"Пожиратели гашиша" - читать интересную книгу автора (Гаврюченков Юрий Фёдорович)

Часть II Любимцы фортуны

Утро за окном было в точности как мое настроение: серое, промозглое, гнусное. Я поднял голову и потянулся к журнальному столику, на котором ожидала предусмотрительно заготовленная кружка с водой. Движение вызвало новую порцию тошноты, сердце трепыхалось подозрительно слабо, грозя вот-вот остановиться. Абстинентный синдром, упадок сил от пониженного давления. Пить надо бросать, вот что. С того момента, как я расстался с исмаилитскими реликвиями, пошли уже третьи сутки, и почти все это время я беспрерывно глушил алкоголь, ища забвения на дне рюмки, и определенного результата добился.

Часы показывали половину одиннадцатого. Я поднялся и как лунатик побрел в туалет, преодолевая слабость и чувство исключительного отвращения ко всему окружающему. Когда я в последний раз так бухал? Наверное, уже не помню.

Алкогольные возлияния не моя стихия. Разве что на втором курсе был период, но эта эпоха глупого гусарства и игр в подпоручиков на военной кафедре давно прошла. Нет, чтобы так пить, да тем более водку… Повода прежде не было. Я сидел, согнувшись, на унитазе и часто-часто хватал ртом воздух, пытаясь восстановить сердечный ритм, сбившийся после преодоления коридора. Мне было нелегко.

В дверь позвонили. Один длинный звонок. Кто бы это мог быть? Мама? Вряд ли, у нее есть ключи, да и наш семейный сигнал — четыре коротких.

Ира? Исключено. Я так думаю. Больше мы не разговаривали, вернее, она со мной. Встретились вчера на улице, она выгуливала свою малышку, я попытался открыть рот, но мадам поспешно ретировалась. Обиделась. Полагает, что я крепко ее подставил. Ах-ах!..

Однако кого это принесло? Не ментов ли? Когда я только начал накачиваться, по двору шастал ОМОН, а потом завалил какой-то опер, пытавшийся выяснить, не слыхал ли я стрельбы. Но я уже был в таком состоянии, что все вопросы у него отпали. Я выбрался из толчка, подтянул тренировочные штаны и поплелся в прихожую.

— Who is it?[Кто это? (англ.)] — поинтересовался я, сожалея, что не удосужился вставить глазок.

— Чего? Сам ты ху… — Английский по ту сторону двери не понимали. Илья?

Ну вообще: «Здравствуй, жопа, Новый год!» Это-то еще кто? Судя по тону, он меня знает, следовательно, не мент. Кто-то из сокурсников? Те придумали бы ответ покорректнее. Зоновские кенты? Но, кроме Петровича и Славы-афганца, я никому свой адрес не оставлял. Славе я даже пару писем с новыми координатами черкнул, но ему еще сидеть и сидеть. Может быть, он с кем-то информацией поделился. Допустим, приперло человека. И вот притопал ходок.

Какого черта ему от меня понадобилось? С бодуна я ничего предположить не мог и решил поскорее закончить неприятную процедуру сомнений. Я отщелкнул замок и распахнул дверь.

— Здорово!

Ой, мама родная! Не «здорово», а здорово. Почти с первого раза угадал, ну и интуиция у меня: на пороге во весь свой саженный рост, подпирая плечами косяк, стоял Слава-афганец, оскалив щербатый рот в приветственной улыбке. Конечно, кореша встретил. Снова-здорово!

— Заходи, — выдавил я и, пошатываясь, уступил дорогу.

— Киряешь? — поинтересовался Слава, с жадностью втянув носом воздух, когда мы переместились на кухню.

— Будешь? — неопределенно предложил я, сам не зная, что именно.

— Не откажусь.

Я потянул ручку холодильника, в котором обнаружились пластиковые тарелочки в фольге, специфические мешочки, подносики, обертки, занимающие все три полки. Ой, ё!.. Неужели это все я наковырял? «Птица-Гриф» летала в дни запоя, видимо, беспрерывно. Я долго и с недоумением взирал на этот бардак, пока наконец не увидел в самом низу две целые бутылки водки, за которыми и потянулся.

Сбросив на пол счета и рекламные бумажки «Пиццы-Риф»[Служба доставки продуктов питания], я выставил остатки заливного, блюдо с засохшими раками, какой-то сырок и пол-литровую бутылку «Смирнофф». В дополнение к ним прибавил полувыпотрошенный пакет негритянского пюре «Дядя Беня» и поставил чайник на огонь.

— Давай за… — я замялся, не в силах ничего вообразить.

— За тех, кто на зоне, — деликатно продолжил Слава, которому эта тема была несколько более близка.

— Верно. — Я разлил по стаканам, плеснув себе на два пальца. Мы чокнулись.

— Эх, хороша!

Мне также полегчало, но на этом я решил остановиться — подлечились, и будет. Еще пошарив в холодильнике, я извлек банку с болгарскими огурцами и налил себе рассольчику.

— Ты пей, — сказал я Славе, — а мне пора останавливаться.

— Ну, давай, — хмыкнул корефан, обрадованный угощением. Врезать он был не дурак.

Я дернул рассолу и даже начал как-то приходить в себя. Отлично. Сейчас поедим, и станет совсем прекрасно. Чайник начал кипеть. Я выключил его и приготовил пюре.

— Ништяк живешь, — заметил Слава.

— Эге, — ответствовал я. — В термах патриции предавались оргиям с гетерами. А я чем хуже?

— Промышляешь?

— И не говори.

Пока пюре остывало, я выгреб из холодильника упаковочный хлам и затолкал его в мусорное ведро.

Раскопки привели к интересным результатам — в морозильном поддоне я нашел пачку намокших купюр, среди которых попадались баксы. Это значило, что я обнулил заначки и на жизнь осталась лишь имеющаяся на руках сумма.

— Видел, как деньги делаются? — похвастался я.

— У тебя там сейф, что ли?

— Нет, — я вернулся к столу и затолкал банкноты иод телефон, — зелень храню, чтоб не завяла. А у тебя как дела?

Слава загадочно улыбнулся: — Амнистия.

Я недоуменно замер.

— Тебе — амнистия, с твоей статьей?

— Ага, — осклабился Слава. — Как воюющему в Чечне.

— Где?

— В Чечне, в Чечне, — покивал, подтверждая этот театр абсурда, Слава. Ты этот указ не застал. Указ президента Российской Федерации об амнистии для воюющих сторон. Написал заявление на имя Ельцина, что хочу воевать в составе Российской армии, через два месяца пришел положительный ответ. Ну а дальше как по маслу: укомплектовали этап, спецрейсом самолетом в Чечню, приземлились — на машинах в горы. Там выдали «железо», сказали, где чечики, — и вперед. В общем, повоевали.

— Ну и?

— Получил, — Слава достал из кармана справку об освобождении.

— А дальше?

— А чего дальше? Дернул.

Я промолчал. Снова штрафные батальоны? «Искупить кровью».

— Сегодня только в Питер приехал. Пойду с жильем разберусь. Вечером пустишь перекантоваться?

— О чем речь!

Прикончив бутылку, Слава отправился по своим квартирным делам, а я стал прибираться на кухне, попутно анализируя обстановку на сегодняшний день. Обстановка, честно признаться, была достаточно гнилая. Живых денег осталось тысяч триста плюс сто двадцать баков. На какое-то время хватит, а дальше? Надо срочно что-то выдумывать и проворачивать за этот период, пока есть на что есть.

