"Мгла" - читать интересную книгу автора (Барановская Юлия Александровна)

Глава 2

Туманным утром четвертого дня нашего путешествия мы въехали в деревню, значащуюся на карте братьев, как «Луговодье». На мой вопрос о причине подобного названия братья лишь пожали плечами. Я же во все глаза смотрела на первую в моей жизни деревню.

Надо признать, окидывая взглядом, словно влажные бревна и темные срубы я испытала некоторое разочарование. Для меня деревня была чем-то далеким, а потому, как сказал ухмыляющийся Зак — идеализированным. Слабо представляющая, о чем говорит веселящийся граф я, лишь покивала головой, соглашаясь, что ожидания мои и в самом деле, не совпадали с реальностью.

Видимо, именно этим был объяснен тот факт, что услышав предложение встревоженных братьев, я послушно согласилась подождать их в ближайшем перелеске, пушистой границей окружившей зеленый лужок, сплошь усыпанный крохотными ярко-желтыми цветами.

В сопровождающие мне достались уже знакомый мне рыжий Вестник, привычно подхвативший край моего потрепанного и пропыленного платья, удерживая, таким образом, рядом с собой, и белогривый, похожий на фигурку из сахара Светозар. Очень медленно и аккуратно вышагивая рядом, он безумно напоминал мне собственного хозяина скрывшегося за воротами деревни.

Некоторое время я осматривала луг, простирающийся вплоть до самой сверкающей на солнце реки.

А зрелище и в самом деле было дивным.

Всюду насколько хватало глаз, зеленела нежная, ярко зеленая трава, оттененная золотом десятков лютиков, кажущихся продолжением яркого, ослепительно-желтого солнца, сияющего среди голубизны чистого небосклона.

И уставшая, измученная непривычно длинной дорогой я, не могла, тем не менее, удержать восхищенного вздоха. Некоторое время я ходила по мягкой траве, осторожно прикасаясь то к неожиданно колючим листьям незнакомых растений, то — к нежным лепесткам цветов.

Закрыла глаза, подставляя лицо нежным, еще не напитавшимся жаром солнечным лучам, вдыхая непривычный, ароматный, пахнущий водой и, наверное, луговыми цветами воздух, с жадностью впитывая незнакомые прежде запахи.

Родители не считали возможным, позволять мне покидать стены отчего дома.

Я знала, что вокруг замка рассоложено множество деревень, но не была и в самой крохотной и неприметной. Я читала о заливных лугах, каким-то чудом затаившихся по берегам бурливой реки, пересекающей баронство насквозь. Слышала о цветах, что растут сами, не подвластные воле садовников, но… ничего этого не видела, словно принцесса из сказки, заточенная в собственном безразличии. Но появились братья, и мир стал другим — заиграл, засветился новыми красками, и теперь я с жадностью впитывала то, чего не замечала раньше…

Внезапно, в мои мысли ворвался новый непонятный звук, разом разбивший волшебные мгновения.

Вздрогнув, я открыла глаза, да так и застыла, пораженно глядя вперед.

Ко мне, едва слышно ступая среди зеленых трав, двигалось самое странное существо, которое только могла вообразить. Было оно невысоко — чуть больше самца благородного оленя, однако обладало белой, словно светящейся изнутри шкурой, длинными, стройными ногами, заканчивающимися скорее лошадиными, лохматыми бабками, почти полностью скрывающими раздвоенные, будто у коровы копытца. У животного был длинный, заканчивающийся пучком волос, будто коровий хвост и длинная гибкая, почти лебединая шея, заканчивающаяся узкой, совершенно лошадиной головой, посреди покатого лба, которой сверкал, переливаясь жемчугом длинный витой рог.

Животное шло среди бесконечно зеленых трав, но не примяло и листка и сияние, исходящее от его шерсти изменяло все вокруг и казалось, что сам солнечный свет меркнет пред ним. Оно приближалось, но я не чувствовала испуга, а в какой-то миг и вовсе пошла навстречу, протягивая руки к существу, вырвавшемуся из древних сказок.

