"Роковая ошибка" - читать интересную книгу автора (Джордан Пенни)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Какие розы! Джорджи, детка, ну зачем! Ведь это так дорого!

Наблюдая, как тетя Мей склоняется над распустившимися бутонами и вдыхает их аромат, Джорджия тихо ответила:

– Нет-нет, это из нашего сада, те самые, что мы посадили прошлой осенью. Я только не помню точно, с какого куста. Когда я их срезала, один человек… в общем, меня отвлекли.

– Ах, из сада…

Тетя Мей положила розы на постель и пристально посмотрела на девушку. В ее взгляде было столько любви и понимания, что Джорджия чуть не заплакала. Взяв воспитанницу за руку, больная ласково обратилась ней:

– Джорджия, дорогая, послушай меня. Я знаю, что ты чувствуешь. Не надо так расстраиваться… ну правда, не стоит. У нас с тобой осталось не так уж много времени, и я хочу, чтобы мы… – Она умолкла, услышав, что девушка начала всхлипывать.

– Не говори так! – взмолилась Джорджия. – Ты обязательно поправишься.

– Нет, Джорджия, я уже не поправлюсь, – ровным голосом возразила тетя Мей и убрала пряди, упавшие на лицо внучки. – Я прошу тебя понять и смириться с действительностью. Когда я осознала реальное положение вещей, то не могу тебе передать, какое умиротворение и облегчение испытала. Теперь-то я знаю, как много хорошего было в моей жизни. Мне кажется, что сейчас я нахожусь наедине с миром. Конечно, время от времени меня мучают отчаяние и страх, я отказываюсь воспринимать происходящее и все во мне протестует против скорого конца. Но эти чувства преходящи, как детское упрямство; знаешь, бывает, ребенок сопротивляется, а почему и сам не понимает. Больше всего я боюсь за тебя. Бедная моя Джорджия… Ты так упорно боролась за меня, ты до сих пор отказываешься признавать правду, которая очевидна нам обеим. Я видела твои страдания и ужасно переживала, и еще мне хотелось защитить и оградить тебя, принять на себя твою боль и объяснить, что на самом деле не происходит ничего необычного или неестественного. Просто нам с тобой выпало испытание, и мы должны пройти через него, избавиться от страха и смириться…

– Смириться? – переспросила Джорджия упавшим голосом. Она не могла согласиться с тетей Мей: нельзя сдаваться, надо изо всех сил продолжать борьбу. Но возразить не решилась, понимая, что должна дать больной выговориться.

Они беседовали довольно долго, и бесстрашие, с которым ее бабушка смотрела вперед, совершенно перепугало Джорджию.

– Спасибо за то, что выслушала меня, – ласково закончила тетя Мей, заметив, что ее воспитанница измучена нелегким разговором. – Многие приходят к этой мысли слишком поздно – в самом конце своей жизни. Они уже понимают неизбежность смерти и не боятся ее, но не испытывают настоящего облегчения от своего открытия только Потому, что их родные и близкие не способны или не желают понять столь очевидную истину. Страх смерти и того, что будет после нее, вполне нормален, но для нас, людей западной культуры, он особенно мучителен, потому что является запретной темой. Я хочу, Джорджи, поделиться с тобой этим знанием. Может быть, я жестока и эгоистична. Я помню, как тяжело ты переносила гибель родителей…

– И теперь я очень боюсь потерять тебя, – призналась Джорджия. – Боюсь остаться одна… – Девушка не смогла сдержать нахлынувших чувств и расплакалась; впервые она оказалась бессильной подавить слезы – признак слабости и поражения.

Когда Джорджия покинула палату, она уже не сомневалась, что дни тети Мей сочтены, и все равно, хоть она и знала это наверняка, душа ее с детским упрямством протестовала против этого. Она молила всемогущую судьбу вмешаться и явить ей чудо. Не больной тете Мей, а именно ей.

Девушка пробыла в больнице дольше обычного, и когда наконец добралась до дома, то увидела у ворот автомобиль Митча Флетчера. Хозяин сидел в машине, погрузившись в какие-то документы, разложенные рядом на переднем сиденье.

– Простите, – извинилась Джорджия. – Я…меня задержали.