Класть зубы на полку отчаянно не хотелось.

Но если бы все дело было только в деньгах!

Инцидент с раритетами получился совсем нехороший. Ухлопали кучу народа, я сам кого-то положил. Как бы хашишины не вернулись воздать должное древнему обычаю кровной мести. А ведь есть еще взорванный офис испанцев, которые могут сгоряча и поквитаться со мной, узнав, что предметы ушли к их врагам. Мертвый Гоша Марков. Тут уж совсем плохо. Гошу жаль ужасно, жаль как друга, да и как компаньона. Надо хотя бы Борису Глебовичу позвонить, встретиться, «Дельту» отдать, соболезнования выразить. А заодно закинуть удочку насчет дальнейшего сбыта. Люди рождаются и умирают, а дела идут. Хотя и помимо Маркова партнеры, заинтересованные в работе со мной, имелись, обратиться к человеку с приличными каналами не помешает. Подумав о каналах, я припомнил Марию Анатольевну. Вот с кем еще придется поговорить.

Ну, тут будет легко: я — без денег, Петровича убили прямо на месте раскопок. Жалко вдову, но придется госпоже Афанасьевой поискать счастья в другом месте. Сто двадцать баксов ее вряд ли устроят.

С такими мыслями я вышел на балкон и выдохнул в атмосферу порцию перегара. Поев и удержав пищу в желудке, я стал чувствовать себя значительно лучше. Теперь надо ввести в организм изрядную порцию витаминов, глюкозы и белков. День сегодняшний я решил полностью посвятить процедуре восстановления. Голова — прибор тонкий и требует основательной доводки для приведения в рабочее состояние. А со спиртным пока все. Более ни капли, тем паче что положительных результатов все равно не приносит.

Однако что же дальше-то делать? Денег надолго не хватит. По старым домам Петроградской стороны, что ли, прошвырнуться? На чердаках искать бесполезно — там уже все просеяно, а вот в подвалах еще можно кое-что найти, если повезет. В периоды смутного времени люди всегда старались упрятать от чужих глаз что-нибудь ценное, а таких периодов в двадцатом веке для Санкт-Петербурга хватало. Многие не вернулись, поставленные к стенке пьяным матросом или отправленные ЧК-ГПУ-НКВД в «солнечные края», где и «дошли» в снегах вечнозамерзлой Сибири, а ценности, схороненные на черный день, так и остались дожидаться своих хозяев. Не обязательно это были золото и бриллианты — для чьего-то сердца дороги и семейные фотографии или личный дневник, не предназначенный для посторонних глаз.

Хотя попадалось и оружие, и даже воинские знаки отличия. У каждого своя шкала ценностей. Да и диссидентские рукописи, и самиздатовские сборнички стихов времен застоя иногда находились. С творчеством Бродского, например, я познакомился именно таким образом. Во все времена люди, предчувствуя обыск, тащили самое сокровенное на чердак, реже — в подвал. Подвал все-таки место сырое, грязное и приземленное, а чердак — сухое и возвышенное. Да и прятали свои реликвии — одно слово «прятали»: кто в стене кирпичом заложит, кто щебнем засыплет в углу, а один раз просто старым тазом накрыли, и никто на протяжении семидесяти с лишним лет — никто! — этот таз не поднял. Эх, Россия, страна честных и наивных людей!

Но, бывает, прячут и так, что и не найдешь, если ищешь не зная, что до революции в этом доме проживал купец первой гильдии такой-то, расстрелянный либо в семнадцатом-восемнадцатом году, либо уже в тридцатых. Вот эти заныкивали по-настоящему вечные ценности: драгметалл, самоцветы; реже (в моей практике один раз всего) — бумажные купюры. Видимо, после обыска хотели забрать, да не получилось. Серьезные люди к делу подходили серьезно, и чисто житейской смекалки для устройства тайников у них было побольше. Не на каждом чердаке, конечно, лежит клад, иногда приходится крепко поломаться, чтобы его найти. В некоторых случаях в домах остаются стенные сейфы, камины с заложенным дымоходом и прочие тайники, но это, скорее, могут обнаружить только строительные рабочие. Они и сами рады почистить дома, предназначенные на снос или капремонт, и среди них есть свои профессиональные кладоискатели. Конкуренция, в общем. Очень круто с этой работы не поднимешься, разве что повезет, но кое-что на хлеб заработать можно.

Старый фонд уже вычистили весь, но ничто не мешает пройтись по новой. Смутные времена для России не кончились, а только начались в полный pocт. Граждане воруют, тезаврация[Накопление золота в качестве сокровища.] процветает.

Менты тоже не дремлют, норовят богатых граждан прихватить; чего стоила обэхаэсэсная «чистка» коллекционеров во второй половине восьмидесятых, под которую попали я и Петрович. И это во времена застоя, когда поддерживалась хотя бы видимость порядка. Теперь же, когда настал беспредел в масштабах государства, люди, чтобы не делиться или делиться как можно меньше, прячут свои ценности «по банкам и углам». И в землю зарывают, но если обстоятельства поджимают, то чердак или подвал, как всегда, — самое укромное место. Так что в нашей стране кладоискатель как класс никогда не вымрет. Правительство не даст. А значит, и я буду жить!

От этих мыслей на душе значительно полегчало. Я еще раз окинул взглядом предзакатное небо, украшенное огнями телебашни, и вернулся на кухню в приподнятом настроении.

Кофейку, что ли, выпить для полного счастья?

Я насыпал в джезву молотый кофе, прогрел на огне и добавил горячей воды. Вскоре смесь закипела, и я выставил ее на подоконник. Хороший кофе должен немного отстояться. Аромат у него был, во всяком случае, чудесный.

Выждав десять минут, я налил кофе в чашечку, сел в кресло и пригубил. «Бьютифул», как говорят англичане. Чашка черного кофе — вот что нужно истинному джентльмену с похмелья. Вообще-то у джентльменов похмелья не бывает; если джентльмен немного перебрал накануне, то он ощущает легкое недомогание. И хотя, как сказал Иван Михайлович Сеченов, основатель отечественной школы физиологов, алкоголь в жизни (особенно русской) играет почти ту же роль, что и питательные вещества, и не только сказал, но доказал это делом, поставив эксперимент на себе, отношение к спиртным напиткам у меня остается несколько более европейским. Рюмка коньяка вечером, и то лишь в исключительных случаях.

Из глубины комнаты донесся какой-то необычный звук. Вечерний звон? Я поставил чашечку на стол и прислушался. Ах, вот в чем дело: тренькал «Бенефон» — вот уж что я меньше всего ожидал услышать. Я прошел в комнату. Кто бы это мог звонить? Скорее всего, Борис Глебович с благим напоминанием, а не пора ли нам средство связи вернуть. Да, действительно пора. Я нажал кнопку и поднес аппарат к уху.

— Алло.

— Здравствуйте, госоподина Потехина Илью Игоревича пригласите, пожалуйста.

Голос был незнакомый и говорил с акцентом. Я похолодел. Арабы?.. Нет, испанцы. На хрен я им сдался? Хотят осудить меня праведным и честным судом? Я чуть было не оборвал связь, но решил, что сделать это будет никогда не поздно, и поинтересовался:

— Это я. С кем имею честь?

