"Зимняя мантия" - читать интересную книгу автора (Чедвик Элизабет)

Глава 3

Луч солнца проник сквозь щели ставен и разбудил Уолтефа. Застонав, он повернулся на постели, чтобы спрятаться от яркого света, и коснулся бедра спящей рядом женщины. В первое мгновение он растерялся: откуда она взялась? Он был пьян, но не до беспамятства.

Лежащая рядом девушка прижалась к нему спиной. Уолтеф почувствовал возбуждение. Повернув ее и раздвинув ей бедра, он овладел ею, подчиняясь позыву плоти.

Она была маленькой и изящной, темные волосы доходили ей до середины спины, глаза были черные как уголь. Именно ее внешний вид привлек его вчера в таверне, да еще застенчивый взгляд, которым она его одарила. Она напомнила ему Джудит, и в своем одурманенном состоянии ему легко было, закрыв глаза, представить себе, что он овладевает племянницей герцога Вильгельма. Теперь, когда он протрезвел, она уже не казалась ему так похожей на Джудит.

Она нашептывала слова, которых Джудит наверняка не знала, поощряла его, царапала спину. Уолтеф застонал, излившись в нее. Она тоже начала извиваться и стонать. Наверняка притворяется, лениво подумал он. Как иначе, если она знала столько мужчин, и платили ей в зависимости от того, смогла ли она удовлетворить клиента.

– Ты мной доволен? – спросила она.

– Да, доволен, – кивнул он. Он сел и дал ей еще одну серебряную монетку.

– Придешь еще? – Она страстно поцеловала его.

– Возможно, – ответил он, не желая ее разочаровывать. Внезапно ему захотелось побыстрее уйти из этой комнаты, пропахшей вином, потом и похотью. Он быстро оделся. Выглянув в зал, он обнаружил, что там никого нет, кроме двух рыцарей герцога Вильгельма, сидевших с кувшином пахты. Уолтеф кивнул им, не произнеся ни слова. Ему и его соотечественникам-англичанам разрешали свободно передвигаться, но нормандская охрана всегда находилась поблизости. Хотя рыцари не носили доспехов, их мечи были хорошо заметны.

Ни Эдгара, ни Эдвина, ни Моркара не было видно. Уолтеф подумал было о том, чтобы пинками поднять их из постелей, но тут же отказался от этой мысли. Он вышел на улицу и неспешно направился в сторону главного здания.

Другой нормандский рыцарь, сидевший на скамье у входа, поднялся и пошел следом. Уолтеф оглянулся, хотел было улизнуть от него в путанице улочек Фекама, ведущих к гавани, но передумал. Поднимется суматоха, которая испортит удовольствие от проделки. В результате король Вильгельм только увеличит его охрану.

Тут Уолтеф заметил двух торговцев, которые вели к резиденции герцога пару лошадей, на вид породистых, явно испанских кровей. Уолтеф пошел за ними и увидел, как торговцы передают лошадей главному конюху.

– Они предназначены для герцога Вильгельма. Так сказал мой отец. – Его приветствовал Симон де Санли, несший упряжь. Рисунок на серебряных пряжках показался Уолтефу знакомым, но он никак не мог вспомнить, где видел его раньше.

– Полагаю, вы потеряли много лошадей во время великой битвы, – заметил он.

Мальчик небрежно передернул плечами.

– Эти лошади не для войны, а для прогулок. Леди Джудит должна выбрать одну из них, ведь ее кобыла захромала.

– И когда же она будет выбирать?

– Сейчас.

Уолтеф снова взглянул на пряжки и вспомнил, что он видел их на упряжи кобылы Джудит в тот день, когда та захромала. Он пошел за мальчиком, довольный, что не остался в таверне. Вдруг он вспомнил, что довольно небрежно одет. Хотя он еще не был накоротке с Джудит, он уже понял, какое значение она придавала внешности.

Он рукой пригладил волосы, поправил тунику и, как мог, распрямил голенища сапог.

Симон скептически наблюдал за попытками Уолтефа привести себя в порядок.

– По вам теперь не скажешь, что вы всю ночь провели в городе, – заключил он.