Разговор с тетей Мей настолько выбил ее из колеи, что она напрочь забыла о встрече со своим квартирантом, перенесенной на более раннее время. Ощущение вины делало неприятное свидание еще более тягостным.

– Ничего страшного, – спокойно отреагировал он. – Как видите, мне даже удалось неплохо потрудиться. Кстати, должен кое о чем вас спросить. У меня есть привычка брать работу домой, и в гостинице не были от этого в восторге. А вы что скажете?

Джорджия, решив для себя, что чем больше он будет занят своими делами, тем реже ей придется видеться с ним, ответила:

– Я ведь говорила вам, что и сама работаю дома, это бывает вечерами, но и днем тоже.

Митч Флетчер вышел из машины, окинул девушку долгим ироничным взглядом и тут же нахмурился.

– Видимо, он был сегодня не в духе?

Джорджия не сразу сообразила, что гость имеет в виду, но потом поняла, что, ища объяснение ее опозданию, он решил, что она провела время с любовником. От его насмешливой колкости Джорджия чуть не заплакала.

Если бы он только знал, откуда она вернулась!..

Комок слез все еще стоял в горле, и, вынужденная держать себя в руках, девушка никак не могла выйти из оцепенения. Сколько бы она ни убеждала себя, что нельзя думать все время о себе, что необходимо окружить тетю Мей теми же вниманием и любовью, какие раньше предназначались ей самой, что настал час вернуть долг и расплатиться за все полученные благодеяния, она ничего не могла с собой поделать: ей хотелось кричать и плакать, как маленькой. Тетя Мей не может умереть, она не вправе покидать свою воспитанницу. Даже теперь, после всего, что ей довелось услышать сегодня, Джорджия была не в состоянии откровенничать с кем-либо, а уж тем более – с Митчем Флетчером.

– С чего вы взяли? – ответила она с наигранной беззаботностью и попыталась отвернуться от гостя, стоявшего слишком близко.

Митч Флетчер рукой придержал ее, и сквозь тонкую ткань блузки девушка ощутила на плече жар его ладони. Она замерла от неожиданности, ошеломленная мыслью о том, как давно ее не касалась сильная мужская рука, пусть даже чисто по-родственному или по-дружески. Опыт юношеских увлечений Джорджии говорил, что роль секса в жизни любого человека сильно преувеличена, а впоследствии у нее просто не хватало времени на серьезные продолжительные романы. В университете вокруг нее хороводились друзья и поклонники, так что нечаянная фамильярность, как знак симпатии и нежности, не была ей в новинку. Но ее тело оставалось заповедной территорией, и эта неискушенность выдала ее с головой сильным ознобом, пробежавшим по коже, словно от холода, когда Митч Флетчер кончиками пальцев коснулся ее лица.

– Потому что вы плакали.

Его слова донеслись до Джорджии, будто эхо из разделявшей их глубокой пропасти, которая отгородила девушку от реальной жизни и знакомой обстановки. На нее навалилась ужасная слабость, слезы выступили на глазах и покатились по щекам.

Ей послышалось, как Митч Флетчер что-то недовольно пробурчал, но слов она не разобрала. Поглощенная своими грустными думами, она вообще ничего не воспринимала. Его прикосновение и дрожь, охватившая все ее тело, казалось, разрушили защитную броню, и все вокруг вдруг поплыло перед глазами Джорджии. Когда Митч Флетчер подхватил ее на руки и понес в дом, девушка была как в тумане. Она прижалась к нему, мучительно пытаясь вникнуть в то, что он говорил.

– Джорджия, ключи. Где ключи?

Наконец до нее дошло, о чем он спрашивает, – она разжала пальцы, чтобы Митч Флетчер смог взять ключи и отпереть дверь. Проплывая у него на руках по темному коридору, Джорджия все еще дрожала и плакала. Снова и снова переживая разговор с тетей Мей, она не заметила, как была доставлена на кухню и усажена на стул.

– Да что он с вами сделал, черт возьми? – услышала она и смутилась, а Митч Флетчер продолжал свой обстрел вопросами: – Зачем вы позволяете ему так себя вести? Почему разрешаете обижать и использовать вас? Что он все-таки сделал? Сказал, что все кончено? Жена не отпускает? Или он сам не может от нее уйти из-за детей?