И то совсем не боялось, продолжая идти вперед, остановившись в паре шагов от меня, так близко, что я могла разглядеть каждую шерстинку на его морде, и ощутить манящий жар его тела, твердого, будто скала и горячего, словно раскаленная печка у которой так любила сидеть в замковой кухне Элоиза…

Вспомнив о сестре, я болезненно поморщилась — её предательство я переживала куда тяжелее и бегства, и едва не состоявшегося замужества. А волшебное животное, словно осознало, о чем я думаю, и внезапно потянулось ко мне покрытой мягкой, словно лебяжий пух шерстью, мордой, ласково коснувшись мягкими губами моего лба.

И мир снова перевернулся.

На душу мою снизошла вдруг такая благодать, что все страдания мои и терзания показались глупыми и не стоящими моих слез. Дорога моя являлась ко мне со всей четкостью, и я уже не сомневалась, что решение, принятое мной — единственно правильное. Мне нет места в привычном мире, и даже останься я в нем — все равно бы не смогла жить, как прежде, и быть может, просто сошла бы с ума, не в силах пережить разлуки с существами, полностью, как я теперь понимала, завладевшими моим сердцем…

Не знаю, сколько длилось это странное оцепенение.

Я стояла среди бесконечного ковра зеленых трав, осторожно перебирая длинную гриву неведомого зверя, и та была столь же необычна, как и он сам. Длинные серебрящиеся в солнечном свете пряди были нежны, словно щелк и вместе с тем резали кожу не хуже стальных струн. Но в те секунды я не ведала силы, способной разорвать эти прикосновения, отнять у меня мое волшебное, сказочное, такое тихое и ласковое существо, доверчиво уложившее на мое плечо узкую умную морду.

Оно не боялось меня, доверчиво подставляя горячую шею под мои руки, безропотно снося прикосновения, платя за них странным ощущением покоя, так несвойственным моей душе. А я с жадностью вдыхала незнакомый прежде запах, отчего-то казавшийся мне удивительно знакомым.

Наверное, это было очень рискованно — стоять, прикасаясь к неведомому существу, позволяя ему дотрагиваться до себя…

Но в, то время я была подобно новорожденному щенку, готовому радоваться и тому, что вызывает отвращение его матерой, серьезной матери. Тогда, я еще не понимала, что за мир принял меня в свои сети, и не боялась… ничего.

Мои глаза скользили по сияющему небу, а от существа веяло дружелюбием и лаской, которых так жаждало мое сердце. И я отвечала тем же, почти наяву видя, как соединяются наши души, делясь взаимной и все крепнущей симпатией, согревающей и меня и это, одинокое, и прекрасное существо.

Я молчала. Отчего-то я была уверена, что слова чужды той реальности, в которой пересеклись наши судьбы. Не то, чтобы мой внезапный знакомец не смог бы осознать о чем я говорю, скорее — он знал это еще до того, как ставшие вдруг чередой бессмысленных звуков слова, сорвутся с губ, разбивая волшебство момента.

Впрочем, наше молчание было лишь внешним, наносным, ненастоящим, как дешевая позолота, остающаяся на пальцах и после самого легкого касания. Мы разговаривали, но общение это было куда глубже всех разговоров, что я вела до этого. Мы открывали друг для друга свои миры — до этого совершенно чуждые и несвязанные между собой, они текли с нашей кровью и жили в нашей плоти, внезапно став очевидными и родными. Мой мир — мир физический, громогласный, шумный и суетный; и его — мир духов и теней, мир, где форма определяется желанием, а удерживается лишь силой разума. Мир бесформенный, но от того куда более прочный и нерушимый, и мир постоянный, а от того находящийся в непрерывном взаимосвязанном движении…

Он учил меня изменять реальность лишь силой мысли, я — видеть действительность тем единым монолитом, что позволял людям единолично властвовать в этом уголке вечности столько веков. Я открывала для него таинство, что мир — один. Он объяснял, что миров бесконечно много, но в тоже время каждый из них — нерушимая, но не всегда осознаваемая часть другого.

Знание одного втекало в другого, изменяясь и наполняясь новыми тайнами, недоступными ни для кого другого в этом мире. Вернее, той его части, которую способны воспринимать и я, и волшебное существо, подобно мне смотрящее в небеса прозрачными, будто горный ручей глазами.

