу, а вечером - возвращаются на ночлег.

Путешественники XVI и XVII столетий называют у устья Заиры много островов: остров Гиппопотамов, Кинталла, Бомма, Зариакаконго, но теперь эти острова иначе называются. Также и Максвель говорит, что вход в самую значительную бухту реки заперт у самого устья тремя островами, которые он называет островами Бонне, Нокс и Альцион. Форма группы деревьев, напоминающая чепчик, дала название Бонне (чепчика) первому острову, который на языке туземцев называется Зунга-Казакиза. Немного выше находятся острова, называемые туземцами Монпанга, то есть Стража. Токей видел их покрытыми белыми цаплями и другими водяными птицами. Один из этих островов, на котором Смит собрал более тридцати новых родов растений, образовался из обширной песчаной мели и касается почти северной части континента. Зинга-Кампензе или остров Обезьяны точно также образовался из песчаной мели. Туземцы вылавливают около этого острова значительное количество моллюсков. Эти животные, воткнутые на вертел и высушенные, становятся предметом торговли. Их полуиспорченная гнилью мякоть приходится неграм очень по вкусу; сырыми их есть невозможно, потому что они совсем непохожи на устриц, с которыми их иногда смешивают. Осмотрев остров Обезьяны, Токей приплыл к южной оконечности другого острова, называемого туземцами Зига-Чинканга. Несколько еще островов находятся на востоке. Тут исчезают пальмовые леса, и почва становится глинистой, изрезанной по берегам реки небольшими ущельями, как будто вырубленными и покрытыми травой, тростником, изредка пальмовыми деревьями. Немного далее, по мере того как высота уровня увеличивается, мангиферы, в свою очередь, исчезают; кустарники и некоторые одинокие деревья заменяют их на окраине. Вместо живописных ландшафтов, образуемых лесами пальм, мангиферов и баобабов, видны только равнины, покрытые высокой травой, между которой замечательны возвышенные и качающиеся стебли папируса. Вдалеке видны еще одиноко стоящие гифены. Эти растения придают всей стране особенный вид, напоминавший Смиту картины Египта.

На верху канала или реки Мамбаллы находится остров Фаркгар. В этом месте встречаются первые плантации маиса и табака. Неправильности, замечаемые здесь в глубинах рек, происходят, по словам местных жителей, от ям, которые выкапывают в русле бегемоты, собирающиеся многочисленными стадами. В нескольких милях далее на юго-западе возвышается утес Фетиш. Эта гранитная масса, отвесно висящая над рекой, совершенно одинока и прислонилась к равнине, покрытой тростником и маисовыми полями. Трудно взобраться на этот утес; его нижняя часть покрыта разнообразными деревьями; его многочисленные, остроконечные вершины, новые формы растительности, окружающие равнины, и его общий вид представляют прекраснейший ландшафт. Это уже последняя местность целой гряды возвышенностей, смежных с синими горами, которые тянутся во внутренние страны, где они разделяются на две или на три цепи гор, идущие амфитеатром одни за другими. А там, далеко за песчаными островами рисуются на горизонте одинокие пальмы, точно выходящие из воды. Высокие берега реки тоже представляли бы приятные ландшафты, если бы только не были лишены всякой растительности. Туземцы очень боятся водоворотов, которые, по их мнению, находятся по соседству с утесом Фетиша.