Его слова постепенно начали доходить до сознания Джорджии, медленно и тяжело прокручиваясь в мозгу, как у ребенка, когда он учится читать, и в конце концов их смысл полностью прояснился.

– Прошу вас, не надо… – начала было она, перестав плакать.

Но Митч Флетчер, похоже, был разгневан не на шутку и не дал девушке договорить:

– Даже сейчас вы защищаете его! Он вас унизил, а вы готовы твердить, что любите его, а он любит вас и что все дело в жене и в его преданности семье. Неужели вы не видите?.. – Он осекся и с горечью заключил: – Да нет, вы, конечно, не можете видеть… или не хотите. Если я скажу, что вы нужны ему просто для разгорячения крови, что его возбуждает именно тайный характер вашей связи, вы тут же меня опровергнете. Если я предположу, что вами движет обычное плотское желание, вы возмутитесь и заявите, что любите его. А что еще остается? Но как можно любить человека, который явно стыдится этой любви и видит в ней угрозу семейному спокойствию? Разве можно говорить о любви к человеку, которого вы толком не знаете и не узнаете, потому что он никогда не даст вам такой возможности?

– Плотские желания тут совершенно ни причем. – Джорджия с негодованием вскочила со стула.

– Хотите сказать, что еще не успели переспать с ним? – тут же отреагировал Митч Флетчер, пренебрегая всеми правилами приличия. Девушка оторопела и не знала, как выпутаться из затруднительного положения, – взаимное непонимание зашло слишком далеко. А он продолжал: – Уверяю вас, это звучит совершенно неправдоподобно. Меня не проведешь: вы слишком соблазнительны и обладаете утонченной чувственностью, а она заводит мужчину сильнее любой вульгарной дешевки. Вы невольно заставляете задуматься о радостях любви.

– Разумеется, постельных? – съехидничала Джорджия, преодолев смущение. Она была под впечатлением от рассуждений Митча Флетчера и сочла их довольно неожиданными. Самой себе она никогда не казалась соблазнительной или уж очень чувственной, а потому пришла от его слов в некоторое замешательство. Увидев, что гость нахмурился и отвернулся, Джорджия поняла, что попала в точку. – Итак, следуя вашей логике, мужчинам хочется поразвлечься со мной, но не более того?

– Я не говорил обо всех мужчинах, – уточнил он, устремив на нее взгляд карих глаз. – И я вовсе не имел в виду… Я лишь пытался убедить вас, что тот, кто обманывает жену, вполне способен проявить к вам и вашим чувствам такое же бездушное пренебрежение.

– Не могу согласиться. Во втором браке многие бывают счастливы.

– Ну, во-первых, далеко не все, – сухо возразил Митч Флетчер. – И потом, редко кто вступает в брак с виновником развода. А вы ведь надеетесь именно на это? Думаете, он бросит жену и женится на вас?

Джорджию снова затрясло, на этот раз от сознания, как сильно она запуталась в хитросплетениях дурацкой лжи. Однако оправдываться бесполезно – Митч Флетчер все равно уже ей не поверит. Девушка поймала себя на том, что, если этот бред продлится хотя бы минуту, она не выдержит и истерически расхохочется.

– Хотите совет? – бросил Митч Флетчер, заметив, что Джорджия собирается покинуть кухню. – Не плачьте при нем. Женатые мужчины терпеть не могут, когда любовница портит им настроение.

– По-моему, ни один мужчина не способен вынести женских слез, – устало ответила Джорджия.

– Да, если он не в силах с ними справиться, если не может прислушаться к своим инстинктам…

Комната для Митча Флетчера была приготовлена с утра, но еще оставалось достать из шкафа полотенца, и, пожалуй, если прямо сейчас заняться какой-нибудь обычной домашней работой, это поможет прийти в себя.

– Ну и что же в таких ситуациях подсказывают инстинкты? – машинально спросила Джорджия, заранее предполагая ответ. Мужчины прекрасно знают, как увильнуть от ссоры. Но Митч Флетчер повел себя совершенно непредсказуемо.

– А вот что… – хрипло произнес он, надвигаясь на девушку.