Он говорил мне о временах, когда их было невероятно много, но потом все они исчезли — растворились в соленой морской пене, а быть может, ушли в другую реальность, постичь которую дано не всем. Он открывал то, что было до меня — в то страшное время, когда мир был совсем другим и границы между реальностями еще не были так нерушимы. Когда он ходил между ними, узнавая все больше, пока знание это не приковало его к этому месту.

Я делилась своим незнанием, почти физически ощущая, как распадаются, рассыпаются границы, неспособные сопротивляться небытию, заключенном в неведении…

И в какой-то миг, мир дрогнул, потерял очертания, зазвучал иными звуками, заставившими меня зажмуриться, зажимая уши, разрываемые ревом неведомых чудовищ. А когда я открыла глаза — он был прежним, и даже я не могла поклясться, что кровавое небо и черная, выжженная земля под ним не были плодом моего расшалившегося воображения.

Я разорвала наш контакт лишь на миг, но когда открыла глаза — моего волшебного друга уже не было, ибо страх был недоступен тем уголкам мира, где скрывался от чужаков он, внезапно решивший разделить одиночество с кем-то, несравнимо более юным, но как ему показалось, способным понять…

«До встречи в Замке над миром…» — Тихо прошелестело в моей голове и чудо исчезло.

За спиной зашелестела трава, сминаемая тяжелыми копытами, а спустя мгновение на плечо опустилась любопытная белая морда Светозара, каким-то чудом скрывшегося из вида во время моего общения с белогривым.

— Я, правда, его видела?.. — Жалобно спросила я, у коня, уже смирившись с мыслью, что у моих волшебников — графов и кони им под стать.

Но Светозар лишь фыркнул, деликатно скользнув по моему виску мягкими, влажными губами и вновь опустил морду к нежной траве. Впрочем, я и сама знала ответ — пальцы все так же ощущали гладкую поверхность нескольких, оставшихся в моих руках волосков.

— А существа из сказок бывают?.. — Был первый вопрос, прозвучавший, как только мы углубились в лес, и деревня скрылась среди деревьев. Сегодня я ехала вместе с Заком, без труда удерживающего меня перед собой.

— И лешие, и домовые, и множество самых разных персонификаций природных сил, — охотно откликнулся рыжеволосый, уже привычно устроивший подбородок на моем плече. Но тут же рассмеялся, согревая кожу моей щеки, и смех его был подхвачен Светочем так же заметившим мое удивленное лицо, и без труда разгадавшим причину моего смятения.

— Бывают — бывают, — уже проще сказал его брат, ласково проводя левой рукой по моей мгновенно вспыхнувшей багрянцем смущения щеке. — В нашем мире, вернее в его человеческой части наравне с графами, баронами, герцогами и прочей титулованной нечистью обитают существа куда более древние, мудрые, а потому и несравнимо более жестокие, нежели люди. Они живут долгие, долгие века, видят, как ломается их мир под руками хрупких и недолговечных, но таких разрушительных существ. А это, как и время, прожитое ими, убивает жалость, требуя совсем других рамок приличия и норм, чуждых смертной логике.

— Почему? — Стараясь оглянуться, спросила я, удивленная внезапно утратившим всякую веселость голосом. А Зак отвечал, развивая пряди моих волос собственным горячим дыханием:

— Для того чтобы прожить шестьдесят-семьдесят лет не нужно особых усилий. Загони себя в рамки, достаточно жесткие, чтобы преодоление их было недоступно для большинства, создай свою собственную клетку из иллюзий и правил — и век твой пройдет спокойно. Ведь ты убедишь себя, что от твоей воли не зависит ничего в этом мире, а вся твоя жизнь — лишь то, что пожелали тебе боги, демоны и прочие высшие силы. Но попробуй принять вечную жизнь, если она полна ограничений, возникших вместе с кастами. Такая жизнь действительно утомительна и почти бессмысленна. А потому все, кто таятся от смертных, не обременены большинством предрассудков: любить до боли, мстить так, чтобы запомнили, а убивать — пока не насытишься. — Говорил Зак, бережно придерживая меня за талию, и прижимая к лошадиной шее, когда раскидистые ветки деревьев нависали слишком низко над нашей головой.

