"Этическая мысль. Научно-публицистические чтения" - читать интересную книгу автора (Гусейнов Абдусалам Абдулкеримович)
Различие между половой моралью буржуазного и феодального общества заключается не столько в степени репрессивности или терпимости, сколько в изменении способов социального контроля над ней: место «внешних» ограничений и запретов постепенно занимают «внутренние» нормы, что связано с интимизацией сексуальности и ее включением в круг важнейших личных переживаний.
Развитие человека как личности означало также секуляризацию и обогащение его эмоционального мира. В XVII веке во французском языке впервые появляется слово «интимность». Слово «sensuel» в XV веке обозначало просто нечто, относящееся к чувствам; в XVII веке у него появляется значение «ищущий чувственных удовольствий». Тогда же появляется и слово «tendresse» (нежность).
В старой патриархальной семье отношения супругов были, как правило, лишены сколько-нибудь индивидуальной эротической вовлеченности. Выполняя «супружеский долг», люди не особенно заботились о сексуальных переживаниях. Ритм супружеской жизни подчинялся репродуктивной функции и строго регламентировался церковными правилами. В новое время положение изменилось.
С одной стороны, буржуазная культура табуирует сексуальность, с другой стороны, в XVIII веке происходит, по выражению французского историка культуры М. Фуко, «настоящий взрыв разговоров о сексе». Протесты против его «замалчивания», «цензуры» — не только реакция на усиление репрессий, но и свидетельство роста заинтересованности.
Средневековье рассматривало сексуальность главным образом в религиозно-нормативном плане, различая «дозволенное» и «недозволенное» поведение. В XVIII веке сексуальность обретает множество новых ракурсов. В связи с возникновением социально-экономической проблемы народонаселения репродуктивное поведение и рождаемость становятся предметом озабоченности экономистов и демографов. Отделение детей от взрослых и становление специализированной системы воспитания актуализирует проблему полового воспитания, занимающего одно из центральных мест в педагогике XVIII — XIX веков, которая одновременно «просвещает» детей и старается «уберечь» их от сексуальности. С развитием медицины половая жизнь становится предметом пристального внимания врачей. Развитие правового сознания побуждает заняться сексологическими проблемами юристов и т.д.
Короче говоря, налицо не столько «подавление» или «замалчивание» половой жизни, сколько формирование иного типа сексуальности. Если феодальное общество подчиняло сексуальное поведение индивида задаче укрепления его семейных, родственных, социальных и иных связей, то буржуазная эпоха интериоризирует сексуальность, выдвигая на первый план ценности аффективно-психологического порядка и обнажая тем самым проблему соотношения чувственно-эротических и эмоционально-коммуникативных компонентов сексуальности, которые постепенно превращаются в самостоятельные, противоположные начала, не имеющие между собой ничего общего.
В произведениях сентименталистов и романтиков образ «высокой» любви десексуализируется, ее описывают в нравственно-психологических терминах уважения, нежности, религиозного экстаза. В этом духе переосмысливается и прошлое. Например, из куртуазной любви трубадуров тщательна изымается свойственная ей эротика, и она подается как пример платонического чувства, в основе которого лежит поклонение Мадонне или нормы вассальной верности. Даже классики сентиментализма Г. Филдинг и Л. Стерн обвинялись в XVIII веке в непристойности; по словам доктора С. Джонсона, ему не встречалось более развратной книги, чем «Том Джонс», а английский писатель Т. Д. Смоллетт, вняв протестам читателей, убрал около 80 страниц из романа «Приключения Перигрина Пикля».
Дело не просто в ханжестве, а в формировании особой культурной ориентации, стремившейся перечеркнуть сексуальность и поднять чувственность до «обнаружения Бога», как писал теоретик немецкого романтизма Ф. Шлейермахер. Романтический культ любви весь пронизан мистическими настроениями, не оставляя места для обычной чувственности.
Официальная мораль буржуазного общества в XIX веке была насквозь антисексуальна. Не только половая жизнь, но и весь телесный «низ» считались грязными и непристойными, о чем порядочным людям не положено думать и, тем более, говорить вслух. В Англии начала XIX века попросить соседку по столу передать цыплячью ножку считалось неприличным, так как слово «ножка» вызывает сексуальные ассоциации. Приходя к врачу, женщина показывала, где у нее болит, не на собственном теле, а на кукле. В некоторых библиотеках книги, написанные женщинами, хранились отдельно от книг авторов-мужчин. Немецкий писатель X. Фаллада, родившийся в 1893 году, в своей автобиографической книге «У нас дома в далекие времена» вспоминает, как в гостях у старой тетки мать сделала ему, одиннадцатилетнему мальчику, замечание: «Сиди смирно, Ханс! Не болтай ногами!» Тетка пришла в ужас: «Настоящей даме лучше не упоминать про это, внизу, — она глазами показала на мои ноги, — лучше не упоминать, Луиза. Как будто ей ничего не известно, Луиза! Но если уж ей необходимо это назвать, то она говорит «пьедестал» или, во всяком случае, «постамент»... Ханс, оставь в покое свой постамент, вот так звучит прилично, Луиза!» [1]
1 Фаллада X. Маленький человек, что же дальше? У нас дома в далекие времена. М, 1983. С. 521.