— Я, ээ… — голос на секунду помялся, подбирая подходящий эквивалент, — заместитель управляющего фирмой «Аламос». Меня зовут Хорхе Эррара. Я к вам вот по какому делу.

— Слушаю, слушаю, — поддержал его я.

— Сеньор де Мегиддельяр очень хотел бы вас видеть. Он сам приехать не может, он находится в больнице, но у него есть к вам очень важный разговор.

Еще бы, подумал я, припоминая наставления испанца. Реабилитация секты хашишинов. Личные вещи Вождя. Зачем я вообще в это дело ввязался?

Загнал бы оптом Маркову тонн за пять, скольких проблем бы избежал. Так нет. Теперь придется выслушивать отповеди. «Сеньор Хуррарес, проколите сердое отступника ритуальным мечом. Да восторжествует справедливость!»

— Алле?

— Слушаю, слушаю, — опомнился я. — Так на какую тему хотел со мной побеседовать дон Мигель?

Голос в трубке замер от подобного обращения.

Затем испанец что-то сопоставил, прикинул, списав амикошонство на дрянные манеры «дикого русского», и, подыскав соответствующие слова, произнес: — Вы понимаете, о каком предмете темы идет речь?

Угадал, огорченно подумал я. Нет уж, черта лысого я туда поеду.

— Да, конечно.

— Еще не поздно все исправить. Вы будете согласны?

Я замер. Исправить? «Все исправить». Что исправить? Смотря как. Жертвенной кровью искупить? «Мы же цивилизованные люди», — как сказал вышеупомянутый Франсиско Мигель де Мегиддельяр. А цивилизация — это когда еще убивают, но уже не отрезают уши? И первое, что я сказал, дабы прервать паузу, было:

— Как насчет денег?

На том конце провода подобный вопрос ожидали.

Заместитель управляющего отозвался немедленно:

— Вам заплатят. В зависимости от результатов вашей работы.

Вот это уже деловой разговор. Над этим предложением стоит подумать, и я уточнил:

— Что именно будет требоваться от меня?

Испанец помялся и сказал:

— Наш разговор может быть подслушан третьими лицами. Хотелось бы встретиться и поговорить с глазу на глаз, вы понимаете?

— Хорошо, — сказал я. — Когда мы встретимся?

— За вами заедут. Было бы хорошо завтра утром, часов в десять.

— Устраивает, — ответил я.

— Ваш адрес вы можете не называть. К вам в десять подъедут и позвонят в дверь три раза. Человека будут звать Хенаро Гарсия…

Здорово работают, подумал я. И явно чего-то боятся. Хашишинов? Или… Я вспомнил обилие ведомственных машин у офиса СП. В свете последних событий логично было ожидать пристального внимания людей Конторы. Иностранные граждане все-таки, а тут такое творится. Безобразие!

Чтобы предотвратить подобные инциденты, заботясь о безопасности иностранцев и руководствуясь исключительно благими соображениями, Федеральная Служба Контрразведки не могла не выставить наблюдения за сотрудниками фирмы. А вдруг это разборка между резидентурами двух разведок, не поделившими, скажем, информацию?! Тут было над чем задуматься, тем более что речь-то шла о вывозе антиквариата, имеющего огромную историческую ценность, народного достояния. М-да. Будем надеяться, что испанцы сумеют обставить все должным образом.

— Хорошо, — сказал я, — в десять буду ждать.

И тут меня осенила мысль. Терять-то все равно нечего, а подстраховаться лишний раз не мешает.

— Со мной будет еще один человек.

Испанец перестал дышать.

— Какой человек?

— Надежный, — ответил я. — Могу за него ручаться.

Эррара помялся. Чувствовалось, что присутствие постороннего на встрече ему не по душе, но выбора не было.

— Это ваше условие?

— Да.

— Пусть будет так. Но вы уверены… в нем?

— Уверен.

— Договорились, — подвел он итог беседы. — До завтра.

— До завтра, — ответил я, и заместитель управляющего повесил трубку.

Повесить-то он повесил, сразу отдалившись на несколько километров городских кварталов и оставив меня в состоянии некоторого замешательства, но образовавшейся энергетической связи не прервал. Я положил «Бенефон» на письменный стол, вернулся на кухню и машинально одним глотком допил свой остывший кофеек, даже не ощутив его вкуса.

Ехать к Мегиддельяру отчаянно не хотелось. Почему-то появилось опасение, что от него я не вернусь. В самом деле, что испанцам терять? Дело я им завалил, теперь пришла пора наказать неумеху (то есть меня), тем самым убрав и свидетеля, слишком много знающего о делах подпольного представительства Ордена Алькантара. Почему нет? Как раз именно да! Я содрогнулся, представив, как прямо в салоне машины (например, того самого черного «мерседеса», на котором возили в прошлый раз) между моих ребер медленно и неуклонно просовывают лезвие ножа. «С точностью до миллиметра».

Нет, не хочу, поэтому и возьму с собой Славу — для страховки. Оставалось дождаться оного и уговорить. И на первое, и на второе я рассчитывал с большой долей уверенности. Не откажется Славик, если ему правильно подать. Психологию корефана я изучил хорошо, благо времени для этого было предостаточно.

Слава появился в расстроенных чувствах.

— Прокатили меня с хатой, сволочи, — сообщил он, вешая на плечики куртку. — Не знаю, че и делать.

— Можешь пока у меня пожить, — радушно предложил я, отлично понимая его положение. Прописки заключенного лишают быстро. «Не пройдет и полгода», как пел Владимир Семенович Высоцкий. А жил в своей однокомнатной наш экс-афганец один. К сожалению, в те времена, когда его осуждал советский суд, о приватизации не знал даже Чубайс, так что прав на жилплощадь у Славы не осталось никаких.

Все это было мне на руку. Если испанцы действительно хотят предложить что-то дельное, Слава не откажется от возможности заработать и, таким образом, проблема с квартирой будет для него быстро решена. Купит себе новую. Ну а если нас (меня) решили замочить, то жить здесь тем более не стоит, пускай он вместо меня тут на правах арендатора обитает. Главное, чтобы он завтра со мной поехал, а там уж решим.

Чтобы не вводить друга в заблуждение, я решил посвятить его во все нюансы истории продажи раритетов. Одна голова хорошо, а две — лучше.

Я пригласил приободрившегося кента на кухню и выложил все до мельчайших деталей.

— Что, духов метелить? — обрадовался Слава, когда я закончил повествование. Его ненависть к чуркам, импортированная из Афганистана, была общеизвестна еще по зоне, где он успел как следует обжить ШИЗО.

— А с чего ты взял? — поинтересовался я.

— А как же еще можно дело исправить? — пожал плечами Слава.

Что ж, возможно, спонтанное решение и является самым верным. В области интуитивных озарений Слава был большим спецом.

— Волына[Пистолет (жарг.). — Прим. автора.] у тебя осталась? деловито осведомился Слава.

— Осталась. Думаешь, потребуется?

— Береженого Бог бережет, — рассудительно заметил кореш. — А еще ствол есть?

— Только гранаты.

— Тоже дело. Возьмем по одной. У тебя какие?

