"Солнце бессонных" - читать интересную книгу автора (Колесникова Юлия)

Глава 2. Знакомство

Семья Грема, точнее говоря Калеб и Грем, жила в городке почти уже 3 года, и была неизменна вот уже на протяжении 50 лет. Как считали местные, с легкой руки самого Грема, он занимался крупным бизнесом, поэтому часто отлучался. На самом же деле, он ездил по всему свету в поисках матери Калеба, обращенной в одну ночь с ними, но в силу обстоятельств исчезнувшую.

Я сидела и слушала рассказ Грема, удивляясь, какими разными вампиры могут быть. Не смотря на то, что продолжительное время в моем окружении их было четверо, я мало общалась с подобными моим родителям, когда же в нашем доме гостили дикие (кочевники, бродяги или же бесстрастные), меня надолго забирали оттуда. Теперь же, когда мой приемный брат Ричард был женат, а брат отца жил отдельно, моей семьей оставались лишь родители. Но никогда я еще не видела подобных Гроверам. Коренные англичане, они были столь прекрасны в своей ипостаси, что не заинтересоваться ими было просто невозможно. Истинные защитники крови. Их выдержка была намного сильнее Терцо и Самюель.

Слушая рассказ Грема, я следила за Калебом, зачарованная его дивной красотой и притягательностью, и меня больше не спасали мысли о том, что все это лишь вампирский муляж, если можно так назвать его внешность, голос, движения. Я, впервые с момента нашей встречи, подумала о том, что наверняка и до обращения он был красив, этот разрез глаз, красивые губы и черты лица. Будто бы зная, о чем я думаю, он небрежно провел рукой по своим черным волосам, и сел еще более привлекательно. Тряхнув головой, я отвернулась, не желая себя мучить далее. Чтобы скрыть как-то свое смущение и деть куда-то нервные руки, я принялась за свои волосы. Возможно, это выглядело по детски, но те мысли, что возникали, когда я смотрела на него, провоцировали меня на грех.

Мы расположились в нашей уютной гостиной, в которой мама практически ничего не стала менять после старого владельца дома, все в строгом английском стиле, видимо обставленной в годах эдак пятидесятых. Но мне, бесспорно, она нравилась, особенно камин.

Обнявшись, мои родители сидели на диване, я устроилась рядом с ними, опираясь на их холодные ноги. Грем и Калеб расположились в двух креслах напротив. Если я и старалась сесть как можно подальше от Калеба, то это была плохая идея, именно с моего места его кресло просматривалось лучше всего. Мне приходилось каждый раз напоминать себе: не смотреть туда. Его же, кажется, такие вещи не тревожили, он свободно блуждал глазами по комнате, если не держал их закрытыми. Ну, еще бы, чем могу Я заинтересовать ЕГО, когда только в его компании столько красивых девушек. И вообще о чем я думаю, я же беременна! — пришлось напомнить самой себе.

Грем говорил отстраненно, будто бы видя все это перед глазами. Но я знала, что он старается вспоминать все досконально, когда человек становится вампиром, его память о другой жизни перестает быть четкой, или как говорит дядя Прат, не столь нужной, чтобы о ней помнить. Я слушала с интересом, который заглушал мой интерес к персоне Калеба.

— Все случилось в новогоднюю ночь 1945 года. Наша старшая дочь Анна с мужем и детьми гостили у друзей, Калеб только вернулся с фронта на несколько дней в отпуск, — удивленная, при этих словах я не могла не взглянуть на Калеба, и хоть это было лишь на мгновение, он перехватил мой взгляд. Я отвернулась слишком быстро, чтобы понять, что это значило. Не сразу же я уразумела, что этот разговор ему неприятен, его раскованная поза была фальшивой, на самом же деле он вздрагивал каждый раз, когда Грем говорил что-то новое. — В доме нас было… — Калеб тихо хмыкнул, перебив Грема, но тот, не обращая на сына внимание, продолжал дальше, — трое: я, сын и моя жена Патриция. В ту ночь мы не праздновали, хотелось отдохнуть, особенно Калебу, только с фронта, ему хотелось выспаться. Когда ночью появилась она, мы все спали, но вряд ли что-либо изменилось бы, бодрствуй мы. Она была так сильна и прекрасна…

— Ночная женщина в мой сон, в мой дом вошла… — процитировал Калеб, не открывая глаз, и Грем продолжил дальше не смущаясь того что сын его перебил снова.

Я посмотрела на своих родителей, их глаза тоже были закрыты, будто так им легче воспринимать все то, что рассказывал Грем. Волей неволей я почувствовала себя здесь чужой. Словно все они общались между собой ментально.

