"Солнце бессонных" - читать интересную книгу автора (Колесникова Юлия)

Глава 5. Верни мне мои сны

Верни мне мои сны

(Лёля)

Пронизана насквозь холодным утром, Через туман от снов своих бегу, Безжалостно, ступаю по осколкам, Разбитых мной зеркал в ночном бреду. Потерян сон и нет теперь покоя, Из тысячи зеркал осталось лишь одно, И в нём, и в нём не я — она — другая, Она спокойна и смеётся надо мной. Уже все в кровь разбиты кулаки, Но для последнего остались силы. Верни! Верни, мне мои сны! Или убей! Как разум мой сгубила! Впервые, катится из глаз слеза, Впервые, обжигая мою кожу И вновь глядит из синего стекла Та, что рыдает сейчас тоже.

Прошла еще неделя, и я поняла — игнорировать и избегать Калеба, самый лучший выход из моих терзаний. Когда я не видела его, мне было, безусловно, плохо, но если приходилось провести с ним в одной компании хотя бы полчаса, я переставала замечать все вокруг. Чувствовала себя разбитой, раздражительной и усталой. Будто бы когда уходил он, краски вокруг меркли.

Чтобы хоть немного развеяться и отдохнуть в одиночестве я решила съездить в Лутон. Услышав об этом, очень обрадовалась Бет, и я не знала, как бы по культурнее отшить ее, не объяснять же, что я не хочу слышать в этот день даже однократного произношения имени Калеб. К моему ужасу, пока я говорила с некоторыми девочками из литературного кружка, Бет успела сказать об этом Еве, и разбираться нужно было с двумя подругами. От чего, конечно же, мое настроение портилось с каждой минутой их веселой болтовни. Ну и как им теперь сказать, что я жажду уединения?

— Может, еще кого-нибудь позовем? В компании веселее.

Когда Бет задала этот вопрос, я была просто на грани истерики. Какая компания? Только я и машина по дороге в Лутон. К моему полнейшему ужасу к концу тригонометрии нас набралось человек 10, половину из которой я, понятное дело, хорошо не знала. Так и не найдя в себе сил рассказать все Бет и Еве, что хотела съездить сама, надутая и злая я поехала домой.

Мне пришлось по дороге искать магазин, чтобы купить шоколад, так как потребность в нем возрастала, с каждой минутой, мыслей о сложившейся ситуации. Хотелось просто вопить от досады.

Я припарковала машину и по привычке включила сигнализацию, хотя кому здесь придет в голову украсть мою машину. Вот будь это поросенок или несколько кур… Конечно я была не справедлива, и наш городок не был столь захудалым. Здесь имелся хороший супермаркет, и в нем я могла найти все, что только моей беременной душе будет угодно.

Завидев меня, сестры Стоутон отчаянно замахали приветливо руками с самого конца торгового зала. Как только они меня заметили? Я кисло ответила им, надеясь, что может смогу ускользнуть от них между рядами. Но, не смотря на свой возраст, передвигались они очень быстро. Я называла их «фашистами в юбках», стекла их военного бинокля было видно из любого окна нашего дома. Иногда я думала, не подарить ли им телескоп, но в то же время с биноклем должно быть удобно, по стеклу на каждую из сестер, а так им придется меняться. А вдруг пропустят что-нибудь интересненькое?

«Фашисты в юбках» догнали меня возле фруктов и овощей и неотступно следовали к отделению со сладостями, распытывая об учебе, родителях и, конечно же, тонко намекая на мое самочувствие.

— Не жалуюсь, — я начинала терять терпение, улыбка сошла с моего лица еще пять минут назад, до этого я напоминала скривившегося от зубной боли человека. Я терпеливо ждала, когда же подойдет моя очередь к кассе и надеялась про себя, что смогу выйти отсюда, не нагрубив.

— Да уж плохая в наше время косметика, все химия, — печально отозвалась, кажется, Адель, не отрывая взгляда от моих волос.

— Да, — поддержала ее сестра, и я моментально догадалась о чем сейчас пойдет речь. Передо мной оставалось два клиента, и я была почти уверена, что смогу еще пережить эти мгновения. — Знаешь, милочка, — обратилась она ко мне и я едва сдержалась чтобы не заскрежетать зубами, — в дни моей молодости, часто так случалось, красишься на блондинку — стаешь рыжей…

…один клиент…

— …красишься в каштановый, почти блондинка…

…вот уже моя очередь. Я выложила на прилавок две шоколадки, пачку печенья и сок, и даже прикусила себе язык, чтобы смолчать, но ответ уже зрел в моей голове. Но нужно промолчать.

— И вот однажды, я была чуток старше тебя, мы прокрасились с сестрой в черный, и наши волосы стали такими же синими как твои. Понимаю, как же тяжело тебе пришлось.

