Глава 2

Назавтра в городе только и было разговоров, что о вчерашней перестрелке. Люди уже почти привыкли к тому, что на улицах стреляют. Но до пальбы на кладбище дело пока не доходило. Основная местная газета «Наша правда» отделалась короткой заметкой «По сводкам УВД», из которой ничего конкретного понять было нельзя. Издания попроще, вплоть до откровенно «желтых», в один голос намекали, что уж им-то известно многое, если не все, и оттого сразу становилось ясно, что ни черта они не знают, пользуются слухами и теми же сводками МИЛИЦИИ.

Никита с опаской ждал звонка от Носорога, но тому, очевидно, было сейчас не до него. В то, что Л.M. могли ранить или даже убить, Никита не верил. Не такой тот был человек, чтобы подставляться под пулю. Да и вообще это только в кино в подобных ситуациях трупы валятся пачками. В реальных перестрелках бывает двое, от силы — трое убитых и вдвое больше раненых.

Так что, не дождавшись с утра звонка и успокоившись, Никита отправился на службу. Вчерашнее приключение закончилось, и как только он переступил порог конторы, навалилась прежняя тоска. В этот день вся мелочность его положения выплывала на поверхность необыкновенно часто. С почтой пришла куча идиотских указаний и требований, телефонные звонки были один тупее другого. Конторские девицы смотрели на своего начальника не просто как на пустое место, а даже сквозь него. Он ожидал, что с минуты на минуту кто-нибудь попытается пройти через то пространство, которое занимало его тело.

А тут еще мухи, которых в этом году было особенно много, досаждали. Ну просто совсем обнаглели и не желали считаться с присутствием человека. Противно жужжа, они проносились мимо лица, едва не задевая кончик носа, ползали по столу и норовили сесть на голову. Никита поначалу дернулся, схватился за свернутую в трубку газету, но взял себя в руки и постарался чем-нибудь отвлечься.

Он стал думать о вчерашнем. Конечно, попасть в перестрелку даже в сегодняшние разгульно-бандитские времена не каждому случается. Малоприятное ощущение, что ни говори. Впрочем, для кого как. Есть ведь люди, которых хлебом не корми, а дай услышать свист пуль над головой и визг рикошетов. Никита к числу любителей таких острых забав не относился. Мирный человек, в оружии не разбирается, из автомата стрелял только два раза — в армии проходил курс молодого бойца, положено было отстреляться.

И все же, все же… Любой мужчина, если он не совеем уж тряпка, время от времени представляет себя настоящим, в смысле — человеком, который пулям не кланяется, сам стреляет отменно с обеих рук, толстого живота не имеет и любого противника может положить голыми руками. В каждом из нас сидит пацан, мечтающий о подвигах. А для этого нужно только оказаться в правильное время в правильном месте. Ну и немного решимости. Вот последнего как раз и не хватает. Очутился ты где-то в тот момент, когда должно сделать один быстрый шаг, короткий резкий удар или хотя бы сказать веское слово. Ну и что? Сделаешь, ударишь, скажешь? Все мы уверены, что да. Такое приятное заблуждение. Вы мне только время и место дайте. А там…

А там не находится этой решимости. И в утешение остается рассуждение, что, мол, не так уж и важен был момент, не таким значимым было место, и вообще все еще впереди. Слабое утешение.

Размышления его прервал звонок телефона.

Это была жена.

— Что же ты мне ничего не рассказал?! — Голос ее дрожал от возмущения.

— О чем? — поразился этому возмущению Никита.

— О том, что вчера на кладбище случилось. Ты ведь там был?

— Ну, был…

— А почему не рассказываешь?

— Погоди, но я ведь пытался рассказать…

Это было правдой. Он начал рассказывать, но жена, обнаружив, что у него испачканы брюки на коленях — на кладбище измазался, — устроила скандал. Вспомнила все случаи его неряшливости и даже пару таких, о которых он сам не помнил. В результате оглушенный и униженный Никита отправился в ванную чистить брюки.

— Ничего ты не пытался! — В голосе жены послышался металл безапелляционности.

По опыту Никита знал, что, когда этот металл появляется, спорить дальше бесполезно, а порой просто опасно. Он покорно вздохнул.

— Ну, слушай. Помнишь, на днях этого убили, Серетина?

— Это который мальчиков трахал?

— Он самый. Большой шишкой у бандитов оказался. Или, как это они говорят, — бугром. Все собрались его хоронить.

— Кто — все?

— Мафия, главные в ней! Ты бы видела его квартиру. Заблудиться можно.

— Да дальше ты, дальше!

— А что дальше? Разборки у них какие-то. Поехали на кладбище, а там не удержались, стали стрелять друг в друга. Я — за памятники и ходу. Вот тогда брюки испачкал. А ты на меня накричала. Я, можно сказать, от смерти чудом спасся.

О незнакомке в черном платье Никита благоразумно умолчал.