Гранат у меня было пять штук. Я купил их по случаю за сто баков. Парнишка, продавший мне ТТ, захотел спихнуть весь товар оптом, и я взял в расчете, что когда-нибудь да пригодится. Так оно и получилось. Когда я выложил на стол содержимое «арсенального» тайника, на губах Славы заиграла довольная ухмылка. Меня это обнадежило. Улыбается, значит, есть чему.

— Граната «эргэо» — заебенит хоть кого! — с воодушевлением, словно старому знакомому, произнес Слава, обращаясь к гранате. — Где ты таких надыбал?

— А что? Продавец отрекомендовал свой товар как последнюю систему с инерционным взрывателем. На военной кафедре в ЛГУ были попроще, добрые старые «эргэдэ» и «эф-один», хотя граната — она и в Африке граната. Чем они тебе не нравятся?

— Ты хоть знаешь, как с ними обращаться?

— Вынимаешь предохранительную чеку и кидаешь. Что не так?

— Нет, все путем, — успокоил Слава. Видимо, мои познания в военном деле вызывали у него большие сомнения. — Это ручная граната оборонительная. У нее в запале шарики, которые при ударе толкают боек, так что взрывается она сразу при столкновении с целью. Если падает в снег или еще во что мягкое замедлитель горит три секунды как у обычного запала «узээргээл». Ну а если руку в кармане держишь — та же фигня. А осколки у нее солидные — это та же лимонка, только запал другой. Где это ты так прибарахлился?

— Места знать надо, — сказал я. — Ну так как?

— Потянет. Я еще финку возьму.

«Финка» представляла собой отточенный морской кортик, который я еще пацаном выменял на раскопанный в Мясном Бору ППШ. Рукоятка и гарда у кортика, когда он попал ко мне, почему-то отсутствовали, но качество клинка из легированной стали было выше всяких похвал. Ручку я потом сделал наборную, и пика получилась хоть куда.

Резала она по причине узкого лезвия не ахти, зато втыкалась великолепно.

Слава приобщил «перо» к своему снаряжению, и я убрал невостребованную часть арсенала обратно в тайник. Незачем без дела на виду валяться. Все, что не может быть в данный момент использовано, должно быть убрано — этот священный принцип, усвоенный мною с детства, здорово выручил меня на следствии.

К назначенному времени мы в полной готовности ожидали гостей. Звонок в дверь раздался ровно в десять утра, тютелька в тютельку, — испанцы были пунктуальны.

— Кто там? — на всякий случай спросил я.

— Хе-наро Гар-сия, — четко и громко ответил невидимый собеседник.

Вновь сожалея, что я не удосужился обзавестись глазком, я сделал знак Славе приготовиться и отворил. В коридоре стоял знакомый амбал, однажды возивший меня в офис. Он был один.

— Вы готовы? — спросил он.

— Да, — сказал я. — Слава, пошли.

Внизу нас ожидал белый «фиат-темпра». — Куда едем? — поинтересовался я, устраиваясь на переднем сиденье.

— В госпиталь, — ответил Хенаро, усаживаясь за руль.

Русским языком он владел даже лучше Эррары.

Чувствовалась профессиональная подготовка. Интерсно, они всех членов Ордена так натаскивают?

Вот вам и «пятая колонна в действии». Кстати, как там наши доблестные чекисты, не дремлют ли? Я оглянулся. Чекисты, похоже, дремали. Хенаро заметил мои потуги и произнес:

— Ищете слежку? Ее нет. Я специально проверял.

«Если только „топтуны“ дали себя заметить», — подумал я.

Кружа и петляя по улицам, «фиат» выбрался к зданию Военно-медицинской академии. Лучшее место, чтобы приставить наблюдение, сотрудникам 7-го управления контрразведки трудно было найти. Впрочем, кое-что меня порадовало. Госпиталь ВМА — место достаточно цивилизованное, правилок в нем устраивать не будут, посему беспокоиться особенно нечего.

Мы прошли в отделение хирургии, и сопровождающий постучался в палату. Оттуда ответили что-то по-испански. Хенаро открыл дверь, пропустил нас, а сам остался снаружи, очевидно, охранять.

— Здравствуйте, госопода.

Палата, в которой мы оказались, была рассчитана на четырех человек, но все койки пустовали, хотя и были разобраны, — их обитателей куда-то временно удалили. Куда-куда вас удалили? Кстати, «куда» (cojudo) в переводе с испанского означает «дурак». В этих пределах я язык знал. Удалили ли вас, господин дурак? А если нет, то сейчас удалят — и не одного меня, а обоих: точно в лоб мне смотрел блестящий массивный пистолет с таким же массивным глушителем. «Дезерт игл» израильского производства, хорошо знакомый по многочисленным штатовским боевикам. Куда-куда? Вот туда… Ствол качнулся, указывая направление.

— Спокойно, пожалуйста. Поднимите руки. Это мера предосторожности. Оружие у вас есть?

Я кивнул. Уж чего-чего, а этого добра у нас с собой было навалом. Во рту пересохло.

Только сейчас я заметил, что с другой стороны «Пустынного орла» прицепился маленький смуглый человечек в сапогах на высоком каблуке. Кажется, типа «казак», если я еще что-то помню из ранней мажорной молодости. Есть такие сапожки, испанцы их очень любят.

Я подчинился — без особого, впрочем, восторга.

Кто сказал, что в советском человеке заложена страсть к подчинению? На собственном опыте я это утверждение опровергаю.

— Это мера предосторожности, — повторил человечек.

Слава за моей спиной шумно выдохнул. Я медленно повернул голову, посмотреть, чем там занимается моя надежная охрана, и увидел, что за, дверью притулился еще один амиго с «микроузи», который обшаривал карманы моего компаньона.

Теплая компания, нечего сказать.

— Садитесь сюда, пожалуйста. — Человечек опустил пушку.

Слава, которого уже обшмонали, плюхнулся на койку. Настала моя очередь. Амиго извлек из кармана гранату, которой бы я при всем желании не успел воспользоваться, и отошел в свой угол.

— Меня зовут Хорхе Эррара. — Маленький человечек улыбнулся. Подождите, приор сейчас появится. Кто из вас госоподин Потехин?

— Очевидно, я, — сказал я.

— Очень приятно, вчера вы разговаривали со мной.

Я кивнул, хотя приятно мне не было.

Дверь отворилась, и Хенаро Гарсия вкатил на кресле забинтованного Мегиддельяра. Хорошо шеф устроился, даже кресло ему сюда привезли, не говоря уж о посещении в неурочный час. Даже общую палату откупил, чтобы с охраной не расставаться.

Выглядел он жалковато: сломанная рука в гипсе, шина на голени, обожженное лицо, правая сторона которого залеплена марлей и покрыта коллодием.

Досталось.

— Рад вас видеть, уважаемый Илья Игоревич, — произнес испанец тоном, допускающим самые различные трактовки. Например, глаза б мои тебя не видели, cojudo.

— Я тоже… сеньор.

— Прошу извинить за встречу, но обстоятельства вынуждают принимать подобные способы обезопасения.

Я не возражал. Сам же и заварил эту кашу.

— С вами…

— Это мой друг, — кивнул я на Славу. — Он на днях откинулся… освободился из мест лишения свободы, ему можно доверять. Он согласен работать за деньги.

