"Проводы на тот свет" - читать интересную книгу автора (Корнешов Лев Константинович)

Там только тени бродят…

Алексей и не пытался сравнивать Таисию с Ольгой. Это было бы кощунственно, так он считал. Каждая женщина — иной, неповторимый мир. Ольга сверкнула в его жизни яркой звездочкой, её сбили налету, безжалостно, выстрелом в упор, девочку, так и не узнавшую, что же это за штука — жизнь.

Таисия лишь характером чуть-чуть походила на Ольгу: такая же порывистая, открытая, непосредственная. Они принадлежали к одному поколению — дочери нового времени, в котором уже не было бдительного ока спецслужб, рухнули все запреты и были разрушены старые идолы. У них одна среда — та, в которой вертелись большие деньги, о происхождении которых можно лишь догадываться. И Ольга, и Таисия стремились вырваться из неё — Ольга надеялась на любовь и поддержку «правильного» человека — Алексея, Таисия — на того же Алексея и… выпестованный в мечтах парфюмерный бутик — чистое, респектабельное дело, но все-таки денежное.

Он быстро привык к Тае. У неё был легкий характер, и она оказалась очень целеустремленной девушкой. Алексей ещё спал, когда она, выпив кофе, садилась за письменный стол, готовилась к экзаменам. А потом весело носилась по квартире, собирая Алексея на работу. И по его неизвестным ей делам. Тая нашла общий язык с «домоправительницей» Светланой Евгеньевной, и две женщины — молоденькая и уже в летах — по вечерам с удовольствием пили на кухне чай.

Алексей чувствовал, что она не обманула его, когда говорила, что после первого «мужчины» в десятом классе у неё не было «повторения». Тая оказалась неопытной, но очень старательной и, как говорили немного циничные барышни из «Преступления и наказания», «выкладывалась по полной программе».

Спокойная, размеренная жизнь убаюкивала, и Алексей даже как-то подумал, не стоит ли отказаться от своих планов. А что? У него есть большие деньги, юная супруга, он может для удовольствия работать в своем еженедельнике, а надоест — придумать новое занятие по душе. И черт с ними, с «Хароном», с Благасовым, с кладбищами — Божьей землей, на которую живые перенесли свои нынешние дикие нравы.

Но Алексей понимал, что не сможет уйти в тихую обывательскую жизнь, ибо это означало бы изменить самому себе и предать Ольгу. Его долго учили, что зло должно быть наказано — и выучили крепко.

К ним с «ревизией» приезжала мама Таи, Марина Степановна. Тая не без гордости показала ей квартиру, Алексей слышал, как она говорила: «А это моя спальня». И поскольку Марина Степановна не сразу откликнулась, поспешно добавила: «Но я в ней сплю редко». Вот теперь Марина Степановна прореагировала смешком. Ей, очевидно, было бы не совсем понятно, как молодые могут спать порознь. «А эту комнатку, видишь, очень симпатичную, Алешенька выделил мне для занятий», — выступала дальше в роли экскурсовода Таисия.

Квартира Марине Степановне понравилась. У неё возник лишь один вопрос: «Когда пойдете расписываться?» Как и каждую мать, её волновала стабильность положения дочери. А Алексей ей нравился, и она была довольна, что её Тайка связала свою судьбу не с длинноногими хлыщами, — так она именовала ровесников дочери, — а с серьезным человеком, к тому же симпатичным и статным — такого не стыдно и людям показать. «Ты уж его береги, — напутствовала она дочь, — ведь знаешь, мужики — они как дети малые».

Напоминанием Алексею о том, что есть у него незавершенные дела, стал звонок господина Шварцмана. Генрих Иосифович сообщил, что все материалы уже в суде, ждут своей очереди, суды, как известно, забиты всевозможными исками и тяжбами, и дело до них дойдет не очень скоро. И ещё после паузы он меланхолично сказал, что были у него двое серьезных мужчин, советовали забрать иски из суда. Обещали за это вполне приличные деньги, и намекали, что не стоит упираться. По их словам, делать такие предложения им поручил господин Благасов, в чем лично он, Шварцман, сильно сомневается.

