"Чёрный Скорпион" - читать интересную книгу автора (Кургузов Юрий)

Глава восьмая

Я сидел на берегу моря и развлекался тем, что швырял в воду голыши. Хотя слово "развлекался" навряд ли подходило к моему настроению. Вокруг раздавались веселые голоса любителей вечернего купания, крики и девичий визг. Матери и отцы вылавливали из воды посиневших чад, которые отчаянно сопротивлялись, — они жаждали нырять еще и еще, — солнце, уже не желтое и не красное, а малиновое, чуть ли даже не фиолетовое, вот-вот грозилось перейти в ислам, а я все сидел и периодически пулял (но разумеется, не в больших и маленьких купальщиков) плоские камни.

…"Он сильно пил?" — спросил я у Маргариты.

И она ответила: "Да…"

Я мысленно чертыхнулся — на пьянке, гадство, и погорел!..

Серёга начал выпивать лет пять назад, когда еще жил по соседству со мной, до своего переезда к "самому синему в мире". Впрочем, не он один, и поначалу все казалось достаточно безобидным и несерьезным.

Домой мы с ним вернулись почти одновременно и первое время занимались в основном тем, что ничем не занимались, только гуляли. И в прямом и в переносном смысле этого слова. Поначалу мы гуляли с закадычными друзьями детства и юности — весело и с размахом. Однако поскольку у друзей детства и юности к тому времени давным-давно имелись жены и дети, то женам и детям вся эта пьяная лавочка очень быстро надоела, и нам стали где деликатно, а где и не слишком, указывать на дверь и советовать заняться наконец каким-нибудь делом.

Но статью за тунеядство к тому времени уже отменили, а деньги у нас были, и потому мы не особо спешили последовать этим полезным советам. Появились новые знакомые и приятели (естественно, и приятельницы), и хотя жизнь вокруг медленно, но верно начинала давать сбой, лично на нас это покамест не отражалось, скорее, наоборот: расшифровывать не буду, однако мы с Серёгой сделались вдруг весьма популярными в определенных сферах фигурами, мы стали вдруг очень многим нужны. Ну а то, что все это коловращение жизни следовало рука об руку с обильными возлияниями после "работы", объяснять, полагаю, не стоит.

Но может быть, бог на свете и есть… По крайней мере — мой бог. Когда однажды я внезапно поймал себя на том, что не помню, как и когда вернулся накануне домой (точнее, не домой, а к девушке, с которой жил), — мне это совсем не понравилось. Потом, примерно в течение месяца, такое повторилось еще несколько раз, и вот тут-то меня, кажется, впервые по-настоящему заколотило: это очень, очень неприятное, да просто поганое ощущение и состояние — не помнить, что ты делал вчера. А еще неприятнее и поганее судорожно пытаться это вспомнить: лежать, обливаясь то ледяным, то горячим потом, и, мучаясь с дикого похмелья, нащупывать непослушными руками под кроватью кружку с водой. Но самое мерзкое — это если ты вдруг все-таки вспоминал… Вспоминал, что оскорбил близкую женщину, обматерил пытавшегося урезонить тебя приятеля, ударил совершенно незнакомого человека…

Нет, наверное, действительно мой бог на этом свете имеется. Я тогда завязал. Завязал очень круто. И слава ему, всевышнему, что, видимо, еще не слишком глубоко забрался я в ту кугу, иначе все было бы труднее, гораздо труднее.

Образ жизни пришлось резко менять. Почти полгода я держался, не брал в рот ни капли спиртного, потом, "на пробу", несколько ослабил свой аскетизм — и… ничего страшного не произошло.

Со мной.

Но не с Серёгой.

