"Самый трудный день. Повесть. " - читать интересную книгу автора (Старилов Николай Иванович) - Кровью смоешь.
Мирошкин судорожно попытался отодвинуться от лейтенанта, но отодвигаться было некуда, и он только вжался в стенку окопа так, что сверху тонкой струйкой пополз светло-желтый, высохший на солнце песок. Бросив Прибылову: "Сержант, займитесь бойцом", Алексей вернулся на свое место и передал по цепи: - Пропускать танки! Бить по моторам! Отсекать пехоту! Поглощенный приближением танка, он все же краем глаза видел как сержант рывком поставил на ноги Мирошкина и сунул ему в руку гранату. Черный раздвоенный крест, чуть колеблясь в струящемся к небу знойном воздухе, приближался, и Алексею казалось, что этот символ смерти растет не вне его, а в самых его глазах и вонзается в них своими острыми углами. Танк был уже совсем близко, так близко, что был виден рваный след срикошетившего на броне снаряда, сорвавшего краску и вырвавшего кусок металла из тела этого зверя. Танк вздыбливался, вползая все выше, и сектор обстрела его пулемета оказался над линией окопов. Алексей встал на правое колено на дно окопа и напряг тело для рывка, сжимая в руке бутылку. Он еще видел, как засуетились бойцы, или это ему показалось, а через бруствер уже перевесилась облепленная землей и блестящая на стыках, быстро двигающаяся куда-то вверх гусеница, и он перестал что-либо видеть и воспринимать, кроме чёрной массы танка, отгородившего от него мир. Он не слышал криков солдат, на голову и за воротник гимнастерки сыпалась земля, вонь бензино-масляной гари наполнила легкие, и, несмотря на всю нелепость этого, ему почудилось в этом запахе что-то специфически немецкое, вражеское, что так пахло от тех немцев, которых он видел близко - в рукопашной две недели назад у колодца на степной дороге, у деревни, названия которой он так и не узнал, он увидел, как проседает и дает трещины земля, он понял, что сейчас умрет, и закричал от ненависти и злости, что ему не удастся поджечь этот танк, который сейчас раздавит его; мелькнули гусеницы уходящего танка, и обрезавшая все тишина на мгновение заполнила его мозг, но сразу он услышал удаляющееся рычание мотора, и его готовое к прыжку тело само рванулось вверх, на бруствер, и он, с пронзительной ясностью ощущая в себе уверенность того, что непременно попадет, метнул бутылку с горючей смесью. Бежавшие метрах в ста за танками автоматчики поливали окопы длинными очередями, то и дело наклоняясь к своим коротким и широким голенищам сапог за новыми магазинами. Пули веером просвистели у него над головой, но, прежде чем броситься в окоп за винтовкой, Алексей успел увидеть, как бесшумно исчезла бутылка, а на ее месте мягко и нехотя поднялись невысокие и слабые языки пламени, и еще он успел увидеть, как брошенная кем-то другим бутылка ударила в боковую броню танка, и понял, что дело сделано. Его взвод уже вел огонь по автоматчикам, и Алексей снова повернулся к танку. Тот горел ярко и мощно, вздувалась пузырями и лопалась краска, из башенного люка вылез один танкист - наверное, командир, он как раз спрыгивал с гусеницы на землю, а из того же люка уже высунулся по пояс второй немец. Алексей застрелил обоих, и второй фашист так и остался висеть на башне, свесившись вниз головой, как тряпичная кукла. Больше из танка никто не успел выйти - взорвался боезапас, и подкинутая чудовищной силы взрывом башня вместе с мертвым и, как показалось Алексею, взмахнувшим руками танкистом, отлетела в сторону. Они отбили эту атаку. Семь танковых костров осталось гореть на высоте, остальные танки отступили. Сколько осталось после этого боя от полка, от батальона? Алексей не знал, но интуиция повоевавшего человека говорила ему по едва заметным пока признакам, что потери у них очень тяжелые, тяжелее, чем в его взводе, оказавшемся чуть в стороне от острия немецкой атаки - из восемнадцати бойцов он потерял только троих убитыми и, четверых ранеными, причем двое были ранены, по видимости, легко - оглушенный разрывом Мирошкин мотал головой и пытался вычистить из ушей несуществующие затычки, не сообразив еще, что получил контузию. В этот день немцы больше не наступали. Ночь прошла обычно и спокойно - светящиеся пулеметные трассы летели с немецких позиций, но наши окопы почти не отвечали, берегли патроны на завтрашний день - тогда немцы еще не воевали по ночам, тогда они еще воевали по расписанию. Алексей догадывался, что скорее всего фрицы больше не полезут на их высоту - перенесут направление своего главного удара куда-нибудь в сторону, где позиции нашей обороны слабее или вообще нет сплошной обороны, где-то в стыке дивизий или армий, но могло случиться, что они опять попрут в лоб, предугадать наверняка это было, конечно, нельзя, и если будет еще одна такая атака - здесь мало кто останется в живых. Hо утром все произошло не так, как думал Алексей. На рассвете его разбудил странно знакомый гул, как будто рой пчел вдруг залетал у его уха. Он увидел, как на горизонте появились черные и какие-то острые мошки. Они быстро приближались, вырастая в большебрюхие "Ю-87", и он понял, что им предстоит. Кто-то закричал: "Воздух!" - а рядом кто-то с горьким, задавленным и нервным смешком сказал: - "Музыканты" идут, целый оркестр. Сейчас они нам сыграют фугу Баха. Алексей узнал голос Кошелева, своего земляка, москвича, студента консерватории, но чему именно он там учился, Алексей не знал, знал только, что осенью сорок первого он пришел в ополчение, вернуться