На верховье Эмбоммы находится остров Бука-Эмбомма, который почти на всем пространстве сланцевый. По мнению Токея, этот остров представляет лучшее место для основания колонии в тех странах. Река протекает между горами, вершины которых совершенно обнажены, но вся нижняя часть их у подошвы покрыта самой роскошной растительностью. На этой стороне берега можно видеть разнообразную смесь равнин, глубоких долин и холмов, оканчивающихся пиками или самыми странными формами. Здесь кое-где попадаются живописные группы колючих мимоз и иногда хорошо возделанные поля. Начиная с этого места, река не разделяется на разные рукава и на значительном пространстве не имеет ни одного острова. Продолжая плыть вверх по реке, видишь, как ее русло более и более сужается от скал слюдяного сланца, глубоко сидящих в воде. Склоны этих скал покрыты зеленым ковром ползучих растений, Каменные подводные рифы, о которые яростно разбиваются волны быстрого потока, покрыты в некоторых местах илом и образуют небольшие полосы земли, на которых растут тростник и даже маис. Кроме этих перешейков, видны между скалами небольшие лощины, из которых самая значительная по величине Виндале-Залли занимает пространство на две мили вдоль берега. На этих плодородных пространствах возделывают маис и маниок, а пальмы-гифены растут там в большом изобилии. На северном берегу, почти как раз напротив этих скал, находится остроконечный крутой утес, которому Токей дал название «Прыжок Любовника», потому что с той вершины бросают в реку неверных супруг короля Боммы. Неподалеку оттуда находятся острова Гомбы, где часто собираются бегемоты; эти острова - просто сланцеватые скалы, украшенные группами деревьев.

По свойству и форме гор, граничащих с рекой Заирой, можно полагать, что они не всасывают в себя никакой доли воды после периодически падающих дождей, но что эти воды прямо уносятся в реку оврагами, которыми перерезаны горы, украшенные роскошнейшей растительностью. По следам, остающимся на скалах, видно, что вода в дождливое время поднимается от восьми до девяти английских футов над обыкновенным уровнем реки.

При выходе из банзы Кулу виден знаменитый водопад Иелала на расстоянии полуторы мили. Он имеет около ста метров в вышину. Токей сравнивает его с кипучим ручьем на скалистом русле. Негры рассказывают много преувеличенного и со страхом вспоминают о нем. Все утесы с обеих сторон реки остроконечны; слюда и сланец образуют там легкие колебания и перемешиваются с жилами кварца и полевого шпата. На самой середине водопада находится островок пяти метров в вышину, разделяющий водопад на два канала в сухое время, но почти скрывающийся под водой в дождливую пору.

По ту сторону Иелалы Заира делает поворот между двумя высокими выступами и берет направление к северу. На ее обоих берегах видны на расстоянии двух миль скалистые горы, изрезанные оврагами.

В нескольких милях от банзы Инга остановилась экспедиция Токея. Тут могли добыть только самые неопределенные сведения о странах, находящихся выше реки. По рассказам туземцев можно после десятидневного плавания в лодке, приплыть к берегу большого песчаного острова, разделяющего Заиру на два рукава, один на северо-западе, другой - на северо-востоке. В последней находится водопад, но удобно переплываемый в лодке. По прошествии двадцати дней после отплытия от этого острова можно доехать до истока реки, которая выходит из большого болотистого озера посредством многочисленных ручейков.

Скажем теперь кое-что о несчастной экспедиции, которой мы обязаны вышеприведенными сведениями. Токей прибыл 7 июля 1816 года в устье Заиры на судне, называемом «Конго», 17 сентября - болезнь, жертвой которой он сделался, вынудила его к отступлению: «Ужасное отступление, - писал он, - для нас даже бедственнее, чем отступление из Москвы». Это болезнь перемежающегося свойства имела некоторое сходство с желтой лихорадкой. Вероятно, она происходила от атмосферных условий и местных обстоятельств, в которых очутились путешественники, привыкшие к другому климату. Не на жару, собственно, они жаловались, но скорее на вредные испарения от стоячих вод. Воздух при устье Заиры на высоте, достигнутой Токеем, представляет две крайности гигрометрической шкалы. Этот переход от крайней сырости к крайней сухости, необходимо совпадая со значительными изменениями атмосферного электричества, также имел вредное влияние на здоровье экипажа. Сухость воздуха на несколько миль выше Иелальского водопада была так велика, писал Токей, что вывешенное мясо теряло в несколько часов все соки и было похоже на копченое мясо Южной Америки. Растения Смита высыхали в один день, тогда как в самом устье реки требовалась целая неделя, чтобы достигнуть тех же результатов. Окисление железа было немыслимо в этой стране, где термометр при восходе солнца обыкновенно показывал пятьдесят градусов, а в два часа по полудню - семьдесят.