— Да погоди ты со своими брюками идиотскими! Как ты в них не навалил еще со страху… Кого убили?

Этот совершенно дамский выпад Никиту обидел. Он поджал губы.

— А я почем знаю? Что я там — осмотр места происшествия проводил? Хорошо хоть самого не пристрелили.

— Нет, ну вы посмотрите на него! — закричала жена. — Самого интересного он не знает. Да любая бабка на рынке больше тебя рассказать может. Тоже мне, очевидец!

Сарказм ее совсем расстроил Никиту. Он-то уже удивился и обрадовался, решив, что жена обеспокоилась его здоровьем. А ей, оказывается, трупы подавай!

— А этот твой приятель школьный там тоже был? Как его..» Лаврентий? — вдруг утихли на другом конце провода.

— Ну, был, — буркнул Никита.

— Его не убили?

— Да нет, вряд ли. Таких запросто не убивают. Но я точно не знаю, может, и зацепило. Там сильно стреляли.

— Так, ладно, дома все расскажешь подробно. А то мне бежать надо. — И она бросила трубку.

Никита положил свою. Вот же стерва все-таки! Форменный допрос устроила. Странно только, почему не спросила, как он сам попал на эти злосчастные похороны. И Носорогом интересовалась…

Он примерился и хлопнул по столу газетной трубкой. Муха, нагло прогуливавшаяся по бумагам, с восторженным жужжанием увернулась и взмыла вверх прямо перед его носом. Он яростно стал размахивать газетой, стараясь сбить ее в воздухе, но муха, совершая элегантные и быстрые виражи, с легкостью уходила от смертоносного средства массовой информации. Калибр у «Нашей правды» явно был не тот. Разозлившись всерьез, Никита вскочил с кресла так, что оно с грохотом отлетело на пол, и кинулся за крылатой мерзавкой. Муха маневрировала чрезвычайно умело, оставаясь неуязвимой и причиняя противнику максимальный урон, поскольку Никита в пылу погони то и дело налетал на мебель, больно ушибаясь. Шум от сражения стоял жуткий, словно по кабинету метался разъяренный вепрь.

Наконец, прощально качнув крыльями, муха нырнула в открытую форточку и растворилась в синеве летнего неба. Никита наткнулся на подоконник и чуть не вышиб лбом стекло. Он остановился, судорожно дыша, с налитыми кровью глазами. Пиджак расстегнулся, узел галстука сбился на сторону.

— С-сука! — прошипел неудачливый охотник сквозь стиснутые зубы. Швырнул газету на подоконник, повернулся… и ему стало плохо. Дверь в кабинет была открыта. Привлеченные шумом, в проеме стояли все конторские. Лица девиц выражали полный восторг. Еще бы! Зрелище для избранных! Зевс, разящий молниями!

Сзади всех маячил расстроенный Василий Александрович. Шефа своего он тоже не уважал, как доподлинно тому было известно, но субординацию надо соблюдать. И если начальник теряет лицо, то во имя святой субординации приходится это лицо спасать. Василий Александрович протиснулся вперед и. повернувшись, к зрителям, раскинул руки, словно собираясь их обнять.

— Все, все, занялись делом, до перерыва еще далеко. Давайте, девочки, давайте… — Он вытеснил девиц из кабинета, прикрыл дверь. Потом обернулся к Никите,

— С вами все в порядке? Помощь нужна?

Никита, сгорая от стыда, молча покачал головой. Говорить ему не хотелось. Он не мог даже поднять глаза от пола. Василий Александрович тихо вышел.

Никита неверными шагами прошел за свой стол, поднял кресло и сел. Руки его противно дрожали. Чтобы унять эту дрожь, он крепко сцепил в замок пальцы.

Боже, какой позор! Какое же он ничтожество! Неудивительно, что жена относится к нему как к мебели, а подчиненные вообще как к пустому месту! Застрелиться, что ли?..

Он глубоко вздохнул, провел рукой по лицу. Ладонь стала мокрой. И непонятно было, то ли это пот от беготни по кабинету, то ли слезы, появившиеся на глазах.

Никита поправил галстук, опять тяжело вздохнул. Дверь в кабинет была закрыта не полностью. Он встал, собираясь прикрыть ее, и замер. Девицы в соседней комнате возбужденно разговаривали, и один голос отчетливо произнес: «Мухобой!»

Остальные захихикали.

Никита внутренне взвыл. Ему захотелось садануть себя кулаком по лбу. Ну вот, уже кличку придумали! А как прикажете вас называть? Не Носорогом же! Да такой паршивый мухобоишка, никудышный…

Вдруг показалось, что он сходит с ума. И не случится даже буйного помешательства, чтобы все вокруг пришли в ужас от того, что он натворил, свихнувшись. Однажды приедет «скорая помощь», и санитары, взяв его, хихикающего и отмахивающегося от несуществующих мух, отвезут в палату к таким же придуркам, безобидным и гадящим под себя.

