Глава III

Яркое, ослепительное утро развеяло поначалу все мои ночные сомнения и страхи почти без остатка. Ну в самом-то деле, думал я, стоя у распахнутого прямо в зеленые кроны окна, — все это не более чем ошибка, недоразумение. Да-да, пускай жуткое, чудовищное, но недоразумение. Действительно, нелепо, даже глупо предположить, что именно я, человек, едва переступивший порог Волчьего замка, стал вдруг объектом столь жестокого покушения. Да кто я такой? Кому могу быть опасен и неудобен и чем? Хотя… Эта странная женщина в гостиной — она требовала, чтобы я уезжал. Возможно, что-то знала и потому пыталась оградить меня от беды? Или же наоборот — отпугнуть от замка? Но что она знала, и почему таинственные ночные посетители решили вдруг расправиться со мной?

Нет, как ни старался, мысли эти не оставляли меня все утро. Завтракать пришлось одному — дворецкий сказал, что граф с управляющим еще часа два назад уехали в город по какому-то важному делу. Товарищ не стал будить меня, желая дать отдохнуть после тревожной ночи, — и я отдохнул, а после отличного завтрака и прекрасной гаваны почувствовал себя почти на самом верху блаженства.

Потом я спустился — в сад — и решил погулять по его тенистым аллеям, а заодно и посмотреть, не осталось ли под окнами каких-нибудь следов полуночных визитеров.

Но, впрочем, под окна я не спешил: посидел сперва на одной скрытой густым плющом от посторонних глаз удобной скамейке, затем на другой, постоял у пруда, в центре которого позеленевшая от времени и воды бронзовая (вроде бы) русалка безжизненно глядела пустыми глазницами на снующих туда-сюда красных, синих, полосатых и еще один бог знает каких китайских рыбок. Черты ее мертво-бесстрастного красивого лица на секунду показались мне чем-то знакомыми, но я сразу же сообразил, что, пожалуй, все статуи мира похожи друг на друга одним — отсутствием зрачков.

Чешуйчатый длинный хвост вроде бы русалки почти полностью находился в полупрозрачной воде, и только кончик плавника торчал наружу. На него то садились, то улетали небольшие серые птички.

Знаете, я далеко не знаток парков, совершенно не разбираюсь во всяких премудростях их планировки, подбора растений и ухода за ними, однако даже я сразу понял, что усадьба Волчьего замка и сама по себе просто настоящее произведение искусства, так гармонично и продуманно было расположено здесь все — кусты и деревья, беседки и ротонды, дорожки и поляны. И даже самые тривиальные мраморные копии антики не раздражали взора — они не были понатыканы где попало как столбы, а открывались глазу внезапно, в совершенно неожиданных, но тем не менее изумительно подходящих для них местах. Хотя, разумеется, мнение мое отнюдь не бесспорно, и я даже готов согласиться, что далеко не всякому может понравиться целящий вдруг в него из-за куста копьем Арес или великолепно бесстыдная Афродита, с которой вы сталкиваетесь внезапно нос к носу за очередным поворотом петляющей среди миртовых зарослей тропинки. Дело вкуса, конечно, но мне, повторяю, парк понравился очень, и самое главное, на нем, при всей ухоженности и чистоте, не лежало печати пусть и внимательного, но все равно всегда такого чужеродного и холодного прикосновения руки человека. Здесь жили богини и боги, дриады и фавны, присутствия людей здесь, к счастью, не ощущалось.

Я пробродил под густыми кронами и по солнечным лужайкам, наверное, часа два — но сомневаюсь, что исходил хотя бы и половину сада, так он был огромен. И вдруг вспомнил о главной цели своей прогулки.

Стараясь не привлекать особенного внимания слуг и работников, я вернулся к замку и не спеша обошел вокруг него, пытаясь определить, в которое же из окон лез злодей. Увы, все они были похожи как близнецы, и почти к каждому подступали старые орешники и вязы. Тогда я сделал иначе: едва ли не вплотную подошел к стене замка и стал осматривать траву и землю возле одного дерева за другим.