Если бы экспедиция началась в половине мая, то есть в то время, когда прекращаются дожди, может быть смертность тоща не была бы так ужасна, и они успели бы дойти до верховьев Заиры и вернуться к ее устью прежде чем солнце перешло равноденственную линию, то есть до начала периодических дождей.

Матта- Замба -столица короля Гобби - расположена на левом берегу реки Конго в девяти днях ходьбы ниже того места, где неисследованная речка Кассанца впадает в эту реку. В столице находится от четырехсот1 до пятисот селений; каждое из них состоит из двух или трех дворов и обнесено плетнем из тростника, который служит также и для постройки домов, до того упрощенных, что их можно сооружать в несколько часов. Дверь в этих хижинах состоит из квадратного отверстия, как раз достаточного, чтобы одному человеку пройти; напротив двери бывает другое отверстие - немножко повыше от земли, служащее окном; оба отверстия закрываются на ночь плетенками из лоз.

Королевский дворец отличается от других строений только тем, что размером побольше, разделен на несколько комнат, имеет большую приемную залу, хорошо освещенную, довольно тщательно устланную плетенками и по стенам покрытую трофеями: оружием, трубками и человеческими черепами, обладатели которых были принесены в жертву великому Марамбе.

Черепа эти служили фетишами для Гобби и, по общему убеждению, ограждали жизнь его от мятежей, яда и злых духов.

Перед тронной залой, где властелин принимал своих сановников, находилась куча мелких камней, грубо изваянный идол из дерева, главный их бог Марамба, создавший мир, а под ногами его распростерт злой дух Мевуа, который дерзнул возмутиться против его власти.

Великий Марамба весь покрыт старыми кусками железа, скупленного у негров, перьями, разными тряпками, а на голове его возвышается одна из тех великолепных мохнатых шапок; которые при реформах 1834 года отняты у национальной гвардии и проданы гуртом торговцам на африканских берегах.

А Мевуя, хоть и злой дух, а все же нельзя и его прогневить лишением всякого украшения, а потому надели на него старую шляпу, порядком изношенную самим королем.

На службе великого Марамбы состоит целый штат гангов или жрецов, и ему же принадлежат по праву различные приношения, которые толпы народа приносят ему каждое утро.

Около кучи каменьев размещаются настоящей гирляндой низшие боги или фетиши, которые призываются на помощь в частных случаях, когда не считают нужным тревожить великого Марамбу.

У каждого из них была своя специальность: один из них исцелял лихорадки, другой - белую проказу или колотье. Вот этот исцелял горбатых, возвращал слух глухим, зрение - слепым, а тот выпрямлял кривоногих и всяких калек. Иной давал дождь, когда полям был он нужен.

Остальные делали безвредным укус змеи, отыскивали пропавшие или украденные вещи, и для всего этого достаточно было приложить к желудку или носить на шее какой-нибудь фетиш, вроде квадратной дощечки или тряпочки, которые были приложены гангами на большой палец ноги какого-нибудь почитаемого фетиша, смотря по той милости, которую желательно было получить.

Совсем иначе принимаются за дело, когда хотят отыскать украденные вещи.

Однажды в Матта-Замбе вор простер до того свою дерзость, что выкрал одного из фетишей у важного царедворца, именно фетиша, исцелявшего от побоев, а потому по своей специальности не обладающего силой противиться похищению, предметом которого сделался сам.

