"В чертополохе" - читать интересную книгу автора (Дорба Иван Васильевич)

1

Большой черный мохнатый тарантул полз прямо на него. Движения тарантула были медленными и неуверенными. Эти твари с детства вызывали в Олеге гадливость. Чегодов взял веточку и хотел отбросить паука в сторону и вдруг заметил, что тело вибрирует, словно по нему прокатываются черные волны, а приглядевшись, содрогнулся: маленькие черные паучки деловито сновали вокруг матери-паучихи, впивались в нее клешнями. Паучиха проползла еще десяток-другой сантиметров, обессиленно остановилась и сникла.

Олег вскочил с зеленой, освещенной ярким солнцем полянки и… проснулся.

Было темно. Вагон чуть потряхивало на стыках рельсов, пахло пылью и угольной гарью, рядом похрапывал Околов. Паровоз заметно сбавлял скорость. По стенам купе поплыли световые полосы. Фонари, точно какие стражи, заглядывали в окно и, казалось, спрашивали: «Не едут ли тут шпионы?»

Олегу вспомнились проводы: бегающие глаза и фальшивая улыбка Георгиевского, виновато понуренная голова председателя Белградского отделения НТСНП Давнича, наглый взгляд начальника охраны исполбюро Радзевича и сияющее лицо Байдалакова: «С богом, Олег Дмитриевич! До встречи у кремлевских стен! Исполбюро надеется, что вы возглавите Кишиневское отделение НТСНП.

Там наш ударный центр, туда мы скоро переправим типографию "Льдина" и мощную радиостанцию. Не забывайте: конспирация, конспирация! После первой же радиопередачи в Кишиневе появятся большевистские агенты, чтобы выявить радиостанцию. Сразу посыплются ноты, правительственные заявления… Вы окажетесь между светом и тьмой, на пороге жизни и смерти. Одна ошибка, и крах. Понимаете? Законы жизни примитивны, как пинок ногой, как окрик жандарма: "Стой! А ну иди сюда!"». Олегу вспомнилось детство, ласковый голос матери, небо на закате, зеленый лес, ржаное поле, цветущий луг…

Вспомнив о Байдалакове, Олег подумал:

«Какой же он словоблуд. Неужели прогресс невозможен без таких негодяев, неужели без них исчезло бы понятие о нравственном потенциале, нарушилась бы гармония согласования чувств общества? По их вине или по какой другой причине царит теперь в Европе, особенно у нас, русских эмигрантов, какофония?»

За стенкой вагона задребезжал свисток проводника, где-то затрубил в рожок главный кондуктор, ему отозвался паровоз, и поезд мягко пополз в черную ночь. Опять монотонно застучали под полом колеса. Отогнав набегавшие мысли, Олег поглядел на спящего Околова, повернулся на другой бок и погрузился в сон.

На озаренном утренним солнцем перроне их встретил среднего роста седоватый человек в очках с толстыми стеклами.

— Михаил Леонидович Ольгский. — Он протянул руку для пожатия. — Очень приятно. Здесь живу под фамилией Винявского. А вы будете зваться Яном Рогальским. Ты, Жорж, — обратился он к Околову, — отныне Станислав Муха. Пойдемте, машина ждет.

И они направились на привокзальную площадь…

Уселись в ожидающий их «опель» и покатили по улицам города. Утопающий в садах Бухарест показался Олегу после Белграда настоящей европейской столицей. Волчица, кормящая Рома и Ремула на Дворцовой площади, кривые улочки, обитатели которых смотрят друг другу в окна, широкие проспекты, фонтаны, дома с античными колоннами — все было другим.

— Городу пастуха Букура далеко до братьев, вскормленных волчицей, — словно угадав мысли Чегодова, заметил Ольгский. — И все-таки эта колония Древнего Рима, начиная с языка, лишь отдаленно напоминает Вечный город. Бухарест — город богачей и нищих, спекулянтов и воров, проституток и сутенеров. Взгляните: день только начинается, а на главных улицах уже видны бедняки и продажные женщины…

— Тон здесь задает сластолюбивый король Кароль с его рыжей фавориткой, — проворчал Околов, щуря глаза на портрет в витрине магазина.