Довольно долго поиски эти были безрезультатными, и я уже отчаялся было найти наконец следы, оставленные злоумышленниками, как вдруг возле древнего толстого вяза узрил… только, пожалуйста, не улыбайтесь, — дольку чеснока, да-да, самого обыкновенного чеснока, оторвавшуюся, очевидно, от той огромной связки, которую убийца, из непонятных побуждений, зашвырнул в окно спальни.

Приглядевшись повнимательнее, я заметил и следы ног. Под окном стояли, судя по всему, трое, а потом один из них, вооружившись чесноком и вилами, полез на дерево. Бр-р-р… Я зябко передернул плечами, вспомнив косматый силуэт в окне и дрожащую рукоятку вогнанных в мое ложе вил. А кстати, я же стрелял. Интересно, попал или нет?

Обойдя вокруг дерева, следов крови нигде не обнаружил. Видимо, негодяй был лишь напуган громом пальбы и от неожиданности сорвался вниз. Подняв голову, я посмотрел на т о окно во втором этаже замка — не очень высоко, конечно, но я бы лично наверняка сломал себе шею, если бы оказался на месте неизвестного.

И вдруг я застыл — ну черт побери! — да как же это раньше такая простая мысль и не пришла мне в голову! Не мог, что бы там ни было, не мог человек, упавший с такой высоты, не пострадать совершенно. Он обязательно, если уж не разбился всерьез, должен был сломать руку, ногу, ну, не знаю что еще, получить сотрясение мозга, да хотя бы расцарапать об острые сучья лицо, наконец.

Я довольно присвистнул и… краем глаза заметив вдруг, как в соседнем с той спальней окне колыхнулась занавеска, вытаращился на это окно, но либо было уже поздно, либо мне показалось — шторы висели неподвижно.

Строя самые разные предположения, я пошел прочь. Что это было? Почудилось или за мной действительно кто-то наблюдал? А хоть бы и наблюдал! Подумаешь, может, случайно старик дворецкий, убирая комнату, оказался возле окна и зацепил занавеску. Нет-нет, не стоит забивать голову еще и этим. Главное теперь — выяснить, кто из окрестных жителей разбился, убился, ушибся, сломал либо вывихнул руку или ногу — и тогда я узнаю имя своего тайного недоброжелателя и, может быть, причины, которые им двигали.

Я вошел в замок, поднялся по парадной лестнице на второй этаж и, пройдя длинной, сумрачной даже в яркий солнечный день галереей и попетляв в узких переходах, приблизился к двери комнаты, в которой этой ночью едва не расстался с жизнью.

Сперва прислушался — тишина. Тогда я слегка надавил на дверную ручку, желая войти и при свете дня еще раз осмотреть злополучную спальню, но дверь не поддалась — она была крепко заперта.

От досады я произнес несколько кратких слов по-французски, но тут же прикусил язык, потому что услышал вдруг за спиной легкий шелест одежды. Я обернулся — передо мной стояла она, та самая женщина, которая, едва я только ступил вчера за порог Волчьего замка, потребовала, чтобы я немедленно уезжал обратно.

Я растерянно уставился на незнакомку. Сегодня на ней было зеленое, довольно открытое, узкое, облегающее платье. Длинные светлые волосы все так же ниспадали волнами на плечи, красивое лицо было бледным.

— Вы еще здесь, — отрывисто произнесла женщина. — Почему? Я ведь вам говорила…

— Но позвольте! — рассердился я, позабыв вмиг обо всей своей светскости и правилах хорошего тона. — В чем, в конце концов, дело, и с какой это стати я должен уезжать, не успев приехать?!

Женщина покачала головой.

— Вы ничего не понимаете, — тихо проговорила она. — Здесь происходят вещи, которые совершенно не касаются посторонних людей.

— Простите, — обиделся я, — но почему вы считаете, что я здесь посторонний? Да будет вам известно, сударыня, меня вызвал письмом господин граф и…

— Господин граф сам не знает, что делает, — медленно отчеканила странная женщина. — И между прочим, далеко не все, что он делает, идет ему на пользу, скорее наоборот. Но если вы, сударь, считаете себя его другом, — прошу, покиньте замок, и как можно быстрее. Своим пребыванием здесь вы нисколько ему не поможете — напротив, не исключено, что только навредите. И вот поэтому я еще раз прошу, умоляю, требую: уезжайте!

