"Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами" - читать интересную книгу автора

«Нельзя ли изменить ваш закон?»

В субботу, 26 января 1991 года, Бессмертных сел в подмосковном аэропорту Внуково-2 на специальный самолет Аэрофлота и вылетел в Вашингтон со своим первым визитом в качестве министра иностранных дел. Недавние беседы с послом Мэтлоком и суровое письмо, которое Буш прислал Горбачеву, вызвали у Бессмертных тяжелое чувство тревоги. В его представлении решение США о приостановке помощи Советскому Союзу было равносильно введению санкций против Москвы.

Подобный шаг, по мнению Бессмертных, ослабит позиции Горбачева, чей престиж за границей был одним из немногих остававшихся у него капиталов. Усиление давления со стороны Запада вызывает также раздражение у сторонников жесткой линии, считающих, что Соединенные Штаты пытаются диктовать им, как вести свои внутренние дела.

Приземлившись на военно-воздушной базе Эндрюс, Бессмертных, казалось, должен был поехать на свою квартиру в советском посольстве, где все еще находились его жена и новорожденный сын. Вместо этого он попросил отвезти его в Госдепартамент для предварительной встречи с Бейкером. С его точки зрения, ситуация так быстро ухудшалась, что важен был каждый час.

Бессмертных надо было прежде всего договориться с госсекретарем об окончательной редакции совместного заявления об отсрочке встречи в верхах. Бейкер заранее позвонил ему и прочел по телефону проект текста, в котором было обойдено какое-либо упоминание о Прибалтике: два правительства объяснят отсрочку встречи совместно принятым решением в связи с войной в Заливе и препятствиями, возникшими в области контроля над вооружениями.

В связи с Прибалтикой Бессмертных сказал Бейкеру: «Я чувствую, вы на грани принятия санкций, Джим. Если вы решитесь на такое, то пережмете. Вы вызовете последствия, какие вам вовсе не желательны. Запомните: наш народ всегда считал, что ваша страна поддерживает Горбачева. Я знаю, США не могут сидеть и ничего не предпринимать в отношении Вильнюса, но все, что вы станете делать, должно быть хорошо взвешено — не следует пережимать».

Новый министр иностранных дел привез ответ Горбачева на письмо Буша. Бейкер отметил, что в нем не было конкретных заверений в том, что Кремль прекратит жестокие репрессии в Прибалтике. «Вы должны понять, Саша, насколько серьезна ситуация, — сказал Бейкер. — Мы обязаны что-то предпринять».

В подтверждение своих слов он привел результаты голосования в конгрессе по резолюциям, поддерживающим независимость Прибалтики, и пояснил: «Вы должны что-то сделать, чтобы люди не думали, что ситуация обречена лишь на ухудшение». Кремль может избежать прекращения американской экономической помощи, сказал он Бессмертных, только если «наполнит содержанием свои утверждения о том, что он ищет решения проблемы», и продолжил: «Наша способность держаться определенной линии, не поддаваясь давлению, зависит от вашей способности указать на что-то конкретное, вроде механизма переговоров».

Бессмертных ответил, что Кремлю должны поставить в заслугу уже хотя бы то, что он принял закон, гарантирующий республикам право выйти из Союза, если они того пожелают.

Бейкер возразил: «В своей нынешней форме ваш закон об отделении является уловкой, препятствующей отделению. Люди должны поверить, что установленная вами процедура делает возможным отделение». Нельзя ли изменить ваш закон, чтобы он вызвал большее доверие как в Советском Союзе, так и за границей?

Бессмертных не исключил возможности изменения закона: «Все возможно — если это укладывается в рамки конституции». Он попросил потерпеть до 17 марта, до референдума по вопросу о том, должен ли остаться Советский Союз в виде «обновленного союза» с сильным центром, но большей автономией для республик.

Он попытался убедить Бейкера в том, что планируемый плебисцит является существенным доказательством приверженности Горбачева демократии: широкие массы советских граждан впервые в истории смогут сказать свое слово о характере своего государства и условиях обсуждения его будущего. Бессмертных сказал: «Если люди станут голосовать, они привыкнут к тому, что надо действовать сообразно порядку и закону».

Но до 17 марта оставалось еще семь недель, и Бейкер понимал: нет уверенности в том, что голосование действительно приведет к изменениям в законе об отделении. Более того, центральные власти могут тем временем усилить свой контроль над Прибалтикой.