– И откуда тебе известно, где я был?

– Слышал, как вы обсуждали свои планы за ужином. Я по-английски всего несколько слов знаю, но разобрал, как кто-то упомянул мадам Гортензию.

Уолтеф закашлялся.

– Понятно.

– Мой брат иногда туда ходит, – солидно добавил Симон. – Это бордель.

Уолтеф не знал, ругать его или смеяться.

– В твоем возрасте я и слова такого не знал, – довольно мрачно заявил он. – Но с другой стороны, у меня не было старшего брата, который бы меня развратил. Вернее, был… но он умер.

– Мне очень жаль. – Ответ был машинальным, но во взгляде мальчика светилось любопытство.

Уолтеф покачал головой.

– Я его совсем не знал. Он был сыном моего отца от первой жены и совсем взрослым, когда я родился. Это он должен был носить плащ на медвежьем меху. Меня же отец отправил на обучение к монахам аббатства в Кроуленде. – Он даже улыбнулся. – Видишь, я позже тебя узнал, что такое бордели.

– Я ничего о них не знаю, – серьезно заявил Симон.

– И не надо. Держись праведного пути. Тогда не о чем будет сожалеть.

– А вы сожалеете?

К своей радости, Уолтеф заметил, что они уже подошли к конюшне, и поспешно сказал:

– Тебе еще рано об этом знать.

Он дождался, когда Симон скроется внутри конюшни, и подошел к конюху, который держал двух лошадей, предназначенных на выбор Джудит.

– Мне больше серая нравится, – услышал он за своей спиной.

Уолтеф обернулся и увидел красивого молодого человека – он стоял, прислонившись к стене и сложив на груди руки. Ральф де Гал был бретонским графом, его отец поселился в Англии во времена Эдуарда Исповедника и без помощи оружия стал владетелем Норфолка. Уолтефу Ральф правился, он был дружелюбным парнем и знал английский намного лучше других нормандцев.

Уолтеф покачал головой.

– У нее злобный взгляд, – заметил он.

Ральф отошел от стены.

– Мой отец был конюхом у короля Эдуарда. Он мог с одного взгляда оценить лошадь.

Уолтеф пожал плечами и усмехнулся.

– Но ты мог и не унаследовать этого его таланта.

– Можешь поверить, унаследовал. – Он повернулся к гнедой. – Никакого изящества. Тот, кто на нее сядет, будет напоминать мешок с овсом на тягловом пони. Серая намного породистее. Погляди, как она держится.

– Все так, но взгляд у нее злой, – настаивал Уолтеф, думая о том, что Джудит и на тощем осле будет выглядеть королевой.

Торговец лошадьми, который до того внимательно прислушивался к их спору, вдруг повалился на колени, сдернул шапчонку и склонил голову. Уолтеф и Ральф обернулись и увидели короля Вильгельма, приближавшегося к ним вместе с сыновьями и Джудит, и сделали то же самое.

– Похоже, слух уже прошел, – заметил Вильгельм, жестом разрешая молодым людям встать.

– Я видел, как вели лошадей. – Уолтеф покраснел, вспомнив, откуда он в тот момент возвращался. Джудит стояла рядом с кузенами. Она была одета для верховой езды и держала в руке плеть.

– А я увидел, как граф Уолтеф разглядывает лошадей, и присоединился к нему, – добавил Ральф.

– И каково ваше мнение?

– Мы разошлись во мнениях. Я говорю серая, Уолтеф – гнедая.

– Почему?

– Гнедая – кляча, а в серой чувствуется порода.

– На вид серая великолепна, – признал Уолтеф, – но мне думается, что у гнедой характер лучше. И ни одну из них нельзя назвать клячей.

– Это так, – приободрился торговец, кланяясь Уолтефу и бросая сердитый взгляд на Ральфа.

Вильгельм подошел ближе, чтобы рассмотреть лошадей. За ним последовали сыновья и Джудит. Она оценивающе посмотрела на гнедую, но серая явно нравилась ей больше.

Торговец провел животное по двору, чтобы показать его во всей красе.