Я оглянулась на Калеба, он притягивал мой взгляд к себе будто магнит, это напомнило мне то, как я увидела его в столовой. Тогда я тоже, затаив дыхание, следила за ним, но теперь меня заинтересовал стих. Неужели он любит поэзию, хотя чему удивляться, он же почти старик. Я с ужасом осознала, что этому юноше, уже перевалило за восемьдесят…

— Она пробралась в спальню Калеба, видимо не желая никого тревожить больше. Лишь со временем мы поняли, что Калеб и был ее мишенью. Теперь-то мы знаем — тогда она искала себе пару. Калеб всегда был красив…

Я хихикнула, постаравшись замаскировать смешок под кашель, но видимо удалось не очень, — Калеб ухмыльнулся себе под нос, но в его глазах устремленных на меня сквозило удивление. И думаю, за это я могу быть горда, — пока что никаких откровенных слюней я не пускала, смотря на него. И даже лучше, я хмурилась, и могла огрызаться. Я сомневалась, что хоть кто-то из его девушек когда-либо могли этим похвастаться.

О конечно, мое сердце трепетало каждый раз, когда я смотрела на его идеальное лицо, видя прекрасные черные волосы и глаза, которые потрясали своей глубиной, затягивали неведомой силой, которой ты не можешь и не хочешь противостоять. Но как всегда моя верная гордость и события минувших месяцев, давали мне огромную пощечину, каждый раз, когда я готова была распуститься. Держать себя в руках, — твердила мне гордость; будь осторожна, — твердило чутье. И я слушала, я не могла позволить себе утонуть в серебре этих прекрасных, волшебных… не природных глаз! Только главное чаще себе это напоминать!

— Не знаю, думала она или нет убивать нас, но почему-то она сохранила наши жизни, и оставило намного больше взамен… — Грем говорил почти с трепетом, и я с сомнением посмотрела на Калеба, его лицо совсем не выражало радости, но он и не горевал. Я заподозрила, что его жизнь в ипостаси вампира улучшилась, — и ушла,…нас долгое время тревожил этот момент, но что теперь сожалеть…что такое время… — теперь слушателями Грема были мои родители. Калеб взметнувшись с кресла, поспешил бродить по комнате, чтобы скрыть от нас выражения своего лица. Но я знала, что он все равно внимательно слушает, чтобы очередным кашлем не дать отцу рассказать, что-либо о нем, чего бы, ни хотел сам Калеб.

Я оглянулась на родителей, они за долгое время выглядели действительно счастливыми, будто Ричард и Прат, брат отца, снова вернулись. А может все, потому что Грем, так хорошо их понимает? Хотя думаю, и Калеб тоже, не смотря на то, что старается держаться подальше от «старческой сентиментальности», как назвал он наши посиделки. Он понимал моих родителей. Так как я пока что, не могу понять их.

— После пробуждения, жажда была так велика и, конечно же, мы, не задумываясь, брали свое, — я видела, что Грему больно говорить так, его лицо искажало сожаление. Мне даже не хотелось смотреть на Калеба, подумав о том, что он ни о чем не сожалеет. Но, не удержавшись, я все же посмотрела в сторону окна где он застыл в привычной позе вампиров. Его тело не двигалось, словно у статуи, такое идеальное и прекрасное, но мне хотелось видеть его лицо. Повернись, — твердила вся моя сущность, и будто бы его окликнули, Калеб дернулся в мою сторону почти удивленно. Но и его глаза были наполнены болью, к которой я вовсе не была подготовлена.

— Через несколько дней наш поселок разбомбили, и сведений о смерти не осталось, но мы поняли что натворили, что сделали со знакомыми, родными, друзьями. И нам пришлось уйти подальше в горы, точнее почти убегать от тех животных которыми мы стали, от того ужаса что натворили. — Грем говорил будто бы сам с собой, восхищаясь и боясь того, что случилось. Мне было страшно представлять его, Калеба или моих родителей в роли убийц, но от правды не убежать. Только бояться их я не могла. Серебристые глаза Грема, смотрели по-доброму, и я не могла ожидать от него чего-либо плохого. Разве могут столь прекрасные существа быть злом? — И там мы поняли, что кровь животных ничем не уступает крови человека. Хотя, она не так ароматна, как людская.

Мои родители обменялись с ним понимающими улыбками, а я почувствовала себя тупым человеком, которому нужно сказать слово «лопата», чтобы он смеялся после анекдота. Никто из них явно не собирался щадить мои человеческие чувства, хотя чего жаловаться, я всегда хотела, чтобы они комфортно чувствовали себя со мной. Учитывая мою особенность для мамы. Учитывая мою особенность для многих вампиров, на прямую связанную с моей возможностью общаться с матерью. Я являюсь хорошим кандидатом, чтобы стать вампиром. Именно таких, как я, ищут специальные вампиры из свиты Бесстрастных. Защитники крови против обращения людей. Моя же семья относиться к этому более либерально. Причиной всему я, а также жена Ричарда.