— Что вы им ответили? — Алексею было любопытно узнать, как поступил Генрих Иосифович.

— Я им посоветовал переговорить по этому вопросу с господином Андреем Ивановичем Юрьевым.

— Вас Андрей Иванович уполномочил делать такие заявления? — удивился Алексей.

— Конечно. Он мне специально звонил, представился вашим тестем, но предупредил, что это только для меня. Я вас-таки поздравляю, хотя Оленьку очень любил.

— Спасибо, Генрих Иосифович… Что они вам ответили?

— Очень удивились. И спросили, кто такой этот чмо, Андрей Иванович.

— А вы?

— Я им объяснил, что Андрея Ивановича они точно знают, потому что это Юрась. Так мне велел говорить Андрей Иванович. А я, простите, Алексей Георгиевич, был бы никудышным юристом, если бы не знал, кто такой Юрась. Серьезный у вас тесть, поздравляю ещё раз. Они растерянно ушли, эти двое.

Алексей понял, что Андрей Иванович, как и обещал, начал «принимать свои меры». И верит Алексею, не сомневается, что тот не «кинет» его любимую дочь.

В один из дней Алексей оделся в старые замызганные джинсы и потертую куртенку, которую напяливал на себя, когда лез под машину.

— Ты куда в таком прикиде? — удивилась Тая.

— На благасовское кладбище, — не стал скрывать Алексей.

— Я с тобой!

— Ни в коем случае. Ты мне, юная леди, будешь мешать.

На рейсовом автобусе Алексей доехал до кладбища и с независимым видом вошел на его территорию. Старый знакомец Кеша как обычно вертелся у входа, скользнул взглядом по Алексею, но не узнал его.

Алексей и сам не очень ясно представлял, к чему этот его кладбищенский «визит». Но с каких-то пор он стал думать, что ключи ко многим тайнам живых находятся именно на погостах — кладбищах.

Был будний день, и народу у могилок было немного. На скамеечках устало и просветленно сидели старики и старушки, в дальний конец прошли могильщики с лопатами. Они весело скалились по какому-то поводу, и их смех неуместно разносился по дорожкам.

На скамеечке за оградкой одной из могил сидел относительно молодой человек в поношенном костюмчике, давно не стираной рубашке. Бородка у него была всклочена, волосы, которых редко касалась расческа, гривой свисали на плечи. У человека в руках была старенькая гитара, и он пел:

Он заметил, что Алексей остановился, слушает его, и чуть «прибавил» звук:

Человек с гитарой, словно он был на сцене, объявил: «Владимир Высоцкий. „Мои похорона“ в исполнении Симеона Миусского, а проще — Симы-пономаря». Он доверительно объяснил:

— Миусский потому что раньше был прописан на Миусском кладбище. Но меня оттуда изгнали коллеги-бомжи, завидующие моему таланту. И вот я здесь…

— Любишь Высоцкого? — спросил Алексей.

— Как все нормальные люди. Это вам не нынешние трясуны тупые. Высоцкий — это жизнь, уложенная в песню!

Сима-пономарь снова запел — тихо и задушевно:

— Чувствуешь, какой глубокий смысл? Зарыто все в память, как в землю зарывают. И ничего не отразится… Вчера тут одного хоронили… Богатые были похороны, гроб бронзовый, венки не из проволочек сплетены, а из чего-то сияющего — сверкающего. Землицу запросили у центральной аллеи, других покойников потеснили, чтобы ему, новенькому, значит, угодить… А когда присыпали, пошли к выходу провожавшие, переговариваются тихо: «Туда ему и дорога, допрыгался…» Понял? Жизнь человека, когда он сюда попадает, сразу становится прошлым. И если в нем покопаться — ой-ой-ой, чего наковырять можно!

— Симеон — странное, редко имя, — сказал Алексей.

— Редкое — да. Но не странное, истинно русское. Про святого Симеона слышал? То-то!

У человека на лице явно читалось затяжное страдание.

— Душа требует? — сочувственно спросил Алексей.