Сожаление на лице Адель-Генриетты было таким искренним, что я просто не выдержала. Забирая свою сдачу, я постаралась быть серьезной, и чтобы мой голос звучал вежливо.

— Представляю, но это не удивительно, в конце 19 века ведь красились медным купоросом.

Я не стала дожидаться реакции и поспешно покинула магазин. На улице я услышала как, рассмеялась кассирша, значит до сестер Стоутон дошел смысл моих слов. Но меня не интересовало, что последует потом. Пусть приходят к родителям, жалуются и сплетничают. Что им старым пронырам остается делать. Давно пора было их отшить. Видимо они не подозревали, но я знала, кто подливает масла в огонь, в сплетни про нас с Калебом. Кто еще мог видеть его машину, так часто припаркованную около нашего дома? И не важно, что на ней приезжал не Калеб, а Грем, их видимо такие подробности не интересовали.

Остановившись около дома, я не спешила выходить из машины. До послезавтра дома никого не будет, и меня пугала перспектива есть одной и слушать глухое эхо того как моя вилка ударяется об тарелку. Но не могла, же я просидеть здесь весь вечер. Моя меланхолия день ото дня становилась все темнее, но я пока еще не параноик. Я заставила себя вылезти из машины и войти в дом. Странно, но безжизненным он мне не показался. Играла музыка, в доме пахло едой и чем-то странно знакомым.

Войдя в зал, мне пришлось за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть. Развалившись, на диване лежал Калеб. Заложив руки за голову, он внимательно следил за мной и молчал. Если бы не его открытые настороженные глаза, вполне могло сойти, что он спит, но он не мог спать днем и я это знала.

Мне даже не нужно было спрашивать, чтобы понять — его приставили ко мне как няньку, так как родители отправились в Лондон по делам отца, а заодно навестить некоторых друзей. То, что здесь оказался Калеб, сказало мне о многом, ему они доверяли настолько, что оставляли меня с ним. Я была поражена. Неужели контроль Калеба так хорош?

— Ничего не скажешь? — удивленно причмокнул губами Калеб и это, конечно же, заставило меня взглянуть на них. Я тяжело сглотнула и молча развернувшись, пошла на кухню. Кроме того что у меня тряслись коленки от его присутствия, я была обижена на родителей — ни слова мне не сказали! Возможно, они подозревали, что я буду против. Но им ничего не известно о моем внимании к Калебу. Или все-таки известно? Самюель очень наблюдательна, и я не очень хорошая актриса. Уметь врать и уметь скрывать чувства — две разные вещи.

— Как интересно видеть тебя с закрытым ртом — даже в моих самых смелых мечтах такого не было, — он явно потешался надо мной, да ничего я тебе-то крылья подломаю, стервятник.

— А тебя вообще в моих мечтах не было и что?

Я торжественно усмехнулась, увидев, как его лицо вытянулось. Что не ожидал? А вот так тебе. Я хотела пройти мимо, но Калеб перегородил мне дорогу к холодильнику.

— Что, не удачный день? — серьезно поинтересовался он, заглядывая мне в глаза. Я пропустила тот момент, когда должна была вдохнуть.

— День, неделя, месяц, год, — перечислила я, загнав ногти в ладонь, чтобы не позволить своей руке дотянуться до его густых черных ресниц. Ну, зачем парням, вообще нужны такие длинные ресницы? Вопиющая несправедливость!

Я не была тщеславна, как Самюель, и критически относилась к своей внешности, но теперь мне казалось, что Калеб проявляет какой-то нездоровый интерес к моей персоне. Мы стояли друг к другу почти вплотную, и я была готова поспорить, что именно он придвигается ко мне. Но, понятное дело, все это глупости, он ни взглядом, ни жестом не показал, что я нравлюсь ему. А все его поведение можно было списать на рвение быть добрым ко мне. Несомненно, его мучила совесть, за наш последний разговор, когда он привез меня домой.

— Пропустишь? Я хочу есть, — попросила я, найдя, наконец, в себе силы отстраниться от него. Выражение лица Калеба не изменилось, он отодвинулся, но продолжал внимательно следить за мной глазами. Он что думал, я решила отравиться, потому что меня оставили с нянькой?

Я чувствовала себя неловко, когда он столь внимательно наблюдал за мной. Что я ему музейный экспонат? Мои руки тряслись от нервного перенапряжения, и я не решилась браться за нож, — не хотелось провоцировать его, свежей кровью, причем моей.

— Тебе нечем заняться? — раздраженно бросила я, оставив попытки, приготовить себе что-либо съестное, когда он так внимательно смотрит и провоцирует волнения в душе и теле. Я не видела его так давно, что, кажется, наступила передозировка его пребыванием рядом.

— Я тебе мешаю? — полюбопытствовал он, и мне вообще перехотелось есть. Я вспомнила про еще один шоколадный батончик и печенье, оставленные в машине. Я обошла с другой стороны стола, чтобы не идти мимо Калеба. Он рассмеялся моей детской выходке, а я лишь думала, как бы поскорее оказаться на улице, и хоть немного успокоиться. Почему я не сидела в машине?