С минуту Франциско Мигель де Мегиддельяр осмысливал полученную информацию. Видимо, она его удовлетворила, поскольку он изрек:

— Пусть. Так будет много лучше.

Он внимательно посмотрел мне в глаза. Правое око, проглядывающее в дырочку марли, сверкало как антрацит.

— Не будем вспоминать о том, что произошло. Как у вас принято говорить: «Сделанного не воротить». Будем деловыми людьми. Вы отдали ассасинам предметы и не получили денег. Я делаю вам коммерческое предложение: вы забираете у ассасинов вещи обратно, и мы покупаем их у вас по оговоренной цене. Ну как?

«Так они нам их и отдали», — подумал я и спросил: — Каким образом?

— Нам стало известно, где сейчас находятся предметы. Есть место, где ассасины их держат. Мы помогаем вам средствами — вы делаете дело. Мы платим вам награду. Это миссия, достойная христианина! — Видно было, что испанцам очень неохота мараться самим.

— Почему именно мы?

— Все мои люди под наблюдением службы безопасности. У вас очень жесткий режим, ни одного шага в сторону. Поэтому, чтобы соблюдать конфиденциальность, я вынужден вновь обратиться к вам. — Своим тоном де Мегиддельяр подчеркнул, что уже имеет печальный опыт совместной работы и лишь безвыходность ситуации вынуждает его вновь совершать столь рискованный поступок. Я, впрочем, разделял его мнение. Сотрудничать со мной оказалось ох как непросто.

— Ты как? — спросил я Славу, накануне точно угадавшего цель сегодняшней встречи.

— Воевать надо будет?

Я покосился на Мегиддельяра.

— Возможно, — сказал тот.

— Сколько платят?

— Две сотни, — сказал я.

— Тысяч?

— Да, к тому же баков.

— Идет.

— Мы согласны, — ответствовал я де Мегиддельяру.

— Да пребудет с вами благодать Господня, — заключил он. — Мой заместитель комтур Эррара расскажет вам детали. До свидания, — но руки не подал.

— Всего хорошего, — изобразил я напоследок лучезарную улыбку. Поправляйтесь.

Сопровождаемые Эррарой, мы вышли из палаты. Слава заметно посерьезнел, обдумывая состоявшуюся беседу. Неужели только сейчас мне поверил?

Задумавшись, я чуть было не наскочил на медсестру, торопливо шедшую по коридору. От столкновения уберег Эррара, тронувший меня за плечо.

Я успел затормозить и извинился перед отпрянувшей женщиной. Ей было лет около сорока; усталое, изможденное лицо, озабоченные глаза. Персонал военного госпиталя. Она мельком глянула на меня и задержала взгляд на Славе, который также оторопело уставился на нее. У него даже челюсть отвисла. Сцена продолжалась секунды две, затем женщина отвернулась и быстро скрылась за поворотом больничного коридора.

— Ты что, — спросил я, — знакомую, что ли, встретил?

— Да не, — недоверчиво произнес Слава, — не может быть…

Эррара удивленно смотрел на нас, не понимая, что случилось. В руках он держал большой бумажный пакет.

— Ладно, пошли, — сказал я. — После разберемся.

— Не может быть, — повторил Слава.

Мы вышли из корпуса и сели в «фиат», где нас ожидал Гарсия. Началось кружение по улицам. Эррара повернулся с переднего сиденья и стал излагать суть дела:

— У вас не так много времени, — машину подбрасывало на ухабах, испанец подпрыгивал, держась за спинку, и морщился, — дня два, не более того. Ассасины ждут курьера из Москвы, чтобы перевезти предметы в Швейцарию по дипломатической почте.

Я приуныл. Содержимое дипломатической почты строго секретно, она доставляется вооруженными курьерами, и покушение на ее неприкосновенность может рассматриваться как провокация против государства с далеко идущими последствиями, вплоть до объявления войны. Однако любовь к деньгам способна горы свернуть.

— А почему не Северным путем вместе с наркотиками? — спросил я.

— Слишком опасно. К тому же придется преодолевать много границ нелегально, прежде чем реликвии окажутся в Женеве.

— А зачем они там?

— В Женеве находится резиденция современного главы секты ассасинов, их живого бога — Агихана. Хотите на него посмотреть?

Эррара извлек из бумажника фотографию супружеской четы — лощеного господина лет шестидесяти и женщины лет сорока пяти. В европейской одежде арабы смотрелись весьма импозантно.

— Специально для вас взял, — похвастался Эррара и охнул. — Ну у вас и дороги.

— В России исконно две напасти — дураки и дороги, — наставительно процитировал я и подумал, что испанец имеет несчастье встретиться е обеими бедами сразу.

— Курьером будет европеец, — продолжил Эррара, — поэтому у вас есть возможность забрать предметы лишь до того, как они попадут к нему. Как только раритеты окажутся в стенах посольства, они станут недосягаемы вообще. Но даже если они будут в его машине — для вас они потеряны. Вы можете скомпрометировать Орден, напав на дипломатического представителя. Перекупить же их у курьера практически невозможно. Видите, как я честен. Нам выгоднее купить их у вас.

«А заодно не подставиться в случае чего самим, — подумал я. — Грязная работа для штрафников».

— Где цацки? — спросил Слава.

— Что? — не понял испанец. — А! Ассасины взяли в аренду квартиру. Записывайте адрес.

— Охрана есть? — поинтересовался Слава.

— От пяти до семи человек. Иногда днем бывает, что и три. Вам понадобится машина?

— Разумеется, — сказал я.

— Эту пока передадим вам, — сказал Эррара. — Оформим доверенность на одного из вас как на сотрудника фирмы «Аламос». Вот деньги на расходы. Тысяча долларов.

Он протянул пачку сотенных. Тощенькую такую.

Где же еще сто девяносто девять сестричек? Эррара убрал портмоне и сунул мне увесистый бумажный пакет: — Вот ваше оружие. Не теряйте времени зря.

Мы заехали в нотариальную контору, где выписали доверенность на мое имя. Водительские права я купил сразу после освобождения, как и все прочее, про запас. Вот и пригодилось. Испанцы доставили нас домой, после чего отправились по своим делам.

Пешком. Слежки за время езды по городу вроде бы не наблюдалось, и этот факт внушил некоторый оптимизм. Расположившись в комнате, мы стали обдумывать планы дальнейших действий. Слава был доволен, ему казалось, что мы круто обставились, разведя иностранцев на тонну баксов и новенькую тачку. Даже про загадочную незнакомку он вроде забыл.

— Поехали посмотрим дом, — предложил он. — Там на месте и покумекаем.

— Давай. — Я достал из тайника водительское удостоверение, и мы отправились на рекогносцировку.

Дом, в котором поселились хашишины, находился в новостройках у озера Долгое. Указанная квартира выходила окнами на само озеро, прославившееся за последние годы как своеобразное бандитское кладбище, на котором очень удобно было прятать нелегальные трупы. Озеро кишмя кишело ондатрами, расплодившимися на обильной подкормке. Словом, замечательное местечко! Если операция провалится — наших тел не найдут.

Концы, как говорится, в воду. Я поделился этими соображениями с другом, однако его эта перспектива разозлила.