Коснувшись пальцами ее лица, он ласково вытер влажные от слез щеки; Джорджия почувствовала, как он наклоняется к ней, как ей передается его возбуждение, и слабо запротестовала.

Но было слишком поздно. Его губы мягко и нежно коснулись ее рта и встретили едва уловимый отклик. Забыв обо всем на свете, Джорджия целиком отдалась порыву, заставившему прижаться к Митчу Флетчеру, и расслабиться, и ощутить себя свободно, легко, и насладиться его чуткими и требовательными прикосновениями.

Как давно ее не целовали так трогательно, так бережно и с такой страстью! Господи, когда же это было в последний раз, да и вообще, случалось ли раньше что-либо похожее?.. Закрыв глаза, она прильнула к Митчу Флетчеру, тихонько вздрагивая от скольжения его шероховатых пальцев, подчиняясь его властной силе и доверяясь ему, словно защите от всех своих невзгод. На мгновение Джорджии почудилось, что его движения потеряли уверенность, и она тихим стоном попросила его продолжать.

Он вовсе не собирался… не предполагал… Он был зол оттого, что не мог ее переубедить, доказать бессмысленность тупикового пути, но сейчас она в его объятиях и как будто нет у нее никого…

Глубоко вздохнув, он прервал поцелуй и отстранил девушку. Джорджия разочарованно открыла глаза, не понимая, что происходит, и, наткнувшись на холодный, колючий взгляд, залилась краской стыда. Пока Митч Флетчер не прикоснулся к ней, она и не подозревала, как глубоко сидит в ней жадная и отчаянная потребность в любви, поддержке и утешении. Но, положа руку на сердце, надо признаться, что Митч Флетчер вовсе не тот, кто сможет оправдать ее ожидания. Собравшись с силами, она произнесла:

– Я понимаю, что уже нельзя изменить наш уговор, но, если вы еще хоть раз позволите себе нечто подобное, я буду вынуждена указать вам на дверь.

– Можете не беспокоиться, – ответил он сдавленным голосом.

Поднимаясь по лестнице, Джорджия смущенно подумала, что если кто и виноват в случившемся, то только она сама. Кто совершенно потерял над собой контроль и если не спровоцировал, то, уж во всяком случае, недвусмысленно ответил на тот незабываемый поцелуй? Ей было хорошо, и она хотела… Хотела?..

Да нет же. Это невозможно. Митч Флетчер – чужой, незнакомый человек, и к тому же у нее имеется веская причина относиться к нему с неприязнью. Но почему рядом с ним ей так уютно и спокойно? Почему шестое чувство отчетливо нашептывает Джорджии, что на Митча Флетчера можно положиться абсолютно безбоязненно?

Тряхнув головой, словно отгоняя вопросы, на которые нет ответа, Джорджия открыла дверцу шкафа.

Митч Флетчер расположился у себя в комнате, а через пару часов объявил, что должен ехать на работу и вернется поздно вечером. Джорджия встретила известие с облегчением. Наверно, она слишком привыкла жить одна. Но ведь были же у нее соседи по квартире во время учебы в университете и сразу после окончания – тем не менее присутствие в доме Митча раздражало, тяготило и к тому же мешало сосредоточиться на болезни тети Мей. И зачем только она ввязалась в эту историю?

Во избежание недоразумений Джорджии пришлось вкратце обсудить с Митчем Флетчером основные условия его дальнейшего проживания. Он решительно уверил ее, что питаться будет отдельно, завтрак, а изредка и ужин будет готовить сам. Что касается вечеров, то глава местного филиала сообщил ему, что программа деловых ужинов с партнерами по бизнесу уже расписана на много дней вперед. Митч Флетчер снова настойчиво повторил свое желание брать работу домой и выполнять ее по вечерам у себя в комнате.

– Конечно, если мое присутствие не помешает вашей личной жизни, – добавил он, не обращая внимания на сердитый взгляд хозяйки.

Он также предложил установить очередность в пользовании ванной, чтобы больше к этому не возвращаться. Из составленного им графика стало очевидно, что Митч Флетчер собирается вставать и уходить на службу задолго до подъема Джорджии. Если поначалу девушка задавалась вопросом, отчего такой интересный мужчина до сих пор не женат, то теперь объяснение напрашивалось само собой: жизнь молодого предпринимателя и без того была слишком насыщенной и напряженной.