Серёга вовремя остановиться не смог, а потому за те самые полгода, что я очухивался, спился почти вконец. Нет-нет, не подумайте, что я спокойно и равнодушно на все это смотрел. Я разговаривал с ним, наверное, раз сто — он клялся и божился, что все будет нормально, но нормально ничего не было. Я гонял осаждавших его подъезд собутыльников — теперь уже не относительно солидных и степенных деловых и неделовых знакомых, а самых обыкновенных синяков и ханыг со всей округи, которые с раннего утра кружили поблизости словно воронье, ожидая, когда же восстанет от "вчерашнего" их новый друг и кумир. Да-да, для этой швали Серёга теперь был кумиром, особенно после того, как один раз ввязался в их пьяные разборки и, естественно, здорово покалечил с пяток алконавтов из соперничающего лагеря.

Вот это меня просто взбесило. Я полдня полоскал ему мозги, не давал похмелиться и вообще готов был буквально растерзать за такую дурь. Не говорю уже о том, что лишь вмешательство определенных сфер спасло его тогда от суда.

И этот случай стал для меня последней каплей.

И не только для меня. В один прекрасный день к подъезду Серёги подрулила черная "Волга" и увезла его в неизвестном направлении. Верные друзья-колдыри безутешно горевали неделю-другую. Потом понемногу утешились и забылись.

Серёги не было ровно месяц.

Через месяц же он пришел ко мне совершенно неузнаваемый — то есть, абсолютно такой, как когда-то раньше, до этого нашего с ним последнего чёртова года. В отличном костюме и модном галстуке, чисто выбритый и вообще весь такой холеный, что я даже ему позавидовал. Серёга посидел немного, мы покалякали о том о сем, а потом он неожиданно сообщил, что уезжает. Сообщил одному мне. И на вокзале провожал его один я.

С тех пор мы не виделись.

До сегодняшнего дня. Но сегодня я увидел уже не Серёгу, а его труп. "Он сильно пил?.." — "Да…" Дьявол! Ну почему, почему он сорвался? И почему и кто его убил?..

На мгновенье забывшись, я швырнул в воду голыш такого калибра, что, попадись ему кто-нибудь по дороге, одним любителем вечернего купания на этом пляже стало бы меньше.

А потом я встал и пошел прочь. Сначала брел по камням, затем вышел на темнеющую улицу. Уже почти наступила ночь — должно быть, каждый знает, как быстро опускается на землю теплая южная ночь, — со своими неповторимыми красками, запахами и звуками: голубыми точками светляков, храбро проплывающих по душному черному воздуху, ароматами живых лавровых изгородей и цветущих магнолий и почему-то веселящим и сердце и душу стрекотанием цикад, которых я, кажется, не видел ни разу в жизни, а всё только слышал, и слышал, и слышал…

Но сейчас я почти не обращал внимания на это такое простое великолепие — шел и мечтал. Мечтал о том, что в конечном итоге сделаю, и чуть меньше — как именно я это сделаю. Конечно, "они", наверное, тут короли, они, должно быть, считают себя хозяевами жизни, которым позволено все, — и даже убивать моих друзей…

Однако вот тут, ей-ей, эти мрази немножечко промахнулись: я очень не люблю, когда убивают моих друзей; я очень не люблю, когда плачут жены моих убитых друзей; а еще — я не люблю, когда лично меня купают в ОВ1…

И вдруг я громко рассмеялся. Так громко, что оживленно обсуждавшая какие-то свои проблемы парочка, которую я обогнал, испуганно притихла. А рассмеялся я, честное слово, лишь потому, что на миг представил себе, как начнут удивляться эти суки, как дурно завоняют и как сразу куда только денутся все их понты, когда они почувствуют, что сами вот-вот превратятся или же уже превращаются в трупы.

Да, главный конфликт драмы в том, что они мне не нравятся. Очень не нравятся. Я тоже многим не нравлюсь, ну а уж им-то не понравлюсь наверняка. Дело за малым — выяснить, кто кому не понравится сильнее.

Слушайте, а ведь действительно, как ни крути, но всем в этом мире заправляют самые элементарные симпатии и антипатии. И отсюда-то и вытекают (выползают, выбегают, вылетают) все беды и радости нашего мира. (Во завернул! Философ хренов…)

Маргарита спросила, не голоден ли я.

