"Рука адмирала" - читать интересную книгу автора (Солоневич Борис)

Глава III Живая пылинка, остановившая машину ОГПУ

16. Рука второго адмирала

В тот же день, когда наш футболист Сережа напряженно всматривался в руку памятника адмирала Корнилова, на 2000 километров северней на пустынной площади перед громадным собором с золотым куполом, но без креста, прогуливался коренастый массивный моряк в костюме командира Красного Флота. Николая (читатели уже, конечно, догадались, что это был Сумец) не интересовал собор, превращенный теперь в политический клуб. Он напряженно вглядывался в памятник адмиралу Макарову, стоявший на краю площади.

Фигура адмирала была очень выразительной. Одетый в шинель, которая, как и его широкая русская борода, развевалась под ударами яростного морского ветра, адмирал весь подался вперед, как бы бросая какую то решительную команду. Его левая рука была спрятана в карман, а правая простерта вперед широким, властным жестом. К ногам адмирала подкатывались бронзовые волны, словно бурно и радостно приветствуя этого знаменитого героя русских морей.

Внизу на пьедестале были, слова:

И каждый моряк, любивший море и свой флот, вздрагивал от этих слов, словно что то обжигало его душу.

Он вспоминал одновременно. и бесславную и героическую гибель русских кораблей под Цусимой в 1905 году, когда Балтийский флот, заведомо более слабый, чем японский, сделал невиданный переход из Кронштадта кругом Африки и Азии, чтобы принять неравный бой и тем ослабить японский нажим на Дальний Восток. Там же незадолго до Цусимы в далеких южных морях у Порт-Артура на адмиральском броненосце «Петропавловск», взорванном японской миной, погиб и адмирал Макаров. Его трагическая гибель на боевом посту придала характер завещания-приказа его фразе «Помни войну»!..

Трудно сказать, почему советская власть не уничтожила этот памятник царскому адмиралу. Может быть потому, что сам он был простым солдатом и никогда не занимался политикой. Может быть потому, что его призыв совпадал с ее задачей — усилением красного флота, защищавшего не Россию, а СССР. А, может быть, просто потому, что в фигуре адмирала было столько силы и выразительности, что весь этот памятник как то возбуждал желание работать, напоминал о кораблях, о море, о той жизни моряка, про которую сказал этот герой-адмирал:

Но, конечно, не эти мысли блуждали в голове Николая, когда он вместе со своим помощником осматривал памятник. «Как бы, чорт побери, туда забраться? думал он. Как бы осмотреть эту протянутую руку»?..

Это внимание удивило его спутника.

— Что это вы, товарищ Сумец, этак воззрились на адмирала? Бороду такую отпустить хотите, что ль? Для авторитета?

В это время смелая мысль пришла в голову

Николаю, и он усмехнулся.

— Нет, товарищ Лоренц… Я про иное думаю.

Видите ли, завтра тут на площади большой парад будет перед открытием Спартакиады. Так вот мне и пришло в голову нечто вроде сюрприза устроить — в руку адмиралу красный флаг вставить…

Простое добродушное лицо моряка озарилось усмешкой.

— А ведь и верно… Это вы здорово придумали, т. Сумец. Вот смеху будет — как на похоронах… Старый царский бородач с красным флагом… Ха, ха, ха… Надо это сгрохать и в самом деле.

План был выработан быстро. Инспектора спорта зашли в казарму, где помещались съехавшиеся со всех флотов спортсмены, выбрали там нескольких здоровых ребят, взяли крепкую табуретку, четыре бамбуковых шеста для прыжков, флаг и опять подошли к памятнику.

Никто из них не заметил, как какая то темная фигура, увидев эти приготовления, бросилась к ближайшему телефонному посту.

Моряки, как это везде в- мире, были народом энергичным, смелым и изобретательным. Длинные четырехметровые шесты были прикреплены к ножкам табуретки, и восемь пар дюжих рук мигом взнесли это сооружение на высоту пяти метров.

— Хватит теперя достать до адмирала? прищурившись, спросил Лоренц.

— В самый раз, ответил один из моряков. Только слышьте-ка, товарищ Сумец… Как бы этак другого человечка вверх взнести? Больно уж вы тяжеловатеньки — небось, с тарой под 100 кил подваливаете?

— Никак, товарищ, нельзя. Мое дело — мой и ответ. А вам ведь только лишняя тренировка в тяжелой атлетике будет. Да это и пустяк — сто кил разделите на 8 рук… По сколько это выйдет на руку? По 12 кило? А если кто другой, а не я сам, сверзится — я под суд пойду. А так — мне первая чарка, мне и первая палка…

— Ну, что ж, ежели так — топайте. А ежели там что — не дрефьте — похороним по первому разряду. Знаете: покойник сам правит машиной…

— И споем нашу грустную кочегарную, подхватил другой матрос:

— Значится, так таки и полезете, т. Сумец?