В XIX веке, как никогда, свирепствует моральная цензура. По соображениям благопристойности запрещаются произведения Ронсара, Лафонтена, Руссо, Вольтера, Прево, Беранже и других авторов. Запрещениям подверглась даже Библия. В 1857 году во Франции состоялось два судебных процесса. Автор «Госпожи Бовари» был оправдан, ибо «оскорбляющие целомудрие места», «хотя и заслуживают всяческого порицания, занимают весьма небольшое место по сравнению с размерами произведения в целом», а сам «Гюстав Флобер заявляет о своем уважении к нравственности и ко всему, что касается религиозной морали» [2]. Бодлер же был осужден, и цензурный запрет на «Цветы зла» снят только в 1949 году.
В 1865 году русский журнал «Современная летопись» обнаружил «эротизм», доведенный до самого крайнего, «самого циничного выражения», — где бы вы думали? — в драмах А. Н. Островского «Воспитанница» и «Гроза», а в пьесе «На бойком месте», по мнению рецензента, драматург «остановился только у самых геркулесовых столпов, за которыми уже начинается царство маркиза де Сада с братией» [3].
3 Цит. по: Иностранная литература. 1984. № 1. С. 184.
Вытесненная из высокой культуры эротика обособляется в подпольную субкультуру — французские «либертины» XVIII века, маркиз де Сад и др. Это «сексуальное подполье», имеющее свои клубы и центры распространения, культивирует именно то, что осуждает официальная культура.
Внешне между этими двумя «сексуальными культурами» не было ничего общего. По сути же дела они дополняют друг друга, и в каждой заложены свои неврозы. Подпольный порнограф и его читатели не в состоянии связать эротические переживания с другими сторонами своей жизни, их сексуальность расчленена на отдельные физиологические элементы. Джентльмен и мистик, наоборот, боятся физической стороны секса. Именно эта ситуация навела З. Фрейда на мысль, что «чувственное» и «нежное» влечения по природе своей автономны и что в основе всех неврозов лежит подавленная сексуальность.
Десексуализация культуры не была изолированным явлением. Она означала курс на подавление всякой эмоциональности, спонтанности и безыскусственности, искоренение праздничного, игрового начала бытия. Идеализация института брака сочеталась с крайним антифеминизмом, завуалированным под высокое уважение к женщине. В литературе XIX века женщина рисуется воплощением ангельской чистоты, но «чистота» понимается главным образом как асексуальность. Казалось бы, что худого в том, что мальчикам-подросткам бесконечно напоминают, чтобы они видели в женщинах матерей и сестер и относились к ним почтительно и с уважением? Но как примирить такое воспитание с необходимостью половой связи? Один английский пастор в старости вспоминал, что когда однажды, мальчиком, он подумал, что чистая юная девушка станет его женой, он испытал не вожделение, а чувство жалости по поводу ее унижения.
Представление, что порядочная женщина вообще лишена сексуальных желаний, вошедшее в многие медицинские книги XIX века, способствовало, с одной стороны, распространению женской фригидности, а с другой — психической импотенции у мужчин. Как писал Фрейд, «в своем сексуальном самоутверждении мужчина чувствует себя стесненным уважением к женщине и вполне развертывается в этом отношении, только когда имеет дело с приниженным сексуальным объектом» [1]. Сын своей эпохи, Фрейд объяснял это тем, что в сексуальные цели мужчины «входят компоненты извращенности, которые он не позволяет себе удовлетворить с уважаемой женщиной» [2]. В действительности извращены культурные нормы, на которые ориентирован индивид. Естественный результат этого — рост «сексуального подполья» и «индустрии порока».
1 The Standard Edition of the Complete Psichological Works of Sigmund Freud. Vol. XI. L., 1959. P. 185.
2 Ibidem.
Не удивительно, что на протяжении XIX и XX веков прогрессивные силы общества боролись против этой репрессивной морали. Их борьба включала критику буржуазного брака, требование эмансипации женщин, разоблачение лицемерия официальной морали, отстаивание права ученых исследовать человеческую сексуальность.
Особенно велика была в этой борьбе роль искусства. Л. Н. Толстой и Г. Флобер — вовсе не «эротические» писатели, но они всей силой своего таланта становятся на защиту женщины, преступной в свете буржуазной морали. А. И. Куприн, пренебрегая общественным скандалом, рисует жестокие будни, исковерканный и тем не менее человечный мир обитательниц публичного дома. Ги де Мопассан, отбрасывая пошлое морализирование, художественно исследует адюльтер как повседневное явление буржуазного быта. Художники и скульпторы разбивают цензурные запреты и предрассудки, мешавшие изображать обнаженное тело.
Развертываясь на фоне грандиозных социальных сдвигов XX века, эта борьба не могла не изменить общественное мнение. Как говорил В. И. Ленин в известной беседе с Кларой Цеткин, «в эпоху, когда рушатся могущественные государства, когда разрываются старые отношения господства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. Подхлестывающая жажда разнообразия в наслаждениях легко приобретает безудержную силу. Формы брака и общения полов в буржуазном смысле уже не дают удовлетворения. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции» [1].
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |