С.Кара-Мурза
Что происходит с Россией? Куда нас ведут? Куда нас приведут?

Часть первая. Что происходит в России?

— В России идет переустройство всего строя жизни. Ясного понимания сути, однако, нет. В чем суть этого проекта, на Ваш взгляд? Капитализм, что ли, строим?

— Капитализм — это бы неплохо. Да не о нем речь. Сначала надо выяснить, почему же людям непонятна суть проекта — ведь из этого многие беды и вытекают. А дело в том, что уже с 60-х годов все осмысление идет исключительно в русле западной общественной мысли. Уже это раскалывает Россию, где тюркские, угорские и монгольские народы воспитаны в совершенно ином мироощущении, а русский народ — в весьма ином.

Что же означает такой евроцентризм, вера в то, что существует одна "столбовая дорога цивилизации", и эту дорогу для всех проложил Запад?

Означает, что суть кризиса, переживаемого Россией, лежит не в политической или даже социальной плоскости. Речь идет, как и в 17-м году, о столкновении цивилизаций. Ни один серьезный ученый, в том числе и на Западе, не сомневается, что Россия была одной из крупных мировых цивилизаций, уцелевших после экспансии западной цивилизации в XVI-XIX веках. Сейчас — попытка слома всех опор российской цивилизации как якобы "тупиковой ветви" человечества.

Как и все проекты подобного масштаба, это — проект утопический. Когда Гайдар говорит, что "цель правительства — за 1992 год изменить стереотипы экономического поведения россиян", то это и не может восприниматься иначе, чем утопия. Ибо под стереотипами лежат архетипы, составляющие культурный и психологический тип народа. Такие вещи, даже при использовании огня и железа, при массовом уничтожении "неисправимых", меняются лишь за несколько поколений.

— Является ли нынешний кризис сугубо нашей, российской проблемой?

— Ни в коем случае. Просто Россия, как и в начале века, оказалась "слабым звеном" в системе глобального кризиса. Сегодня Запад впал в "экологический пессимизм" — Земля ему мала, озона и кислорода на всех не хватает, "цветных" рождается слишком много и т.д. И снова столкнулись две главные идеи, борьба между которыми идет с XVI века. Одна — "техноморфная": мир — машина, и человеческое общество — машина. Меняются поколения этой "машины" — за рабством идет феодализм, за ним капитализм (спорят о социализме и коммунизме, но это — детали). Страны, этой схеме не соответствующие, называются "отсталыми". Другая идея — "экологическая". Мир — не машина, а сложная система, включающая биосферу и человека. Человечество — совокупность разных цивилизаций, оно живо, пока есть достаточное разнообразие. Западная цивилизация, на определенном этапе очень сильная и энергичная, "переварила" множество культур и народов (практически исчезли цивилизации Америки, Африки и Австралии). Выжили те, кто был защищен культурными, религиозными и военными барьерами. Не удалось разрушить "характер" Японии, Индии, Китая, мусульманского мира. Россия оказалась более уязвимой, т.к. она — в большой степени часть Запада и открыта его влиянию.

— В чем корень различий западной и "незападных" цивилизаций? Возможен ли слом Российской цивилизации, ее окончательная "вестернизация"?

— Слом вовсе не означает "вестернизацию", переход в новый тип жизни. Скорее, слом такого масштаба приведет к целой эпохе тотального разрушения. В 1917 году претензии реформаторов были скромнее (они ограничивались в основном политической и социальной сферой — и то породили гражданскую войну, чуть не ставшую для России смертельной).

Корень различий — в ответе на вопрос: "Что есть человек?". В современном обществе Запада на пьедестале — индивидуум. Этот образ возник в результате Реформации, суть которой была в отказе от этики религиозного братства — надежды на коллективное спасение души. В традиционном обществе "незападной" цивилизации человек — член какой-то общины, в которой люди связаны не рыночными, а солидарными отношениями. Возможен ли слом такого общества? Теоретически — да. Ведь, в пределе можно даже уничтожить "носителей" неправильного типа физически — это дорого, но технически возможно. А кроме того, есть методы перевоспитания тех, кто этому поддается, и "вытеснения" непримиримых.

Где же тот корень, выдернув который можно разрушить генотип "незападной" цивилизации? Где спрятана та иголка, сломав которую, можно погубить Кащея? Это — тип взаимоотношений человека с землей и другим человеком, идущие от крестьянства мироощущение и способ мышления. Такой тип может сохраняться очень долго и в промышленном обществе. Японская корпорация, выпускающая современную электронику, на деле воспроизводит тип этики и отношений клана самураев и крестьян. Трудовой коллектив советской фабрики — это видоизмененная русская община с сильными артельными отношениями.

— Но ведь традиционное, "общинное" начало ведет к отсталости.

— Это не так. Нигде развитие не бывает монотонным. Периоды подъема чередуются со спадами, кризисами. Сегодня говорить о принципиальной застойности "незападного" общества вообще смешно. В 30-50-е годы невероятный рывок совершила Россия (СССР) с опорой именно на общинные начала. В 60-70-е годы то же произошло в Японии, не пошедшей, несмотря на давление Запада, на слом традиционных культурных оснований. Сегодня немыслимое для Запада развитие демонстрирует Китай — не меняя своего типа. Набирают силу для рывка Индия и мусульманский мир. И ведь все эти цивилизации были лишены той форы, которую имел Запад — стартовый капитал он получил за счет колоний, захвата колоссальных земельных массивов, сырья и рабочей силы (включая рабскую) у половины человечества.