— И не говори! Горит, стерва, это ты точно заметил. А залить нечем.

— Сходишь?

— Слетаю! — оживился Сима-пономарь — На крыльях! Здесь недалеко.

Алексей протянул ему несколько десяток, предупредил:

— Никаких «чернил» и «самопала». И на закуску что-нибудь возьми. Хватит?

— Если одну «гранату» взять, то оно конечно, но с другой стороны, если она одна, то в ад ещё не возьмут, а в рай дорогу не найдешь.

Алексей засмеялся, — добавил ещё денежных купюр и предложил:

— Бери две, закуску и бутыль воды какой-нибудь.

— Гуляем! — провозгласил с душевным подъемом Сима и умчался, припевая на ходу: «Уже в дороге, уже в пути…»

Он появился с пакетом в руке, поманил таинственно Алексея:

— Пойдем со мной. Внушаешь доверие. Говоришь, тебя Алехой кличут?

— Да.

Симеон привел его к маленькой недостроенной часовенке, с наглухо заколоченными окнами. Дверь её была на замочке, но у Симеона имелся ключик, он открыл, и они вошли внутрь, оставив дверь приоткрытой, чтобы пробивался свет.

На возвышении в центре часовенки стоял старый диван, явно притащенный с ближайшей свалки, ещё имелись такого же происхождения стол и стулья.

— Мои апартаменты, — объявил Сима. — Осмотрелся? Дверь закрываю от любопытных взоров. Береженого и на погосте Бог бережет.

Он закрыл дверь, зажег огарок свечи, достал с деревянной полки граненые стаканы, чашки, разложил на газете закуску.

— Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда. Все нужное вокруг лежит, надо только нагнуться и поднять.

Сима явно имел в виду если не свалку, то мусорные баки близлежащих жилых домов.

— Ты кто? — спросил кладбищенский человек после того, как они, не торопясь, со вкусом выпили.

— Не знаю, — вполне искренне ответил ему Алексей. — Да и кто что знает о себе — кто он, что он? Ты лучше объясни, где это мы находимся.

Симеон ухмыльнулся:

— Лет пять назад какой-то придурок из новых русских решил при жизни построить себе часовню-склеп, чтобы лежать в ней спокойно и ближе к Богу, поскольку часовенки — Божьи домишки. Начал строить и куда-то сгинул. А часовенку не трогают, поскольку частная собственность, за все уплачено. Вот я и решил: чего ей пустовать? Объявится хозяин, живой или мертвый — освобожу ему эти апартаменты. Ты выпьешь или пропустишь?

— Выпью, — сказал Алексей и незаметно выплеснул содержимое стакана под стол.

— Свой человек, — заметил Сима и хлопнул очередной стакан, чутко прислушиваясь, как разливается по худому, жилистому телу алкоголь.

— Спасибо, брат, спас. Квартиру взял или дачу, или ещё чего? Денежки-то с неба не валятся, их добывать надо.

— Еще чего, — неопределенно ответил Алексей.

— Понятно. — Сима глубокомысленно уставился в темный угол и предложил:

— А хочешь, я тебе свою спою? Хороший ты мужик…

Он тронул струны гитары и тихо не то запел, не то заговорил, растягивая слова:

— Домовина — это по-старославянски гроб. Хохлы и сегодня еще гробы домовинами называют, — объяснил Сима. — Нравится мне это слово. Мягкое, от земного «дом».

Он продолжил свою песню:

Он ожидал одобрения, и Алексей сказал:

— Берет за сердце. Были люди, а стали тени, и жизнь у них на том свете скучная — ни пороков, ни страстей. А нас они видят?

— Конечно. И сразу определяют, какой человек пришел — хороший или плохой. Вот ты им понравился.

— С чего взял? — удивился Алексей.

— Слышишь, какая тишина стоит? Ни потрескиванья-перестука, ни шороха земли… Знают, что ты вреда им не причинишь.