— Так, не так, а перетакивать не будем. Конечно, полезу.

— По шестам, как облизляна?

Николай оглянулся кругом. На краю площади росли большие угрюмые деревья. Он распорядился группе спортсменов подойти к одному из деревьев, а сам, взяв с собой веревку и флаг, ловко полез по сучьям наверх. На дереве он выбрал большую ветку метрах в пяти над землей, оседлал ее, и когда табуретка на шестах была поднесена к этой высоте, осторожно взгромоздился на нее. Медленно и плавно моряки понесли Николая по площади к памятнику.

Предприятие было далеко не безопасным. Шесты скрипели и качались.

— Эй, Сумец, крикнул снизу Лоренц. У вас видно там, как на мостике эсминца в хороший шторм…

— Или после бутылки водки, настоенной на колючей проволоке, добавил один из моряков… Качает сурьезно!..

— Ничего, ребята, ответил сверху Николай.

Раз уж родился — о чем тут горевать? Доплывем!..

— Ладно — главное, не дрефь и держись покрепчае за воздух…

— Как это поется:

Веселые моряки не знали цели усилий Николая. Им казалось, что идея прикрепить красный флаг к памятнику адмирала — веселая шутка для парада… И Николай, сидя на качающейся табуретке на высоте пяти метров, тоже усмехнулся припеву:

А цель была уже близка. Еще несколько секунд, и на уровне лица моряка очутилась бронзовая рука адмирала. Он схватился за нее и стал внимательно всматриваться во все изгибы и складки металла.

Бронза уже позеленела от времени. Широкий рукав морской шинели не имел ни крупных складок, ни отверстий. Надписей тоже нигде не было. Пальцы рук были растопырены властным широким жестом, но ни на руке, ни между пальцами ничего не было… Вторая рука адмирала, была плотно засунута в карман шинели, не образуя даже и мест для тайника.

Щемящая боль разочарования охватила Николая, когда он под шутливые возгласы моряков собирался привязывать флаг к руке адмирала. Никто не заметил, как к ним быстрыми шагами приближаются двое людей.

— Эй, товарищи! внезапно раздался властный окрик. Что это вы тут делаете?

Моряки обернулись.

— Товарищ Корнфельд, прошептал Лоренц. Ах, тещу твою в негашеную известь!.. Откудова его нелегкая принесла, пуд дыму ему за пазуху?

Оглянулись в сторону окрика и другие матросы. Кто то из них на секунду ослабил напряжение, вся неустойчивая пирамида потеряла равновесие и закачалась. Сумец попытался удержаться за руку адмирала, но шесты уже расползлись, и табуретка с «альпинистом» с грохотом упала на землю. Ошеломленный падением Сумец медленно поднимался на ноги, когда человек с несколькими нашивками — большой чин, подошел к группе моряков.

Это действительно был комиссар Балтийского флота, известный своей придирчивостью и суровостью. Рядом с ним шел какой то незнакомый никому моряк.

Лоренц шагнул вперед.

— Так что, товарищ комиссар, отрапортовал он, мы тут надумали флаг прикрепить к параду спортсменов на завтра.

— Какой такой флаг?

— Да, красный, ясно…

— А кто это надумал?

— Товарищ Сумец, инспектор штаба флота.

— Это он сковырнулся оттуда?

— Он самый, товарищ комиссар.

Комиссар шагнул вперед к Сумцу, который, с трудом поднявшись, счищал с себя пыль. Суровый взгляд комиссара буравил его перекошенное от боли лицо.

— Что это вы, т. Сумец, придумали такую нелепицу делать?

— А мне казалось, товарищ Корнфельд, что будет оригинально укрепить там наверху флаг. Парад ведь не военный, а, собственно, спортивный, для молодежи. Пусть посмеялись бы.

Жесткое сухое лицо комиссара не улыбнулось выдумке.

— Политического нюха у вас, т. Сумец, видно, никоторого нет. Прямо стыдно слушать такую ахинею. И как это вам могло в голову придти: адмиралу Императорского флота, реакционному царскому опричнику — и тут — на тебе, здрассте — вставить в руку наш революционный красный флаг? Разве вы не понимаете, что это — политическая бестактность? Что это у вас в голове заскочило?

— Виноват, товарищ комиссар.

— «Виноват», передразнил Николая комиссар, не меняя сурового выражения своего желчного лица. Вместо «виноват» спросили бы лучше сперва у меня. А то вот хорошо, что я тут случайно оказался. А представьте себе, что фотографии с вашей «выдумкой» — такой «о-ри-ги-наль-ной» — пошли бы в Москву. Тогда кому пришлось бы отвечать? А? Кого Реввоенсовет взгрел бы? Кому фитиль вставил бы?