— Никто на "святую Русь" и не замахивался. Задача была — разрушить коммунистического идола, выявить в каждой частице нашего общества коммунистическую компоненту и уничтожить ее. Разве не так?

— Благими намерениями вымощена дорога в ад. Сегодня уж и видный "разрушитель идола" признает: "Целили в коммунизм, а попали в Россию". В кого на самом деле целили — как говорят, "следствие покажет". Уж больно ловко попали. Давайте все же судить не по словам, а по делам.

— Разве так можно? В политике и слово много значит.

— Уговорили. Тогда вот вам первые слова. Затеяв перестройку, партийная элита предупредила устами Горбачева: "Мы не знаем общества, в котором живем!". Это немудрено — от общества верхушка КПСС давно оторвалась. Но если не знаешь общества, в котором живешь — уйди потихоньку в отставку, а на досуге почитай книжки про это общество или поговори с умными людьми. И уж во всяком случае, не лезь перестраивать это общество.

Сделано все как раз наоборот — начали перестройку, да еще революционную, т.е. не через осторожные реформы, а через слом. И что поразительно — любой поостережется разбирать забарахливший телевизор, если не знает его устройства. А общество — да что его жалеть! Тем более такое неприятное. И попали мы в руки доброхоту, который решил полечить нам головную боль, сделав молотком трепанацию черепа. Колотит молотком и приговаривает: "Эх, не знаю я анатомии! Не учился я медицине!".

— На ошибках учатся. Уж больно Россия загадочная страна.

— Это — миф. Россия — одна из наиболее изученных стран, и у нас, и на Западе. Советологам отпускались огромные деньги, и когда попадаешь в их библиотеки, то диву даешься — до каких тонкостей доходили они в исследованиях. Пожалуй, сегодня-то и видно, что изучили нас досконально. Другое дело, что наш интеллигент, для которого светоч разума — журнал "Огонек", в отношении России — полный невежда. Но не он ходит в советниках у Ельцина. Так давайте сами осмысливать наше общество. Оно еще не взорвалось, а только горит. Огонь остановить можно, а взрыв переживут немногие.

— Так вы считаете, что перестройка и реформы были не стихийным процессом, какая-то логика в них была?

— Если бы процесс был стихийным, то иной раз получалось бы и удачно — как при стрельбе наобум. Но если стреляешь наобум, да еще заведомо не в ту сторону, то уж никак не попадешь. Будем исходить из результата. Ведь как хвалит "Независимая газета" нашего последнего генсека: "Горбачев обеспечил перелом хребта самой мощной фашистской империи". Суть в том, что "обеспечил перелом хребта" нашей страны, а как ее обзывать — дело вкуса.

Поучительно такое сравнение. В конце ХХ в. в мире реализованы два крупных проекта по переходу от авторитарного режима к открытому обществу и либеральной экономике — в Испании после смерти Франко и в СССР. Над проектами работали лучшие мозговые центры мировой демократии. Но сколь различны оба эксперимента. Испанцам — бережный переход без разрыва с прошлым, без сведения счетов и разрушения каких бы то ни было структур. Результат — быстрый выход из кризиса. России — революционная ломка всех систем жизнеобеспечения, раскол общества по всем его трещинам, маховик конфликтов и братоубийство. Итог — национальная катастрофа. Опять европейские умы замыслили, а их ученики устроили в России революционный эксперимент. И уже с первым криком "иного не дано!" зародилась тревога. Этот крик предвещал новый тоталитаризм революционного толка. Вершить судьбы страны снова взялась левая интеллигенция.

— Совсем нас запутали с "правыми" и "левыми". Ведь левые — это те, кто за труд против капитала. Разве не так?

— Да, по традиции многие связывают левизну с ориентацией на интересы трудящегося большинства, на социальную справедливость и равенство. Это не так, хотя долгое время левизна была в услужении именно этим принципам. Но гораздо глубже — мироощущение, а не политический интерес. Левые — это те, кто считает себя вправе вести (а вернее, гнать) людей к сформулированному этими левыми счастью.

Уже говорится прямо: цель реформ — не замена социальных или политических механизмов, а цивилизационный слом. То есть, признаны подлежащими уничтожению сами славянские и угро-финские этносы (народы), выросшие в православии, и тюркские народы, выросшие в исламе. Они, со своими "неправильными" мирощущением и этикой, должны исчезнуть, уступив место иной цивилизации, составленной, быть может, из "новых русских" и "новых татар" — то есть, уже не русских и не татар. Иногда либеральные интеллигенты даже сетуют на то, что перед ними не чистая доска, а цивилизация, так что приходится вести трудную "перестройку личности". C какой грустью им "из глубины" отвечает Есенин:

Но кто слушает сегодня Есенина, когда есть Бурбулис.

— Да что уж такого особенного сегодня ломают?

