"Эшелон" - читать интересную книгу автора (Шкловский Иосиф Самуилович)

нас сыпался золотой дождь. Даже представить себе сейчас трудно, сколько мы
выплатили мастерам кисти и резца за оформление университета, в частности,
этой самой галереи. Увы, теперь другие времена! Нет денег, чтобы заказать
то, что Вы просите". И тогда я сделал третий, как мне казалось, "матовый"
ход. "Я знаю, ведь у меня брат - скульптор, что у Коненкова в мастерской
хранится бюст Эйнштейна, вылепленный им с натуры еще во время его жизни в
Америке. Я думаю, что если ректор Московского университета попросит
престарелого скульптора подарить этот бюст, Коненков, человек высокой
порядочности, с радостью согласится".
Петровский поднялся со своего кресла, явно давая тем самым понять, что
аудиенция окончена. Было ясно, что он скорее предпочитает принять сидящую в
предбаннике малоприятную группу склочников, чем продолжать разговор со мной.
Молча проводил он меня до двери своего кабинета и только тогда, в
характерной своей манере, пожимая мне на прощанье руку, хмуро сказал:
"Ничего не выйдет. Слишком много на физфаке сволочей..."*
______________
* Отношение отечественных мракобесов и недоумков к специальному и общему
принципам относительности различно. Если, например, некий гнуснец по фамилии
Тяпкин (работающий в Дубне) "доказывает", что Эйнштейн "украл спец.принцип у
Пуанкаре и Лоренца", то нынешний ректор Московского университета Логунов
тужится "доказать", что величайший из физиков "не понимал" созданной им
общей теории относительности. Справедливости ради следует заметить, что эту
"идею" впервые пропагандировал покойный академик Фок.

Сойдя на троллейбусной остановке "Улица академика Петровского", я
подымаюсь на второй этаж бедного старого дома (Ленинский проспект 15), где
ютится в жалкой комнатушке астрономическая редакция издательства "Наука". На
лестничной клетке старые часы вот уже 30 лет показывают четверть пятого. Всю
эту короткую дорогу я продолжаю думать о судьбе замечательного человека -
моего ректора. Книгу "Звезды, их рождение, жизнь и смерть", которая вышла в
этом издательстве, я посвятил светлой памяти Ивана Георгиевича Петровского.
Что я могу еще для него сделать?


К ВОПРОСУ О ФЕДОРЕ КУЗЬМИЧЕ

"У меня к Вам очень большая просьба, - сказала мне заведующая
терапевтическим отделением больницы Академии наук Людмила Романовна,
закончив беглый осмотр моей персоны. - Больница переполнена. Не разрешили бы
Вы временно поместить в Вашу палату одного симпатичного доктора наук?" Дело
было в начале февраля 1968 года. Я болел своим первым инфарктом миокарда и
находился на излечении в нашей славной "академичке". По положению, как
член-корр, я занимал там отдельную палату полулюкс (в люксах положено болеть
и умирать "полным генералам", то бишь академикам - иерархия в этом лечебном
заведении соблюдается неукоснительно).
Кризис, когда я вполне реально мог умереть, уже миновал. Я три недели
пролежал на спине, чего никому не желаю (говорят, сейчас от этой методы
отказываются - и правильно делают). С постели меня еще не подымали, но,
слава богу, мое тело могло принимать любое положение на койке. Много читал.
Принимал многочисленных гостей - родных и сослуживцев. Меня все так нежно