Я заверил, что не голоден, поужинал в городе. Я действительно перекусил в маленьком летнем ресторанчике, но уже не как тогда, с Анастасией, — без вина и внимательно приглядываясь к посетителям, — не проявляет ли кто-либо к моей персоне повышенный и не совсем здоровый интерес. Но нет, в этот вечер и там я никому не был нужен.

Заперев дверь на замок, Маргарита опять прошла в ту гостиную, где днем мы познакомились. Я — за ней. Снова уселись: я на диван, а она в кресло, и я приготовился задавать вопросы.

Вообще-то теоретически все выглядит просто. Вы начинаете расспрашивать о чем-то кого-то, кто имеет отношение к интересующему вас делу, — ну, например, как я Маргариту. От этого "кого-то" вы узнаете о существовании еще кого-то и принимаетесь за него. Он направляет вас дальше — и в итоге выстраивается цепочка, в конце которой располагается некий Х, коего вы и жаждете прищучить больше всего на свете, если только, конечно, не словили уже где-нибудь на предыдущем этапе пулю, кастет или нож.

Да, теоретически, повторяю, все просто, однако реальная жизнь постоянно вносит свои коррективы даже в самые хрестоматийные случаи, а потому начал я совсем с другого.

Я поднял глаза к потолку и тихо спросил:

— Где он?

Маргарита ответила так же тихо — словно Серёга все еще пребывал поблизости и мог подслушать наш разговор.

— Увезли… в морг…

Я не стал развивать эту тему: действия милиции в данный момент интересовали меня куда больше. Убийство есть убийство — в дело включаются и менты неплохой квалификации, и прокуратура…

Однако ничего любопытного Маргарита сообщить мне не могла. Был осмотрен весь дом (особенно тщательно, разумеется, комната, в которой погиб Сергей), сад, эксперты сфотографировали что положено и сняли отпечатки пальцев со всех дверных ручек и прочих "подозрительных" предметов. Тут я позволил себе высокомерно улыбнуться — единственная дверная ручка, к которой прикасался в доме, была в спальне Сергея, но ее я, уходя, вытер платком. Однако почти тотчас же улыбка сползла с моего лица: я же брал гитару!..

— Нет, — вздохнула Маргарита, — вот гитару они не трогали.

Слава богу, подумал я и мысленно отругал себя за забывчивость. Погоди-ка, а может, я тут хватался за что-то еще?

Но нет, вроде нет, кроме разве… Маргариты. Я невольно покосился на хозяйку дома — с ее тела и платья отпечатков пальцев, надеюсь, не снимали.

Зато и с нее и с Вики взяли показания, а также пресловутую подписку о невыезде. Что они рассказали следователям? Маргарита пожала плечами — только то, что было уже известно и мне. И ничего больше? — И ничего.

— Хорошо, — сказал я, — ладно. Краткое резюме, и идем дальше. Вы ночевали у подруги, когда позвонила служанка…

— Вика не служанка, — вяло возразила Маргарита.

— Пусть не служанка, — не стал препираться я из-за терминологии. — Помощница по хозяйству, девочка на побегушках — как угодно. Итак, она позвонила, и вы приехали. А на чем?

Маргарита удивилась:

— Как на чем? На своей машине, конечно.

— Где она сейчас?

— В гараже.

— Ага… И — простите еще раз — Сергея вы застали в том самом виде…

Она стиснула зубы.

— Да.

— И ничего не трогали в комнате ни до, ни после моего появления?

— Да я туда даже войти больше не смогла! — раздраженно произнесла женщина.

Я покивал головой:

— Да-да…

Я кивал головой и думал: вопросы, вопросы… Но пока всё мелкие, самые незначительные, самые дежурные, а вот главное… И я понял вдруг, что пора начинать спрашивать наконец о главном, если я действительно жажду разобраться во всем этом дерьме, а не намерен сидеть тут до второго пришествия и толочь это самое дерьмо в ступе.