— Звонила Бет, — он проследовал за мной, и я с раздражением заметила его великолепную улыбку. Дверца плохо открывалась, и я гневно пнула машину. Конечно же, он сразу отобрал ключи и, открыв замок, галантно отворил дверцу, мол, что тут сложного. Хотелось вопить и брыкаться. Как то раньше я не замечала за собой кровожадности, видимо это было до знакомства с Калебом. Как можно быть таким…таким,… таким идеальным?

— Сказала, что ты организовала поездку в Лутон завтра.

Я тихо зарычала, не сомневаясь, что он услышит, ну и что, я дома и могу выразить свою злость как мне угодно.

— Неверная информация? — допытывался он.

Я вылезла из машины, и, уже не сдерживая своей досады, впритык посмотрела на него. Видимо я действительно была зла, так как его красота не заставила меня забыть, что я намеревалась сказать.

— Точнее говоря, я собиралась поехать в Лутон одна, но Бет интерпретировала все по-своему.

— Но так как вы все равно едете, можно ли и мне присоединиться?

Он говорил так вежливо, что я даже опешила. Это было ошибкой — затихнуть и посмотреть на него. Его глаза серебристо-стального цвета, притягивали меня, подавляли своей силой.

— Зачем ты спрашиваешь, по-моему, Бет и так тебя пригласила? — с трудом смогла промямлить я, удивляясь, что вообще смогла сказать такое длинное предложение, не лишенное смысла.

Он молчал всего мгновение, и мне хватило этого времени, чтобы отвернуться и скинуть с себя оковы его очарования.

— Но ведь первоначальная идея была твоей.

— Первоначальная идея была совершенно другая: я и больше никого, ну, в крайнем случае, голос Бена Муди, звучащий из магнитофона, — резко отозвалась я, и направилась назад в дом. Калеб не обгонял и не отставал, а подстроился под мой шаг. Мы оказались перед дверями одновременно, и он галантно пропустил меня вперед. Я же боролась с искушением хлопнуть дверью перед его носом. Мало ему, без разрешения посещать мои сны, мучить в мыслях, так он теперь и в жизни, не дает покоя.

Я боялась, что от такого близкого общения с ним, превращусь в подобие Оливье, с ее ревнивыми намеками и поведением. Не далее как сегодня, я чуть не ударила девушку Калеба дверьми, выходя из туалета, но даже не извинилась, злобно подумав, что нечего околачиваться под дверью. Потом я пожалела об этом, подумав, не схожу ли с ума?

И вот неожиданно, мои желания побыть около него, когда никого рядом нет, стали явью. Но я не могу собрать свои мысли в одно целое, так как его запах и голос заставляют думать лишь об одном.

— Ты не ответила на вопрос, — напомнил мне Калеб. Я устроилась в гостиной и включила телевизор. На спортивном канале не было ни одного матча по хоккею, но я и так подозревала, что этот день закончиться просто кошмарно.

— На какой вопрос? — кажется, у нас входит в привычку говорить короткими фразами.

— Могу ли я поехать с вами?

— Я что твой отец, откуда мне знать можешь ли ты поехать с нами или нет?

Его моя шутка не рассмешила, наоборот Калеб сидел мрачно-спокойный, кажется, его хорошее настроение улетучилось, так же как и мое сегодня с утра. Вот и поделом, нечего тут ослеплять своей улыбкой, бедную беременную девушку.

— Почему ты увиливаешь от вопроса, — недоумевал он, — не хочешь, я не поеду.

— Ой, — взорвалась я, — только не говори, что от одного моего желания зависит, поедешь ты или нет!

Я не понимала, что за игру он затеял. Не нравлюсь я ему, пусть так и будет, но к чему тогда это не понятное поведение? Разрешение просит. К чему все это?

— Просто мне кажется, я тебе не нравлюсь, — без обиняков сказал Калеб и, сложив руки на груди, обвинительно посмотрел на меня.

Как далек он был от истины. Разве нравиться это подходящее слово? Скорее подходит сохнуть. Я почти готова была поверить, что скоро запишусь в его фан-клуб, а может предложить Сет и Оливье, создать таковой? Вот бы весело мы проводили время, лобызая его постеры на стенах.

Но всего этого сказать ему я не могла. Все-таки гордость хорошая вещь, у меня ее много, готова даже поделиться. Она заставила меня в притворном удивлении раскрыть глаза.

— Неужели такого еще с тобой не случалось. Да, представь, ты мне не нравишься как парень, но если будешь вести себя менее самовлюбленно, с тобой вполне можно общаться.

— Ну, спасибо, а то я переживал, что со мной вообще тебе общаться противно, — скрипнул он зубами. Его взгляд, обращенный ко мне, можно было назвать убийственным, но я ликовала. Одной мне страдать от его невнимания?