— Виноват, товарищ комиссар.

— Эх, вы… Да еще и свалились. Как это вас угораздило?

— Не знаю… Вероятно, кто то на вашу команду оглянулся и нарушил равновесие.

— Этакую подставку еще выдумали. А расшиблись сильно? Что то лицо у вас бледное.

Действительно, лицо Сумца морщилось от боли.

— Не знаю, товарищ комиссар. Кажется, руку сильно повредил…

— Ну, ладно. Пройдет! А чтобы вам не повадно было больше такие штуки выдумывать, придется вас отправить на губу денька на три. Товарищ Фирин, будьте добры отвести т. Сумца на гауптвахту и передать там мое распоряжение. Об исполнении донести.

Глаза Корнфельда пристально поглядели на лицо своего спутника. Тот незаметно опустил веки в знак одобрения.

— Есть, товарищ комиссар, откозырнул он. Пойдемте, товарищ Сумец.

— А вы, товарищи, строго обратился к морякам еврей. А вы — думайте своей головой. Комсомольцы и партийцы среди вас есть?

— Я… Я… Я… раздалось из кучки.

— Ну, вот видите. А товарищ Сумец — беспартийный. Как же вы так маху дали, товарищи? Как же вы позволили себя так около пальца обвести? Тут ведь не спортивное, а политическое дело. Может быть, даже и контр-революция. Нужно ухо остро держать, товарищи. Пролетарии должны быть всегда на чеку и не поддаваться на всякие провокации. Красный флаг в руку царскому опричнику вложить? Как же вы не поняли, товарищи, что это — оскорбление и унижение для революционного флага?.. Можете идти по местам, но в следующий раз не забывайте, что голова сделана не только для того, чтобы бескозырку носить. Ею изредка и думать нужно. На этот раз я вас прощаю, но смотрите, товарищи — этак и до подвала ГПУ докатиться можно с такими «шут-ка-ми»…

Комиссар, круто повернувшись, пошел через площадь. Моряки проводили его долгими недружелюбными взглядами.

— Tю… И чего это он окрысился? Чуть не контру выискал. Вот чудак! Экая беда, что завтра братва поржала бы насчет флага. Что это его разобрало?

— А Сумца то? Запаял таки, сукин сын, на губу!

— Да, что и говорить, братва: «За что боролись, на то и напоролись»…

— Сумца жаль: Его бы не на губу, а в женский монастырь на покаяние послать бы. Это бы дело было: парень, как дуб…

— И дуб, видно, трещит!.. Легко сказать — с пяти метров слетел… Видать, здорово расшибся. А завтра, небось — Спартакиада начинается.

— Ничего — он главным судьей. Распоряжаться только будет. Да и мы ему поможем — хороший он парень!

— А кто это с комиссаром то был? Такой — тоже жиделеватистый. Адъютант, что ли?

— А чорт его знает. Кто то верно с центра. Я тута в Кронштадте всех жи… евреев знаю, а такой новой рожи не видывал.

— Ну, ну… Слышь ка, Петро? Как встретишь где вечером в переулке этого сукина сына — дай ему за мой счет в харю. А я тебе потом с процентой отдам…

Острые глаза «адъютанта» не упускали из виду ни одного из движений Сумца, пока они молча шли к комендатуре, где помещалась и гауптвахта. Там он передал распоряжение комиссара, и когда Сумца увели в камеру, вызвал к себе коменданта. Оставшись с ним с глазу на глаз, он что то сказал и показал бумажку. Прочтя ее, комендант вытянулся.

— Есть, товарищ начальник. Будет сделано, ответил ои и вышел.

Через пять минут к арестованному вошел дежурный по «губе».

— И как это вас угораздило, товарищ Сумец, сесть сюда? Да еще с исполнением служебных обязанностей? Кажную ночь сюда придется приходить ночевать.

— Экая важность! Будто бы не все равно, где спать? А я сплю везде без просыпу. Это то пустяк. Но вот что, товарищ. Вызовите мне, пожалуйста, из моргоспиталя дежурного врача. Я, кажется, сильно расшиб руку.

— Ладно, сейчас протелефонирую… Только вот, товарищ Сумец, какая беда для вас. Придется вам всю свою робу снять, в дезинфекцию отдать. Тут, видите ли, у нас случай сыпняка был, так все начальство в панике…

— Но я ведь из Москвы только что. На кой чорт мне дезинфецироваться?

— Ничего не попишешь, товарищок. Правила… А наше дело — маленькое: приказано и точка. Так что — раздевайтесь…