Нет, я не хотел. Не хотел сидеть и толочь — во-первых, потому, что погиб не кто-нибудь, а Серый, а во-вторых… Во-вторых, я просто нутром ощущал, что и мои первые приключения в этом городе, столь бесславно завершившиеся на больничной койке, тоже связаны с его смертью. А следовательно, у меня было теперь только два пути: либо рвать отсюда когти с максимальной скоростью, на которую я оказался бы способен, либо взяться да и раскрутить этот гадюшник, и причем непременно раньше, чем гадюшник раскрутит меня.

Ну, "рвать когти" не очень-то подходило. Вернее, не подходило совсем. Значит, оставалось — "раскрутить". Чем я, собственно, и начал уже заниматься. Однако…

— Послушайте, — весьма кисло и даже чуть ли не пренебрежительно заметила вдруг Маргарита. — Вы что, решили поиграться в сыщиков? И вообще, я ведь, кажется, говорила, что не жду от вас какой-либо иной помощи за исключением… ну, там, побыть несколько дней рядом, по-мужски поддержать, помочь с похоронами.

Я не возражал.

— Ага, говорили. Но я вроде бы тоже говорил, что ни при каких делах этого так не оставлю. Не устраивает — уйду, прямо сейчас. Нет, ну разумеется, мы еще увидимся на похоронах Сергея… а может, и не только Сергея. Воля ваша, выбирайте, но учтите: я все равно буду делать то, что считаю нужным, от вас же зависит всего-навсего, где я буду ночевать, — внутри или вне вашего замечательного особняка. Ясно?

Какое-то время она молчала. Потом зябко передёрнула плечами:

— Ясно… — И, вздохнув, невесело улыбнулась: — Ладно, задавайте свои вопросы дальше.

— Их не будет слишком много, — пообещал я. — Десятка два, от силы три. Первый: не замечали ли вы в последние дни или недели в поведении Сергея чего-либо необычного, странного? Хотя я знаю, что он никогда никому не плакался в жилетку и не имел привычки откровенничать даже с близкими людьми, но — все же? Вдруг что-то да заметили?

Маргарита кивнула:

— Да, кое-что заметила. Не заметить было невозможно.

— И что же?

Она хрустнула суставами длинных тонких пальцев.

— То, что он опять начал пить.

Я нахмурился:

— А раньше не пил?

— Нет. Правда, когда мы встретились три года назад, он рассказал, что лечился. По-моему, упоминал в этой связи и вас. Было?

— Было, — не стал отказываться я. — Я и еще… некоторые люди отправили тогда Сергея в клинику. Насильно, — добавил после паузы.

Она опять кивнула:

— Знаю, спасибо.

— За что?! — удивился я.

— Ну, хотя бы за три относительно нормальных года нашей супружеской жизни. Ладно, хватит об этом. Так вот, месяца два назад он начал выпивать снова. Сперва вроде бы понемногу, а потом все чаще и сильнее. Последний месяц был уже просто сущим кошмаром, так что простите, но… — Она помолчала. — Сергей тот и Сергей этот — два совершенно разных человека. И если я с болью вспоминаю о том, то этого, уж извините, мне совсем не жаль. Грешно говорить, но он получил то, что заслужил, хотя…

Я покачал головой:

— Хотя сейчас вы, по-моему, несколько путаете причину со следствием. Помимо… — провел я указательным пальцем правой руки по кадыку, — этого дела у него были еще неприятности?

— Напрямую он не говорил ничего, хотя по некоторым признакам… Да, возможно, вы правы — где-то месяца два назад он и сделался вдруг каким-то нервным, дёрганым, первым кидался снимать телефонную трубку, прятал свой мобильный и требовал, чтобы почту Вика сперва приносила ему.

— Ждал неприятных или нежелательных писем?

— Не знаю. Хотя кто сейчас пишет письма?

— А звонки? Ему не угрожали по телефону?

Маргарита развела руками:

— Мне и это неизвестно. При нас он всегда разговаривал со звонившими ровным, сухим тоном. Если, конечно, был трезв.

— А если не трезв?

Она дёрнула щекой.

— По-разному. Иногда ничего, а иногда жутко ругался и даже швырял трубку.

— А вам лично по телефону никто не угрожал?