— Очень мило! — воскликнул я. — Да кто вы, простите, вообще такая, чтобы чего-то от меня требовать? Я вас не знаю и, признаться, вовсе не горю особенным желанием узнать. Ну скажите, на каком основании и в качестве, извините, кого вы вмешиваетесь уже не только в личную жизнь хозяина замка, но и в мою, совершенно незнакомого и постороннего для вас человека?

Легкая усмешка чуть тронула припухлые, чувственные губы женщины.

— Вы хотите слишком многого.

— Нe слишком, — отрезал я. — Да что это за тайны, черт побери! Уже и шагу ступить некуда — кругом одни тайны. Ну ничего, я вот сейчас пойду и спрошу у господина графа, если он вернулся, кто вы, что вам здесь нужно и в чем тут вообще дело.

И вдруг лицо женщины преобразилось. Только что, какое-то мгновение назад, это была надменная, холодная львица, но теперь… Теперь ее огромные золотые глаза вмиг наполнились слезами, она побледнела, хотя, казалось бы, бледнеть дальше ей было уже просто некуда, и… рухнула передо мной на колени.

— Что вы! Что вы! — потрясенно забормотал я, а она отчаянно цеплялась за меня своими красивыми, точеными руками и рыдала, рыдала навзрыд.

— Нет!.. — всхлипывала она. — Нет! Не надо! Умоляю вас, не говорите ничего господину графу! Не говорите ему о том, что я виделась с вами, что просила уехать. Я просто глупая, взбалмошная женщина, но если господин граф узнает…

— Ну послушайте, послушайте… — изумленно лепетал я. — Да успокойтесь же вы наконец!

— А вы не скажете? Вы правда ничего ему не скажете? — Она в отчаяньи заламывала тонкие руки, и слезы ручьем струились по белоснежным щекам.

Человек слаб, человек-мужчина — тем более. И я сдался. Я поднял ее с пола, начал утешать, уговаривать и нести всякую околесицу, лишь бы только она успокоилась.

Знаете, не хочу кривить душой и уверять вас, что мне это было так уж неприятно. Льщу также себя надеждой, что и ей это не было слишком противно, потому что слезы постепенно высохли и она наконец успокоилась, чему, думается, в немалой степени поспособствовало и то обстоятельство, что я собственноручно вытер ее нежные бледные щечки своим фамильным носовым платком.

Потом я взял женщину за руку — она была ледяная. Видимо, бедняжка действительно сильно переволновалась.

— Поверьте, милая, — с чувством произнес я, — что я ни словом не обмолвлюсь господину графу о нашем с вами разговоре, однако же…

— Нет-нет! — снова испуганно воскликнула незнакомка. — Вы вообще не должны говорить ему, что встречались со мной в замке!

— Готов поклясться, здесь кроется какая-то тайна, — голосом старого ловеласа проскрежетал я.

Она смущенно потупилась.

— Да… тайна…

— Господина графа?

— Не только… Это и моя тайна тоже…

Кажется, я начал понемногу прозревать.

— Так вы хотите сказать, дорогая, что…

Она вскинула голову и смело, даже с вызовом, посмотрела мне прямо в глаза:

— Я хочу сказать, сударь, что эта тайна только моя и господина графа, и никто, вы слышите, больше никто на целом свете в нее не посвящен.

Я был озадачен.

— То есть, если правильно понял, люди в замке не знают о вашем существовании?

— Ни одна живая душа.

— Простите, но как вам удается?.. Конечно, быть может, это действительно не мое дело, но, честное слово, не понимаю, каким образом вам удается скрываться от остальных обитателей замка. И вы здесь… давно?

— Давно… — Глаза ее снова чуть затуманились, но она вдруг тряхнула своими прекрасными золотистыми волосами. — Очень давно…

— Простите еще раз. — Я поклонился. — И умолкаю, хотя, признаюсь, все-таки очень хотелось бы узнать, почему вы столь настойчиво требовали, чтобы я уехал, почему вы всегда появляетесь так внезапно, и почему…

Договорить я не успел, так как услышал в дальнем конце коридора звуки медленных, шаркающих шагов. Оглянувшись, увидел старика дворецкого, который, выйдя из-за угла смежной галереи, направлялся теперь к нам.