— Нас заставляют отказаться от той этики религиозного братства, которая и обеспечила в России возможность тысячелетнего поразительно мирного сосуществования народов и социальных групп. Взамен нам предлагают объединяться в классы, ведущие между собой узаконенную борьбу за свои интересы. Первый раз народ поддался на этот призыв в начале века, когда Россию убедили отомстить за грех крепостничества, она "умылась кровью" и восстановила ту же этику религиозного братства, "переодетую" якобы коммунистической идеологией (как сказал опять же Есенин, "и песни новые по-старому поем, как нас учили бабушки и деды"). Были те, кто пользовались этим — номенклатура потихоньку получала к праздникам пакеты с продуктами. Но здравый смысл говорил, что это — ничтожная несправедливость по сравнению с ценностью неантагонистического сосуществования.

— Но ведь зло номенклатурного крепостничества тоже было нестерпимым.

— Да, все поверили, что хуже ничего и быть не может. Каким же образом убеждают людей революционеры в том, что "так жить нельзя"? Не обращением к реальности, а растравляя обиды и трещины в сознании. Эти обиды преувеличиваются до фантастических размеров, в души наливается яд — для того, чтобы раны раскрылись, а противоречия взорвались конфликтами. И если дело имеешь с народом доверчивым — "процесс пошел". Раздуй дело с пактом Риббентропа-Молотова, и уже имеешь моральное право нарушить все нормы, захватить союзную собственность, выкинуть останки Черняховского и лишить прав треть населения — вся демократия тебя поддержит. Еще бы — обида, нанесенная Молотовым, требует отмщения.

— Что же теперь, не восстанавливать истину? А это — всегда месть тому или иному деятелю.

— Неправда. Политики превращают ее в месть ныне живущим. Вспомните: главным оружием перестройки была идея исторической вины — государства, партии, народа. Казалось бы, дело историков, но с помощью этой идеи ввергнули в саморазрушительную вакханалию нынешние поколения наших народов! Ведь абсурдно разрушать свой дом из-за того, что дедушка был в чем-то виноват. Но стоило власти побить себя немного в грудь, а затем крикнуть: "Ломай, ребята, свой барак! Заживем красиво!" — и все в экстазе бросились ломать, да еще среди зимы. И уже замерзая, продолжают верить.

— Это все метафоры. А в чем осязаемо состоит тот цивилизационный слом, которым пугают патриоты?

— Это — разговор долгий и трудный. В левое ухо нашептывают умные соблазнители. Вот, мы все были уверены, что существовала страна Россия — а нам шепчут, что никакая это не страна, а "паноптикум нородов", какой-то "выкидыш цивилизации". А есть ли русский народ? — Да тоже нет, это выдумки красно-коричневых. Но если вы согласны довериться здравому смыслу, то начнем по порядку. Примем, что была такая страна — Россия, собравшая множество "языков".

Первое условие благополучия в стране — порядок жизни, когда ни один народ не чувствует угрозы своему существованию как этносу. К такому порядку идут по-разному. В основе всех обществ лежит определенное представление о человеке. Современная западная цивилизация возникла, восприняв атомизм, приложенный сначала к человечеству, а затем уже к неживой природе. Патриархальные оковы были сброшены: "человек — свободный атом человечества!". В национальной сфере это создало "этнические тигли" для переплавки малых народов.

В США "тигель" производит новую нацию. Остались еще "трудносплавляемые" компоненты (негры), но над этим усиленно работают. Кто сопротивлялся — исчез (индейцы). При становлении рыночной экономики в Европе возникли "нации-государства", и там, где доминировала одна нация, "тигель" растворял малые этносы. Так, в немцев превратилось много славянских племен. Если же нация, которая хозяйничает в стране, не желает ни "сплавляться" с другими народами, ни растворять их в себе — проводится "этническая чистка" территорий и вводится апартеид.

— А Россия с ее православным шовинизмом — разве не тем же занималась?

— Россия и СССР жили как традиционное, не "атомизированное" общество, в котором права индивидуума не имели приоритета над правами солидарных образований, в том числе этнических. Помните, как требовали демократы отмены графы "национальность" в паспорте. А эта графа очень важна. Человек был не просто гражданином СССР, а и полномочным представителем официально признанного этноса как субъекта права. А две палаты Верховного Совета? Одна представляла "равных граждан", а другая была Советом национальностей. И это — не просто символ, хотя и он важен. Общество строилось по метафоре семьи, рода, и в отношениях собственности (прежде всего земельной) было сильно общинное начало. Поэтому здесь не возникало "тигля", и этносы не растворялись, а сохранялись (при всех обидах и преступлениях режима). Тофалары выжили как народность, хотя перед войной их было 500 человек и на фронте погибла 1/3 мужчин.

— Ну и пусть сохраняются дальше. При чем здесь реформа Гайдара?

— При том, что она провозглашает создание т.н. современного общества, и в ней прямо предусмотрено возникновение "этнического тигля". Об этом говорит сама фразеология: "Субъекты права — граждане, а не этнические группы". Народ как солидарное образование перестает быть субъектом права, его место занимает сумма индивидуумов, отобравших у коллективов голос. Только потому, что голосом обладала не только личность, но и этнос, Россия сохранила малые народы (в том числе "репрессированные"). В "тигле" кто-то из личностей будет процветать, большинство заболеют, вырванные из-под племенной опеки, как болеют индейцы Америки или аборигены Австралии. Но соцветия народов не будет на этом либеральном экономическом пространстве. Превращение в товар земли довершает дело.