— Не каркай, — огрызнулся он, — а то накличешь… Короче, план у меня такой. Идем в два часа дня, это самое спокойное время. Народ весь на работе и тусоваться зря у дома не будет. Менты тоже на расслабоне, да и духов днем, как говорил испанец, поменьше. Дверь в хату одна. Ее подрываем эргеошкой, далее — по гранате в каждую комнату, ну, это еще секунд тридцать займет, а потом начинаем шмонать. Минут пять-семь у нас есть. Пока ментов вызовут, пока они подкатят, успеем. Что нужно искать?

Я объяснил, добавив, что следует брать все болееменее ценное, но особо не нагружаться. Изобразим налет.

— Надо еще тачку стырить, в которой туда поедем, — заметил Слава. — В нашу на обратном пути пересядем.

— Это надо обдумать, — замялся я. Воровать машины мне еще не приходилось.

— Че тут думать? Давай я угоню. Плоскогубцы есть?

— Прямо сейчас, что ли?

— А чего тянуть. Днем сподручнее.

В багажнике мы нашли фирменный комплект инструментов, где было все, что душе угодно. Взяв маленькие хромированные бокорезы, Слава удалился на поиски автотранспорта, а я решил покататься (когда еще предоставится возможность посидеть за рулем новенькой иномарки?), попривыкнуть к машине и поменять баки.

Ларьки у метро «Пионерская» охотно скушали две зеленые бумажки, выдав взамен кучу «деревянных». Я приобрел черные колготки и две пары резиновых перчаток, затем купил гамбургер и баночку «Спрайта», вернулся в машину и поел, наблюдая за девочками на автобусной остановке.

Некоторые были весьма ничего, а одна из них даже показалась знакомой. Я завел мотор и подъехал поближе. Она не обратила на меня никакого внимания. Тогда я посигналил и, нагнувшись, помахал рукой. Барышня наконец-то отреагироваяа, узнала меня и подошла к машине. Я открыл дверцу:

— Привет, Маришка.

— Давно не виделись. — Марина, моя бывшая жена, села в машину. — Как дела?

— Как видишь, — я гордо похлопал по рулю. — Процветаю.

— Нашел что-нибудь?

Я усмехнулся. Вполне естественный вопрос для женщины, бывшей замужем за кладоискателем.

— Трою откопал, — не без удовольствия подколол я в ответ. — Ты куда едешь?

— Вообще-то домой, — ответила Марина, — а ты?

— А я… — я небрежно махнул рукой, изображая богатого бездельника, так… катаюсь. Хотел на озера съездить, развеяться, куда-нибудь за Зеленогорск. Ну да Бог с ним.

Идея, кстати, была хорошая. Расслабиться сейчас не мешало бы. Может быть, и в самом деле в курортную зону смотаться?

— Торопишься? — спросил я.

— Не-а, — ответила Марина.

— Поехали пообедаем, — предложил я. — Лично я голоден.

— Раз ты приглашаешь, — жеманно согласилась она.

Мы выбрали тихое кафе на Ланском шоссе и стали ждать, пока официант принесет заказ.

— Ну, как ты теперь живешь? — спросил я.

— Скучно. — Марина достала пачку «Ротманса» и закурила. Раньше такой привычки за ней не водилось. Раньше вообще было все по-другому, а теперь настало теперь.

— Где работаешь?

— В офисе. На компьютере.

— Оператором?

— Секретарем-референтом. — Она усмехнулась и выпустила вверх струйку дыма.

— Ню-ню, — язвительно протянул я. — Кофеек-с?

— Именно. — Марина послала убийственный взгляд в мою сторону. — Обещают бухгалтером сделать.

— Ух ты, — восхитился я, — какая захватывающая перспектива! Курить ты там же начала?

— Это от нервной работы. — Марина поспешно смяла в пепельнице окурок. Прости, я забыла, что ты не выносишь курящих дам.

— Начальство, небось, достает?

— Задолбали, козлы. Каждый липнет, особенно шеф, дурак старый. Ему больше всех надо.

Ах, Мариночка, почему вы уделяете мне так мало внимания? Как вы холодно относитесь к такому солидному мужчине, погибающему без женской ласки!

— И другие банальные глупости, — закончил я.

— Тоже мне солидный мужчина!

Официант принес солянку и удалился за стойку.

— Хм, — сказал я, — и не надоело?

— Надоело, — призналась Марина. — Но ведь и жить на что-то надо. Тут еще ничего, в другом месте вообще проходу не давали. Пришлось уйти.

В полной тишине мы доели первое блюдо и принялись за жаркое. Каждый думал о своем. Не знаю, что крутилось в голове у Маринки, а лично я размышлял о том, что на следующий день в активе у меня нет ничего, кроме дешевых понтов да чужой тачки, а вот завтра положение может существенно измениться. Либо в лучшую сторону, либо в худшую. Поэтому сейчас можно было смело идти вабанк.

— Слушай, — начал я, — как ты смотришь…

Тут я смутился как школьник. Казалось бы, не чужие люди? Но не мог я с ней, как с любой барышней. Наверное, потому, что барышни — это барышни, а Маринку я все-таки любил.

Она внимательно смотрела на меня, терпеливо ожидая продолжения. А ведь больше трех лет прошло, как мы разошлись. Из-за денег в основном, вернее, по причине их отсутствия. Ей надоел бедный археолог, ее родители подлили масла в огонь, и она решила не испытывать больше судьбу. До истории с Лешей Есиковым тогда еще не дошло.

— Мм… — помялся я. — Почему бы нам не возобновить отношения? Помнится, раньше ты говорила, что я слишком много думаю. Уверяю тебя, сейчас я поглупел.

Марина опустила глаза и вертела в пальцах стакан с соком, внимательно меня слушая.

— Ну и потом, я встал на ноги. У меня своя квартира, которую я купил себе сам, да и денег хватает.

«Что я несу? — ужаснулся я. — Почему вы не уделяете внимания такому солидному мужчине, погибающему без женской ласки, как я? О, донна Роза, я старый солдат и не знаю слов любви!»

— Дело не в квартире, — тихо сказала Марина и достала новую сигарету.

«С понтами надо заканчивать, — решил я. — Какая может быть квартира, если сам поселил в ней зоновского кента, амнистированного за войну в Чечне? Да и денег пока никаких особенных нет. Впрочем, завтра будет или грудь в крестах, или голова в кустах».

— Я подумаю, — сказала Марина. — Какой у тебя теперь телефон?

Хороший признак.

— Записывай, — сказал я.

Марина достала блокнотик, памятный мне еще по нашей первой встрече. Как давно это было?

Очень давно. Блокнотик порядком поистрепался, но продолжал верой и правдой служить хозяйке.

Телефонов в нем было несчетное количество.

Расплатившись с официантом, я отвез Марину домой, съездил на заправку, навестил маму, оставив ей триста баков, и отправился к себе. На хазу.

Бандитское гнездо переживало пик своего расцвета.

— Как у нас дела? — спросил я, открывая дверь.

На кухне я застал Славу в состоянии легкого опьянения. Для этого ему потребовались все остатки спиртного. Поскольку деньги были у меня, нажирался он в одиночку, рассчитывая, что я еще чтонибудь прикуплю.

— Все в порядке? — поинтересовался я.

— Ажур, — ответил Слава, — тачку загнал во двор на Приморском. Двор тихий, не спалимся. Если менты и просекут — пасти не станут, решат, что пацаны взяли покататься. Ты водки не купил?