— Со временем мы смогли снова находиться среди людей, их запах все так же оставался болезненно притягательным, но уже не тревожил нас, мы могли держать себя в руках. Тогда мы попытались найти нашу дочь Анну, — лицо Грема смягчилось при упоминание о дочери, и я не могла не улыбнуться, он был столь красив, особенно когда говорил с такой любовью. Я сомневалась, что на лице у Калеба хоть когда-то мелькало подобное чувство. Он был чересчур чщеславен. Только за эти полчаса он трижды смотрел на себя в зеркало и поправлял прическу, его ногти пребывали в идеальном состоянии, и, не смотря на грязь на улице, его ботинки блестели.

— Анна продолжала жить там же где и раньше, дети уже заметно подросли, муж был покалечен после бомбардировки. Но война закончилась, и жизнь у нее наладилась. Мы не хотели, чтобы она знала, что с нами случилось, для нее мы уже не были той семьей, и были опасны. Но Патриция… ей была не выносима мысль, что она больше никогда не увидит Анну и наших внуков. Она хотела увидеть их в последний раз ближе, чем мы осмеливались подойти в своих новых обличьях. Ночью она пошла к ним, ничего нам, не сказав, и это была роковая ошибка. — Его лицо, так сильно похожее на лицо Калеба, осветила печальная улыбка, и он внимательно и пристально посмотрел на меня, — одна из девочек обладала таким запахом крови — Особенная, как и мы, от которого Патриция забыла обо всем, это был запах, которому она не смогла сопротивляться…

После этих слов я ощутила, как пальцы мамы болезненно напряглись на моих волосах. Это была больная тема в нашем доме: я, моя кровь и мамина жажда. Но именно мой необычный запах крови, перед которым Самюель не могла устоять, 10 лет назад привел ее ко мне, в зловонный проулок Нью-Йорка, где они с Терцо нашли меня. Побитую, всю в крови, еле дышащую. Не знаю, что она тогда увидела во мне, почему смогла преодолеть жажду…

— Патриция… выпила всю кровь девочки, — Грем тяжело вздохнул, видимо ему тяжело было называть ее по имени, и его взгляд обратился к Калебу, но тот молчал, выражая полное равнодушие. Я почти разозлилась на него, но потом вспомнила, Грем рассказывает такие вещи о своей семье, в которых сам Калеб никому не признается. Это не те потешные истории, коими делятся в дружеском кругу. Не знаю где он достал листок и ручку, но теперь его руки были заняты и он, не отрываясь, смотрел на листок, выводя что-то на нем, что позволяло мне безнаказанно изучать его идеальный профиль. Я сожалела, что не стала лучшим художником, чтобы попробовать потом по памяти нарисовать его портрет.

— Только чудом она не тронула других трех детей, и в ужасе от сделанного, сбежала. Она пришла ко мне и призналась во всем. Тогда она решила, что уйдет от нас, но обещала что ненадолго. Но она не вернулась. Так что вот уже 50 лет я ищу ее, тщетно. Сколько было нитей, и мест где она была, но я там оказывался слишком поздно. Грем не стал делать из себя мученика, его глаза по озорному сверкали, и не будь в его волосах седых волосин, он мог бы сойти за молодого парня, с мальчишеской усмешкой, этим мне он напоминал отца.

— Здесь мы почти три года, и, не смотря на соседей, жить хорошо и уютно, и главное близко к Лондону, а погода как вы, наверное, уже успели заметить, солнцем нас не балует.

Мы, конечно же, рассмеялись, так как, с первой минуты нашего появления в Англии, солнца еще не было. Но для моих родителей, как и для Гроверов, это был лишь плюс. Ведь жажда в солнечные дни возрастала, кожа становилась мягкой, светилась нежным светом, а глаза чернели.

— Кстати место очень хорошее, чтобы растить детей, — рассмеялся Грем, видя недовольное лицо Калеба. — Я могу спокойно оставлять его самого пока отправляюсь на поиски Патриции, так как он …

— Уже сдался… — закончил за отца Калеб, и я чуть не подскочила на месте, так давно не было слышно его голоса. Я уже успела забыть, как он прекрасен. Ну, зачем ему быть таким идеальным во всем? Это же почти насмешка над эволюцией, что такие гены нельзя передать. И что он там говорил?…

— Она давно могла нас найти. И лучше жить тем, что есть, — Калеб накрылся рисунком и полностью откинулся в кресле, от чего слова доносились неясно, но это лишь для меня. От досады я не сдержалась от язвительного замечания:

— Встречаясь с уязвимыми смертными? — уточнила я и получила щелчок по уху от отца. Терцо смотрел на меня сверху вниз укоризненно, и я почти ощутила чувство вины. Ну что я могла поделать, Калеб был такой прекрасной мишенью говорить гадости и не быть за это наказанной. При том же, смотря на этот идеальный образчик мужской красоты, у меня просто руки чесались сделать ему что-то плохое.