Наглядный пример — конфликт с хантами Сургутского района, пытающихся сохранить последний лесной массив для своего традиционного обитания как этноса. Администрация объясняет: "Если мы переходим на муниципалитеты, то должны думать не только о двух тысячах хантов, но и об остальных 70 тысячах жителей района. Тем более что к рыночной экономике ханты оказались не готовы. Кто их будет кормить?". Здесь сказано все. Что губит хантов как этнос? Во-первых, демократическое правосознание: 70 тысяч человек-"атомов" важнее, чем две тысячи человек-"атомов". Во-вторых, переход от "тоталитарной" советской власти к современному гражданскому обществу: "если мы переходим на муниципалитеты", то о каких там этносах может идти речь! И, наконец, переход к рыночной экономике, при которой единым и абсолютным мерилом становится прибыль. Ханты "оказались не готовы к рыночной экономике"? Следовательно, должны исчезнуть с лица земли (как и множество других народов бывшего СССР и половина русского народа). При этом, разумеется, кто-то из хантов станет процветать при рынке, но уже как индивидуум.

— Ну и что в этом страшного? Там этносы растворяются, но этого не чувствуют и довольны, у нас сохранялись — и ворчали. Чем же плох пример США? Там — американцы, а мы будем новая историческая общность людей — россияне. Как говорил Нагульнов, "все приятно смуглявые".

— Это — дело вкуса, надо только, чтобы люди знали, на что идут. К тому же "тигель" по образцу американского — самый мягкий вариант. Уже в 60-е годы была изложена главная идея, разрушающая всю евразийскую цивилизацию России — идея разрыва славянско-финско-тюркского союза и "возвращения" русских в "европейский дом". А это отбрасывает Россию не только от Урала, но уже и от Волги.

— Да почему же это?

— Да потому, что в идее "возвращения" русского народа, как блудного сына, в Европу, и речь не идет, что в этот мифический "европейский дом" приглашаются коми, чуваши или буряты. Значит, втайне реформаторы знают, что и поверившие им русские до этого "дома" не дойдут и своими онучами его обитателей не обеспокоют. Их Исход из Евразии станет тотальной войной народов — ведь русских зовут в "европейский дом" без якутов, но с якутскими алмазами в мешочке.

— Это — тайные планы, "масонский заговор"?

— Да нет, излагающих эти взгляд работ множество, но мыслей в них немного. Вот они, кратко:

Россия совершила ошибку, приняв православие. Тем самым она отклонилась от "столбовой дороги цивилизации". Россия ошиблась, отвергнув тевтонов и войдя в симбиоз со "степняками". Россия зря поддержала большевиков, они испоганили марксизм и восстановили империю. Россия не может "переварить" свою огромную территорию и должна распасться на 40-50 "нормальных" государств. Эти тезисы излагаются без шуток в самых серьезных журналах и на самых престижных международных конференциях. А главное, они претворяются в жизнь.

— Разве вопрос еще не решен?

— Демонтированы пока лишь верхушечные структуры государства — тип сосуществования народов еще не сломан. Мы стоим на распутье, и надо понять, к чему клонит та или иная политическая сила — будет ли создаваться в России "этнический тигель", станут ли крупные народы ассимилировать племена своих сограждан или заполыхают пожары этнических чисток.

— Ну, это — национальный вопрос. А что еще нас отличало от Запада?

— Патерналистское (т.е. "отеческое") государство. Его и ломали, его образ был опорочен, взамен нам обещали либерализм — и никакой державности. О чем речь, не объяснили. А речь идет о разных моделях всего образа жизни. Патерналистское государство воспроизводит образ семьи. Ты для нее стараешься, свободы твои ограничены, но она же тебя защитит и в беде не оставит. Либеральное государство воспроизводит образ рынка. Здесь каждый свободен, никто никому ничем не обязан и сам отвечает за свои ошибки, государство лишь следит, чтобы на рынке не было драки. Либерализм имеет много привлекательных сторон, и человек Запада ими наслаждается. Значит ли это, что так же будет счастлив русский, чуваш, якут? Реформаторы делают вид, что этой проблемы нет, что либерализм основан на "общечеловеческих" ценностях. Но это неправда. Либерализм возник в особой культуре Запада и породил совершенно нового человека — "человека экономического". Он не упустит своего, его не обманешь на жизненном "рынке". Но примените законы рынка вместо законов семьи к нашему человеку — и большинство населения будет моментально разорено. Часть умрет под забором, а другая возьмет в руки вилы, винтовку, установку ГРАД — и сокрушит "режим антихриста".

— А ОМОН на что?

— Сегодня, при нынешней технологии и состоянии нашей промышленности средства социального мщения абсолютно доступны любой радикальной группе, хоть полстраны найми в ОМОН. Но об этом не будем. А пока — наглядный пример. Человек экономический pационально считает свою выгоду и накапливает состояние. Он с детства знает, что станет стаpым, больным и нетpудоспособным — и копит, копит, копит. Он знает также, что дети в стаpости ему не помогут — но и он им если и даст денег в долг, то под pасписку (и под пpоценты). Раз так, либеpалы против всех видов социального страхования, ибо оно есть pегуляpное изъятие доли доходов всех людей и возвpащение пенсионеpам этих денег в стаpости (но уже на уpавнительной основе, причем используя и деньги недоживших). Это — ущемление свободы человека. Пусть, считают либеpалы, он сам pаспоpяжается этой долей дохода, а если pаспоpядится неpазумно (напpимеp, пpомотает в молодости), то это будет его ошибка, ошибка свободного человека.