Алексею было немного не по себе. Вот сидит на кладбище, можно считать, под землей, в чьей-то будущей могиле-склепе, при шевелящемся на сквознячке свечного огарка, слушает песни про вампиров и тени. И словно нет там, наверху, другой жизни, отделен он от неё не только тонким слоем земли, но и разделившими живых и мертвых пластами времен.

— Расскажи о том, как ты поселился на кладбище, — попросил он Симу.

— Все очень просто. Я был инженером на маленьком предприятии, производили мы всякую металлическую мелочь для домашнего употребления. День за днем — одно и то же. Жена запилила, вечно ей денег не хватало. Мне приятели говорили, что она погуливает, но я не верил. А потом как-то прихожу с работы пораньше, а она в постели с каким-то лбом. Я взвыл, но они на пару меня быстро успокоили, вышвырнули на лестницу. И пошел я, куда глаза глядят. Забрался на кладбище, слава Богу, лето было, прикорнул у чужой могилки, забылся в беспамятстве. И этой ночью, тихой и бесшумной, понял я, что кладбище — это единственное место, где меня никто не обидит. Гитару на одной могилке нашел, какая-то компания приятеля погибшего проведывала, малость выпили парни и девицы, все позабывали. Вот и живу так… как сегодня. С утра ничего не было, даже кусочка хлеба, а к обеду, видишь, уже пируем. Мир не без добрых людей, а на кладбищах людям особенно хочется быть добрыми, словно откупаются от Бога и покойников добротой. Я не один здесь «прописан», нас несколько таких горемык. Вот скоро Анька прибежит, телка, только я, как говорят, не по этой части — алкоголик…

Сима рассказал о себе искренне и без излишней жалостливости, только все равно Алексей не мог понять, как можно живому поселиться на кладбище. А Сима, желая поразить понравившегося гостя, стал рассказывать, какие бывают здесь драмы и трагедии, когда хоронят.

— Я с этого кладбища скоро съеду, — вдруг сказал он. Так говорят о том, что поменяют квартиру или переедут в другой район.

— Почему?

Сима выпил, уже не предлагая Алексею, рассудив, видно, что ему больше достанется, закусил колбаской.

— Нехорошие дела здесь стали твориться, добром это не кончится.

— Покойники из могил встают? — пошутил Алексей.

— Если бы это…

Он наклонился ближе к Алексею:

— Не продашь?

— Нужно мне…

— Заметил я, что в позднее время приходят сюда странные парни, что-то делают возле некоторых могил. Выследил, проверил, когда никого не было. Тайники… В пакетиках — белый порошок, то есть наркотики.

— Ничего себе! — ошарашено пробормотал Алексей.

— Вот-вот… Понаделали, суки, тайников на кладбище. Но если я проследил, — сказал рассудительно, — то и другие смогут. Нагрянут менты, заметут всех, не станут разбираться, кто злодей, а кто чистенький, как слеза младенца.

— Это уж точно.

Изобразить такого Симу наркокурьером или хранителем тайника — дело простенькое и для милиции выигрышное: нашли, раскрыли, пресекли.

— Что посоветуешь? — спросил Сима.

— Делай ноги, — вполне искренне сказал Алексей.

— Еще чуть присмотрюсь и, пожалуй, смоюсь отсюда. Неспокойно становится. Братва оттяпала кусок кладбища, хоронит своих… И не все из них, заметь, покинули этот мир по своей воле. Сегодня какой день? — вдруг спросил Сима.

— Четверг.

— Жаль, что не суббота. А то бы я тебе показал колоритную пару.

— Не можешь показать — так расскажи.

Сима уже основательно выпил, но держался стойко, «перегрузки» были ему привычны.

— Месяца три назад закопала братва одного своего паренька. Похороны Были пышные — жуть. С иномарками у кладбищенских ворот, священником, венками и цветами, плакальщицами и слезами. Хоронили застреленного в какой-то разборке и очень восхваляли в речах его доблесть — закрыл собою друга. Молодая вдова очень красиво страдала… Так вот сейчас иногда по субботам приезжают проведать покойного его вдова и тот самый близкий друг, которого он заслонил. Колоритная пара… Постоят у могилы, помолчат, цветочки поправят. И кажется мне, Алеха, что у вдовушки при взгляде на дружка убиенного мужа высыхают слезки.

