"Проклятие клана Топоров" - читать интересную книгу автора (Сертаков Виталий)

Глава пятая, в которой выясняется, что жизнь порой важнее гордости, а чужие боги карают страшнее своих

Даг надеялся; что сразу увидит сказочный город Ахрон, но разглядеть что — либо интересное не удалось. С одной стороны нависала стена храма, подпираемая хлевом, конюшнями и прочими хозяйственными пристройками. С другой стороны, за полосой вытоптанной земли, высился частокол из плотно пригнанных бревен. За частоколом мычали коровы, блеяли овцы, оттуда доносились размеренные удары, — то ли били в барабан, то ли сваи заколачивали. Волнами наплывал гул людских голосов.

Храм Световида был огромен, шагов двести в длину, и выстроен из серого камня. Даг убедился, что просторный хлев, в котором ему довелось провести ночь, это всего лишь пристройка к стене. На все четыре стороны света открывались высоченные ворота. Некоторые из ворот распахнулись раньше, некоторые как раз с натугой отворяли. Благодаря этому стали чуточку видны внутренности удивительного капища. Там свисали до земли алые полотнища и дивным многоцветием переливались стены. Просто так зайти внутрь все равно бы не получилось: у каждого входа переминались стражники. Кроме того, желающему пришлось бы преодолеть несколько высоких крутых ступеней.

Чтобы рассмотреть золоченый купол крыши, парень задрал голову. Что — то высокое находилось в глубине храма, но мешали сумрак и дым курильниц. Теперь Даг понял, отчего першило в горле и откуда накатывался горько — сладкий аромат. Железные треноги с чадящими травами стояли внутри здания, а также по всему периметру крыши. Там наверху тоже разгуливали мужики со сверкающими протазанами. По углам Световидова жилища располагались четыре мощных истукана, каждый раза в три крупнее статуи Тора, которую Даг посещал с отцом в священной Упсале. Даг с детства привык, что богов у свеев предостаточно, есть асы, есть ваны, есть всякие неприятные духи. Но в отцовской усадьбе и в Упсале поклонялись лишь троим, самым главным истуканам — Одину, Тору и Фрейру. Однако тех троих на родине всегда вырезали из дерева, а здешних страшных великанов кто — то изваял из белого, с прожилками, камня.

— На востоке — Мерцана, дочь Дажбога, — с удовольствием подсказывал Иван. — Вишь, всегда солнышко поджидает. На западе — сам Догода, с крылами голубиными, прелюбезный видом. А к северу, тот, что с бородой замерзшей, это Позвизд, ему чаще всех кровушку человечью жалуют.

Позвизд Дагу сразу не понравился. Весь закутанный в звериную кожу, казалось, он источал глухую ярость.

— А ты и сам им кланяешься? — сердито спросил Северянин у своего невольного товарища.

— А кому же мне кланяться? — удивился Обрубок. — Правда, у нас в Киеве Перуну больше веры, но так недаром же, бают, что, мол, на острове Руяне пуп земной и есть.

Северянин даже не нашелся, что ответить на такую глупость. Ведь всякому умному человеку известно — земной центр находится там, где врастает в твердь корнями вечный Ясень, а вовсе не на каком — то славянском островке!

Хмурый парень в кольчуге дернул за конец цепи и потащил пленников за собой. Пока их вели в обход, Даг разглядывал медные ворота, в три человеческих роста высотой. Как позже растолковал Обрубок, на медных створках изображались двенадцать подвигов неведомого бога. Северянин быстро запутался. Запомнил только, как Световид укрощает вола, как сражается с Черным богом, как расправляется со злобным медным львом. На следующих воротах появились более мирные изображения. Обрубок шепотом рассказал, что дева лучезарная — это красавица Триглава, в которую Световид сильно влюблен, и на гуслях ей играет, а иную деву зовут Дедилией, она мед небесный разносит.

— Это небесные валькирии? — решил проявить осведомленность Даг.

Но скотник лишь сердито отмахнулся. Тюремщик, державший в кулаке железное кольцо, остановился, дал команду ждать. Из другой клети вывели троих пленников, с колодками на щиколотках. В избитых окровавленных мужчинах Даг узнал соседа по веслу, Ингвара Серого и парней с «Журавля». Но им не позволили переброситься и парой слов, сцепили вместе, погнали дальше.