В России и начали сpочную ликвидацию "уpавнительной" системы соцобеспечения, сведя на нет покупательную способность пенсии, и создание альтеpнативных "западных" систем. Гайдаp даже заявил, что он pассчитывал за 1992 год силой пpиучить россиян копить на случай болезни и стаpости. Это было сказано в pасчете на человека с полностью пpомытыми мозгами. Даже если по пpиказу свое поведение изменят люди самого активного возpаста — 30-40 лет, они уже накопить на стаpость не смогут, они опоздали на 10-20 лет. О более стаpших поколениях и pечь не идет. Схема pефоpмы пpедопpеделяет заведомую бедность и стpадания в стаpости большинства живущих ныне гpаждан России — даже если будет пpеодолен кpизис и дела молодых пойдут на лад. Вот эксперимент, данный историей — положение стаpиков в Испании.

— Почему же именно в Испании?

— Сpеди западных стpан Испания имеет с Россией наибольшее число сходных чеpт. Она восемь веков была частью аpабского миpа и имеет черты той евpазийской культуpы, котоpые хаpактеpны для России. В ней сильны пеpежитки кpестьянского мышления. Наконец, Испания при Фpанко 40 лет пpиучалась к патеpналистской политике госудаpства (хотя и в условиях капитализма) и сильной социальной защите. Поэтому многие испанцы не были накопителями.

И вот, здесь тоже пpоизошла "пеpестpойка". Хотя — никаких pеволюций. Запад pешил "пpинять" Испанию в свое лоно и не желал pазpушений. Но даже пpи таком беpежном пеpеходе поколения с 40 лет и стаpше не смогли накопить на стаpость. Нынешние стаpики оказались отбpошенными в бедность. Радостный крик: "Мы уже евpопейцы!" — означает, что в Испании потеснен патеpнализм и в то же вpемя ослабла связь поколений. И стаpики стали намного беднее, чем молодежь. Вот данные из Аpагона — самой благополучной области Испании (сpедний душевой доход как в ЕЭС). 57% жителей стаpше 65 лет живут ниже уpовня бедности и имеют доходы менее 15 тыс. песет в месяц. Пятьдесят семь пpоцентов! Это ведь большинство, а не маpгинальная гpуппа бpодяг. Ни алкоголиков сpеди них нет, ни наpкоманов. Это — поколения честных и безотказных тpужеников, котоpые отстpоили и индустpиализовали Испанию.

Но на 15 тыс. песет в месяц почти невозможно пpожить (молодые русские богатеи откупают теперь на лето в Испании целые отели, где комната в сутки стоит 40 тыс. песет). В Арагоне снимать комнату в 8 кв. м. стоит 25 тыс. песет в месяц. Значит, если стаpик не имеет квартиры — а половина испанцев сегодня снимает жилье — бездомность его удел. 67,5% стаpиков живут в домах без отопления. В Аpагоне холодно с ноябpя по апpель, дом пpомеpзает насквозь, стены покpываются плесенью. Как гласит доклад, "это очень вpедно для здоpовья стаpых людей и пpедопpеделяет очень высокий уpовень заболевания суставов". А доля стаpиков, получающих пенсию, упала до 42%. И во вpемя кpизиса пеpвый удаp наносится по ним. Так, вновь победив на выбоpах 1993 г., социалисты отменили субсидии для пенсионеpов на покупку 800 наименований лекаpств.

Это — закономеpность, а не злая воля или ошибка пpавительства. Рынок заставляет выбpасывать стаpиков из жизни. И наш интеллигент, котоpый сегодня уговаpивает согpаждан, в том числе стаpиков, поддеpжать демонтаж советского стpоя, обманывает себя и дpугих. Когда советская система соцстpаха будет полностью ликвидиpована, заменена "пенсионными фондами" и "личной беpежливостью", основная масса pусских стаpиков опустится на дно, и они начнут быстpо умиpать от гоpя. И на лбу каждого интеллигента-либеpала появится клеймо убийцы. Пока оно невидимое.

— Ах, вы нагнетаете! Не буду с вами разговаривать.

— Простите, ради Бога, погорячился. На себя примерил — а это теперь воспрещается. Больше не буду.

— То-то. Но вы как-то благосклонно упомянули уравниловку. А это ведь худшее порождение коммунизма, об этом даже А.Н.Яковлев говорил — а уж он-то разбирается.

— Дело в том, что он отвергает идеал равенства — а об идеалах спорить бесполезно. Льву Толстому казался очевидным идеал братства и справедливости, никакие доводы ему были не нужны. А другому гению, Фридриху Ницше, эти идеалы представлялись мерзкими. И спорить с ним было бы бесполезно. Обсуждать нужно другое — к чему приведет силовое внедрение тех или иных идеалов в нашу конкретную среду. К несчастью, пока что все спорят именно об идеалах.

— Я спросил об уравниловке.