Бейкер повторил Бессмертных, что внешний мир должен увидеть «немедленные и ощутимые» доказательства того, что силовые удары в Вильнюсе и Риге не являются провозвестниками обновленной старой политики Кремля в отношении нацменьшинств.

Бессмертных сказал: «Я понимаю». Он пообещал выяснить у Москвы, не может ли она что-то добавить к тому, что сказано в письме Горбачева. Выйдя из Госдепартамента, он послал Горбачеву телеграмму с возражениями Бейкера и рекомендовал Кремлю разрешить ему дать американцам конкретные заверения в том, что Москва отступает от края обрыва в Прибалтике.

В ответ на эту телеграмму Горбачев направил своему министру иностранных дел новые инструкции: он-де может сказать американцам, что Кремль «предпринимает конкретные шаги для рассасывания ситуации» в Прибалтике. Десантники, направленные в этот район в начале месяца, уже отозваны и в течение нескольких дней оттуда будут выведены две трети войск Министерства внутренних дел.

Встретившись с Бейкером в понедельник утром, 28 января, Бессмертных сообщил, что советское руководство согласилось с «принципом мирного разрешения всех проблем», а также с тем, что «использование вооруженных сил в политической борьбе недопустимо». Насилие, развязанное против граждан Вильнюса и Риги, «не является политикой президента», заявил он. Это было все, на что мог пойти Горбачев в порицании жестокостей, допущенных силами безопасности и военными в двух прибалтийских столицах.

Бейкер, на которого это произвело впечатление, спросил: «А может это быть сказано публично?» Бессмертных заверил, что может.

Бейкер помчался в Белый дом, чтобы проинформировать Буша: «По-моему, мы получили кое-что, над чем можно работать. Я думаю, Советы готовы уйти оттуда и, возможно, даже воздадут нам должное за то, что мы заставили их это сделать. Нам станет немного легче, а то слишком сильно мы ударили по ним из-за того, что они наделали».

Буш тоже немного перевел дух. Он больше всего опасался, что обстоятельства вынудят его отдалиться от Горбачева — даже притом, что Горбачев в значительной мере повинен в происшедшем.

Днем Бессмертных явился в Овальный кабинет, где они с президентом сели в кресла у потрескивающего в камине огня. Подали кофе, и Буш сказал, что он «в восторге» от того, что новый министр иностранных дел так хорошо знает Соединенные Штаты. Он согласился с формулировкой, которую разработали Бейкер и Бессмертных для объяснения отсрочки встречи в верхах, и в то же время подчеркнул, что по-прежнему «очень хочет» поехать в Москву.

Сверяясь с записями, Бессмертных пересказал содержание последнего письма Горбачева по Прибалтике, прежде чем вручить его Бушу. Он сказал, что его президент «исполнен решимости» не дать заглохнуть ни перестройке, ни новой эре в советской внешней политике. Внутренние реформы в Советском Союзе являются «ключевым фактором», делающим возможным международное сотрудничество, утверждал он: «Это подвело нас к черте доверия».

Советский Союз и Соединенные Штаты, сказал он, уже многого добились и еще больше могут сделать в будущем. Ничто не должно препятствовать такому сотрудничеству. Способность Советского Союза держаться «позиции сотрудничества», продемонстрированная в решении вопросов Восточной Европы, объединения Германии и войны в Персидском заливе, «будет зависеть от того, как Соединенные Штаты отреагируют» на беспорядки в Прибалтике.

На первый взгляд, Бессмертных, казалось, взывал к терпению и пониманию. Однако по существу смысл сказанного сводился к тому, что американцы должны перестать осложнять жизнь Кремлю в Прибалтике, иначе Горбачев сумеет затруднить войну против Саддама Хусейна.

Не давая своим слушателям вспылить и отреагировать на завуалированную угрозу, Бессмертных легко и быстро перешел к следующему. Он повторил основную, «принципиальную», позицию Кремля: прибалты при упорстве могут получить независимость, но только действуя в рамках «конституционного процесса». Он добавил, что помимо соображений, изложенных в письме, есть несколько моментов, которые Горбачев хочет довести до сведения Буша. И Бессмертных повторил то, что уже говорил Бейкеру про вывод из Прибалтики десантников и войск Министерства внутренних дел.

Буш сказал Бессмертных, что он не сомневается: Горбачев «искренне» считает, что распутывает прибалтийский кризис самым правильным образом. Но советское руководство должно понимать, что «и у нас есть политические факторы».