Зато, наконец, я объяснила для себя, странное внимание с его стороны. Как же я не догадалась раньше? Его удивляло и задевало отсутствие реакции, на которую он привык со стороны девушек. Интересно, он сейчас чувствует хоть малую долю того что и я, когда понимаю как он равнодушен ко мне? Вряд ли, для него это лишь вопрос самолюбия.

Минут пять царила тишина, которую не мог нарушить даже звук телевизора. Каждый думал о своем, но я так остро чувствовала его нахождение рядом, что моя кожа покрывалась мурашками. Почему же он не чувствовал наэлектризованности в воздухе, от которой мне ставало трудно дышать? Как можно быть таким притягательным, и ни чего не отдавать взамен? Хоть бы раз узнать, как это, когда его губы оказываются на моих. Не знаю только, станет ли мне легче. В любом случае я решила для себя, что завтра постараюсь незаметно потеряться от остальных, и побыть одной. Сегодняшний вечер в его компании станет сущим испытанием. Тяжело хотеть быть с ним и в то же время избегать его компании, понимая, что потом станет лишь тяжелее.

— Ты так ничего не ела, — внезапно заметил он, и я обратила внимание, что не взяла ничего из машины, за чем шла. И почему он придает значение таким вещам?

Я машинально пошла на кухню, совершенно не чувствуя голода, зато он не последовал за мной и я все же смогла немного расслабиться. Пока разогревалась пицца, голод настиг мое утомленное тело, а я с отчаяньем смотрела, как стрелки часов приблизились к шести. Значит еще как минимум четыре часа сплошных терзаний.

Поела я в благословенном спокойствии, не мучимая его присутствием. Меня покинули смятение и усталость, я почти была готова выдержать все эти четыре часа. Растягивая время, я помыла посуду вручную, убрала все, что мне казалось не так лежит. На это ушло еще пятнадцать минут помимо еды. Вскипятила чайник, заварила чай. Пять минут. Подождала пока он завариться и стерла несколько несуществующих пятен со стекол окна. Еще пять минут. Когда я шла с кухни, на часах было уже 6.45, и время моих радостных страданий значительно сократилось. Всего три часа, и я смогу вдоволь насладиться, вспоминая проведенное с ним время. Не спеша я прошла в гостиную.

Телевизор был включен на канале «Дискавери», шла передача о второй мировой войне, Калеб смотрел на экран равнодушно. Только неестественно застывшая поза, заставили меня думать, что не все так просто. Вампиры привыкли к тому, что должны вести себя как люди, и поэтому старались двигаться и не застывать в ожидании и прислушивании к сердцам и пульсированию крови. Видимо все было настолько плохо, если он вел себя чересчур по-вампирски. Но зато чутье не подводило его, только я ступила в комнату, как глаза Калеба мельком глянули в мою сторону. Что ж, ничего такого чтобы заслуживало его внимания. Меня больно резануло по сердцу отсутствие какого-либо внимания с его стороны.

Он переключил канал на новости, и я устроилась на свое место. Ни слова или звука, мы молчали, словно на похоронах. Я боялась нарушить тишину даже движением, ноги мои затекли, но, казалось, если я двинусь, случиться что-то плохое.

7.30. Все та же тишина, казалось, вовсе не тяготит его. Калеб закрыл глаза, и мне показалось, что на моем диване лежит искусно сделанный манекен, или восковая фигура. Закончились новости, я чувствовала, что если не поворочаюсь, нога отпадет от недостатка кровотока. Пошла реклама, а потом телемагазин. Пульт был у Калеба, но я лучше буду смотреть такую ерунду, чем попрошу Калеба вернуть мне пульт.

8.00. Пришлось спустить ноги. Еще минут пять, и ампутация была бы мне гарантирована. Ну да, чего не сделаешь назло Калебу.

Он даже не пошевелился, лежал все так же тихо. Оказывается, он может быть даже красивее, чем всегда. Во всем сером, он вовсе не казался скучным, словно эта не показная одежда лишь подчеркивала его красоту. Надень ему мешок на голову, но даже телом Калеб привлекал бы мой взгляд.

Я задумалась о том, кем он хотел стать когда-то, перед тем как переродился в вампира. Наверняка, будучи на войне, он мечтал, что все закончиться и тогда он сможет стать…кем же?

Я даже не представляла профессии достойной его. Калеб был умен, и уже тогда красив. Возможно, он подался бы в политику, у него появилась бы белокурая жена, подобная Оливье, жили б они в роскошном белом особняке, утопающем в цветах. Как далека эта картинка, нарисованная в моем сознании, была от меня. Я не вписывалась в ту жизнь, что он вел бы. Даже будучи человеком, Калеб никогда не взглянул бы на меня с желанием.