Несомненно, все это было от обиды, что он не обращает на меня внимание, но разбираться в себе, мне сейчас как-то не хотелось. Неизвестно когда в следующий раз Гроверы придут к нам в гости, хотя возможно Грем станет частым гостем. Но не Калеб. Что может его заинтересовать здесь?

— Я не собираюсь их убивать, — раздраженно бросил Калеб, косясь на меня из-под листочка. Когда он передвинулся, чтобы выпрямится в кресле и посмотреть на меня, кожа на кресле под ним приятно заскрипела, а раньше я этого звука не замечала, — мне нравятся именно они, а не запах их крови, если ты так тонко намекаешь на это. Вампир я или нет, но, позволь заметить, я мужчина. Вот если б они были страшными, ты б могла обвинять меня в гастрономических грехах.

— Тоже мне эстет, — хмыкнула я, в действительности напуганная его бурной реакцией.

Вдобавок к этому я получила ощутимый подзатыльник от мамы и тяжелый вздох отца, а если вздыхал уже он, то я действительно перегнула палку. Кажется, единственно, кого приводило в радость наша перепалка с Калебом так это Грема. Он с интересом наблюдал за нами, ему только пива не хватало в руке, и улыбался. Мне не понятна была причина его веселья, но может Грем был согласен со мной, что Калеба давно уже пора поставить на место, и показать, что не каждая девушка сохнет по нему. Да уж, да только кто тебе предлагает по нему сохнуть? Вопрос был риторический, и выяснять его сама с собой я не собиралась.

Я думала Грем улыбается, видя нашу с Калебом сору, но я заблуждалась, пока он не обратился к Самюель:

— Как вы выдерживаете это? Ее запах очень трудно выносить, но как вижу вам особенно.

Не нужно было говорить вслух, чтобы понять, что он имеет ввиду.

— Запах Рейн ведь мучает вас?

Я подобрала ноги поближе к подбородку и опустила голову, каждый раз, когда разговор заходил об этом, я ощущала чувство вины. Будто бы заражаю маму неизвестной болезнью каждый раз, входя в комнату, и она мучит ее.

— Как и любая мать, я вытерплю любую боль ради нее.

Но это была не любая боль, и все в комнате это знали. Я подняла голову и встретилась с глубокими глазами Калеба, и мне так и хотелось крикнуть ему: да, представь, не один ты страдал.

Я сомневалась, что ему пришлось пережить хоть половину того что я успела увидеть за первые пять лет своей жизни. Пусть он был на войне, видел все те ужасы, когда погибают друзья и знакомые, и когда каждое мгновение приближает и тебя к смерти, но это всего лишь моменты, из его жизни, маленький отрезок. Я же до пяти лет жила в постоянном аду, и вряд ли кто-либо мог меня понять.

Я открыто и прямо посмотрела на Калеба, и через мгновение он взглянул на меня, будто бы ждал этого. Я ничего не могла понять по его взгляду, светлость его глаз стирали всякие эмоции, словно они были стеклянные. Мне стало так печально от этого, я, скорее всего, была даже разочарована, мне казалось только он и может понять меня. А может мне хотелось так думать?

Задумавшись, я не слышала, о чем пошел разговор, и когда оказалось, что родители рассказывают о нас, пришло мое время заволноваться. Я не хотела делиться, некоторыми подробностями нашей и моей прошлой жизни. Мне ужасно не нравилось вторжение в мою личную жизнь, но в то же время, мы знали, наверное, самое ужасное из жизни Гроверов, так почему не поделиться с ними нашей историей. Но слушать все это в очередной раз я не могла.

Внезапно я поняла, что Калеб открыто, рассматривает меня. Наверное, он не мог понять, почему Самюель так страдает ради меня. Да уж, для него я всего лишь девчонка, одна из сотни, с которыми он встречался, или мог встречаться. И, видимо, для него я не заслуживала таких истязаний. Что ж, я тоже часто думала об этом, но так и не смогла понять. И даже та маленькая жизнь, что теперь теплилась во мне, и явно требовала вишневого мороженого, так ничего и не объяснила. К сожалению, эта жизнь не была самым драгоценным для меня.