Джудит приостановилась около Уолтефа, причем настолько близко, что едва не задела его локтем.

– Мне нравится лошадь с норовом, лорд Уолтеф, – сказала она. – Мне доставляет удовольствие скакать на такой лошади.

– А если она вас сбросит и вы разобьете голову о стену конюшни?

Она с легким презрением взглянула на него.

– Я езжу верхом не хуже моих кузенов. Последний раз меня сбросил пони, когда мне было три года. Можете за меня не беспокоиться.

– Несколько дней назад вам было не обойтись без моей помощи, – тихо заметил Уолтеф.

Она гордо подняла голову.

– Мне не грозила опасность.

– Еще как грозила, – пробормотал Уолтеф, взявшись руками за ремень, очень хотелось обнять ее за талию, и он не доверял себе.

– Но не от лошади. – Она повернулась к дяде. – Я беру серую, – решительно заявила она. – Могу я ее опробовать?

Симон де Санли принес упряжь, ее надели на выбранную Джудит лошадь. Она беспокойно била копытами и лягалась. Иногда такое поведение говорило, что лошадь мучают колики, но в данный момент, как подозревал Уолтеф, она была раздражена тем, что ее оседлали.

Симон держал лошадь под уздцы. Джудит вдела ногу в стремя, а ее кузен помог ей сесть верхом. Она взяла поводья и велела Симону отпустить лошадь. Серая сделала несколько коротких прыжков на прямых ногах, но Джудит быстро осадила ее с помощью поводьев и пяток. Смотрелась она на норовистом животном великолепно. Уолтеф наблюдал за ней с истинным удовольствием и улыбался, признавая свое поражение.

Джудит проехала по двору и у конюшни натянула поводья. Симон взял лошадь под уздцы. Джудит хотела спешиться, но в этот момент раздался шум, и из конюшни пушистым шаром выкатились два дерущихся кота.

Конюх и его помощник схватили лошадей под уздцы. Серая заржала и попятилась, выдернув поводья из рук Симона. Мощным плечом лошадь толкнула мальчишку, а когда он упал на землю, с размаху наступила ему копытом на ногу. Крик Симона заглушил вой дерущихся котов. Побледневшая Джудит пыталась удержать лошадь, которая вставала на дыбы и металась по двору как безумная.

Первым пришел в себя Уолтеф. Он поднял Симона с земли и сунул его в руки де Гала, затем, раскинув руки, кинулся наперерез взбесившейся лошади. Он схватил ее за узду и повис на ней, пригибая голову лошади и не давая ей снова встать на дыбы.

– Миледи, прыгайте! – крикнул он. Джудит выдернула ноги из стремян, оперлась о шею лошади и наполовину спрыгнула, наполовину вывалилась из седла. Испуганная, она отбежала в сторону и с ужасом взглянула на Уолтефа.

Он медленно, уверенно заставил лошадь подчиниться. Она, задрожав, перестала сопротивляться, и подоспевший конюх увел ее в конюшню.

Уолтеф выпрямился. Поводья оставили красные следы на его ладонях, рукава были покрыты пеной. Он вытер руки о тунику и поспешил к Джудит.

– Миледи, вы не пострадали?

Она отрицательно покачала головой.

– Все хорошо. Спасибо…

– Вы быстро нашлись, милорд, – сказал Вильгельм, коротко кивнув. – Моя семья у вас в долгу.

Уолтеф прочистил горло.

– Я так не считаю, сир. Я действовал без расчета на благодарность или вознаграждение.

– Я думаю иначе, – холодно улыбнулся Вильгельм. – Моя племянница мне очень дорога.

Мне тоже, хотелось сказать Уолтефу, но он не посмел. Опустив голову, он направился к деннику, куда Ральф положил Симона. Мальчик был бледен, лицо его покрывал пот, он сжимал кулаки, превозмогая боль.

– Нога сломана, – сказал де Гал, сам слегка побледневший. – Пойду позову его отца.

Уолтеф понял, что это предлог, – он вполне мог послать грума. Сняв свой плащ, он накрыл им мальчика.