— Нет, — сказал я.

— Знаешь, кого я сегодня встретил? — спросил Слава.

— Где? — поинтересовался я, доставая из шкафа ножницы. Разложил на столе колготки и аккуратно отстриг чулки. Надо было сделать парочку масок.

— В больнице.

— В больнице? Ну и кого? — вспомнил я женщину в коридоре.

— Знакомую свою, еще по Афгану. Она в госпитале медсестрой была, я там как-то валялся. Знаешь, какой роман был… — Слава мечтательно затянулся сигаретой. — Эх! А потом у нее контракт закончился, и в восемьдесят седьмом уехала Ксюша в Харьков. Писала мне. — Слава притушил в пепельнице бычок и погрустнел. — А потом параша прошла, что ее убили, уже в Союзе… Я сегодня так и не понял: она не она? Ты, Илья, как думаешь?

Я молча вырезал дырки в чулках. Черт их, этих женщин, разберет. Они иногда такие фортеля выкидывают, что не понять, зачем это делают: то ли от тотального скудоумия, то ли по злому наитию.

— Бабы загадочный народ, — подытожил я вслух свои мысли, — но судя по тому, как она сегодня на тебя смотрела, вполне вероятно, что и та самая.

Слава горестно улыбнулся правой стороной рта и цыкнул зубом.

— Ххэ, бля, — тоскливо выдавил он. — Вот ведь, как иногда сложится… Ну не поехали бы мы сегодня с тобой в госпиталь — ведь не встретились бы никогда.

— Это судьба, — заметил я.

— Да, верно, — Слава потер подбородок, — от судьбы не уйдешь. А поехали, найдем ее?

— У нее смена уже давно закончилась, — запротестовал я. Устраивать разведывательный рейд по Военно-медицинской академии, зная характер корефана, хотелось меньше всего. Тем более перед таким ответственным делом. Слава тут же подтвердил мои опасения, мечтательно протянув: — А вот узнать бы, почему меня эта телка тогда бортанула! Эх, пойти грохнуть, что ли, когонибудь?

— Погоди до завтра, — попросил я. — С чурбанами встретишься — вот душу и отведешь. — 98 Зная, что в Славиной голове много мыслей разом не помещается, я постарался вдохновить его какойнибудь новой идеей. — К чему без толку шум поднимать. Если кого и мочить, то хотя бы за деньги.

— Да если бы я за всех, кого грохнул, бабки получал, — наконец переключился на другое Слава, — давно бы уж Рокфеллером был! Мне за свою службу Отечеству вовек не отмолиться. Да и плюнул я на это…

— Как в восемьдесят пятом, когда после твоей исповеди батюшку валерьянкой отпаивать пришлось, — напомнил я Славой же рассказанный случай.

Его, тогда еще лейтенанта, выполняющего интернациональный долг в братской ДРА, в отпуске каким-то ветром занесло в церковь, где он решил исповедаться. Грехов у офицера ВДВ было столько, что священника чуть не хватил кондратий, в результате прощения наш доблестный вояка так и не получил. Впрочем, его это особенно и не тяготило.

Мы посмеялись над делами давно минувших дней и на радостях допили остатки коньяка, сохранившегося в серванте еще с новоселья. Потом я отправился спать. Я все-таки совершенно обычный человек и таким колоссальным запасом здоровья, как Слава, не обладаю. А перед завтрашним делом отдохнуть хотелось как следует. Коньяк подействовал умиротворяюще, и я быстро заснул.

Всю ночь мне снились какие-то тревожные сны.

Вероятно, так чувствуют себя животные, отобранные на убой. Единственное, на что я мог рассчитывать, — убивать будем мы, но утешением это было слабым. Посему пробудился я в расстроенных чувствах. Однако после завтрака и чашки крепкого кофе беспокойство постепенно улетучилось.

К часу мы прибыли в означенный двор. Машину подельничек выбрал неординарную. То ли с чувством юмора у него было не все в порядке (две контузии, знаете ли), то ли ничего лучше не нашлось, но ржавые подваренные «Жигули» второй модели, перекрашенные, по-моему, кисточкой в коричневатый поносный цвет, произвели очень сильное впечатление. Я обошел «ведро» и присвистнул.

— Нравится? — спросил Слава.

— Мм-да-а… — кивнул наконец я. — Как оно открывается?

— Дергаешь за ручку.

Я дернул за ручку, предварительно натянув резиновые перчатки. Дверца со скрипом отворилась, и стало видно грязное, обшарпанное нутро. Передние сиденья были без чехлов, заднее отсутствовало вообще, вместо него лежали яакие-то коробки. Их содержимым оказались картонные подставки для яиц. Не иначе как сей автомобиль использовался в качестве грузового транспорта мелкооптовыми торговцами. Если так, то Слава их совсем разорил.

Мы вытащили тару и отнесли ее к ближайшей помойке. Меньше груза быстрее разгоняться. Я забрался на водительское место и подрегулировал сиденье. Руки в перчатках уже начали потеть. Слава плюхнулся рядом, днище подозрительно заскрипело.

— Двинули?

Я соединил проводники, нахально торчащие изпод руля. Приборная доска осветилась. Зажигание включено. Я скрутил два оголенных проводка и притронулся к ним третьим, на котором осталась неоткушенная клемма. Проскочила искра, автомобиль дернулся и заглох.

— Что же ты со скорости не снял? — Я притогшл сцепление и перекинул рукоятку переключения передач на нейтраль.

— Чтобы не уехала, — просто объяснил Слава.

Я снова замкнул провода. Стартер засипел и задвигался, наконец мотор схватил, и я дал газу.

— Нормалек!

Немного прогрев двигатель, я включил первую скорость.

— Ну, с Богом!

Мы выехали на Приморский проспект, нагло подрезав вальяжный белый «линкольн-континенталь» и, урча прогоревшим глушителем, задвигались в требуемом направлении. Клапана стучали кошмарно, тормоза тоже схватывали подозрительно слабо, в общем, «двойка» была полной противоположностью новенькому «фиату» и являлась в прямом смысле машиной одноразового пользования.

Другого от нее и не требовалось. Мы доехали до нужного дома и встали напротив парадного.

— У нас пять минут, — напомнил Слава, достав чулок и натянув его на башку.

Мы тихонько поднялись на лестничную площадку, я спрятался за угол, а Слава выдернул чеку, скользнул к двери и быстро вернулся назад.

— Закрой уши, открой рот, — шепнул он.

Оглушительный в замкнутом пространстве взрыв сотряс стены, с потолка посыпалась штукатурка.

Мы выскочили из укрытия и увидели, что двери в квартиру нет. Странно было видеть цветные обои в прихожей. Они казались частью декорации.

В дыму появилась фигура, и Славик выстрелил дважды. Хашишина бросило на пол. Короткая очередь ушла в потолок, пули рикошетом защелкали по бетону. Я разжал усики чеки, выдернул проволоку и бросил гранату в комнату, едва успев отскочить назад. Гранаты и впрямь были какие-то новые — взведенный запал взрывался от удара.