Мне не хотелось вновь все это слушать, видеть взгляды сожаления Грема, и непонятные глубокие взгляды Калеба, заставляющие чувствовать себя примитивной мушкой. При том же я ужасно хотела есть, весь этот день мучительно сказался на моих нервах, — никогда не думала, что буду лечить их таким способом, но именно вишневое мороженое представлялось мне спасительным средством.

Не создавая шума, я прошла на кухню, надеясь, что не все взгляды только что были прикованы ко мне. Мне не нравилась такая популярность.

Холодильник как всегда был забит всякими вкусностями, если я вдруг чего-нибудь захочу. И лишь открыв его, я поняла, что не прочь съесть что-то более основательное, чем мороженое. Спагетти пришлось разогревать не долго, и я в который раз порадовалась тому, что хоть что-то осталось неизменным: макароны как прежде были моим любимым блюдом. От скольких любимых продуктов, мне пришлось отказаться во время беременности, что говорить. А о многих вещах, с которыми пришлось расстаться, я даже не хотела вспоминать.

Я ничего не услышала, но в одно мгновенье в комнате я была уже не одна. Калеб вдруг появился на стуле, будто бы из воздуха.

Родители в основном старались так не делать, но я к подобному привыкла. Брат отца Прат часто так поступал, когда жил с нами, он считал, что я должна привыкать к нашему образу жизни. Он ничего не видел зазорного в том, что когда-то я стану вампиром. Для него я была прекрасным образцом будущего вампира, как ни странно он считал меня особенной, он не знал, в чем это проявится, пока не начались все те случаи моего общения с Самюель. Будь на то его воля Прат начал бы изучать меня давным-давно.

Сам он не обладал никакими талантами, но, по словам отца так же было и в человеческой жизни Прата. Тот же считал, — жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на обучение. Потому то его и интересовала моя необычность, которую еще до недавно я считала случайностью. Как говорит Прат, случайность моей притягательной для них крови, слишком опасна для меня. Мне казалось все и так слишком запутано в моей жизни, чтобы она осложнялась еще больше чем-то непонятным, как проблески телепатии. Я даже усмехнулась, подумав о таком. Хотя могу ли я назвать это полнейшей чушью? Когда в данный момент стараюсь игнорировать присутствие вампира, расположившегося на моей кухне.

— Тебя не звали, — сухо сказала я, уплетая спагетти. Мне было все равно, как это выглядит со стороны, я хотела, есть и его красивое лицо в данный момент портило мне аппетит. Я покосилась на него, желая понять, что же он думает, но как и раньше лицо Калеба хранило отчужденность.

— Я сам себя позвал, — в тон мне ответил Калеб и взял в руки зубочистки. Не понимаю, как ему удается сделать обыденный жест таким интимно-привлекательным? Кажется, я сходила с ума, а может, гормоны во мне, творили такие странные вещи, но оторвать взгляда от его рук, я не могла.

Его губы изогнулись в странной ухмылочке, и потому я решила, что он заметил мое внимание. Но все оказалось намного проще, — его заинтересовали мои фото на холодильнике. Да, выглядело это так по-домашнему, и совершенно не вязалось с семьей вампиров. Но мое детство, начиная с пяти лет и было нормальным, лучше, чем у кого-либо в мире.

Я старалась сосредоточиться на пережевывании, чтобы не обращать внимания на его руки, но все же нет-нет, да поглядывала. Он же раскрепащенно оглядывался по сторонам, изучая кухню. Казалось, прекрасный сказочный принц внезапно выпал из сказки и оказался на моей кухне, которая если не считать новомодной техники, очень подходила ему. Я постаралась представить себе Калеба в военной форме, или одетого в стиле пятидесятых, и, к сожалению, мне это удалось. Не думала, что он может быть еще более красив. Тоже мне Кларк Гейбл.

В который раз я вернулась к теме его таланта. Все вампиры, так или иначе были одарены, без исключения, и иногда их таланты были слишком пугающие. Самым частым из всех было управление сознанием людей: читание мыслей, ментальное общение, управление сознанием.

Может он сейчас сидел и читал мои мысли и в душе насмехался? Я очень надеялась, что нет. Я замерла с поднесенной ко рту вилкой и хмуро уставилась на него. Калеб ответил мне удивленно-улыбчивым взглядом, кажется, он потешался надо мной.

— Какой у тебя? — спустя мгновение спросила я, борясь в душе со страхом и желанием узнать правду.

— Что, калибр автомата? — пошутил он, перезаряжая в воздухе воображаемое оружие, вышло действительно смешно, но ответила я кислой улыбкой, вдруг запереживав, нет ли у меня на лице кетчупа.