Неужели он всегда так много работает, удивлялась девушка, или в этом виноват управляющий филиалом? Ей не скоро удалось бы докопаться до истины, но Луиза Мейтер растолковала, что Митч не просто сотрудник компании – он ее учредитель и основной держатель акций, а значит, его состояние напрямую зависит от ее успехов. Но если он не собирается вести образ жизни, подобающий его положению и достатку, это вовсе не обязывает Джорджию кормить и обстирывать его, раз он у нее поселился. Кажется, он понял, что об этом ему придется позаботиться самому.

Как ни крути, Митч Флетчер оказался очень удобным постояльцем, а деньги, полученные ею по чеку, изрядно пополнили скромный бюджет Джорджии.

Она, правда, немного мучилась оттого, что за столь щедрое вознаграждение всего лишь разрешила жильцу пользоваться комнатой и ванной. Если бы тетя Мей была дома, та бы, без сомнения, настояла, чтобы ему было предоставлено гораздо больше услуг.

Но на что он мог рассчитывать, возмущенно спрашивала себя Джорджия, после того, как уличил ее в несуществующих грехах… а потом обидел? Лучше не думать о том злополучном поцелуе, ведь она сама допустила промах. Вот и сейчас стоит лишь закрыть глаза, и она словно ощущает, как это было… Ах, как это было!.. Девушка запретила себе предаваться опасным и соблазнительным воспоминаниям. Надо поработать и бежать в больницу. В больницу! У нее затряслись поджилки: опять навалился знакомый страх. Придется снова загонять вглубь свои чувства и сосредоточиться на состоянии тети Мей, чтобы помочь и поддержать ее: это сейчас самое главное.

Джорджия яростно набросилась на разложенные на столе бумаги, ибо, только изнуряя себя работой, она забывала о невзгодах.

Войдя в палату, Джорджия сразу уловила сильный запах роз, затем увидела тетю Мей, которая показалась ей очень слабой, но удивительно спокойной. Девушка застыла на пороге, слезы затуманили ей глаза. Почему она раньше не понимала, каким бременем были для больной ее эгоизм, отчаяние и даже ее любовь? Тетя Мей была честна с ней и хотела избавить воспитанницу от лжи и самообмана.

Джорджия не слышала, как к ней подошла медсестра, и очнулась от грустных размышлений, только когда та положила ей руку на плечо и тихо окликнула.

Обернувшись, девушка встретила доброжелательный и понимающий взгляд.

– Твоя бабушка сказала, что у вас была долгая и серьезная беседа. Я очень этому рада. Самое трудное в нашей работе – помочь родственникам пациентов осознать, что близкий им человек уже на пороге небытия… Мы все время слышим от больных, что им необходимо поделиться с семьей и друзьями своим отношением к смерти, но это почти невозможно. Они также говорят, что преодоление страха придает им сил, что им хотелось бы встретить смерть достойно, но им очень трудно общаться с близкими, которые не в состоянии реально взглянуть на происходящее. Я знаю, как важно было твоей бабушке рассказать тебе об этом.

– Я оказалась ужасной трусихой, – ответила Джорджия. – Хуже того, я вела себя как эгоистка, когда избегала разговоров на эту тему. Но поймите, у меня никого нет, кроме нее…

– Я знаю. Твоя бабушка рассказывала, что воспитывала тебя она, потому что твои родители погибли. Но тебе нечего стыдиться своих чувств. Каждый взрослый – в душе ребенок, и время от времени вместо любви, сочувствия и желания заботиться о других он испытывает гнев, обиду и даже ненависть, как дитя, которое не получает достаточно внимания и ласки.

– Вы думаете, я стану осуждать тетю Мей за то, что она покидает меня, как винила в детстве родителей за свое одиночество?

– Вот именно, – подтвердила медсестра. – Как бы трудно ни было нашим пациентам, а им действительно тяжело, все же их близким приходится гораздо сложнее. Больные окружены здесь вниманием, они получают лекарства, консультации и необходимый уход. Но для тех, кто их любит, мы ничего не можем сделать, и они остаются один на один со своим горем.