Мгновенно подумав о том, что дворецкий может увидеть эту загадочную женщину и проникнуть таким образом в тайну моего бедного друга и незнакомки, я собрался было геройски заслонить ее своим телом, но, вновь обернувшись, обнаружил, что заслонять, собственно, уже и некого — она исчезла, пропала, словно растворилась в тиши этого мрачного коридора.

Я стоял и тупо смотрел перед собой, когда услышал за спиной дребезжащий голос дворецкого:

— Господин будет обедать или же станет дожидаться господина графа?

— А скоро вернется господин граф?

Он поджал губы.

— Не могу знать.

— Ну что ж, — вздохнул я. — Тогда пожалуй что и пообедаю.

— Идемте, ваша милость, — сказал дворецкий и уколол вдруг меня колючим взглядом из-под густых седых бровей: — Ключ от этой комнаты у меня. Если господину будет угодно…

— Нет-нет! — замахал я руками. — И вообще, здесь я оказался совершенно случайно.

Старик молча повернулся и, не произнеся больше ни слова, проводил меня в столовую.

После изысканнейшего обеда и хорошей сигары я, естественно, снова пришел в самое приятное расположение духа и даже на все не слишком приятные проблемы, которые, увы, стояли передо мной, начал смотреть уже гораздо спокойнее, сдержаннее и трезвее.

Ну в самом деле, — развалясь в огромном мягком кресле, рассуждал я, — чего тут зря ломать голову? Существуют загадочный замок, загадочная женщина, загадочный управляющий, загадочные злодеи и не менее загадочные волки, Ян и еще один бог знает кто. Но еще существую я, вполне современный, относительно умный и образованный человек, которому волею обстоятельств выпало разобраться или же сломать себе зубы на всей этой галиматье. Так что нечего попусту пороть горячку, надо просто думать, думать и думать. И я стал думать.

И думал, пока не уснул.

А когда уснул, то увидел во сне женщину, Карла, волков и еще много всякой всячины, которая переплеталась в моем одурманенном сытной трапезой мозгу самым невероятным образом. Затрудняюсь детально вспомнить, что же именно причудилось, но когда в мою лодыжку собрался вцепиться своими острыми зубами огромный бурый волк, я отчаянно заорал и, задрыгав ногами, моментально проснулся.

Еще с минуту я сидел в предательском кресле, ошалело вращая глазами, а потом, проклиная собственную неумеренность, встал и поспешил на свежий воздух.

Погода меж тем несколько переменилась. Нет-нет, день оставался таким же солнечным и ясным, однако над землей словно нависла чуть заметная глазу ажурная сверкающая мгла, преломляясь чрез которую, все люди и предметы виделись теперь как в едва различимом тумане, отчего их контуры приобретали размытость и зыбкость очертаний.

Я вышел из ворот замка, которые весь день оставались открытыми, и не спеша направился к расположенной неподалеку маленькой деревушке, соломенные и черепичные (реже) крыши которой видел из окна еще утром.

Остановившись посреди широкой пыльной и, возможно, единственной деревенской улицы, я задумался, с чего начать свои поиски.

Конечно, самый простой и верный способ — пойти по домам и выяснить, кто из жителей этой ночью покалечился или может быть даже умер. Но, с другой стороны, этот способ был не только самым простым и верным, но и самым опасным — а вдруг я угожу прямо в лапы именно к тем людям, которые вчера хотели меня убить, да у них не получилось, а тут нате пожалуйста: я заявляюсь к ним сам, беззащитный, с одним только жалким револьвером в кармане. Нет-нет, так не пойдет, надо действовать по-другому. Но как?..

И вот, покуда я стоял посреди деревенской улицы и раздумывал, что же делать, судьбе вдруг, видимо, стало угодно сжалиться некоторым образом над моими мучениями.

Хлопнула дверь одного из домов, и на некрашеном крыльце показался толстый человек, явно не принадлежавший к местному населению. На нем был обыкновенного городского покроя, только, пожалуй, несколько старомодный черный костюм и такого же цвета шляпа. В одной руке он держал трость с массивным серебряным набалдашником, а в другой — небольшой саквояж. Лет ему было около пятидесяти.