Он напомнил, что Горбачев лично заверял его, что будет решать проблему Прибалтики мирным путем. А теперь произошло насилие, развязанное войсками, действующими от имени Москвы. Естественно, должна была последовать «реакция» со стороны Соединенных Штатов, в особенности конгресса. Бессмертных, безусловно, провел достаточно времени в Вашингтоне, чтобы понимать, «как здесь все работает».

Бессмертных снова попросил администрацию потерпеть до 17 марта. «Давайте посмотрим, что произойдет, — сказал он. — Референдум, по крайней мере, улучшит атмосферу в целом».

Буш сказал в ответ: «Этого все мы, безусловно, хотим».

Бессмертных заметил, что у Буша на коленях лежат карточки с отпечатанными на них вопросами, которые следует обговорить, но он не сверялся с ними, а лишь время от времени перебирал. Из этого Бессмертных заключил, что не привези он из Москвы новых заверений, президент вел бы беседу по карточкам и значительно более жестко.

На другое утро, во вторник, 29 января, Буш и Бейкер встретились в Овальном кабинете, чтобы обговорить моменты, связанные с внешней политикой, в послании «О положении в стране», с которым президент должен был выступить в тот вечер.

Главное место в докладе занимала война в Персидском заливе. Буш намеревался сказать, что, как доказывает международная реакция на вторжение Ирака в Кувейт, «окончание «холодной войны» явилось победой для всего человечества».

Основываясь на последнем личном послании Горбачева, Буш и Бейкер решили вставить новый абзац в начало речи. Президент скажет конгрессу: «Наша цель — помочь народам Прибалтики осуществить свои чаяния, а не наказывать Советский Союз. В ходе наших последних дискуссий с советским руководством нам были сделаны заявления, которые — в случае их выполнения — приведут к выводу части советских войск, возобновлению диалога с республиками и отходу от насилия».

Буш решил назвать «заявлениями» заверения, только что переданные Горбачевым через Бессмертных. Этот термин, по его мнению, в большей мере отражал скептицизм американцев, как и следующая фраза в новом тексте его доклада: «Мы будем тщательно следить за развитием ситуации»…

Во вторник, 12 февраля, Соединенные Штаты и их союзники подвергли Ирак самой массированной бомбардировке с начала войны. В тот же день Евгений Примаков встретился в Багдаде с Саддамом Хусейном.

Примаков был преисполнен решимости сделать все возможное, чтобы не дать Соединенным Штатам одержать полную победу в войне в Заливе и таким образом позволить Саддаму избежать полного поражения. Он призывал правительство Ирака «объявить о своей готовности» уйти из Кувейта, определив «период времени», в течение которого будет осуществлен вывод войск, а в ответ, сказал он, коалиция согласится на прекращение огня.

Саддам тотчас увидел, что условия мира, предлагаемые Москвой, куда гибче предлагаемых Вашингтоном. И тем не менее он не ответил сразу согласием на это предложение. Сняв военный мундир и отстегнув ремень с пистолетом, он стал задавать Примакову с беспокойством вопросы о том, что же практически последует за его согласием. Когда будут сняты санкции, если он согласится вывести войска? Как он может быть уверен, что иракских солдат при уходе из Кувейта не расстреляют в спину?

Телевизионные камеры запечатлели первые минуты встречи Примакова с Саддамом, когда они тепло обнялись, а затем инспекционную поездку Примакова по городу, когда ему показывали ущерб, причиненный бомбежками. Иракское телевидение передало эти кадры на весь мир, подчеркивая, что Примаков прибыл в Багдад как друг, сочувствующий Саддаму. В Москве несколько советников Горбачева были потрясены тем, как Примаков сыграл на руку иракским пропагандистам.

Примаков же, по обыкновению, отыскал светлое пятно там, где его не было и в помине. Он сообщил телеграммой Горбачеву, что есть «лучи надежды» и что Тарик Азиз готов приехать в Москву для ведения переговоров.

А Горбачев находился в это время под чрезвычайно сильным давлением со стороны тех, кто требовал отхода от «мягкой» политики Шеварднадзе в отношении войны в Заливе. Центральный Комитет и Политбюро выступали за прекращение огня, а партийные аппаратчики открыто выражали сомнение в мудрости поддержки, которую их правительство оказало антисаддамовским резолюциям ООН, утверждая, что лучше было бы, как минимум, воздержаться при голосовании.