Для отыскания этого фетиша надо было обратиться к королевскому фетишу, имевшему силу обличать воров. С великой торжественностью идол был вынесен из дворца Гобби и поставлен на главную площадь. Столичные жители принялись выплясывать около идола, с надлежащим воем и ревом заклинать его, чтобы он заставил вора, в течение трех дней положить излюбленный фетиш в то место, откуда был украден, а в случае неповиновения, поразил бы смертью его и всю его семью.

Несмотря на усердные заклинания, вор ничего не возвратил, и ровно через три дня королевский фетиш был внесен во дворец с великой торжественностью.

На другой день в столице умер в ужасных конвульсиях какой-то молодой человек, и ганги, по всей вероятности, отравившие его для спасения чести своего идола, распространили слухи, что этот несчастный получил заслуженное наказание и что их бог отомстил за своего сотоварища, казнив вора смертью. '

Фетиши короля Гобби играли роль только в важных случаях, и народ прибегал к их помощи как можно реже, потому что король и жрецы налагали такую плату за их милости, что способны были разорить целую семью и даже всю деревню, прибегающую к их покровительству. В каждом жилище были свои особенные фетиши. Когда король Гобби вступил торжественно в свою добрую столицу Матта-Замба, с женами, царедворцами, воинами, с длинным караваном тафии, бумажных материй, ружьями, саблями, старыми штыками, разнообразными костюмами и двумя белыми невольниками, тогда не было пределов общему восторгу. Король с трудом мог пробраться в толпе до своего дворца, осыпаемый цветами и зеленью, которыми щедро посыпался его путь, и вынужден был приказать своим телохранителям разгонять палками верноподданных, спешивших к нему навстречу.

Добравшись до двора своего дворца, он три раза до земли поклонился великому Марамбе, благодаря его за помощь, оказанную ему в пути; потом усердно кланялся остальным фетишам, окружавшим груду каменьев. По примеру знаменитого Гобби, все его окружавшие выполняли те же церемонии.

Милостивый властелин принес тогда в дар своим пенатам трех невольников, которых великий ганга в ту же минуту принес в жертву у ног Марамбы. По окончании жертвоприношения, верховный идол вдруг засуетился на своем пьедестале, закачал головой, замахал руками в знак своего удовольствия и в то же время из груди его раздались странные звуки.

Испуганная толпа растянулась на земле, и главный ганга стал объяснять, что изрекал оракул.

Великий Марамба требовал не более не менее, как чтобы приведенные королем белые пленники были отданы ему на служение.

Бесполезно объяснять, что слова, сказанные идолом произносил не идол, а ганга-чревовещатель, имевший специальную обязанность изрекать для публики волю богов. Точно также было время, когда в Ефесе, Фивах, Елевзине, Додоне и других местах иерофанты и прочие фокусники того же рода, заставляли говорить олимпийских богов.

Гобби был умен и так долго жил с жрецами, что очень хорошо понимал значение этих фокусов; но, будучи сметливым политиком, понимал, что перед массами народа не следует разрушать религиозное обаяние. Он дождался, пока все люди разошлись по домам, и тогда сказал гангам, что они только время напрасно теряют и что он обоих белых берет к себе на службу.

Великий жрец Марамбы, никогда не упускавший случая наложить свою руку на права гражданской власти, подал знак ганге-чревовещателю продолжать фокусы, и в ту же минуту верховный идол еще пуще задергался, производя страшно-судорожные движения, и новый оракул заявлял еще энергичнее требование, чтобы белые пленники были им отданы.

Гобби, не допускавший шуток со своей властью, имел совсем особенное средство положить предел захватам жрецов: он обнажил саблю и, подойдя к чревовещателю, снял с него голову, как мастер своего дела.

После этого он обратился к великому жрецу и сказал:

– Ну, что об этом думает великий Марамба? Кто из вас посмеет мне противиться?

Мигом все ганги распростерлись перед ногами короля и единодушно завопили:

– Ваше королевское величество обладаете чудесным даром действовать саблей; этот дар ниспослан вам великим Марамбой, которого вы единственный представитель на земле для исполнения его намерений.