— Нет. Мне — нет. Подождите… — Глаза ее вдруг округлились. — Господи, и как это я не додумалась раньше! Недели три или две с половиной назад в доме стали появляться четверо мужчин. Мне Сергей сказал, что надо наконец привести в порядок сад, а то зарос весь, расширить гараж — он вроде бы собрался покупать вторую машину — в общем, что эти люди — рабочие.

— Ну и много они наработали? — без малейшей тени иронии поинтересовался я.

Маргарита сердито мотнула головой:

— Сказала бы я вам, сколько! Нет, сначала, правда, собрались было копать фундамент под гараж, потом привезли и свалили за домом какие-то доски…

— А что это были за люди? — перебил я. — Вы раньше их знали?

— Только двоих, немного. Один, самый молодой, по-моему, Геннадий… как бы это сказать — в некоторой степени приятель Вики.

— В некоторой — в смысле спит с ней? — уточнил я.

Маргарита пожала плечами:

— А что здесь такого?

— Ничего, — заверил я. — Сегодня каждая девушка с кем-нибудь спит, если только, конечно, она не больная. А второй?

— Второй в прошлом году с неделю обрезал в нашем саду деревья. Кажется, его зовут Валентин, а фамилию я не знаю. Но эти-то еще ладно, а вот двое других на вид просто бандиты — такие, извините, рожи… Слушайте, да ведь похоже, Сергей нанял их для охраны, а гараж, ямы, доски — так, для отвода глаз?

— Похоже, — согласился я. — Ну и как они вас охраняли?

Темно-карие глаза Маргариты сверкнули:

— Замечательно! С утра до ночи хлестали пиво и водку да резались в "дурака", "очко" и не знаю какие уж там еще их игры. К тому же и матерились — хоть святых выноси!

— Прекрасная охрана, — покачал головой я. — И что, Сергею эти парни нравились?

Она криво усмехнулась:

— Нравились? Да он их однажды чуть не поубивал, когда чересчур разошлись.

— Но и сам иной раз тоже выпивал с ними, да? — брякнул я наобум.

И попал.

— Да… — чуть не плача прошептала она.

Я спросил разрешения закурить. Маргарита пододвинула пепельницу, сама же от сигареты отказалась.

— Ладно, — сказал я, выпуская в сторону открытого окна клуб плотного дыма. — Ну и где же, интересно, эти камикадзе сейчас?

— Не знаю, — вздохнула Маргарита, и я удивился:

— Как не знаете?!

Она развела руками:

— Сегодня они не появились.

— Ни один?

— Ни один.

— А раньше когда-нибудь ночевали у вас в доме?

— Этого я бы не пережила! Правда, Геннадий… Да, иногда ночевал Геннадий.

— Который в определенном смысле друг Вики?

— Ну да. Однако нынешней ночью не было и его. Подождите! — Взгляд женщины сделался напряженным. — А вдруг… А вдруг это именно они?..

Я хмыкнул:

— Тогда они круглые дураки. Паслись тут почти месяц, а потом пришили хозяина дома? Что-то не верится, хотя в жизни, конечно, случается и не такое, особливо по пьянке. Слушайте, а когда вчера вы уезжали к подруге, они были здесь?

Маргарита на секунду задумалась.

— Нет, по-моему, уже нет.

— А во сколько вы уехали?

Она подняла глаза к потолку.

— Что-то около шести вечера… Да, почти в шесть. Сергей уже прилично набрался, но до отключки было еще далеко.

Неожиданно мне в голову пришла некая мысль.

— А Вика? — спросил я.

— Что — Вика?

— Ну, это… — Для вящей наглядности я пошевелил пальцами. — У них с Сергеем… ничего не было?

— Да вы что! — чуть не задохнулась от возмущения хозяйка "замка". — Да как вам не стыдно!..

И тут в дверь постучали, а через секунду в гостиную заглянула собственной персоной только что упомянутая всуе Вика.

— Извините, Маргарита Владимировна, — вежливо проговорила она. — Там вас к городскому.