Я посмотрела на свое отражение в оконном стекле критически. На улице стемнело, и я смотрелась будто в зеркало. Мне показались глупыми мои синие волосы, обрамляющие бледное лицо, осунувшееся от плохого сна и нервозности, и, не смотря на то, что глаза занимали пол лица, они не добавляли мне красоты, я скорее напоминала сову. Плотно сжатые губы и так тонкие, превратились в узкую линию, как у старой строгой учительницы. Еще тот образчик непривлекательности, хотя до знакомства с Калебом я считала себя миловидной. Почти хорошенькой, но отнюдь не серой. Особенно если учитывать мои не полные метр семьдесят, я пользовалась популярностью. Что же изменилось? Почему я стала с собой так сурова. То, что я не дотягивала до его класса, было очевидным, но зачем же ненавидеть себя?

Хотя если так подумать все началось еще до того как я познакомилась с ним. Все что случилось, полгода назад, изменило меня, мою жизнь и жизнь тех, кого я любила. Ненависть к себе доставляла мне удовольствие, я питалась ею, и подогревала желание жить назло всем.

Я пропустила тот момент, когда Калеб открыл глаза, но, отвернувшись от окна, натолкнулась на его испытующий взгляд. Тяжелый вздох вырвался из моих легких. Что и говорить, его глаза заставляли мое сердце совершать такие сальто. Я просто удивлялась, как могу ходить, говорить и дышать. Почему он так действовал на меня?

9.00. Снова пошли новости. Мы смотрели друг на друга, и я не в силах была оторвать взгляд, чувствуя себя загнанным зверьком. Не знаю, о чем говорили мои глаза, его же казалось, становились все мягче, такими добрыми я их еще никогда не видела.

Когда он посмотрел на меня так, мое сердце подскочило в груди. Я не знала, что случилось, лишь чувствовала, что этот взгляд не будет потерян в глубинах моей памяти. Он смотрел на меня через всю гостиную. Я должна была его ненавидеть, за то, что мучилась, но смотрела на него точно так же, как он на меня, только понимал ли это Калеб?

Калеб приподнялся резко на диване, миг и он оказался рядом, присев возле моих ног.

— О чем ты думаешь? — требовал, почти приказывал его голос. Я рассеянно посмотрела на то, как он взял одну мою руку в свои прохладные ладони, и не решалась поднять глаза, зная, что попаду в плен его ослепительно прекрасных глаз. Но я не удержалась. Я почти утонула в них, в то же время Калеб выглядел таким спокойным. Он неотрывно следил за моим лицом, я почти уже решилась сказать, что думаю на самом деле, загипнотизированная его взглядом, но вдруг зазвонил телефон и миг был потерян. Как я ненавидела и в то же время благодарила того кто сейчас звонил. Какую роковую ошибку я могла совершить.

Я почти убегала от Калеба в надежное отдаление кухни, с каким облегчением скинув с себя его притягательность. Кажется, он почти смог меня околдовать.

— Да, — с придыханием от бега выдохнула я в трубку.

В дверях появился Калеб, но я смогла проигнорировать его, закрыв глаза.

— Как у вас дела, — полился знакомый голос матери, и я с наслаждением вслушалась в него, он спасительно отрезвлял меня. — Надеюсь, ты не очень измываешься над Калебом, он считает, что не нравиться тебе.

— Нет, — проворчала я, совершенно не желая сейчас говорить о нем, ну хоть что-то может быть в моей жизни, чтобы не касалось его? — Все хорошо, мы смотрим новости.

— Это, очень, странно, — протянула тягуче Самюель, когда ее что-то тревожило, в ее английском языке появлялся странный французский акцент, удивительно, но став вампиром она не утратила такую человеческую способность.

Рядом колыхнулся воздух, и мне пришлось открыть глаза. На стуле передо мной появился Калеб. Чтоб тебя, угрюмо подумала я и вновь закрыла глаза. Но от него будто бы волнами исходили разряды, не видя его, я так остро чувствовала присутствие, что он вырисовывался в моем сознании. Сгинь упырь несчастный, даруй же мне покой.

Я глубоко вздохнула и наконец поняла, что пропустила половину того что говорила мне мама. Он отбирал не только мой разум, но и слух. Безусловно, нужно бороться с его влиянием на мою жизнь. Значит, будем рвать, мрачно подумала я, и вырвала мысленно свое сердце.

— … и не забудь, никаких планов на понедельник, мы едем к твоему врачу, — прорвался, наконец, ее голос в мое сознание.

— Да я помню, — уныло отозвалась я. Приемы у врача не были в списке моих самых любимых занятий.

— Не слышу энтузиазма.

Не будь тут Калеба, я бы сказала ей об энтузиазме. Не знаю, соглашусь ли я когда-нибудь еще пережить беременность.