— Ужасно. — Только и сказала я, неловко хватаясь за гриву Вестника. — Они живут, не веря в богов?..

— Они видели богов. А другие — считались ими когда-то. Просто их боги куда древнее и… реальнее тех, которых придумывают люди. Они слишком стремятся подчеркнуть чуждость божественной природы, принизить человеческую сущность пред сущностью некой высшей материи, для пущей недосягаемости, заточенной в какую-нибудь извращенную, далекую от них форму.

— А это не так? — Вновь спросила я. — И на что похожи боги?

— На тех, кто их породил и форму, наделенную не только жизнью, но и разумом в этом участке мира. — Непонятно откликнулся рыжий граф, заботливо убирая с моих волос пару округлых зеленых листочка, сорванных игривым ветром.

Но мне было не до внешнего вида.

— Значит, боги похожи на людей?..

Вопрос был искренним, но Зак отчего-то расхохотался, откинув голову назад, подставляя лицо теплым косым лучам. За что немедленно был обруган Светочем, обозвавшим брата конспиратором и вступившим в наш разговор.

— Нет, милая, они не похожи на людей. Но они и не отличаются от них. — Лишь больше запутав меня, покачал головой он, и попытался объяснить, задумчиво теребя поводья своего совсем не страшного коня. — Бог — это некая сущность… наделенная необычными способностями. Она столь многогранна и многолика, что, пожалуй, и сами боги не ведают своего истинного лица. Бог может быть жизнью и смертью, любовью и войной. И ипостаси эти рознятся, оттого и предстает порой один и тот же бог в совершенно разных образах. На Западе принято считать, что наша богиня — юная девушка с букетом луговых цветов в руках, Восточные жители рассказывают, что она — королева Ламий — полузмея — полуженщина. Если бы мы спросили об её облике в Халифате, нам сказали бы, что богиня-сестра — Нагиня, многоголовая змея, чья кровь дарит вечную жизнь, а чешуя сияет ярко, как солнце. На юге её описывают, как гигантскую черную пантеру с золотой полосой вдоль всего хребта, а на Севере — с серой волчицей или с черной. Но описания её деяний и слов, не дают сомневаться, что это — одно существо. Скажи, неужто, стали бы верующие и надеющиеся на её защиту нарочно уродовать свою благодетельницу? Нет, просто боги милосердны, и приходят в том обличии, которое пощадит сознание взывающих к их милости. Да и само оно, защищаясь, заточит их в более знакомую форму, так что, в большинстве мнимых уродств богов, виноваты сами люди. А вот те, кого принято называть нечистью, не ограничивают свой кругозор договорами между истиной и тем, что вбивается в людские головы с рождения. А потому, видят все, скажем так, не человеческое, куда вернее, нежели простые смертные…. Нашу не человеческую сущность они, например, видят на раз, и куда охотнее вступают в контакт…. Но вернемся к твоему первому вопросу. Что ты там спрашивала? Сказочные существа?..

Я лишь кивнула, бросив новый заинтересованный взгляд туда, где за деревьями и селение раскинулась река, и зеленел лужок, где произошла удивительная встреча.

Мы ехали вдоль села, отделенные от него лишь рядами деревьев, и ветер доносил до нас шум проснувшегося поселения, запах дыма и рыбы. Опасающиеся погони братья решили объехать хижины, не показываясь на глаза их жителям.

К реке мы должны были выехать лишь через пяток часов — когда село останется далеко позади, а солнце начнет тянуться к земле. Признаться, мне очень хотелось взглянуть на рыбацкие домики, а может, и побывать внутри. Но я понимала всю опасность своего положения, а потому сдерживала разочарование, вместо этого поспешив выспросить у братьев о необычном существе, чей подарок все так же сжимала в руке, не решаясь ни оставить себе, ни выбросить.

А Светоч говорил, перехватив право голоса у всё еще смеявшегося брата:

— Ах, Вира, что за дивные дни тебя ждут! Я, уж прости, даже завидую тебе — для меня остались в прошлом. Сейчас ты напоминаешь слепого котенка, впервые увидевшего мир! — Неожиданно заявил он и улыбнулся — тепло и немного мечтательно.