Маргарита вздрогнула и растерянно посмотрела на меня:

— Боюсь…

Я фамильярно дотронулся до ее обнаженного плеча и улыбнулся как Джеймс Бонд:

— Чего вам бояться? По телефону, насколько мне известно, еще никого не убили. И даже не ранили.

Маргарита встала и пошла к двери. Я проводил ее одухотворенным взглядом, потому что когда рядом с вами проходит высокая и красивая женщина, — остальные дела могут подождать. Проход высокой и красивой женщины — это как поэма: посадка головы, изгиб шеи, форма груди, объем талии, размах бедер — ну и все прочее. Тем более если посадка, изгиб, форма, объем, размах, ну и все прочее — как у Маргариты.

Когда дверь закрылась, я перевел малость воспаленный взор на Вику, оставшуюся, видимо, развлекать меня в отсутствие хозяйки. Ну что тут скажешь? Нет, не гадкий утенок, конечно, однако я на месте Серого, имея постоянно под рукой Маргариту, на эту девочку наверняка не позарился бы. В таких случаях говорят: больше потеряешь, чем приобретешь, ежели вдруг, не дай бог, возьмут за задницу.

Но знаете, эта свистушка тоже сейчас уставилась на меня. И прямо как-то вызывающе, даже насмешливо уставилась. Эх-ма, где-то там мои розги?..

Нет, терять реноме солидного и респектабельного гостя было никак нельзя. И я ужасно деловым тоном поинтересовался:

— Слушай-ка, милая, а куда ж это твой жених-то, гм-гм, подевался?

Девушка равнодушно пожала плечами:

— Кто его знает! — А потом махнула рукой: — Да и не жених он мне вовсе, а так…

— Что значит — так?! — вроде бы поразился с высоты своих преклонных лет я.

Она опять дёрнула плечом:

— То и значит! Да и вообще, ну его. Сбежал и сбежал, больно нужен мне такой…

— Какой — такой? — снова перебил я.

— А такой! — Вика сморщила нос и очень выразительно покрутила у виска маленьким пальчиком. — С приветом он, Генка, был — вот какой!

Я насторожился:

— А ну-ка притормози! Что значит "был"? Почему это, дорогуша, — "был"?

Но либо она и сама была немного "с приветом", либо в ней, ей-ей, пропадала классная актриса: днем-то встретила меня совсем в другом "образе" — хмурая, молчаливая, себе на уме девица, — а сейчас нате пожалуйста: стоит, хлебальник разинула. Ой, Вика-Вика…

— Ну, раз Генка смылся, значит — "был"? — рассудительно объясняла меж тем она, хмуря от такой моей непонятливости тонкие брови. — А вернется — "будет" опять. Но пока его нет — ясное дело, что "был". — И чуть ли не с сожалением посмотрела на меня: мол, пенёк ты пенёк.

И вдруг медленно отворилась дверь и на пороге показалась Маргарита.

Я невольно вскочил, потому что сейчас она была просто на себя не похожа. Маргарита глядела куда-то вперед словно незрячими, мертвыми глазами, а ее и без того не шибко румяное лицо снова, как и днем, казалось белым, точно полотно.

— Послушайте!.. — Я прыгнул к ней, боясь, что она еще раз предпримет попытку упасть, как тогда, возле комнаты с телом Сергея. — Успокойтесь! Пожалуйста, успокойтесь! Кто? Кто это звонил, Рита?

Но Маргарита бессильно опустила голову, грива длинных золотистых волос совершенно скрыла от меня красивое бледное лицо. Слова ее я еле расслышал.

— Не знаю… Он угрожал мне…

Я клацнул зубами.

— Да кто — он?!

Маргарита всплеснула руками:

— Он… голос! Какой-то необычный, странный, глухой…

(Ну, это ясно как дважды два — голос изменили.)

— А что? Рита, что он сказал?

Плечи ее мелко дрожали, и я решил, что, наверное, не лишним будет их слегка приобнять: из гуманизма, для пользы дела, ну и вообще. И приобнял.