— Талант, какой? — я знала таланты своих родителей, особенно талант отца, стирать воспоминания не раз оказывался нам полезен, мама могла очаровать любого, но лишь при желании, и совершенно не продолжительно, ей претила мысль, что с такой внешностью как у нее, нужно пользоваться своей силой. Это было тщеславно, но таковой была она. Кажется, Грем имел талант убеждения, он мог убедить кого угодно, в том, что хотел, но о мощности и продолжительности своих сил он не знал. Или точнее так ни разу и не проверил, он использовал его лишь несколько раз, когда интерес к их семье становился нездоровым. Мало ли было людей читавших книги о вампирах. И конечно возвращаться назад, чтобы проверить, как это все действует с их переездом, он не стал.

Но о Калебе ничего не было известно. И теперь меня снедало любопытство. Либо у него вообще нет таланта, что почти не возможно. Либо, осторожный Калеб, не хотел о нем распространяться.

— Зачем тебе это знать? — Калеб приблизил свое лицо, почти вплотную к моему, видимо желая напугать, а может произвести впечатление. И хоть я догадывалась, что он слышит каждый неровный удар моего сердца, совершенно не выказала себя. Калеб был столь прекрасен вблизи, что воздух, наполненный его странным ароматом, казался мне наркотиком, но я уверено и без каких либо эмоций ответила, равнодушно пожимая плечами.

— Ну, знаешь, не очень бы хотелось, чтобы кто-то знал мои мысли, или мог их выпытать, или заставил меня сделать то, что я не хочу.

— Ты думаешь, я на такое способен, — рассмеялся Калеб, возвращаясь в нормальное положение на кресле.

— Я думаю, если что-то будет в твоих интересах, ты способен на многое.

Он перестал улыбаться, и это позволило мне думать намного рациональнее.

— Интересно откуда у тебя такие мысли обо мне, неужели, мои добрые друзья так много про меня рассказывали сегодня?

Я смутно вспомнила сегодняшний день, будто б он прошел еще год назад, и не могла понять рассказывали ли о нем вообще хоть что-то. Я могла лишь смотреть на него, видеть эти глаза и следить за движениями его губ, когда он говорил. Усилием воли я напомнила себе, что все это, чтобы зачаровывать жертву, и я попадаюсь в ловушку, но ничего не могла с собой поделать. Перебывать с ним вдвоем в тесном помещении было похоже на какое-то испытание.

— Так какой, — снова повторила я, чтобы разорвать тишину и скинуть с себя оковы его очарования.

— Могу видеть прошлое… — отозвался лениво он. Но мне показалось, что он чего-то недоговаривал.

— Только и всего, — поинтересовалась я, следя за выражением его глаз, но Калеб был намного лучшим актером, чем мне хотелось. Выражение его лица не изменилось, когда он утвердительно качнул головой. Хотя его можно понять, кто я такая, чтобы он делился со мной своими секретами?

Наши взгляды на миг пересеклись: мой лихорадочно веселый, и его ледяной неподвижный. Я вздрогнула от такой неприступности, он же остался невозмутим. Хотя я поняла, ему не нравилось, как я вторгалась на территорию его личной жизни. Кажется, я вообще была ему неприятна, чего только он пришел на кухню?

Чтобы насолить ему, я продолжила разговор об этом.

— И как ты это делаешь? О, великий шаман, читающий прошлое.

Он скривился от моих последних слов, будто бы я сказала что-то дурное, но мне было все равно. Я ему и так не нравилась, так что мне терять, хотя бы отыграюсь, поиздевавшись. Мог бы вести себя со мной повежливее.

— Да так, всего-то нужно поцеловать человека в губы, — запросто сказал он и ни капельки не смутился.

Я перестала, есть, не понимая, шутит он или нет, так как выражения его лица не менялось.

— Всего-то, — скривилась я, и отставила еду, потешаться над ним стало не интересно. У меня полностью пропал аппетит, когда я подумала о его губах на своих. Мне стало жарко и не уютно, в такой близи от него. Калеба же, кажется, вообще ничего не волновало.

— Очень жаль, — вздохнула я, вновь, стараясь не смотреть на него.

— Ну, может когда-нибудь тебе приспичит что-нибудь вспомнить, и ты меня об этом попросишь, — мстиво усмехнулся он, видимо оценив изменения моего настроения. Тогда-то я и поняла, что он шутит, и разозлилась пуще прежнего.

— Лучше уж я поцелую толчок в нашей школе, — хохотнула я, — и вообще, это ты так можешь всем этим местным девчонкам голову кружить, но я-то знаю кто ты, или точнее говоря, что ты. Так что не надо быть остроумным со мной.