– Я знаю, тебе очень больно, – сказал он. – Потерпи, сейчас тебе помогут.

В дверях, заслонив свет, появился Вильгельм.

– Вы спасли и его жизнь, господин Уолтеф, – сказал он. – Я послал за лекарем. Будем надеяться, что мальчик поправится. Смелый парень, – похвалил Вильгельм, наклоняясь над Симоном. В его грубом голосе звучало сочувствие.

– Спасибо, сир, – ответил Симон, борясь с болью. Он резко моргнул, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.

Вильгельм одобрительно кивнул и дождался прихода Ришара де Рюля и лекаря.

– Держись, солдат, – сказал он, когда лекарь начал разрезать штанину, чтобы осмотреть поврежденную ногу.

Уолтеф поморщился. Мальчику было всего десять лет, и, каким бы отважным он ни был, ему наверняка было очень больно и очень страшно. К счастью, Вильгельм удалился. Только тогда Симон позволил себе застонать.

– Не загораживайте свет, – велел лекарь. Он хмуро взглянул на стоящую в дверях Джудит.

– Он поправится? – спросила она.

– Миледи, я ничего не могу сказать, пока не увижу, насколько сложен перелом, а для этого мне нужен свет, – терпеливо объяснил лекарь.

Закусив губу, Джудит вышла из конюшни. Уолтеф поднялся и последовал за ней.

Она стояла у стены, нервно перебирая пальцами складки на платье.

– Это я виновата, – прошептала она. – Если бы я не была так упряма, пытаясь доказать, что могу справиться с лошадью, ничего бы не случилось.

– Вы слишком строги к себе, миледи, – возразил Уолтеф. – Лошадь встала на дыбы не потому, что вы не сумели с ней справиться. Она была напугана. Остальное все невезение, а может быть, напротив, везение – ведь вы оба остались живы.

– Мне следовало послушать вас и выбрать другую лошадь.

– Того, что случилось, уже не изменить. – Ему хотелось утешить Симона. Ему также хотелось заключить ее в объятия, провести рукой по ее волосам и успокоить.

– Вам легко говорить. – В голосе Джудит слышались горечь и вызов.

Уолтеф сделал шаг к ней, но вовремя остановился, боясь, что не сможет сдержаться.

– Разве, обвиняя себя, вы не взваливаете на себя слишком много? Ведь вам следует принять все как волю Божью, – сказал он.

Она гневно сверкнула на него глазами.

– Да как вы смеете?

Он пожал плечами.

– Мне почти нечего терять, а приобрести я могу все.

Она продолжала гневно смотреть на него, потом вздрогнула, подобрала подол и бросилась прочь. Нахмурясь, Уолтеф следил за ней. Затем он вернулся в темноту конюшни и сел рядом с покалеченным мальчиком и его отцом и стал ждать, когда лекарь выправит ему кость.

Черт бы его побрал! Джудит не могла вспомнить, когда плакала в последний раз. Она не проронила ни слезинки, когда умер отец. Не плакала она и когда мать порола ее за плохое поведение. Почему же так подействовало на нее укоризненное замечание англичанина? Она прислонилась к стене, стараясь взять себя в руки, понимая, что, если мать увидит ее в таком состоянии, расспросов не избежать.

Появилась ее сестра Адела и спросила:

– Ты уже выбрала лошадь? – Сестра совершенно не интересовалась верховой ездой, но то, что Джудит могла выбирать себе лошадь, вызывало у нее легкую зависть. Она уже начала приставать к матери, чтобы ей сшили новое платье в порядке компенсации.

Джудит отрицательно покачала головой.

– Симона де Санли лягнула одна из новых лошадей и сломала ему ногу, – сообщила она и с удовлетворением услышала свой спокойный голос.

Адела охнула.

– Бедняжка… – Она закусила губу. – А нога заживет?

– Надеюсь. – Вспомнив страдальческое выражение на лице мальчика и вывернутую ногу, Джудит поняла, что, как бы ее ни оправдывал Уолтеф Хантингдонский, виновата она, а расплачиваться придется молодому Симону де Санли.