— Вот знаменитый парк Кисми-Джу, а сейчас сворачиваем на улицу Извор. Запомните, Извор, сорок три «бис», пятый этаж, двенадцатая квартира. Мост через канал ведет на Извор. Там наша школа, — пояснил Ольгский.

Вскоре машина остановилась у восьмиэтажного здания грязновато-фисташкового цвета. «№ 43в» — значилось на углу дома.

Околов отворил дверцу машины, пожал Олегу руку и, подхватив свой чемоданчик, покровительственно произнес:

— До скорого, Олег! Миша отвезет тебя, он снял комнату недалеко отсюда. Завтра, а лучше послезавтра, приходи на занятия. С десяти до трех. Ла реведере![2]

— А что же с моей поездкой в Кишинев? — спросил Ольгского Олег.

— Пока откладывается. Румыны, эта чертова сигуранца, не дают разрешения нашим людям на въезд в Бессарабию, не говоря уж о типографии и радиостанции. Но вы не теряйте зря времени, пройдите «курс наук» у наших польских учителей. Конспирация, радиодело, шифровка и прочие хитрые штуки. А покуда гуляйте по городу. Объясняйтесь только по-немецки или по-французски. Многие знают эти языки. А вот вам и леи, тут тысяча. На первые дни хватит. Наш телефон: два раза по двести двадцать один.

Машина остановилась у мрачного дома.

Ольгский познакомил Олега с хозяевами и уехал.

Устроившись в меблированной комнате, умывшись и переодевшись, Чегодов отправился в центр. Пообедал в кафе. Прогулялся по улице в ожидании нужного часа и, убедившись, что за ним никто не следит, зашел в телефонную будку и по поручению Хованского набрал нужный номер, сказал пароль:

— Я из Ясс к Сергею. — И назвал кафе. Трубка прошипела в ответ что-то невнятное.

На другой день, в пять часов вечера, Чегодов отправился в небольшое уютное кафе неподалеку от центра, просидел битых полтора часа за чашкой кофе с неизменным ромом, читая белградскую «Политику», положив на стол, как было условлено, пачку дешевых сигарет «Марошеште». Томясь от безделья и скуки, он ругал сам не зная кого за опоздание, а когда время истекло, решил: «Наверно, что-то помешало. Приду завтра!»

Но кто-то не пришел и завтра. Третий раз Чегодов позвонил через неделю.

Сергеев явился в кафе уже в последний момент. Это был плотный блондин с серо-свинцовыми глазами, тяжелым подбородком, крепкого сложения и мужицкими руками.

— Здравствуйте. — Он бросил свою пачку сигарет «Марошеште» на стол. — Заждались? — Отодвинул стул, посмотрел на Олега и поставил стул обратно, махнул рукой, взял свою пачку сигарет, закурил, сунул в карман и, хмуро улыбнувшись, буркнул: — Расплатитесь, и поедем!

Чегодову он сразу не понравился. Раздражала самоуверенность и недоверчивый, сверлящий взгляд. Не располагали к откровенности и грубоватые манеры Сергеева. Хованский был пунктуален и неизменно внимателен.

Кругом ни души. Только у бакалейной лавки, наискосок от кафе, не то хозяин, не то приказчик в белом халате, держась одной рукой за ручку двери, другой указывал полной женщине с большой бельевой корзиной на плече на вывеску в конце переулка. Шагах в пятидесяти от лавки стояла машина.

Таксист, увидев вышедшего из кафе блондина, своего клиента, включил мотор и подкатил к самой двери. Едва они уселись в машину, шофер, отделенный от пассажиров толстым стеклом, не спрашивая, свернул в проулок, видимо, он знал, куда ехать.

— Зовите меня Петром Ивановичем, — повернувшись к Чегодову, произнес негромко Сергеев. — А теперь рассказывайте! — И не спускал с Олега тяжелого пытливого взгляда, пока Чегодов вкратце не передал все, о чем просил Хованский.

Олег про себя думал о Сергееве: «На Бобчинского-Добчинского ты не похож!»

— Алексей Алексеевич просил передать вот это, — и Чегодов протянул чистый блокнот. — Там адреса и характеристики активных членов НТСНП, проживающих в Румынии, а также тех, кого, вероятно, пошлют в школу на Извор, 43 «бис»…

— Кто начальник? — перебил Олега Сергеев.