Даг с восхищением рассматривал громадное здание, словно вмурованное в гранитное основание. Храм стоял на холме, деревья здесь давно срубили, но с двух сторон видимость ограничивал высокий частокол. Чем ближе подводили кандальников к повороту храмовой стены, тем громче становился шум невидимого пока города.

— Из чего эти…? — Северянин от волнения позабыл слова. — Вот эти, с золотом?

— По двенадцать яшмовых столпов с каждой стороны, — Иван рассказывал о жилище Световида с любовью, точно собственный дом показывал. — Только там золота мало, говорят, навершия столпов медные. Смотри, смотри, диво дивное, не всякий сюда угодить смог. Перумовы палаты в Киеве широки, да и те победнее будут. Вон видишь, стража у каждых ворот, в платьях богатых стоят, с трубами в десять колен. Как завоют трубы ихние, все на колени грохнутся, и ты не забывай. Не то живо головушку — то срубят!

— Как же я узнаю, что трубы завоют?

— Зараз узнаешь, до края окияна вой стоять будет. Наконец, свернули за угол. Здешние ворота оказались тоже распахнуты. На золоченых створках великан Световид булавой крушил гигантского скорпиона с человеческим лицом, вокруг его головы носились другие божества, пышногрудые девы улыбались господину.

Частокол пропал, пропала мычащая в клетях скотина. Распахнулась перспектива сбегающих вниз кривых улиц, дымных костров на башнях и далекой стены, которую так неудачно штурмовали викинги.

Город Ахрон Дага удивил. Здесь совсем не было привычных длинных домов, в каких обычно живут люди. Не было здесь даже убогих хижин или чумов. Плоское, утоптанное тысячами ног пространство окружало храм. За чертой этой пыльной плеши возвышались нелепые двух — и даже трехэтажные строения, наскоро сбитые из бревен, прихваченные шкурами, ремнями, канатами. Некоторые домишки собирали из чего попало, прямо на глазах. В этих смешных жилищах копошились люди, внизу плотно сгрудились их лошади и телеги с впряженными волами. Людей было великое множество, вместе они производили оглушительный шум, но новые славяне все прибывали и прибывали, заполоняя и без того узкие переулки. Те, кому не хватало места в наспех сколоченных домах, устраивались под повозками и просто под небом, разжигали костры, доставали снедь.

— К требе великой поспевают, — кивнул Обрубок. — До зорьки впускать всех через ворота велено. А дальше — запрут.

— Это и есть главный город? — недоумевая, уточнил Даг.

— Город не здесь, — улыбнулся Иван. — Здесь только в праздные великие дни дома строят. Как нынче вот.

Стражник дернул за цепь, поволок их дальше. Про себя Северянин твердо решил, что сбежит при первой возможности. Он — то точно не будет тут сидеть десять лет, как этот трусливый дурень. Раз не убили сразу, значит — можно спастись. А для того, чтобы спастись, следует внимательно изучить врагов. Чем Северянин и занялся. Враги выглядели совсем не страшно, многие прикатили к месту поклонения с женами и детьми. И вовсе без всякого оружия. Одевались они просто, в грубую шерсть или лен, многие бродили босиком или носили плетеные обутки. Собралось их внутри городских стен невероятно много.

Даг был вынужден признать — не стоило нападать на этот проклятый остров в праздник!

Очевидно, вокруг храма существовала какая — то граница, которую никто из гостей города не перешагивал. Несмотря на жуткую тесноту, руяне не дрались и не ругались между собой. От вкусных запахов еды у Северянина невольно свело живот. Он ведь так и не успел позавтракать, а наглые сытые руяне начали трапезничать. Они заваривали в горшках пшено, сдабривали кашу маслом, кидали туда же сало и горох. Другие запекали репу и морковь, закусывали лепешками, вяленой дичью, яйцами. Иван объяснил, что пьют кислый напиток из перебродивших зерен, но никто не прикасается к хмельному.

Пленников завели в длинный сарай, который оказался овчарней. Дальняя часть овчарни была недостроена, Северянину сунули в руки корявую лопату и велели копать ямы под столбы.

— Не будешь работать — сразу убьют, — предупредил Обрубок. — Я слыхал, что они промеж собой толковали. Этот Черноус, что тебя живым приволок, сам и зарежет. Мал ты еще, да в языке горазд, потому Черноус за тебя вступился.