— Живые тянутся к живым, — глубокомысленно изрек Алексей.

— Возражать не могу, — согласился Сима. — И осуждать не смею. Но вот обрати внимание: братва хоронит своих в одном месте, компактно, речи произносят про доблесть, вдовам и родителям на виду у всех толстые пакеты с баксами вручают… Нет, бежать отсюда надо, пока всех подряд не похватали и в ментовку не уволокли.

— А много братанов хоронят?

— Много и часто…

Алексей сделал зарубку в памяти: надо бы посмотреть на того парня, что приезжает сюда по субботам. В его еженедельнике «Преступление и наказание» мелькнула информация о кровавой разборке, которая случилась в лесочке за кольцевой дорогой. Алексей обратил на неё внимание потому, что среди нескольких вероятных участников бандитской разборки упоминались: убитым Олег Шилов, он же Шило, и участником — Марк Пашков, известный под кличкой Паша. Автор возмущался, что Паша опять вышел сухим из воды, так как доказал, что в это время был совсем в другом месте, якобы у своей подруги. Алексей понимал, к чему относится нервный всхлип репортера «опять!» Когда он во время работы в прокуратуре расследовал убийство известного коммерсанта, там в роли подозреваемого проходил Марк Пашков — бывший капитан спецназа. Алексей провел несколько допросов, но доказать ничего не смог. Да и не очень стремился, так как предприниматель был большим мошенником, и Алексей считал, что его отстрел — невелика потеря для общества. Бывший капитан-спецназовец был в этой не такой уж и редкой трагедии мелким стрелочником, а кто заказчик — он знал, но дотянуться до него не мог, ничего накопать против него не удалось. Пашков-Паша произвел на него впечатление решительного, смелого и осторожного человека. Он назвал адрес «подруги», её фамилию, имя и отчество, попросил, пряча глаза: «Можно сделать так, чтобы её муж ничего не узнал? Это моя бывшая супруга, а ныне жена моего друга, мы с ней учились вместе в школе, потом я воевал, она получила похоронку, вышла замуж, ну и… Понимаете?»

Алексей вызвал «подругу» не повесткой, которую мог увидеть её муж, а телефонным звонком. Молодая женщина, учительница музыки, немедленно примчалась, все подтвердила. Она тоже попросила: «Только, умоляю, пусть муж ничего не знает. Он такой… Такой». Какой у неё муж, Алексей так и не узнал, ибо его не волновали переживания молодой дамочки по фамилии Шилова…

И вот — пожалуйста, объявились, не запылились…

Алексей так задумался, вспоминая, что Сима это заметил и спросил участливо:

— Ты че, Алеха? Грусть-тоска, она съедает душу.

— Да нет, это я так…

В часовенку заглянула молодая деваха, вопрошающе уставилась на Симу.

— Вползай, Анька, — пригласил Сима.

Она просунулась в дверь и снова прикрыла её, стрельнула глазками в Алексея.

— Новенький? Пополнение в наших рядах?

Было ей лет двадцать пять, одежда на ней — простенькая, опрятная.

— Живет тут неподалеку, — объяснил Сима. — Прибилась к нам потому, что муж её здесь лежит, зарезали по пьянке.

— Ага, — без печали подтвердила Анька. — Прибегаю к нему и Симу заодно проведываю.

— Господи, Твоя воля, — озадаченно думал Алексей, — кого тут только не встретишь! Судьбы такие, словно придуманы сумасшедшим.

— Мужики, нальете мне? — заискивающе спросила Анька.

Алексей налил ей полстакана, она медленно выпила, оценивая напиток.

— Чистая, магазинная, хорошая. Где разжился, Сима?

— Это он поставил.

— Что обмываешь, красавец?

Она села на стул, широко расставив ноги. Губы у неё были накрашены без меры, но лицо ещё не покрылось синюшным алкогольным цветом.

— Знакомство, — ответил Алексей.

— Тогда будем знакомы. Захочется — приходи ко мне в любое время дня и ночи.