Возможно, все дело было в том, что ребенок не был желанным, но и странные не доброжелательные врачи не добавляли мне радости. К примеру, взять моего нового английского врача, мистера Понесена, занудного старикашку, со своими взглядами на девичью скромность и раннюю беременность. Если б не деньги родителей он точно отказался бы меня осматривать. А будь сейчас средневековье, он первый бы принимал участие в инквизиции. Так и представляла его с горящим факелом у нашего дома. Не удивительно, что он все еще холостяк. Или давно уже холостяк, а точнее говоря, вообще холостяк.

— Кстати, я еду завтра с друзьями в Лутон, — я постаралась говорить будничным тоном, чтобы мама не услышала моего раздражения, пусть думает, что мне хорошо и весело.

— Надеюсь, с вами будет Калеб, он присмотрит за тобой, — прорвался с заднего плана голос отца. И если бы я не была так раздраженна, что родители доверяют ему больше чем мне, наверняка пустила бы слезу. Сколько любви и терпения было в них.

— Едет, — скрыть разочарование мне не удалось. Со стула раздался смешок, но я не стала открывать глаз, мое воображение и так нарисовало его веселое лицо. Мама тяжело вздохнула в трубку.

— Все-таки ты несправедлива.

— Можно я буду судить сама, все-таки он мой тюремщик.

— Он что, плохо с тобой обращается? — голос матери стал тревожным, не трудно было представить, что себе вообразила она. Я забилась в угол, и он истекающий слюной надо мной.

— Не то слово, три часа подряд заставил смотреть телемагазин, — нехотя проворчала я, хорошо, что с чувством юмора у моих родителей все в порядке.

— Два, — подал со стула голос тот, кого я старалась игнорировать.

— Два, — любезно исправилась я, и услышала, как в трубке на том конце провода кто-то прищелкнул языком.

— Чувствую, вы развлекаетесь, — проговорила удивленно Самюель, видимо ожидая худшего.

— Еще как! Я как раз заковала его в наручники, и пойду искать свою любимую кожаную маску с молнией на месте рта, он просто достал меня пошлыми анекдотами. — Мрачно пошутила я, и услышала рокочущий смех Калеба, который он пытался скрыть.

— Не смешно, — проворчала Самюель, и где то на заднем плане возмутился Терцо, чтобы я, как леди, не забывала о хороших манерах. — Хорошо, старайся ехать завтра аккуратно на дорогах, в Лутоне особенно, ты еще не привыкла к левостороннему движению. И помни, что мы скучаем.

Я тяжело вздохнула, потому, что не скучала, прекрасное тело, расположившееся рядом, не давало мне нормально дышать, не то, что думать о ком-либо еще.

— Передавай привет Калебу.

— Угу, — угрюмо буркнула я и положила трубку. Еще чего, никакого привета, а вот выставить его за двери, с удовольствием. Несколько раз, вдохнув и выдохнув, я открыла глаза. Калеб улыбался так, будто понял, о чем я думаю.

Я посмотрела на часы, на силу отведя взгляд в сторону. 10.00.

— Я ложусь спать, — заявила я.

— Не сомневался, — весело отозвался Калеб, и от его улыбки мое сердце дрогнуло. Он казался просто неотразимым, когда улыбался вот так как сейчас, по-мальчишески. Казалось, я могла увидеть того человека каким он был, без надменности, без муляжа. В любом случае чересчур прекрасный, чтобы даже в мечтах считать его своим.

— И?

— Что и? — непонимающе пожал плечами Калеб.

— «И» — это тонкий намек, что тебе пора домой, — медленно, словно ребенку объяснила я свою воинственную позу.

— А Самюель тебе ничего не сказала?

Почему Калеб выглядит так виновато, было первым, что подумала я. Пока, конечно же, до меня не дошло, почему Самюель боялась, не ссоримся ли мы с Калебом. Просто он оставался на ночь стеречь меня.

Но я даже не разозлилась, подсознательно ожидая этого. Только представить себе, что я смогу спокойно заснуть, когда где-то в доме будет он, не могла.

Я не могла смотреть на него, боясь увидеть непонимание или издевки, и молча, направилась к лестнице. Мысль закурить, преследовала меня целый день и я как никогда за эту неделю была близка к этому. Я поднималась вверх, чувствуя спиной его взгляд, и он прожигал меня насквозь. Залетев в свою комнату, я принялась лихорадочно искать пачку сигарет, запрятанную в еще не распакованных коробках, до которых у меня не доходили руки. В них была одежда, совершенно новая, но в которую я точно сейчас не влезала. Мои книги и диски с музыкой, старые альбомы с уроков рисования и сотни фотографий. Оказалась, что вся моя жизнь в Чикаго, поместилась в четырех ящиках. Как странно оказалось понять, что я вовсе не жалею ее, — жизнь здесь казалась мне намного интересней.