— Вспоминайте, Рита, вспоминайте!

Она затрясла головой:

— Да ничего такого особенного он не сказал! Он только грубо выругался и прошипел: "Ну что, скоро и тебе конец!" (Вот так "ничего особенного"!) — И Маргарита горько разрыдалась у меня на груди, а я, честное слово, растерялся, вторично за один день заключив в дружеские объятия многолетнюю "женщину моей мечты". Но все же первым взял себя в руки.

— Спокойно, Рита, спокойно! Вы уверены, что ничего не перепутали?

Она сердито уставилась на меня мокрыми от слез глазами:

— Оглохли от перевозбуждения? Давайте отодвинусь и повторю еще раз.

Я смутился:

— Да нет, вовсе я и не оглох. Но… кроме, кроме этого ничего не было сказано?

— Ничего, — проворчала она и вдруг запнулась: — Нет, постойте! Он… он еще сказал: "Смотри, помни про собак!"

— Собак?! — удивился я. — Каких собак?

И вот тогда подавляемое, видимо, лишь огромным усилием воли напряжение ее вырвалось наконец наружу.

— Да пошли вы к чёрту! — зарычала она. — Откуда я знаю — каких?! Оставьте меня в покое!..

Похоже, у Маргариты вот-вот должна была начаться самая настоящая, классическая истерика, и, разумеется, оставлять ее в покое я не собирался. Я сгреб ее в охапку и уложил на диван. Она продолжала что-то выкрикивать, всхлипывать — в общем, нести всякую чушь. Но прибежала Вика с водой, салфетками и нашатырем, и объединенными усилиями нам удалось в конце концов привести Маргариту в чувство. Когда взгляд бедняжки стал осмысленным и слезы перестали ручьем бежать из прекрасных глаз, я мягко взял ее за руку и проникновенно сказал:

— Поверьте, Рита, все будет хорошо. Никто не посмеет до вас и пальцем дотронуться, пока я жив, а жить я собираюсь долго. Давайте закончим на сегодня эти неприятные разговоры, скажите только, где мне устроиться на ночь. А все остальное — завтра. Вы меня поняли?

На бледных губах показалось слабое подобие улыбки.

— Я поняла, — почти беззвучно прошептала Маргарита. — Я все поняла…

— Так где мне лечь? — деликатно повторил я.

Маргарита посмотрела на Вику:

— Подготовь, пожалуйста, комнату рядом с моей.

Гм, вот даже как? — невольно поднял я бровь, но, впрочем, тотчас же опустил: с позиции и тактики и стратегии это решение было верным. Правда, имелось тут, на мой взгляд, и еще более верное, однако из соображений морали и этики умолкаю: вечная дилемма — "жизнь или честь", и далеко не всегда в этом нравственном противостоянии побеждает более разумное с моей точки зрения из этих двух начал. А иначе люди на земле жили бы, право слово, дольше. Но, одновременно, — и подлее.

И вот, готовый уже высоконравственным маршем проследовать за Викой к предназначенной мне на эту ночь судьбой спальне, я неожиданно громко обозвал себя дураком и:

— Слушайте, — обалдело пробормотал я. — Но что же в таком случае делал прошлой ночью ваш верный четвероногий друг? Спал? Или, может, бегал на свидание?

Девушка покачала головой:

— Жак не наша собака. Это я утром, когда уже все случилось, выпросила его на пару дней у знакомых, чтоб не так страшно было, понятно?

— Понятно, — кивнул я. — Действительно, я помню, что Сергей просто органически не переносил собак. Да и кошек тоже. — Подумал и добавил: — В отрочестве он иногда охотился на них с молотком.

Вика вздохнула:

— Это чувствовалось. А вы?

— Что я?

— Тоже охотились с молотком?

— Ну что ты! — возмутился я. — Я животных люблю.

— Это тоже чувствуется, — сказала Вика. — Ладно, идемте. Я покажу вам комнату и туалет.

— Идем, — покорно согласился я. — Комнату хочешь показывай, хочешь нет, но уж туалет, милая, покажи обязательно.