— Фиктивный руководитель разведшколы — сотрудник двуйки Ельяшевич, он фигурирует здесь как Борис Николаевич, а фактически начальник «Закрытого сектора НТСНП» Околов. Его помощник Михаил Леонидович Ольгский, он же Винявский. Околов живет по польскому паспорту под фамилией Муха, Станислав Муха. А вот, поглядите мой паспорт, — и Чегодов протянул Сергееву документ, выданный польским посольством и завизированный румынской полицией.

Сергеев внимательно оглядел паспорт с грифом посольства, печатями, подписями и фотографией и сунул его в карман пиджака, сказав:

— Я возьму документ, а при следующей нашей встрече…

— Вы ничего не возьмете! — вспылил Олег и решительно протянул руку. — Дайте-ка сюда!

Сергеев, не привыкший к такому «нахальству» своих сотрудников, недоуменно пожал плечами и вернул документ.

— Так на чем мы остановились? — примирительно спросил он.

— Как вам известно, после ликвидации «Железной гвардии» Кароль взял курс на сближение с Германией, и потому польская разведка и ее школа — нежеланные гости в Бухаресте, поскольку школа становится лишь передаточным пунктом и работает на англичан, французов и лишь в какой-то мере на румын. А Околов и Ольгский в поте лица своего трудятся на японцев. Кстати, на вилле советника японского атташе Нумира находится типография НТСНП, так называемая «Льдина».

— Ясно! Она ведь привезена из Берлина? — удивился Сергеев.

— Алексей Алексеевич просил передать, что после провала переговоров Георгиевского с Риббентропом типографию «Льдина» пришлось эвакуировать. Байдалаков ведет какую-то игру с немцами за спиной генсека!

Услышав слово «генсек», Петр Иванович Сергеев невольно с укоризной посмотрел на Чегодова.

— В этой игре принимает участие редактор выходящей в Берлине пронемецкой газеты «Русское слово», некий Владимир Михайлович Деспотули, ему покровительствует министр Третьего рейха рейхслейтер Альфред Розенберг. Околов, видимо, об этом осведомлен, и одна из моих задач — проверить верность этих данных, — продолжал рассказывать Чегодов.

— Сейчас вся эмигрантская сволочь будет лизать им задницу! — не утерпел Сергеев. И тут же спохватился: — Ну, ну, не гляди на меня волком!… Не обижайся…

— Эмиграция разнолика, одни за немцев, другие против. Нельзя всех стричь под одну гребенку, примитивно!… — И Олег отвернулся и уставился в окно.

— Да, да, конечно, есть среди вас и порядочные люди, — подмигнул Сергеев. — А Хованский ничего больше не передавал?

— Нет! — бросил сухо Чегодов.

— Тогда попрошу вас выслушать и мои задания. Первое: кто из диверсантов, когда и зачем будут переброшены в Советский Союз? Второе: их характеры, легенды, под которыми собираются жить, какие у них будут документы, их фотографии. Третье: шифры, общие и индивидуальные, коды, адреса, по которым они будут писать, и, наконец явки. Уверены ли вы в том, что они не переправят без вас типографию и радиостанцию ближе к советской границе? Не провороньте!

— Командует парадом Околов, и поэтому я ни за что поручиться не могу. Что же касается прочих заданий, то они почти невыполнимы. И «проворонивать» мне нечего! — холодно объяснил Чегодов.

— Что значит невыполнимы? Вы умный человек, постарайтесь! Извините, довезти вас до дому не могу. — Петр Иванович постучал в стекло водителю, машина резко затормозила.

Сергеев полез в карман и вытащил несколько свернутых в трубку ассигнаций, по тысяче лей каждая, хотел вручить их Олегу, но Чегодов покачал головой и отвел его руку.

— Вас намеревались послать в Бессарабию… задержка ваша неслучайна. Если что-то с вашей отправкой прояснится, сразу же меня информируйте! Звоните. Злоупотреблять встречами не следует ради вашей же безопасности. Будьте осторожны, если что не так, прошу прощения. — Сергеев, крепко пожимая Олегу руку, широко улыбнулся.

На том они расстались.