Джорджия обвела взглядом палату.

– Мне до сих пор не верится. Я была убеждена, что бабушка поправится. Она так хорошо держалась.

– Так помоги же ей, Джорджия, продержаться до конца.

Внезапно больная приподняла голову с подушки и посмотрела в их сторону. У Джорджии заныло сердце и словно пелена спала с глаз: только сейчас она ясно увидела, как слаба и измождена тетя Мей; странно, что она не замечала этого раньше, получается, что своей любовью и сочувствием она как бы вынуждала родственницу из последних сил создавать видимость выздоровления. Заливаясь слезами и проклиная себя за эгоизм, девушка мысленно поклялась отныне забыть о своих страданиях и сосредоточиться на том, чтобы облегчить последние дни тети Мей.

– Ты выглядишь усталой, Джорджия, – сказала бабушка, когда внучка опустилась на стул у ее постели. – Ты слишком много работаешь. Покупка дома явилась чересчур тяжелым бременем. Видимо, я виновата…

Она теребила пальцами край простыни. «Даже теперь она, как всегда, беспокоится обо мне», – с горечью подумала Джорджия и, взяв руки тети Мей в свои, почувствовала, какие они легкие и хрупкие, словно высохшие веточки.

– Ну что ты. Я же люблю наш дом не меньше тебя. А если ты о деньгах, то я сдала комнату…

И она рассказала, что у них появился квартирант, умолчав о нелепых догадках Митча Флетчера и многом другом, дабы не тревожить больную. Тетя Мей должна быть уверена, что все, складывается наилучшим образом.

– Ты даже не представляешь, как меня утешила. Я очень довольна, что ты не одна. Здесь, конечно, не так опасно, как в Лондоне, но все же дом стоит на отшибе… Можешь считать меня старомодной, однако мне гораздо спокойней оттого, что рядом с тобой живет приятный и добропорядочный мужчина. Я так казню себя за то, что из-за меня пострадала твоя карьера, да и не только она…

– Не надо, прошу тебя! – перебила Джорджия. – Пожалуйста, ни в чем себя не вини. Если хочешь знать… – Девушка запнулась, невольно сжав худую руку тети Мей, потом вздохнула и постаралась развеять ее грусть: – Мне все больше нравится жить вдали от города, без шума и суеты. Я обожаю независимость, когда ты сама себе хозяйка и сама себе начальник. По-моему, это здорово – иметь возможность в любой момент оторваться от работы и выйти в сад погулять часок-другой. – Она не лукавила, потому что и в самом деле не скучала по Лондону и не жалела о том, что ее стремительная карьера столь внезапно оборвалась.

– Значит, п-после всего… ты не покинешь наш дом?

«После всего»? Девушка не сразу поняла, что имела в виду больная, а когда догадалась, то не позволила себе возразить, памятуя разговор с медсестрой и свой зарок.

– Он же не будет стоить дороже, чем сейчас, – выдавила она.

– Раз ты никуда отсюда не уедешь, я попрошу тебя построить беседку – помнишь, мы говорили об этом зимой? Представляю, как хороша она будет летом, увитая розами.

Кажется, тот сорт роз, что мы собирались посадить возле нее, называется «Felicite et Peipetue».[1]

Джорджия едва не заплакала. Она почувствовала, как дрожат пальцы тети Мей, и увидела слезы в ее глазах.

Девушка была слишком подавлена визитом в больницу и поэтому не поехала сразу домой – работать в таком состоянии было невозможно. Оставив машину в тихом месте, она дошла до ближайшей фермы и долго смотрела на открывшийся перед ней пейзаж, чтобы хоть как-то прийти в себя.

Начало смеркаться, и, разбитая и замерзшая, Джорджия вернулась к машине. Оказалось, что она больше часа простояла неподвижно, опершись на какой-то забор, пока прохлада летнего вечера не дала о себе знать. На землю сиренево-серой вуалью опускался туман.

Джорджия включила фары и поехала домой. О существовании Митча Флетчера она начисто забыла. Каково же было ее изумление, когда она заметила свет в окнах своего дома! Меньше всего на свете ей хотелось сейчас кого-либо видеть, а уж Митча Флетчера – в особенности.