Хотите верьте, хотите нет, но я сразу понял, что это удача, — не считая себя слишком уж хитроумным и проницательным, я тем не менее просто готов был поклясться, что толстяк этот — либо доктор, либо гробовщик. И то и другое, как вы понимаете, мне подходило.

Я мгновенно напустил на себя скучающий вид и вроде бы бесцельно пошел по улице, с таким, впрочем, расчетом, чтобы поравняться с ним как раз в тот момент, когда он выйдет из калитки. Прицел оказался точен, и шляпа моя, как и всякого, надеюсь, оказавшегося бы на моем месте воспитанного человека, вежливо заплавала в воздухе.

Толстяк с саквояжем молниеносно ответил тем же, и спустя минуту, стоя посреди разбитой и украшенной многочисленными рытвинами и ухабами улицы, мы уже вели достаточно светскую беседу.

Этот господин тоже высказал поразительно проницательное предположение, что я, должно быть, прибыл из столицы. Вынужденный признать правоту его умозаключений, я, в свою очередь, сказал, что думаю о нем. На тезис о гробовщике он только рассмеялся, подтвердив зато вторую догадку. Да, он врач, живет и практикует в городке, до которого с час езды в экипаже, и иногда лечит жителей окрестных деревень.

Потом мы друг другу представились, и доктор спросил о цели моей прогулки, на что я ответил, что цели никакой, собственно, нет, просто дышу свежим воздухом и наслаждаюсь сельской тишиной, потому что только вчера осуществил наконец-то долгожданный побег от всех, так сказать, благ цивилизации на, в каком-то смысле, лоно природы.

Он засмеялся и сказал, что блага цивилизации приходят и сюда — в Волчьем замке, к примеру, есть уже электричество. Я охотно поддержал тему прогресса, и доктор предложил мне проводить его до трактира, где он оставил бричку и намеревался теперь перекусить и пропустить стаканчик-другой перед хотя и не дальней, но все же дорогой.

Ну разумеется, я согласился, и через пять минут мы уже сидели за грубым, но чистым деревянным столом в небольшом, с низким потолком, однако довольно уютном помещении. От еды я, правда, сразу же категорически отказался, сообщив, что совсем недавно едва пережил грандиозный обед, но стаканчик-другой готов приветствовать всею душой. Тогда, немедленно просияв, мой новый знакомый велел хозяину подать сразу бутылку, чтобы не гонять потом его зря.

Хозяин подал, и я немало подивился, потому как никогда раньше не предполагал, что на свете существуют бутылки столь устрашающих размеров. Однако доктор успокоил меня, сказав, что винцо здесь слабенькое, кисленькое и служит лишь для освежения и взбадривания в жаркий летний день. В общем, по его словам выходило, что осенью, зимой и весною, а также летом, но в непогоду в этой деревне никто не пьет.

Кроме нас в трактире не было ни единой живой души. Хозяин, убрав со стола посуду после того как доктор расправился с обедом, ушел на кухню, и мы предались приятной беседе. В промежутке между вторым и четвертым стаканчиками новый друг расспрашивал меня о последних столичных новостях и сплетнях, а пятым и восьмым — я его, о заслуживающих внимания местных достопримечательностях.

Доктор сказал, что главная местная достопримечательность это, конечно же, Волчий замок. Он был построен в пятнадцатом веке, видел не одно нашествие мусульман, а лет восемьдесят назад был основательно реконструирован его тогдашним владельцем. Примерно в то же время был разбит и парк, проектировал который, кажется, какой-то итальянец.

Я заметил, что парк напоминает скорее некоторые сады Франции, на что доктор резонно заявил, что не видит никаких особых причин, которые помешали бы итальянцу спланировать и заложить парк во французском стиле. И я не нашелся, чем ему возразить.

Потом я, не слишком вдаваясь в подробности, рассказал о том, что произошло вчера ночью со мной по дороге со станции. Он искренне посочувствовал, сказав, что волков здесь, к сожалению, действительно много, не случайно и замок носит такое название, однако на людей они нападают редко, тем более летом. Может быть, нам встретились подранки, которые всегда отличаются особенно злобным нравом, а может, не найдя иной добычи, эта пара решила полакомиться лошадью?