Это было очень грубо с моей стороны, и я знала, что перегибаю палку, но не могла сдержаться. Мне хотелось сказать ему что-то, что задело бы его побольнее. Но я говорила о нем как о каком-то чудовище, и меня даже саму замутило, когда слова вырвались из моего рта. Весь этот трудный день, переезд и события последних месяцев, я вылила на него в одной, подлой фразе.

Мы двое замерли, в ступоре смотря друг на друга, и слова, словно пепел оседали между нами. Я видела, как его лицо судорожно дернулось, будто бы он не может вдохнуть. Но за миг он снова взял себя в руки. Калеб вскочил на ноги, и уже направляясь к выходу, зло бросил:

— Знаешь, для малолетней, распухшей, беременной девчонки ты слишком высокого мнения о себе.

Я была подавленна тем, что только что произошло и не смогла, как привыкла, одеть маску отстраненности, отвечая на его слова:

— Гордость это все что у меня есть.

Я не смотрела на его реакцию, а решила подогреть еще макарон, когда я злюсь, то становлюсь голодной. И вообще если бы я переживала из-за каждого парня, что мне мало-мальски нравился, и которому я говорила всякую обидную ерунду, я бы поседела. Так что нечего больше распускать здесь свои чары, упырь.

Конечно же, я понимала, что не права, но не догонять же его теперь, и не извиняться. Он сам нарвался на грубость. И хоть я понимала все, чувство вины неотступно засело в моей голове. Кто я такая чтобы судить его? Я решила на некоторое время засесть в кухне, чтобы дать ему время остыть.

Сделав себе кружку крепкого чая, я, в конце концов, решилась выйти из кухни, но к моему облегчению, Калеба там не было. Родители дошли до той части рассказа, где появлялась в их жизни я, мне стало еще более нудно, чем раньше, но провести время в одиночестве весь остаток вечера, не хотелось. Я устроилась в кресле, в котором раньше сидел Калеб, и на некоторое мгновение знакомый запах всколыхнулся вокруг меня, словно он специально оставил напоминание о себе. Как я заснула, уже не помню, но проснулась в своей комнате, потревоженная смехами доносящимися снизу. Я удивленно заморгала, вдруг подумав, что это дядя Прат, но вспомнила, где нахожусь, о Гроверах и, конечно, о Калебе. Слишком много для первого дня в школе. Знакомство с ним вообще выбило меня из колеи.

Я откинулась на подушки и чтобы подумать о чем-то другом, оглядела свою комнату, при неярком свете ночника, она выглядела мрачной…и такой английской, что в голове замелькали картинки из старых сказок…и конечно же я вновь вспомнила о Калебе.

Со стоном я зарылась в подушки, но картинка перед моими глазами не исчезала, и в который раз за сегодня я пожалела, что так и не научилась искусно рисовать. Казалось, нарисуй я его портрет, и сам образ исчезнет из моей головы. Но зачем понапрасну обманывать себя. Я была зачарована, как и сотни девушек до меня, настолько слепо, что уже и не хотела избавляться от этой картинки в голове.

Слишком много всего за этот день, за этот месяц, и за эти полгода…мне нельзя влюбляться, чтобы не мучиться вновь, нельзя, потому что простому человеку невозможно выдержать столько.

Я включила свет и, вытащив альбом с фотографиями, принялась рассматривать счастливую девушку с моим лицом, кого-то из прошлой жизни, но вовсе не меня, уже не меня. И как будто в насмешку, во мне заворочался ребенок, забирая даже такие минуты покоя. От боли и отчаянья хотелось плакать, но разве я могла, когда внизу сидели вампиры, чьей слух сразу, же уловит эти звуки. Смогу ли я когда-нибудь им признаться во всем? Во всей боли, страхах, ненависти держащих меня в стороне от людей. Я не знала, как мне объяснить этим идеальным сверхлюдям о своих проблемах.

Мне вспоминались последние недели в Чикаго, полное отсутствие общения с кем-либо в школе, кроме Доминик, насмешки учителей и грубое обращение со стороны парней, но кажется и тогда я чувствовала себя лучше, чем теперь.

Никогда раньше я не думала, что может болеть изнутри, мне казалось, что в книгах неправдиво описывают мучения души, но скорее, там описывали не всю правду. Это была не тоска, а скорее полный отказ от желания жить. И худшее в том, что поделиться не с кем: окруженная вниманием и любовью, я оставалась одна со своей болью и проблемами.

Недолго думая, я схватила трубку телефона и набрала номер брата. Пока в трубке резали мой слух гудки, я думала, что же скажу ему, но все мысли улетучились, лишь я услышала его голос:

— Привет малышка!

Вот так запросто, Ричард заставил меня вспомнить, что я все еще ребенок. Поток слез готов был вырваться наружу при звуке его голоса, но я смогла сдержаться, сейчас мне просто хотелось с ним поговорить.