В тот день, когда Примаков встретился в Багдаде с Саддамом, газета «Советская Россия» выразила недовольство тем, что решение поддержать коалицию ООН, принятое правительством в 1990 году, по сути «положило конец существованию СССР в качестве сверхдержавы». На другой день высшие политические чины армии устроили совместно с пограничниками КГБ пресс-конференцию, на которой обличали «подстрекаемую американцами попытку уничтожить Ирак».

Многие на Западе считали, что, осложняя коалиции ведение войны, Советский Союз тем самым показывает, что он отказался от «нового мышления» и других благих принципов внешней политики Горбачева — Шеварднадзе. Уильям Сэфайр писал в «Нью-Йорк таймс»: «Холодная война II» началась».

Судя по многочисленным сообщениям, в Восточной Европе опасались, что набирающие силу сторонники жесткой линии в Советском Союзе, в особенности военные, могут попытаться дестабилизировать положение в бывших кремлевских сателлитах, а потом и вернуть себе господство над ними.

Противоречивые сообщения, поступавшие из Москвы, не уменьшали этих страхов. В понедельник, 11 февраля, Горбачев написал всем главам государств Варшавского пакта, предлагая расформировать военную структуру коалиции к 1 апреля. А на другой день советское правительство информировало Польшу, что не сможет вывести свои войска из этой страны так быстро, как хотелось бы полякам. Советы утверждали, что это объясняется отсутствием жилья и рабочих мест для возвращающихся солдат, но многие поляки и граждане других восточноевропейских стран видели в этом руку более зловещих сил.

В субботу, 16 февраля, Тарик Азиз начал свои переговоры в Москве. На следующий день Бессмертных сообщил телеграммой в советское посольство в Вашингтоне суть плана замирения, предложенного Примаковым и принятого Горбачевым.

Четвериков по телефону передал резюме плана Бейкеру, затем вручил его лично Россу. Ознакомившись с документом, Росс позвонил Бейкеру в Белый дом и сообщил, что Советы заполнили некоторые пробелы — так, например, по этому плану Саддам должен вывести свои войска из Кувейта в течение полутора месяцев.

Но другие важнейшие положения были изложены неясно или проигнорированы совсем. Например, не было заложено условие о возвращении военнопленных. Более того, в советской инициативе содержалось положение, против которого Соединенные Штаты решительно возражали — прямая увязка проблемы войны в Заливе с арабо-израильским конфликтом.

Скоукрофт сказал Бушу: «Если не считать вывода войск, все остальное — чем яснее сформулировано, тем хуже. Этот план составлен с целью как можно больше облегчить дело Саддаму».

Президент направил Горбачеву послание, в котором выражал свои опасения в связи с «неточностями» советского плана и категорически отбрасывал всякую прямую увязку с арабо-израильским конфликтом.

К этому времени советский план был обнародован. Буш постарался уменьшить расширявшуюся пропасть. Он сказал прессе, что «ценит» старания Горбачева держать его в курсе переговоров, происходящих в Москве, но добавил, что советская формула «далеко не соответствует» тому, что требуется для окончания войны.

Фицуотер заверил репортеров: «Наша военная кампания продолжает развиваться по плану».

Во вторник, 19 февраля, Бейкер позвонил в Москву Бессмертных, а затем направил ему письменное послание с изложением оговорок США по советскому плану мирного урегулирования. Должен быть оговорен обмен военнопленными, сказал он, и иракцы должны предоставить карты, показывающие местонахождение минных полей, которые они заложили в Кувейте. А кроме того, вывод иракских войск должен быть ограничен четырьмя днями.

После шума, поднявшегося вслед за совместным заявлением в конце января, Скоукрофт приказал аппарату Совета национальной безопасности заранее изучить, какие вопросы будет поднимать Бейкер в своих выступлениях и в письменных посланиях. Сунуну не без удовлетворения заметил своим помощникам: «Бейкера нынче посадили на короткий поводок».

Советы тайно передали требования Бейкера иракскому режиму. А для публики они усилили свою пропагандистскую кампанию, изображая Ирак стремящимся к миру, Соединенные Штаты — исполненными решимости расширять военные действия, а себя — снова играющими ведущую роль в-мировой политике.