Вино в бутыли убывало с катастрофической быстротой, и, опасаясь, что новый знакомец закажет еще и вторую, я поспешил спросить, с какой целью доктор приезжал сегодня в деревню. Видимо, кто-то заболел?

Он махнул рукой:

— Ерунда! Кобыла ударила кузнеца копытом в плечо, когда он собирался ее перековать. Трещина в ключице. Я наложил шину и тугую повязку, через неделю парень опять будет размахивать молотом…

Он говорил что-то еще, а я его уже не слышал. Я сидел и молча думал: кузнец… Меня хотел убить деревенский кузнец. Но за что?..

В "бутылке" оказалось ровно двадцать четыре стаканчика — итого на каждого по двенадцать. Когда я подсаживал несколько отяжелевшего доктора в бричку, мне в голову пришла вдруг странная мысль, и я спросил:

— Скажите, а в кузнечном деле не применяется часом… чеснок?

— Чеснок?!

— Да, чеснок!

С минуту доктор смотрел на меня так, как, должно быть, он смотрит на самых трудных своих пациентов, а потом снял шляпу и почесал лысоватый затылок.

— Да нет… насколько знаю, не применяется…

— А где применяется? — не унимался я.

— Где?..

— Вот именно, где?

Похоже, доктор был озадачен всерьез. Он наградил меня совсем уж профессиональным взглядом.

— Ну… по-моему, его едят…

— А кроме?

Доктор вдруг рассмеялся:

— Ах да, простите, и как я мог забыть! Невежественные крестьяне, кажется, до сих пор считают, что запах чеснока… — Он достал большой клетчатый платок и старательно высморкался.

— Что — запах чеснока? — в нетерпении вскричал я.

— Ничего. — Доктор взял в руки хлыст. — Отпугивает оборотней. Всего вам доброго и огромное спасибо. Я замечательно провел время.

— Я тоже, — вздохнул я. — Счастливой дороги.

Доктор слегка хлопнул по крупу своего невысокого упитанного конька, и тот, задрав хвост, чуть ли не с места пошел размашистой рысью. А я подождал, пока повозка скроется за углом, и, как говорится, направил стопы к замку. Вопреки обещаниям доктора, в голове изрядно шумело. Хотя, впрочем, возможно, и не только от вина.

С графом я встретился на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж замка. Он подозрительно посмотрел на меня и осведомился:

— Где это вы пропадали? Я уже начал беспокоиться.

Наверное, все же воздействие местного вина на человеческий, в данном случае мой, организм не ограничивалось каким-то одним признаком, потому что после преувеличенно ровной и бравой поступи, которою я доскакал от деревни до замка, у меня вдруг возникла настоятельная потребность вцепиться руками в перила, что я незамедлительно и проделал. Кроме того, сразу же став ужасно скрытным, я тотчас мысленно поклялся себе, что коль скоро начал секретное расследование, то о промежуточных результатах его не обязан ставить в известность никого, даже и графа.

Поэтому я только загадочно усмехнулся и на повторный вопрос товарища, где же это меня носило, гордо и таинственно прошептал:

— Не скажу.

Граф улыбнулся:

— Не обижайтесь, дорогой, но вид у вас сейчас как у возвратившегося с удачной прогулки кота. Однако берегитесь, здешние девушки очень красивы, а женихи у них ревнивы и отцы строги. Я, конечно, не имею в виду ничего дурного, но все-таки примите дружеский совет: амуры с местными чаровницами для приезжих чреваты порой не только тем, ради чего они обычно затеваются, но и зачастую вещами прямо противоположными.

— Ха! — презрительно сказал я. — Ха! — И в голове моей встал вдруг образ светловолосой женщины, со слезами на прекрасных глазах умоляющей не рассказывать никому о нашей с ней встрече.

И вот тут-то проклятое слабенькое, кисленькое и служащее исключительно для освежения и взбадривания в жаркий летний день местное винцо сыграло со мной очень даже злую шутку.