Северянину ничего не оставалось делать, как взяться за инструмент. Кроме них с Иваном, рядом трудились еще двое с «Журавля» и двое незнакомых мужчин, тайком болтавших на чужом наречии. Когда пленники вырыли достаточно глубокую яму, в нее вбили столбы, после чего в овчарню стали загонять скот.

— Световиду все волокут, — поделился Иван. — Каждый раз все больше приносят, такой жадный он до крови, такой уж жадный. А нынче треба великая, потому как гадать будут, идти руянам воевать или нет.

Местные обычаи Дага особо не удивили. Он наблюдал длинную очередь из крестьян, желавших принести свою скотинку в жертву божеству. То же самое происходило и в Свеаланде, там отец гордился, если его коня или хотя бы петуха повесят в священной роще.

Долго отдыхать не позволили. Повели под гору, навстречу праздничной толпе, прямо к городской стене. Вблизи выяснилось, что это вовсе не стена, а широкий насыпной вал, с внешней стороны укрепленный бревнами. За валом открылось зрелище недавней битвы. Черноус согнал толпу рабов и пленных, чтобы убрать мертвецов. Викингов скидывали в яму, а погибших руянов укладывали на телеги и отправляли в город. Там, где высилась целая гора трупов, Северянин безошибочно нашел Ивара и Орма, неразлучных берсерков. Они погибли, как бились, — спина к спине, сплошь истыканные стрелами, порубленные в куски. Местные рабы растаскивали трупы крючьями, рядом зорко бдил охранник, чтобы никто не подобрал и не припрятал оружия. Северянин потащил Ивана за собой, влез между мертвых тел, потому что хорошо помнил, где силач Ивар прятал запасной нож.

Нож оказался на месте — за голенищем. Даг нагнулся, переворачивая великана, но спрятать лезвие не удалось. Мигом подбежал их тюремщик, огрел кнутом по спине. Огрел так, что Северянин не удержался на ногах.

— Говорил же я тебе! — поднимая юного приятеля, укорял Иван. — Не перечь, слушайся, не то не сносить тебе головы!

Северянин кое — как разогнулся. Нож отобрали, зато удалось спрятать наконечник копья. Весь день парень работал, не приседая. Когда убрали трупы, их погнали обратно в город, там пришлось перетаскивать дрова для костров. Затем, не покормив и даже не дав глотка воды, отправили чистить коровники. Скрипя зубами, бывший кормчий, гордый викинг, месил навоз, катал доверху наполненную тележку с нечистотами, а потом еще оттирал быков от грязи.

Быков славяне согнали великое множество, но до вечера так ни одного и не зарезали. На протяжении дня со стороны храма слышалось заунывное пение, но порой резко и весело взлетал хор мужских голосов. Тогда к певцам присоединялись бубны и духовой инструмент.

После коровника кто — то вспомнил, что рабов следует кормить. Дагу достался кусок жесткого горелого хлеба, черпак воды и пара печеных корнеплодов. Парень проглотил все за минуту, не чувствуя вкуса. Тот же хмурый тюремщик отвел их назад, в компанию к пресвитеру. Даг не мог не позавидовать служителю Христа. Едва захлопнулась дверь, как бывший викинг свалился от усталости, а Поппо, как ни в чем не бывало, грыз мосол. Его, как важную персону, даже не выгнали на работу.

Северянин уснул там, где упал. Но долго поспать не получилось. Снова распахнулись ворота, и снова все повторилось. Вместо трупов человеческих пришлось закапывать падший скот, затем укладывали бревна для моста и таскали землю в корзинах, наращивали городской вал. Бежать не представлялось ни малейшей возможности. На четвертый день от поднятия бесконечных тяжестей и голода Даг измотался и отупел. Вдобавок его заставили убирать за отцом Поппо, носить ему еду и питье. Сотник Черноус специально наведался в сарай, проверил, старается ли юный прислужник. Северянин скрипел зубами, но терпел. Мыл полы в клетке, выносил нечистоты, рубил дрова.

Однажды ночью их выгнали при свете факелов наружу и опять скрепили одной цепью. На сей раз отец Поппо оказался с сокамерниками в одной связке. Четвертым к ним приковали Ингвара Серого. Не успел Даг спросить у Обрубка, куда их тащат, как у всех ворот храма взвыли длинные медные трубы. Взвыли пронзительно и страшно, как предсказывал скотник Иван. Началась великая треба.