Горестно усевшись на подоконнике, я раскрыла окно, надеясь, что Калеб не примет это за звуки побега и не ворвется в мою спальню. Я прикурила от старой зажигалки, подаренной кем-то из бывших друзей, и с наслаждением затянулась. Казалось, меня должно было замутить от них, но наоборот, все мое существо радовалось, чему-то такому запретному, о чем никто не знает. Здесь и сейчас не было моей беременности, родителей и точно не было Калеба. Мой мозг взял передышку и запретил мне думать о нем. К полному счастью не хватало кружечки глинтвейна, которого я так любила.

Снизу не доносилось ни звука. Спрятав сигареты назад, я пошла в ванну, желая избавиться от Его невидимого присутствия, что незримо обитало со мной. Именно там я могла отдохнуть и расслабиться. Понежившись в горячей воде, я наконец-то решилась выйти, думая о том, что придется спуститься вниз и пожелать ему доброй ночи. Не смотря на то, что мои родители не спали в таком понятие как спят люди, таковым был наш ритуал, они не желали лишать меня простых человеческих радостей, столь привычных в обычных семьях.

Но далеко ходить не пришлось. Калеб сидел на верхушке лестничного пролета

— Думал, ты утонула, — недовольно заговорил он.

— Неправда, ты прекрасно слышал, как бьется мое сердце, — отрезала я, чтобы не подаваться чувству вины, за то, что веду себя с ним грубо. Кажется, одной сигареты было мало, мне вновь захотелось курить, когда я увидела его фигуру, сидящую в такой позе, будто из рекламы одежды. Так даже нашу лестницу можно было продать. Целиком.

— И не одно твое, — не смущаясь, добавил он, отчего смутилась почему-то я, устыдившись своей беременности. Какой же толстой и гадкой я себе сейчас казалась, ужасной космической темнотой рядом с далекой яркой недоступной звездой по имени Калеб.

— Не присядешь? — похлопал он по ступеньке возле себя.

Я опасалась такой близости, особенно когда мои волосы были мокрыми и, несомненно, источали более сильный аромат, чем всегда. И не стоило забывать о его опасной притягательности. Я панически боялась повторения того, что было в гостиной. Чтобы избежать не желательной (да кого я обманываю?) близости я села напротив него, прислонившись к перилам. Он усмехнулся такой понимающей улыбкой, от которой у меня заныли зубы. Но понимал ли он действительно, зачем я поступала так?

— Почему ты хотела поехать в Лутон одна?

А к чему такой интерес? Я рассматривала Калеба и могла лишь догадываться о причине всех его вопросов. Зачем ему все это? Хотя, возможно, Самюель права в своих рассуждениях о нем, Калеб одинок, и ему скучно, я же новое лицо в его окружении. Безусловно, он привык знать все и обо всех, в своем маленьком царстве девушек. Кажется, в школе девушки делились на три категории: те с кем он уже встречался, с кем собирается встречаться и кто еще не подрос, чтобы с ними встречаться. Неудивительно сколько недовольства должно приносить ему, то, что я не падаю ниц, перед его красотой. Как же он должен быть разочарован и обижен.

— С нашего приезда в город я по сути дела так и не могу побыть в одиночестве. Слишком много случилось всего, что я даже не успеваю передохнуть, а события сменяют друг друга. Хотелось просто побыть одной. Обдумать все. Просто отдохнуть.

Почему то сказать ему все это не было сложным. Его внимательные глаза и молчание провоцировали меня на откровенность. Мне хотелось прижаться головой к его коленям и говорить, говорить. Но нет, нужно сопротивляться его обаянию!

— Все не так уж и сложно… — покачала я головой, не желая раскрывать душу перед ним, понимая, что не желание помочь мне, движет им.

— Как интересно, — он обхватил руками одно колено, другую ногу вытянул в мою сторону, почти касаясь подола моего халата, — ты, и не хочешь говорить. Или ты не хочешь говорить со мной? Думаешь, я настолько самовлюблен и равнодушен, что не пойму? Красивый и разбалованный. А я думал, что ты не нацепляешь людям ярлыки,…хотя да, ты не считаешь меня человеком.

Он говорил спокойно, не удивляясь, а констатируя факт, словно не ожидал услышать от меня ничего другого.

От негодования мои щеки покрылись румянцем.

— Если хочешь знать, ты первый кому я это сказала. Не понимаю, почему вообще с тобой разговариваю. Тебе действительно трудно меня понять.

Я резко выпрямилась и, не смотря на легкое головокружение, постаралась уйти. Но меня остановили холодные оковы, неожиданно схватившие за руку. Я посмотрела вниз. На коленях передо мной стоял Калеб, его лицо выражало покаяние, но глаза искрились смехом.

— Леди простите меня, и примите в знак мира то, что я еще не перед одной женщиной не падал на колени.

Это было так смешно, что я не удержалась от смеха. Раньше я не могла догадываться, каким Калеб может быть. Теперь он совершенно не был похож на того угрюмого персонажа каким я нарисовала его в своем воображении. Кажется, тот Калеб и этот — были разными людьми.