Я удивленно взглянула на погрузившегося в свои мысли графа, а его брат шепнул мне в самое ухо, радуясь, кажется, возможности, вновь вести разговор:

— Когда… мы обретаем силу духи природы появляются почти каждый день. Кто-то просто смотрит, боясь показаться на глаза, кто-то пытается напасть и выпить силу. А духи стихий — существа, по правде сказать, любопытные, словно дети. Они наоборот, стремятся познакомиться и дарят…довольно приятные подарки. — Вновь рассмеялся он, бросая короткий взгляд на разрумянившегося брата. А я спросила, переводя взгляд с одного на другого:

— А что с ними делать?

Братья вновь рассмеялись: тепло и как-то покровительственно, но я лишь улыбнулась — иногда графы начинали вести себя так, будто нас разделяли сотни лет: объясняли элементарные вещи, напевали детские песенки, но вместо раздражения это вызывало чувство странной, щемящей нежности в груди, будто так уже было когда-то…

— Эти подарки другого рода…. Но если так случилось, что они осязаемы — их нужно беречь, ибо это совершенно необычные предметы, которые были приняты за достойные нас… — Несколько самоуверенно заявил Зак, сверкая желтыми, будто весенний мед глазами.

Я же кивнула, осторожно поправляя сплетенные в тонкую косичку, и обмотанные вокруг левого запястья волоски, сокрытые от всего мира под пленом легких летних перчаток.

До реки мы добрались на закате. Всё так же, не слезая с лошадей, спустились по крутому, густо поросшему разнообразной травой склону, песком осыпающемуся под нашими ногами.

— Может, лучше спешиться?.. — Жалобно спросила я, отчаянно цепляясь то за руку Зака, то за гриву его коня, осторожно спускающегося вниз.

— Ноги переломаем. А наши Светозар и Вестник потому и наши, что в огне не горят и в воде не тонут. Пройдут, и мы на спинах будем мешать им куда меньше, чем мы — под ногами. — Откликнулся уставший, измотанный Светоч, тем не менее, продолжавший подгонять еще более уставшего Светозара.

Я же, поняв, что мои увещевания не возымеют действия, обречено зажмурилась, истово взмолившись богине, умоляя её не дать нам низвергнуться вниз в тихие воды реки.

Под поцелуями клонящегося к линии горизонта солнца, вода окрасилась в нежно — розовый мягкий цвет, разбавленный золотой дорожкой, пересекающей его до середины, где дрожа и переливаясь, сверкал алый шар отраженного солнца.

Зрелище было прекрасно, но вся его красота отступала и меркла пред моим страхом, а потому я открыла глаза лишь, когда безумный спуск закончился. К тому моменту на мир опустились мгла — лишь на западе сияла тонкая, пурпурно-алая полоска — последний вестник уходящего дня.

Заметив мой взгляд, братья остановились, придержав недовольных коней, а я все смотрела вперед, задумчиво покачивая на пальцах все же одетый а шею подарок и не понимала того странного трепета, что родился в моей груди при этом зрелище…

Предвечерние часы коротки и вскоре догорела и приковавшая мое внимание полоса, и я смогла отвести взгляд, поймав нетерпеливый и ждущий взгляд Светоча.

— Что? — Одними губами спросила я. Но граф покачал головой и сказал, хмурясь, будто чудо, которого он ждал, не случилось:

— Поехали.

Переправа далась нам неожиданно легко.

Недовольно нахохлившийся, будто озябшая пичуга Светоч предрекал всевозможные неприятности, говорил о подводных камнях и течениях, но наши кони легко, будто под ногами у них была брусчатка, преодолели брод, вздымая тысячи брызг, оседающих на моем платье и ногах графов.

Как ни странно, капли эти не только не впитывались, оставляя ткань совершенно сухой, но и соскальзывали вниз, возвращаясь в, будто остановившуюся реку, перебравшись через которую братья лишь подстегнули коней. А я шепнула, оборачиваясь на берег, где, как мне показалось, мелькнула, но тут же растворилась среди деревьев, белая, словно вытесанная изо льда и вылепленная из снега тень:

— До встречи…