— Ну, наконец-то, ты уже два дня не звонила, как старики?

Я рассмеялась, радуясь, что этого не слышала Самюель, ее вгоняли в депрессию такие шуточки Ричарда. На самом деле он не был сыном ни Самюель, ни Терцо, а побочным ребенком Прата, которого он обратил, чтобы сделать себе компаньона, когда Терцо нашел Самюель. Но именно эти двое и стали настоящей семьей для Ричарда. Такой как Прат не мог держаться за какие-либо привязанности и, не смотря на то, что он любил нас всех по-своему, отдельно жить ему нравилось больше. Да и отец не мог долго выдерживать брата рядом.

Хотя в детстве я любила, когда дядя жил с нами, именно для меня в этом были плохие преимущества. Он научил меня плохим словам, а также пить и курить. С ним впервые я попробовала виски, его смешило то, как я выгляжу пьяной. Понятное дело, тогда я не понимала что это плохо, но было забавно. С ним всегда было весело. Теперь же я понимаю, каким безответственным он был. Точнее говоря, остается, но не любить его все же невозможно.

— Хорошо, что тебя не слышит мама.

Он хмыкнул в трубку, и я представила себе, как при этом дернулась его челка и упала на глаза.

— Но ты же ей не скажешь.

— Конечно, нет,…возможно,… смотря, что мне за это будет?

— Маленькая шантажистка, — буркнул он, но я знала, что Ричард улыбался. Он столько лет мой старший брат, что я чувствовала себя неуютно, вдруг понимая, что теперь он принадлежит жене, и я больше не могу, попросить его приехать в любой момент. Или, по крайней мере, пока она не сможет находиться снова среди людей. Радость от того что я слышу его голос начала проходить, и я снова расстроилась, подумав о том, что этот год несет мне одни лишь потери. Я уже так давно не видела брата и еще долго не наделась увидеть. Ждать его на мой день рождения, Рождество или Новый год было бессмысленным.

Мы поговорили с ним еще минут десять, обмениваясь шутками, но наверняка, Ричард почувствовал смену моего настроения, он захотел об этом поговорить, но я не могла, по крайней мере, не дома и не сейчас. Пообещав что перезвоню через несколько дней и передав Мизери привет, положила трубку. Не намного, но мне полегчало, всегда приятно осознавать, что он есть, и я все же имею с кем поговорить.

Будь бы тут сейчас Прат, он вообще предложил мне напиться, считая, что я слишком консервативна, и тогда мои проблемы разрешаться. Не удивительно, что отношения с собственным сыном у него не складывались — когда что-то шло не так, Прат не сдерживался и убивал человека, словно это что-нибудь решало. Терцо читал ему лекцию, типа «а если бы на ее месте была Рейн», Прат раскаивался, но все повторялось вновь, пока Прат не решал, что ему нужно пожить отдельно. Но всегда возвращался, отец не сомневался, что в этом году он приедет на мой день рождения, так как ему нравились маленькие чопорные городишки как тот, в котором мы поселились, и долго тянуть Прат не будет.

Как же я скучала по нему и по Ричарду. Ничто не могло заполнить ту пустоту в сердце, что осталась с их отъездом. Но надежда на то, что скоро мы снова сможем жить вместе оставалась: когда-нибудь Прат заскучает без нас, и Мизери сможет контролировать свою жажду, поведение, движение, а я верну назад свою семью. Я вовсе не забывала о ребенке, просто о нем будут заботиться Самюель и Терцо, таковым было мое условие, если я оставляю его, — родителями для него станут они. Я же буду лишь сестрой.

Моим планом на будущее было проучиться в колледже еще человеком, потом сменить свою человеческую ипостась на вампира, и найти одного человека,…но об этом не знали они. Или я надеялась, что они не догадываются, а если подозревают, то не судят. Я знала, что Самюель будет против, но ее недовольство не поколеблет мое желание. И возможно когда-нибудь Калеб сможет взглянуть на меня такую же прекрасную, как Самюель, хотя меня мучили сомнения, буду ли я красива, возможно, я стану самым не привлекательным вампиром. Но меня это не пугало, моей целью будут сила и ум вампира, а не красота, я вовсе не желала влюбить в себя Калеба, или кого-либо, хотя тщеславные мысли поставить такого гордеца на колени, немного утешали.

Я представила себе холодные глаза Калеба наполненные чувством… и сама чуть не задохнулась от удивления. Он так прекрасен, и мне нельзя о нем мечтать, чтобы не мучиться еще от неразделенной любви.

Наконец-то я выключила свет и заставила себя ни о чем не думать, но так и не сумев изгнать из головы лицо Калеба, заснула.