в консерваторию после победы под Москвой отказался и теперь стоял рядом с ним в окопе под Сталинградом. В том, как это было сказано про фугу Баха, Алексей почувствовал ненависть музыканта ко всему немецкому, даже к своей музыке, и хотел сказать: "При чем тут Бах, Кошелев? Не надо путать", но не сказал ничего, он знал, что такое фуга, но еще лучше знал, что через полчаса от остатков их полка не останется и половины, а потом то, что останется, будут утюжить немецкие танки, а немецкие автоматчики будут добивать тех, кто еще и после этого останется. Алексей схватил горстями землю с бруствера и сжал до боли в суставах, чтобы не сорвать злую беспомощность на каркающем Кошелеве. "Интеллигент вшивый", - со злостью про себя выругался он, хотя был точно таким же интеллигентом, и крикнул: - Сивашкин, "дегтяря" сюда! Сивашкин принес пулемет, второй номер, Алябин, тащил за ним запасные диски. Он стрелял по "юнкерсам", пока взрывной волной его не бросило на дно окопа, а пулемет легко и чуждо вывернулся из рук, ударил прикладом в лицо, сверху посыпалась земля, и все поплыло, потемнело. и как будто зазвонили какие-то колокола очень близко, почти рядом... -Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант!.. Алексей почувствовал, как его трясут, и понял, что голос знакомый. Он открыл засыпанные землей глаза и увидел над собой лицо Прибылова. - Что... что? - Алексей неожиданно дли себя захрипел, xoтя ему почему-то казалось, что он сможет говорить. Сержант приподнял его и прислонил спиной к стенке окопа. Лицо его с пушистыми светлыми усами под красиво очерченным носом не было тем спокойным и надежным, каким привык его видеть Алексей. Вместо обычной мужицкой уверенности на нем сейчас была явственно написана тревога. - Отступаем, отступаем, товарищ лейтенант! - Как отступаем? Ты что, Прибылов, приказа наркома не знаешь? Да я... - Да что там "я"! Вы посмотрите вокруг, товарищ лейтенант! - крикнул Прибылов. С тупой неизбежностью смерти опять наползали танки. "Почему они опять идут?" - со странным спокойствием подумал Алексей, как будто они шли не на него. Взглядом он быстро охватил позиции - все они были изуродованы до неузнаваемости, изрыты воронками бомб. Кто-то где-то шевелился, но ясно было сразу, что та горсть людей, которая осталась от полка после бомбежки - без артиллерии и ПТР, с одними винтовками и гранатами, - не сможет продержаться даже до темноты. Надо было умирать. "Вот и конец моей войне", - подумал Алексей. - Ты что, сержант, контуженный? Или ополоумел от бомбежки? Куда это ты отступать собрался от танков днём, по чистому полю? Стыдно, ведь ты не первый день воюешь. Несколько смущенный и почти выведенный из прежнего лихорадочного состояния словами Алексея, Прибылов кивнул в сторону и спросил: - А эти? Алексей оглянулся - несколько серых согнутых фигурок удалялись с высоты в сторону Сталинграда. - Эти? Если мы сейчас отсюда драпанем - переутюжат и тех и этих, и нас в том числе. Жаль мне на них патроны тратить, лучше еще хоть одного фрица положить! Да, может, и помощь подойдет - ведь мы на главном направлении к Сталинграду, думаешь, командование этого не понимает? От обсуждения того, что понимает и чего не понимает командование, сержант уклонился, но проворчал, машинально снаряжая гранаты и глядя в сторону немецких танков: - Да, придет она, держи карман шире. Алексей руками откапывал засыпанный пулемет. Он отбрасывал горстями землю, и у него дрожали пальцы от невольного ожидания, что вот сейчас выглянет из земли ствол пулемета и окажется погнутым или пробитым осколком - и будет он тогда сидеть тут и ждать немцев почти как голый: винтовки своей он вообще не видел - так ее хорошо тут завалило. Правда, кое-где торчали из земли дула и приклады винтовок, и ему почему-то показалось, что одну из них, с примкнутым зачем-то штыком, держит там, под землей, в оцепеневших руках убитый боец. Может, это было и не так, но ему почему-то пришла в голову такая мимолетная мысль, пока он раскапывал пулемет. Никаких повреждений, кроме царапин, на пулемете не было, только ствол был так заполнен землей, как будто второй номер старательно набивал ее в дуло шомполом. Надо было прочистить ствол, и сделать это надо было очень быстро. Алексей положил руки на пулемет, но так и застыл, сжимая сведенными пальцами ствольную коробку и приклад. Со свирепым, ни с чем не сравнимым и радостно знакомым воем ударили "катюши". Прибылов вертел головой, и зрачки его зеленых глаз сузились от непонимания - что это? как? почему? откуда? Неужели не придется здесь, вот сейчас умереть и остаться, раскинув руки, как вон тот парень на бруствере? Алексей, ориентируясь по звуку, заметил во время второго залпа, что "катюши" бьют. из балки, примерно в километре от них. Пламя от взрывов, смешанное с землей и дымом, заслонило полнеба, и драпануть пришлось немцам, оставив перед их высотой еще несколько подбитых танков. Что это было, откуда появились эти негаданные гвардейские минометы? Случайно они оказались рядом именно с позициями их полка и в нужную минуту, или командарм предусмотрел такой оборот событий, или все это произошло как-то иначе - Алексей не знал, но они получили передышку, а вечером пришел приказ, и всю ночь они отходили к городу и после получасового отдыха, когда каждый поел то, что у него было в вещмешке или кармане, начали окапываться. Серая тонкая пыль оседала на лицах, на гимнастерках, на волосах, она забивала горло, а воды не было. |
|
|