— Я к ней и клоню. Чуть ли не главным принципом, который надо было сломать в советском человеке при "перестройке", была идея равенства людей. Из уравниловки создали такое пугало, что человек, услышав это слово, терял дар мышления. Бубня о социальной справедливости, об "оплате по труду", заставили забыть первую, более важную часть, "от каждого по способности". А ведь это — развитие одного из важнейших охранительных табу, данных человечеству религией: "каждый да ест хлеб свой в поте лица своего". Это — запрет на безработицу, и его нельзя обойти выдачей субсидий и превращением безработного в паразита. Кладя эти принципы в основу нашей совместной жизни, наши отцы и деды заключили важнейший договор: каждому человеку в России будет гарантирована работа, в идеале — по его способностям. Вот в чем были равны наши люди. Мы обязались друг перед другом не выбрасывать за ворота товарищей, распределяя между собой их заработок. Мы обязались делиться друг с другом работой и никого не отправлять на паперть или в банду, или в сумасшедший дом — три пути для безработного.

— Но ведь был высок уровень "скрытой" безработицы.

— Его можно было целенаправленно снижать. Но политически активная часть граждан решила иначе. Она согласились на превращение скрытой безработицы в явную. Отказалась от постулата равенства и разрешили режиму выкидывать из общества целые отряды трудящихся. Выкидывать со шлюпки "лишних" людей. Интеллигенты, естественно, полетели за борт первыми.

— Но к праву на труд же равенство не сводится.

— Конечно, сама суть равенства покрыта многослойной ложью. Этот идеал, одна из духовных скреп всей евразийской цивилизации, был специально опорочен как, якобы, порождение большевизма. Так давайте сделаем усилие и снимем эти слои лжи. Рассмотрим суть уравнительства. Удалось "реформаторам" изъять его из души народов России — или это лишь смена фразеологии? Ведь от этого зависит исход всего проекта "реформы Ельцина".

Суть — в отрицании идеи, что ценность человека измеряется рынком. Американец скажет: я стою 40 тыс. дол. в год. Русскому такое и в голову не приходило. Для него ценность человека не сводится к цене. Есть в каждой личности то ядро, в котором он и есть "образ и подобие Божие". Это константа для каждого человека. А сверх этого — те "довески", цена которых и определяется рынком, тарифной сеткой и т.д. Отсюда и различие в социальном плане. На рынке, если человека отвергают как товар (какой-то имеющий рыночную стоимость "довесок" — силу, ум и т.д.), из общества выбрасывается весь человек. Никакой иной ценности, кроме той цены, которую готов платить рынок, за человеком не признается (сказано о Западе: "это цивилизация, знающая цену всего, но не знающая ценности ничего"). Если "отвергнутые рынком" люди и поддерживаются благотворительностью, то лишь потому, что это дешевле, чем усмирение голодных бунтов.

— Но ведь, Свобода, Равенство, Братство — это же Запад!

— Наше уходящее корнями в общину уравнительство — совсем иного рода, чем "равенство" гражданского западного общества. Там — равенство конкурирующих индивидуумов перед законом. Великий философ Запада Гоббс дал формулу: "Равными являются те, кто в состоянии нанести дpуг дpугу одинаковый ущеpб во взаимной боpьбе". Наше же равенство идет от артели, где все едят из одной миски, стараясь не зачерпнуть лишнего, но роль и положение каждого различны.

В обществе конкуренции "зачерпнуть лишнего" и даже оттолкнуть соседа от миски позволяет религиозная этика (отказ от идеи коллективного спасения). Люди, выросшие на почве православия и ислама, просто не понимают такой этики. Ее отвергала и вся русская культура. Человек, просто потому, что он родился на нашей земле и есть один из нас, имеет право на жизнь, а значит, на некоторый базовый минимум обеспечения. И это — не подачка, каждый из нас ценен. Мы не знаем, чем, и не собираемся это измерять. Кто-то споет песню, кто-то погладит по голове ребенка. Кто-то зимой поднимет и отнесет в подъезд прикорнувшего в сугробе пьяного.

— Так вы и пьяных предлагаете поощрять?

— Зря шутите. Пьяный — это согрешивший, на момент падший человек. И то, что у нас к нему относились бережно, было вовсе не поощрением. Это было выражением особого отношения к слабому, согрешившему — редкостное качество российской цивилизации. Нам был органически чужд Хам. Разрушение этого свойства имело принципиальное значение. Помню вечерние дебаты на эти темы лет двадцать назад, когда задумывалась вся эта перестройка. Сейчас удивляешься, как все совпадало: тот, кто проклинал уравниловку и мечтал о безработице (разумеется, для рабочих — очень уж они обленились), в то же время ненавидел "спившуюся часть народа". Он, мол, принципиально не оттащил бы пьяного согреться — пусть подыхает, нация будет здоровее. И доходили до фанатизма. Кто же, говорю, у нас не напивался — ведь эдак треть перемерзнет. Пусть перемерзнет! Так ведь и твой сын может попасть в такое положение — вспомни себя студентом. Пусть и мой сын замерзнет! Это и есть новое мышление.

— Ну, тут либералы переборщили. Но ведь в распределении благ уравниловку ввел проклятый Сталин. НЭП отменил.