— Признайтесь-ка, — на свою беду засмеялся граф, — что вы нашли уже себе здесь какую-нибудь полногрудую и босоногую даму сердца с ромашковым венком на волнистых кудрях.

Я же негромко икнул и тихо сказал:

— Это вы признайтесь.

Граф недоуменно вскинул брови:

— В чем?

— В том, — по возможности внятно проговорил я. — В том, что сами давно нашли себе тут полногрудую даму сердца в волнистых кудрях, правда, кажется, без венка. А босоногая она или нет, я не разглядел.

— Что?! — изумленно воскликнул граф.

— Ничего! — игриво подмигнул я. — Знаем-знаем!

— Но я не понимаю вас, дорогой друг…

— А чего здесь непонятного, синьор Казанова? — Я снова тихонечко икнул. — Так что мне остается только от всей души вас поздравить.

— Но с чем?!

— Ладно-ладно! — Сейчас я казался себе самым проницательным и хитроумным гостем в мире. — С чем! Ну разумеется, с выбором. Да, должен признать, вкус у вас отменный, я сам не смог бы найти для вас лучшей будущей графини.

(Каюсь, тут я, видимо, все-таки несколько переборщил, но каяться в задний след, увы, всегда просто.)

— Графини?! — побледнев, с неподдельным ужасом вскричал мой бедный приятель.

— Ну да, графини, — подтвердил я и великодушно добавил: — Желаю вам всего самого наилучшего, и будьте счастливы! Правда, для этого, мне кажется, вам все же, наверное, потребуется сбросить, как это говорят, покровы тайны с вашей нежной страсти. А чего тянуть-то? — с пафосом промычал я. — Рано или поздно это ведь все равно должно было случиться.

— Что? Что должно было случиться?! — Граф в отчаяньи схватился за голову, а я обнял его ласково и сердечно.

— Ну, это, — сказал я. — Женитьба и прочее в том же духе. А потом, ваша светлость, теперь уже совсем скоро, пойдут дети, и все они тоже рано или поздно станут сперва маленькими, а после и большими графами и графинями…

Я не довел до эффектного конца свою проникновенную речь, потому что увидел вдруг его глаза. То были глаза безумца.

Сообразив наконец, что, похоже, действительно перегнул палку, я осекся. А граф тихо спросил:

— Надеюсь, вы можете объяснить, что кроется за вашими словами и откуда вы вообще взяли все то, о чем говорили с таким пылом и жаром?

Его странный тон, признаюсь, несколько остудил мои и в самом деле разгоряченные в тот момент мозги, и я вдруг почувствовал, что действие проклятого коварного вина понемногу улетучивается.

— Могу, — насупился я и прямо тут же, на лестнице, рассказал своему другу о двух встречах в темных закоулках замка с таинственной прекрасной незнакомкой.

Он слушал очень внимательно, не перебивая, и только когда я смущенно умолк, хмуро спросил:

— Значит, если я правильно понял, эта женщина утверждала, что кроме меня ни одна живая душа в замке не знает о ее существовании?

— Ну да… — рассеянно пробормотал я.

— И мы… — граф замялся, — с нею близки?

— Вообще-то, — признался я, — напрямую об этом она не сказала, но понять можно было именно так.

Он помолчал.

— И еще она просила вас уехать?

— Просила! Это была не просьба, а требование. И только когда я пригрозил, что расскажу обо всем вам, она вдруг ударилась в слезы.

С минуту молчали мы оба.

— Она вам понравилась? — неожиданно спросил граф.

— Ну что значит — понравилась? — дипломатично вздохнул я. — Я рассматривал ее только с позиций вашего близкого друга.

— Она красивая?

— Красивая, — кивнул я. — Но постойте, что-то не совсем понимаю…

Граф медленно положил мне руки на плечи и тихо, но четко произнес:

— Вы верите мне?

— Конечно, верю, — буркнул я. — С какой стати мне вам не верить.

— Ну так выслушайте и запомните: в замке нет ни одной женщины кроме восьмидесятилетней кухарки.

— Да, но…

— А красотку, которую вы только что так ярко и талантливо описали… — На мгновение он умолк. — Я не видел никогда в жизни.

Я был сражен наповал.