В дверь тихо постучали. Никита не отозвался.

Не хотелось ему сейчас никого видеть. Он сидел и упивался своим горем. Очень опасное состояние, между прочим. Позже человек начинает получать удовольствие, а потом и наслаждение от своего унижения.

В дверь постучали еще раз, уже настойчивее. Ну что же, жизнь продолжалась. Никита достал носовой платок, вытер лицо, застегнул пиджак и только после этого сказал:

— Войдите!

Голос его прозвучал так хрипло, что пришлось откашляться и уже тверже повторить:

— Войдите!

В кабинете возник человек, которому впору было играть центровым на баскетбольной площадке. Он едва не царапнул макушкой о притолоку. Сделав два нерешительных шага, посетитель остановился и вопросительно посмотрел на Никиту, словно был хозяином этого кабинета и ждал от гостя объяснений по поводу его визита. Никита ответил ему таким же взглядом. Тогда посетитель спохватился, поздоровался неожиданно густым басом и протянул какую-то бумагу, требующую визы.

Не приглашая садиться, в надежде, что незваный гость тут же уберется, Никита глянул на документ, ничего не понял, расписался и вернул листок.

В посетителе роста было явно за два метра. При этом чувствовалась не обычная для высоких людей угловатость, а скорее гибкость акробата или мастера кун-фу. Гибкость эта проявилась, когда он отодвинул стул и вдруг оказался сидящим на нем, замысловато заплетя ноги.

— Простите, — сказал он, внимательно изучив подпись Никиты. — Тут нужна резолюция.

Пришлось Никите читать бумагу еще раз. Но и теперь он мало что понял, на всякий случай надписав повыше своего росчерка «В приказ!».

Посетитель глянул, вздохнул, отложил документ в сторону, сцепив на колене тонкие пальцы, в упор вставился на Никиту.

— Мне кажется, — наконец сказал он, — что у вас большие неприятности. Не поделитесь?

Никита собрался было возмутиться такой бесцеремонностью, но в этот момент сразу две мухи пронеслись мимо его головы и спланировали на стол. Рука Никиты непроизвольно потянулась за газетой и тут же отдернулась, словно обжегшись.

— Так что все-таки случилось? — настаивал незнакомец.

И Никиту прорвало. Сбиваясь и захлебываясь словами, стараясь поскорее выговориться, он стал рассказывать обо всех своих неудачах и сомнениях, о своей никчемности, о горьких мыслях, о том, что и завтрашний день, и последующие не принесут ничего хорошего, не изменят его жизни. Особенно жаловался он на мух, словно они были первопричиной того, что творила с ним судьба.

Посетитель слушал внимательно, не перебивая, только едва заметно кивал, будто молчаливо соглашаясь со всем, что говорил Никита. Его тонкий нос с большими крыльями при этом многозначительно покачивался, и поэтому казалось, что он примеривается, как бы клюнуть невидимого червячка.

Никита оборвал свой горячечный монолог на полуслове, опять вытащил платок и стал вытирать лицо. Теперь он мучился от неловкости за то, что в душевном расстройстве так разнюнился перед чужим человеком. Хотя кто ему был свой? Не Василий Александрович же?

Посетитель первым нарушил гнетущее молчание.

— А вы не пробовали этих мух травить чем-нибудь?

Никита обреченно махнул рукой:

— У меня аллергия начинается от любых аэрозолей. Кашляю и чихаю беспрерывно. Раньше такие липучки были: ленту повесишь, все мухи к ней пристают. Но давно уже не видел, чтобы продавались. Наверное, не выпускают больше.

— Да, я тоже не встречал, — согласился посетитель. — Однако вот какое странное совпадение. На днях я кое-что закончил. И сейчас понял, что с мухами, вернее, с их уничтожением, это кое-что может вам очень помочь. Мне кажется, весьма действенное будет средство.

Он помолчал, потом поднял вверх указательный палец, словно вспомнил некую важную деталь.

— Я не специалист в психологии, но думаю, и другие ваши проблемы смогу решить. Когда у вас рабочий день начинается? В девять? Вот и отлично. Завтра непременно зайду. Но вы уж не откажите в просьбе, надпишите на моем заявлении, чтобы требуемое выдали.

Никита слова посетителя не то чтобы пропустил мимо ушей, но отнесся к ним с полным равнодушием. Против мух он чего только не использовал в прошлом и уверился, что до следующей зимы от этой напасти избавиться никак нельзя. Ну а себе помочь он мог только сам. Если бы знал, как это сделать. Однако незнакомец показался ему человеком приятным, вежливым, и поэтому он на уголке прошения вывел резолюцию «Выдать!» и еще раз расписался, по-прежнему не вникая в суть просьбы.

Посетитель прочел, поблагодарил и, уходя, добавил:

— Только одно условие: ничего не бояться и верить в себя. Тогда все получится.

С тем и откланялся, оставив Никиту в одиночестве горевать о бессмысленности своего существования.