В интервью для телевидения Примаков, как попугай, повторил утверждения советских военных, обвинявших Соединенные Штаты в том, что они преследуют цели, идущие много дальше освобождения Кувейта. «Бойня должна быть прекращена, — настаивал он. — Я не говорю, что раньше война не была оправдана, но ее затягивание не может быть оправдано ни с какой точки зрения. Целый народ гибнет».

В течение последних двух недель войны в Персидском заливе Буш и Горбачев беспрецедентно часто пользовались телефоном. Даже Горбачеву, чтобы позвонить Бушу из Москвы, надо было заказывать разговор через Центральную телефонную станцию, а поскольку он часто звонил среди ночи по московскому времени, телефонистка обычно включалась не сразу, и голос у нее был сонный. Но как только она узнавала, кто находится на другом конце провода, сон мгновенно улетучивался.

Иной раз требовалось полчаса, чтобы дозвониться до Белого дома. Пока дозванивались, Горбачев ходил из угла в угол по своему кабинету, а кто-то из обслуги приносил ему бутерброды и стакан чая с молоком.

Позвонив Бушу в четверг, 21 февраля, Горбачев рассказал о доработках, произведенных в плане по мирному урегулированию, с которыми уже согласился Тарик Азиз, снова приехавший в Москву. Буш осторожно сказал, что по любым изменениям в ходе дипломатических переговоров он должен консультироваться с другими партнерами по коалиции.

Горбачев прикрыл трубку рукой и, подмигнув, сказал Примакову, сидевшему рядом: «Вот сейчас я его действительно ошарашу!»

И он с гордостью объявил Бушу, что, откликаясь на возражения американцев, о которых в начале недели сообщил Бейкер, он не станет настаивать на прямой увязке окончания войны в Заливе с возобновлением мирных переговоров между арабами и Израилем. Уход Ирака из Кувейта будет «полным и безоговорочным».

Но во вторник, 26 февраля, выступая перед рабочими в Минске, Горбачев взял совсем другую ноту, отнюдь не похожую на примирительный тон, каким он говорил с Бушем по телефону несколькими днями раньше. Он заявил, что американо-советские отношения стали «очень хрупкими»: если руководители коалиции не проявят «большего чувства ответственности», сказал он, общее улучшение международного климата может оказаться под угрозой.

На следующий день Горбачев принял Бейкера в Кремле. Он заметил, что военные, коммунистическая партия и мусульманские нацменьшинства — все возражали против сотрудничества СССР с Вашингтоном по поводу войны в Заливе: «Наша политика, несмотря на свою принципиальность, не разделялась здесь всеми. Мы прошли через испытание в наших отношениях, и мы выдержали это испытание, потому что наши подходы совпали».

Горбачев добавил, что рад быстрому окончанию войны, так как на него «оказывалось изрядное давление». Он надеется, что Соединенные Штаты скоро выведут свои войска из этого региона. Бессмертных сказал, что, если вывода войск не произойдет, «в Советском Союзе найдутся люди, которые ухватятся за это как за доказательство того, что вы пытаетесь использовать Залив в качестве стартовой площадки для укрепления своей мощи в этом регионе».

Бейкер ответил, что американское правительство и общественность хотят, чтобы американские войска как можно быстрее вернулись домой, но их демобилизация зависит от восстановления стабильности в Кувейте. А это в свою очередь — по крайней мере частично — зависит от того, что смогут сделать вместе Соединенные Штаты и Советский Союз.

Госсекретарь направил беседу в русло переговоров о дипломатическом сотрудничестве в арабо-израильском конфликте. После того как более сорока лет Соединенные Штаты и Советский Союз соперничали на Ближнем Востоке, может быть, теперь они смогут, предложил Бейкер, сотрудничать в решении самого сложного и опасного из всех региональных конфликтов в мире.

Бейкер сказал: «Мы хотим, чтобы вы работали с нами над дипломатическим процессом в этом регионе. Это будет наглядной демонстрацией того, что «новое мышление» живет и укрепляется в советской внешней политике. Это покажет, что «новое мышление» работает и что оно дало вам новую роль».

Горбачев приветствовал высказывание Бейкера, указывающее на то, что Москва станет полноценным партнером Вашингтона в таком процессе. «Мы высоко ценим то, что вы делаете», — сказал он.

После встречи Бейкер, вторя Горбачеву, сказал журналистам: «Наши отношения прошли недавно через испытание и выжили. Это хорошо для Советского Союза, и хорошо для Соединенных Штатов, и хорошо для мира в целом».