Он потянул меня вниз, и мы вернулись каждый на свое место.

— Мне сейчас кажется, что у тебя раздвоение личности. Как ты думаешь, у вампиров могут быть психические заболевания?

— Смотря что, рассматривать как психические заболевания, — пожал плечами он, и я не смогла не отметить, как красиво у него это выходит. — Я знал нескольких, у которых развилась паранойя. И знаешь, у тебя странное представление о вампирах. Они не становятся другими перерождаясь. Характер и мировоззрение остаются прежними. Ты приобретаешь лишь силу, красоту и некоторые умения. Но остаешься все тем же человеком. А потом выбираешь свою дорогу.

— Значит, тщеславие, и горделивость у тебя уже были? — не удержалась я.

На мое удивление он развел руками.

— Что могу сказать в свое оправдание, я был красив уже тогда, нравился женщинам, но в отличие от настоящего времени, у меня были планы и я не собирался тратить свое время на женщин.

— И кем ты хотел стать? — я наконец-то задала вопрос мучивший меня.

Он посмотрел на меня так удивленно, что я испугалась, не задала ли лишнего? Но вот он моргнул, и все исчезло, я даже задумалась, не показалось ли мне?

— У отца был свой бизнес, и я ждал конца войны, чтобы пойти учиться, и стать достойным сыном для него, так как Роберта уже не было в живых. И хотя я собирался заняться семейным бизнесом, но стать мне хотелось художником.

— Что-то я запуталась, — я тряхнула головой, в недоумении смотря на него, — Кто такой Роберт? Это, во-первых. Во-вторых, почему же ты не думал о том, чтобы стать художником, а лишь хотел этого?

Калеб в один момент перестал быть улыбчивым и веселым. Все его тепло и свет, что он излучал последние полчаса, померкли в одно мгновение, и я не могла понять почему.

— Роберт, мой старший брат, он погиб в 1943 году в Италии, желая помочь своим друзьям, с которыми он учился в Англии до войны.

С этими словами он встал, видимо, давая таким образом понять, что разговор закончен. Ни слова о мечтах быть художником. Неужели такие болезненные воспоминания?

— Думаю тебе пора спать, — он уже спускался вниз, когда вдруг резко вернулся назад, настолько быстро, что я даже не успела испугаться. — Звонила Бет, просила, чтобы ты заехала за ней в десять. Все встречаются на выезде из города в одиннадцать.

Я кивнула головой, но он все еще стоял на месте, испытующе смотря на меня. Не стоило и говорить, я знала, что он хотел услышать.

— Так ты поедешь с нами?

— Спасибо что спросила, — он ослепительно улыбнулся, и мне пришлось схватиться за перила, чтобы не броситься ему на шею. Наши глаза находились на одном уровне, так как он стоял на несколько ступенек ниже, и если бы не мысль что я не нравлюсь ему, наверное, я бы поцеловала его. Так мы простояли несколько секунд, а он все не шел.

— Так что, у нас мир? — спросил, наконец, он. Неужели его улыбка могла стать еще более сногсшибательной?

— Что-то вроде того, — неопределенно сказала я. Наверное, пробыв так долго около него, я стала более восприимчива к его красоте. Мне, очень хотелось упасть в его объятия и уже никогда оттуда не выходить, просто теперь я могла смотреть на него и не тупеть. Это, безусловно, был прогресс.

— Ну, хоть что-то, — философски отметил он, и тихо добавил — спокойной ночи.

И снова тот же нежный взгляд. Может, как некоторые любят мягких мишек, так Калебу нравятся беременные? Тьфу ты, все эти глупости во мне от неуверенности.

— И тебе, — я не могла так спокойно смотреть, как он удаляется, и крикнула, — порноканалы начинаются с сотого.

До меня донесся его смех, но самого Калеба уже не было видно. И как могло мне прийти в голову такое ляпнуть? И что он должен подумать обо мне? Ну вот, я уже начинаю переживать, что он подумает. Стоит ли вообще переживать. Наверняка больше такого вечера не повториться. Тот Калеб, которого я видела сегодня, вряд ли является его постоянной сущностью. Зато я буду сохранять воспоминания об этом вечере. Было ли что-то подобное у его подружек? Я сомневалась.

Когда я ложилась в постель мною владела эйфория. Легкость в душе, не давала мне заснуть, я все думала и думала, и перебирала детали дня. Я понимала, после сегодняшнего, мне будет еще тяжелее. Поэтому я не согласилась на мир с ним. Это бы значило полный отказ от своего спасительного оружия перед ним — сарказма.

Впервые за неделю я не стала пить снотворное, какая разница — он присниться мне в любом случае, только завтра я смогу вспомнить сон. Я пообещала себе, что с понедельника обязательно займусь тем, что постараюсь его забыть, все заходило пугающе далеко.