Глава всех гангов понял свое поражение и со всей своей свитой удалился ползком, растянувшись на земле, но в сердце его кипела ярость.

Гобби был тонкий политик: видя их покорность и уничижение по наружности, он тотчас сообразил в чем дело.

– Теперь мое дело ясно, - подумал он, - через сорок восемь часов я буду вознесен на небо, по примеру моих благородных предков, чтобы получить возмездие за свои великие добродетели… Отсюда следует, что надо предупредить их.

В память благополучного возвращения, Гобби приказал раздать народу в большом количестве маниоку и маису и пригласил всех гангов и высших сановников на великолепный пир. Ужин окончился обильным угощением алугу или негритянским ромом, а после ужина все ганги, с великим жрецом во главе, отправились со страшными муками в царство великого Марамбы.

На другой же день распространились слухи, что о были призваны своими богами выполнять служение га гов в М'Бу-Бу-Матаплан, то есть в эдем фетишей.

После этого Гобби избрал из касты жрецов семилетнего ребенка и возвел его в звание великого жреца,

– Вот таким способом, - говорил он, потирая себе руки на радостях, - я надолго останусь жить в мире и спокойствии.

Тогда он принялся за министров, которым вверил управление государством в его отсутствие, и порядком пробрал их. Призвав их в тронную залу, он заметил, что все они до того разжирели, что не могли пролезть в дверь. Он дал им двадцать четыре часа на то, чтобы похудеть и потом явиться к нему, чтоб отдать отчет в своих действиях. На другой же день он отрубил голову трем министрам, не успевшим возвратить неправедно захваченного.

Точно таким же образом он умиротворил и внутренние вражды, возникшие в его собственном семействе, вследствие чего глубокий мир царствовал в его государстве.

Вот по какому случаю Барте и Гиллуа избавились от служения великому Марамбе и поступили на службу знаменитого властелина Гобби.

Главная их обязанность состояла в том, чтобы чистить оружие Гобби, полировать черепа, служившие королю фетишами, к которым скоро присоединились фетиши гангов и министров, и в дворцовом саду возделывать маниок, из которого приготовлялась пища собственно для его величества.

Маниок составляет главную пищу негров Южной Африки; этот корень бывает разных сортов, которые, по словам Драппера, вообще имеют некоторое сходство, хотя качеством и цветом совершенно различны.

Маниок, обрабатываемый в Конго, превосходит все другие своим качеством. Листья этого растения темно-зеленого цвета, как у дуба, с большим количеством жилок и зубчиков. Стебель его, достигающий десять - двенадцать футов и разделяющийся на множество отростков, слабый как ветла. Цветы на нем очень мелкие, а семена его, похожие на турецкую коноплю, не имеют особенного свойства.

Это растение почти без всякой обработки дает довольно объемистый корень, который, будучи обращен в муку» употребляется в пищу, как есть или в виде лепешки. Сок этого корня действует как страшный яд, но ядовитое начало весьма скоро улетучивается посредством промывания и сушения. Зная это, легко понять, почему Гобби заботился о разведении и обработке этого питательного растения. По его приказанию, несколько десятин земли были обнесены оградой из тростника и колючих кустарников, и там одни поля обрабатывались, а другие - отдыхали.

В эту- то ограду были брошены Барте и Гиллуа на первое время прибытия. Несколько часов они служили предметом народного любопытства на главной площади Матта-Замбы, после чего им дали уразуметь, что как только будет замечено, что они намереваются бежать, они немедленно же будут принесены в жертву великому Марамбе.

Посредине невозделанной части этого сада под сенью цветущих лиан была хижина из зеленых веток; оба друга, истомленные усталостью, едва дотащились, поддерживая друг друга до этой хижины. Не имея сил обменяться словом, оба упали на ложе из сухих листьев, где в первый раз после двухнедельного мучения позволено было им вкусить отраду благодетельного сна.