— Так уж и в любое время? — подыгрывая ей, спросил Алексей.

Сима рассмеялся:

— Анька, расскажи хорошему человеку…

Женщина уже по-хозяйски взяла бутылку, налила в свой стакан.

— Я знаю, чего он желает послушать. Хозяин этого кладбища — сдвинутый психопат…

— Благасов?

— Он. Да здесь все знают, что он сумасшедший… Я как-то у Симы до темноты засиделась за бутылкой, выскочила, бегу домой, мне тут недалеко, если через дыру в ограде. Он меня встретил, остановил, дерганый какой-то, нервный. Спросил, кто я и что здесь делаю. Я ему объяснила: мол, Анька я, погрустила на могилке мужа. Он и говорит: «Покажи могилку». Я его узнала, деваться некуда, скажет завтра своим псам, меня вообще сюда не пустят. Привела к могилке, я её в порядке содержу, не стыдно перед людьми. Он меня за руку держал, а у него рука холодная и подрагивает. Молчал, а потом стал бормотать что-то про то, что его здесь все покойники слушаются. Я дрожу от страха, а он не отпускает. И вдруг спрашивает: «Ляжешь на могилку мужа своего?» Я ему и отвечаю, что, мол, за сотенную я и на гвозди лягу…

Анька хихикнула, с удовольствием вспоминая, как ловко ответила она всемогущему Благасову.

— Он сунул мне бумажку и приказал: «Ложись». Быстро со мной управился, а потом стал говорить, что давно мечтал, значит, заполучить вдову на могиле её мужа. Мечтатель тоже! Но страшно мне стало, убежала, а дома смотрю — сто баксов отвалил. Я потом долго переживала: может, это дьявол какой притворился хозяином, чтобы меня, значит, обратать? Любят они, нечистые, земных женщин. Но баксы настоящими оказались, неделю мы на них гуляли…

Алексей не знал, что и думать. Рассказанное Анькой казалось таким невероятным, что действительно на него повеяло промозглым холодом. Но он припомнил, как однажды ночью пригласил его Благасов на ужин среди покойников. «Все-таки он сумасшедший», — решил Алексей и поднялся, чтобы попрощаться. Сима и Анька его не удерживали: пусть уходит хороший человек, самим больше достанется…

…В субботу к обеду Алексей снова приехал на это кладбище. Он стороной обошел часовенку, чтобы не попасться на глаза Симе или Аньке, вышел в дальний угол, где был «бандитский» участок. Он их заметил издали: у одной из могил стояли молодая женщина в трауре и мужчина в черном костюме.

Алексей подошел поближе, присмотрелся. Точно: Елена Шилова и Марк Пашков, он же Паша.

— Пашков! — негромко окликнул его Алексей.

Мужчина быстро сунул руку под пиджак, но Алексей быстро сказал:

— Не надо, Марк. Я не хочу тебе зла.

— Тогда зачем выследил, важняк? — зло спросил Пашков.

— Я уже давно в прокуратуре не работаю. И не выследил я тебя, а случайно встретил, капитан.

— Отойдем в сторонку, не будем мешать Елене грустить.

Они отошли от могилы, бывший капитан закурил. Был он хмур и недоволен тем, что ему помешал Алексей вспоминать что-то свое у могилы друга, и, может быть, каяться.

— Ты тогда по-человечески поступил, важняк, — наконец, произнес Пашков. — Уважаю… Есть дело?

— Пока нет, — ответил Алексей. — Но может быть…

— Тогда и поговорим. Я от должка не отказываюсь.

Пашков что-то прикинул:

— Позвони. Телефон мой у тебя есть — в «деле».

Он не поверил Алексею и проверял его.

— Я же сказал, что в прокуратуре больше не работаю, и доступа у меня к материалам твоего старого дела нет.

— А про новое знаешь?

— Да, — не стал скрывать Алексей. — Читал…

— Ничего не докажут, — с надеждой сказал Пашков.

— Думаю, что не докажут, — подтвердил Алексей.

— Запиши телефон…