— Сталин? А может, проклятый Чингис-хан? Вспомним Марко Поло, он почти всю жизнь пропутешествовал в созданной при Чингис-хане империи (в том числе и в России). Что же поразило его, "европейца-рыночника"? Вот свидетельства XIII века: "Делал государь и вот еще что: случалось ему ехать по дороге и заметить домишко между двух высоких и красивых домов; тотчас же спрашивал он, почему домишко такой невзрачный; отвечали ему, что маленький домик бедного человека и не может он построить иного дома; приказывал тут же государь, чтобы перестроили домишко таким же красивым и высоким, как и те два, что рядом с ним". Или еще: "Поистине, когда великий государь знает, что хлеба много и он дешев, то приказывает накупить его многое множество и ссыпать в большую житницу; чтобы хлеб не испортился года три-четыре, приказывает его хорошенько беречь. Случится недостача хлеба, и поднимется он в цене, тогда великий государь выпускает свой хлеб вот так: если мера пшеницы продается за бизант, за ту же цену он дает четыре. Хлеба выпускает столько, что всем хватает, всякому он дается и у всякого его вдоволь. Так-то великий государь заботится, чтобы народ его дорого за хлеб не платил; и делается это всюду, где он царствует".

Когда мы читали Марко Поло в детстве, на такие главы не обращали внимание — этот образ действий государства казался нам естественным. Ну подумайте сами, что, если бы в годы войны вместо карточной системы устроили, как сегодня, либерализацию цен? Смешно даже представить себе.

— Каков же механизм уравнительного распределения благ?

— Он не такой уж тотальный. Великий хан Хубилай обязывал "глав администрации" в регионах делать запасы зерна за счет госбюджета и в голодные годы выдавать его, фактически, "по карточкам" — не отменяя при этом "коммерческую" торговлю. Она, кстати, была у нас и во время войны; приехал кто с фронта — всегда можно было собрать денег и купить, что надо. А уж о рынке и говорить нечего. Не знаю, как Гайдар, а я торговал в четыре года, в войну. Продашь будильник и купишь отрубей и бутылку патоки. И тот рынок не разъединял людей.

— Да неужели рынок так всемогущ, что решает за людей?

— Виноват, оговорился — ведь только и слышишь: "Рынок нам сделает то-то" или "Рынок нам не сделает того-то". А ведь это — лишь инструмент. Это как огонь — им можно обогреть человека, а можно спалить дом соседу. Но ведь есть "огнепоклонники". А есть те, кто обожествляет рынок. И напустили они столько туману, что каждый под этим словом понимает свое — и договориться уже невозможно. Либералы понимают под рынком именно свободную продажу рабочей силы — в этом суть. Прямого отношения к рынку товаров это не имеет, такой рынок возник уже при первобытно-общинном строе. А чтобы товаром стала рабочая сила, надо перераспределить собственность, сделав одних предпринимателями, а других пролетариями. В этом и суть реформы, да не реформы, а революции.

— Вернемся к уравниловке. Вы говорили о войне. А в СССР уравниловка означала, что лентяи объедают работящих.

— Неужели вы в это верите? На уравнительной основе давались минимальные условия для достойного существования и развития человека — а дальше все зависело от него самого. Он получал жилье, скромную пищу, медицину, образование, транспорт и книги. Если был готов напрячься, мог заработать на жизнь "повышенной комфортности". Но потребление людей с низкими доходами было на грани допустимого. Никакой уравниловки не было, все держалось на пределе. Интеллектуал А.Бовин писал: "Мы так натерпелись от уравниловки, что хуже того, что было, уже ничего не будет, не может быть". Сколько же поедали "лентяи", если при виде их стола текли слюнки у самого Бовина? Ведь он мог бы привести и цифры. Вот потребление продуктов (в кг) в 1989 году людей с разным месячным доходом:

до 75 руб. 100-150 руб. свыше 200 руб.

мясо и мясопродукты 27 63 95

молоко и молокопродукты 216 363 466

рыба и рыбопродукты 5 13 19

фрукты и ягоды 22 39 56

____________________

Что же означает сегодня отказ от уравниловки? На что пошли наши либералы? Они пошли на убийство части своего народа. 1992 год — это уже год социально организованной смерти. Ранней массовой смерти стариков и косвенной смерти миллиона неродившихся (а ранее рождавшихся) детей. А в сентябре 1993 г. в докладе правительства сказано: "В стране сформировалась устойчивая социальная группа, чьи доходы не обеспечивают допустимого минимума потребления. В 3-м квартале текущего года численность населения с доходами ниже физиологического минимума — 9 млн. человек". И никакими софизмами причину не скрыть. Ведь если при таком спаде производства существенная прослойка гребет миллионы, это может быть лишь за счет перераспределения доходов. Или Ельцин уже и закон сохранения материи отменил?

— Но уравниловка убивала интерес к работе и обрекала нас на застой. Разве не так?

— Доля правды в этом есть. Но в целом отказ от уравнительного идеала означает для России отказ от надежды на развитие. Следствием будет разрыв исторического союза народов — распад России. Эксплуатация раньше всего облекается в этническую форму, дает оправдание угнетению "менее развитых" народов — а значит, и борьбе этих народов всеми доступными им способами. Все это прекрасно изучено. Менее очевидно, что это гасит порыв к развитию и в русском народе.

— Непонятно, объясните.

— За последние три века сложилось два типа ускоренного развития. И оба основаны на том, что люди работают, соглашаясь на отсрочку материального вознаграждения. Один пример такого порыва дал западный капитализм, основанный на индивидуализме. Там и рабочие, и буржуи были проникнуты пуританской этикой. Рабочие трудились не за страх, а за совесть при очень низкой зарплате. Хозяева же вкладывали прибыль в производство, ведя буквально аскетический образ жизни (оргии их сынков — это уже после выхода на спокойный режим). Второй проект — договор трудящихся и элиты ради "общего дела". Самые яркие примеры — индустриализация Японии и СССР. В обоих случаях была уравниловка (в СССР — больше), а все социальные партнеры были проникнуты державным мышлением.

Что же мы имеем сегодня в России? Отказ от уравнительного идеала (и значит, от идеи "общего дела") — и в то же время отсутствие всяких следов пуританской этики у элиты. О капиталовложениях в производство и речи нет — украденное проматывается в угаре потребительства, растрачивается на предметы роскоши, вывозится за рубеж. А значит, никакого негласного договора нет. И лишения людей абсолютно ничем не оправданы — Россия в результате "реформ" лишь нищает и деградирует. Ведь при помощи искусственного кризиса разрушаются в первую очередь самые передовые производства. Вчитайтесь в отчет Госкомстата 1993 г.: "В черной металлургии выпуск стали сократился на 10 проц. В значительно большей степени упало производство прогрессивных видов продукции: гнутых стальных профилей, сортовой холоднотянутой стали — наполовину, проката из нержавеющей стали — в три раза… Выпуск металлорежущих станков снизился почти на 20 проц., а кузнечно-прессовых машин — более чем наполовину. Спад производства прогрессивных видов станков и машин значительно превысил среднегрупповые темпы падения". В 1993 г. выросло только производство металлов, идущих за рубеж. А фотоаппаратов только за год стали делать на 42 проц. меньше. А помните, как стенал Аганбегян: ах, социализм угнетает технический прогресс!

— Вот вы говорите о развитии, о державности — а за этим опять чувствуется имперский дух. Не надоело ли?

— Это как раз область идеалов. Часть людей обладает державным мышлением, а либералам оно претит. Важно найти способ из-за этого не подраться. И недопустимо пытаться подорвать державное сознание путем обмана.

— Да в чем же обман? Разве не была Россия Ивана Грозного или Петра (не говоря уж о Сталине) тиранией? И в этом смысле она в сравнении с либеральным Западом явно проигрывает, хоть мне, как патриоту, это горько признавать.

— Вас пугает слово или суть? Мы привыкли с пеленок, что Россия была "тиранией". Это нам твердил идеолог коммунизма Яковлев, а сегодня это же нам твердит идеолог антикоммунизма Яковлев. И хоть он, как фокусник, на глазах меняет обличье, мы верим. Вот, поминается Иван Грозный, мол, его патологическая жестокость была не аномалией, а присущим России качеством — совершенно немыслимом на Западе. Все уверены, что по сравнению с Европой Россия была чуть ли не людоедской страной, где кровь лилась рекой. И это убеждение — символ веры, его не поколебать никакими разумными доводами. Если сказать, что за 37 лет царствования Грозного было казнено около 3-4 тысяч человек — а за одну только ночь в Париже тех же лет 12 тысяч, наш либерал не возразит, но его убеждение нисколько не поколеблется. Нисколько не смутится он, если напомнить, что в тот же период в Нидерландах было казнено около 100 тысяч человек. Все эти факты он знает, но уже не может отказаться от сугубо религиозной уверенности в том, что Россия — изначальная "империя зла". Все его мироощущение рухнет, если будет поколеблена эта вера. Тут пожалуй, главный результат и условие продолжение нынешней революции — расщепление сознания.

— Так вы дойдете до того, что станете жалеть КПСС как элемент российской цивилизации.

— О чем я жалею — мое сугубо личное дело. А как специалист скажу, что вся акция по ликвидации КПСС — или следствие непроходимой глупости, или имела целью именно взорвать общество. Даже простую бомбу надо демонтировать умеючи, а не бить по ней кувалдой. Бомба — не граната, тут двумя оторванными пальцами не обойдется. Когда в тpадиционных обществах изымается их идеологическая сеpдцевина, последствия катастpофичны. Пpимеp — Рефоpмация в Геpмании, в ходе которой сожгли 50 тыс. "ведьм", а затем уничтожили 2/3 населения. Другой пример — наша революция 1917 г., когда либералы "одним пинком раздавили гадину" — самодержавие с православием. Россия в кровавых травмах была собрана под знаменем большевизма. В последние 50 лет она быстро шла в сторону самобытного гражданского общества, но "гадину" снова решили раздавить. Что, не видно, куда мы катимся?

— Разве мы катимся не к демократии?

— Пока что мы видим разpушение глубинных оснований власти, котоpая в России всегда оправдывалась идеями любви и спpаведливости (чему не пpотивоpечат вспышки жестокости, котоpым бывают подвеpжены и отец, и цаpь, и генсек). И в то же вpемя России не дали выpастить ни ту фоpму демокpатии, к котоpой она быстpо эволюциониpовала (сpавните pяд: Сталин — Хpущев — Бpежнев), ни ту, котоpая стала наpождаться в тpавмах пеpестpойки — паpламентскую, но сугубо pоссийскую. Ей навязывают технокpатическое "госудаpство пpинятия pешений" (президентскую республику). Демократия там и не ночевала, уж это-то изучено прекрасно.

— Но ведь бюрократизм замучил. Государство в СССР стало прямо-таки монстром.

— Да что вы! Как раз при демократах чудовищно разбух административный аппарат — в Москве ему уже не хватает зданий всего аппарата РСФСР, СССР, КПСС и даже СЭВ! А ведь плана уже нет, и хозяйством государство практически не управляет. О расходы на органы власти и сказать страшно. Вот кто монстр.