Следом за мной Слава перегнулся в дверной проем и метнул эргеошку, а когда стены взметнулись под градом осколков облачком известковой пыли, он ринулся в квартиру, пуляя как ошалелый куда-то в сторону кухни. Оглохнув от взрывов, я влетел за ним, чуть не споткнувшись о лежащее в коридоре тело. Слава вдруг пихнул меня в сторону, сбив с ног, и метнул РГО на кухню. Я успел заметить разбитое пулями трюмо и, уже лежа, подумал, что если в нас м стреляли, то я этого не слыщал.

Слава что-то проорал, широко разевая рот.

— Что?! — крикнул я в ответ, но Слава молча ткнул пальцем в комнату, предлагая отправиться туда. Сам он нагнулся, вытащил из пальцев мертвого хашишина «узи», а мне сунул в руку ТТ.

В комнате, где я находился, трупов не было.

Обои и нехитрая мебель были покоцаны осколками, последняя кое-где развалилась. В разбитое окно сквозняк выдувал кисловатую гарь тринитротолуола.

Искать!

Я начал вытаскивать ящики из комода, и мелкие безделушки градом сыпались на пол. Где же, где?

В шкафу тоже ничего не нашлось. Время! Кинув взгляд на часы, отметил, что прошло три минуты.

Где же цапки? Оглохнув и одурев, я чуть не плакал.

Может быть, в соседней комнате, если они вообще тут есть. В отчаянии я огляделся и подошел к дивану. Вздернув вверх сиденье, увидел внутри подушку и одеяло. Ну а что еще можно хранить в диване? Ну-ка, что?

Под подушкой в широком плоском ларце лежали искомые раритеты. Я на секунду замер, слушая звон крови в ушах. Браслет и кинжал, исмаилистские святыни, символы могущества и крови: двести тысяч долларов. Я захлопнул ларец и сунул его под мышку. Взгляд на часы — четыре минуты.

— Нашел, нашел! — что было силы заорал я, выскакивая в прихожую. И мы дернули из квартиры.

На лестнице было пустынно. Народ, запуганный бандитами до состояния кроликов, старался не показываться из своих норок, чтобы не встрять ненароком в чужие разборки. «Главное — не высовываться», как учил Премудрый Пескарь у Салтыкова-Щедрина. Для обывателя это стало теперь главным девизом.

Двор также оказался безлюден, прозрачен и тих.

Не уверен насчет тишины, я даже шагов-то своих не слышал, но ни одного человека в пределах видимости не наблюдалось. Это тоже было на руку.

Вряд ли кто мог нас разглядеть как следует, а вот нашу машину… Впрочем, для этого она и угонялась.

Мы влезли в «Жигуленок», я бросил ларец Славе на колени и соединил провода. Механизм затрясся.

Я несколько раз глотнул, уши чуть отпустило. Вторая попытка оживить движок положительного результата не дала.

— Не заводится! — крикнул я.

Слава кивнул, догадавшись, о чем я говорю, скорее, по губам.

Я снова закоротил оголенные концы. Стартер вращался все слабее, аккумулятор садился.

Слава вдруг злобно зыркнул назад, потом неторопливо отложил ларец и открыл дверцу. Я поглядел в зеркало. Во двор въезжал желтый пээмгэшный «козел». Вот и дождались.

Столь же неторопливо Слава вышел наружу, положил руки на крышу, прицелился и вдавил спусковой крючок «узи». Автомобиль затрясло. Стекла в «канарейке» рассыпались, она остановилась как вкопанная, а затем медленно поехала по дуге, пока не уперлась бампером в дерево. Слава вернулся на место и захлопнул дверцу.

— Ну давай же, давай! — Двигатель наконец схватил, я прогазовал, и мы покатили.

Обратный путь показался значительно короче. Я гнал машину, смело выходя на обгон и посылая мотор вразнос, чего раньше делать опасался. Решительности — вот чего нам не хватает в повседневной жизни. «Audaces fortuna juvat!» [Счастье сопутствует смелым! (лат.)] Я выжал из «двойки» все, что мог, и лихо затормозил почти вплотную к «фиату».

Скоро мы были дома. Радиотелефон лежал в я4цике письменного стола, я бережно извлек его и набрал номер представительства Алькантары в Санкт-Петербурге.

— Фирма «Аламос», — раздался в трубке приятный женский голос.

— Господина Эррару позовите, пожалуйста.

— Одну минуточку. — Женщина, по-видимому секретарь, стукнула трубкой о какую-то твердую поверхность, на полминуты воцарилась тишина, затем в трубке зазвучал гнусавый тенор заместителя управляющего.

— Алле?

— Это Потехин вас беспокоит, — представился я. — У нас все в порядке. Мы хотели бы встретиться. Сделать это действительно было необходимо, и как можно скорее, пока нас не попалили с криминальным товаром на руках.

— Мы готовы, — ответил Эррара.

— Когда?

— Вы можете приехать сейчас?

— Разумеется.

— Тогда мы вас ждем. — С этими словами благородный рыцарь повесил трубку.

«Мы вас ждем». Звучит многообещающе.

«Мы» — значит, не один, и, вероятно, не без оружия. Как в госпитале ВМА, только на сей раз какой-нибудь кабальеро продемонстрирует искусство владения навахой, или чем он там владеет. Каким-нибудь обоюдоострым мечом, скажем, рапирой из толедской стали. В центре города шуметь не рекомендуется. У нас культурная страна. Культура, знаете ли: «С вашего соизволения, сеньор, в знак высочайшей признательности за превосходно выполненную услугу разрешите проткнуть вам сердце этим прекрасным клинком старинной работы». «Ну что вы, не стоит затрудняться». — «И все ж-же!» — «Ах…»

— Ну, чего там? — Слава тронул меня за плечо.

Я вздрогнул, опустил «Бенефон» и повернулся. — Дозвонился?

— Да. Попросили приехать сейчас.

— Тогда поехали. — Слава хищно втянул ноздрями воздух, словно принюхиваясь к какому-то запаху. Запаху денег скорее всего. Я надел приличный костюм, упаковал ларец в сумку, и мы отправились в путь.

Улица Миллионная, как обычно, была заставлена коммерсантскими машинами. Какие из них принадлежали Министерству Любви, определить сложно. Контрразведчики, если они здесь и были, маскировались умело. Я нашел свободное место прямо у дверей «Аламоса» и там припарковался. Дверь открыл амиго Хенаро. Он приветственно улыбнулся, внимательно оглядел улицу и пропустил нас в офис.

Я изумленно огляделся, не узнав помещения. Тут все напрашивалось на капитальный ремонт. Стены здорово обгорели, обивку местами содрали, и сквозь останки евростандартовской отделки проглядывали островки шпаклевки а-ля рюс: неровные трупного цвета пятна, покарябанные пожарными крючьями.

Блеск и нищета буржуазии.

— Вот сюда, пожалуйста, — пригласил Гарсия.

Я вежливо пропустил вперед Славу, который теперь уже не вынимал руки из кармана, готовый мгновенно открыть огонь. Облажатьея, как в прошлый раз, ему не хотелось.

Эррара ждал нас один, справедливо посчитав, что присутствие какого-нибудь эксперта может быть истолковано превратно.

— Добрый день! — поднялся он нам на встречу.

Я пожал узкую сухую ладонь испанца. Эррара мельком глянул на моего насупленного спутника, но приветствовать его не решился — продолжением Славиной руки в кармане служил недвусмысленно прорисовывавшийся через одежду ствол.

Хенаро закрыл дверь, оставшись с той стороны.

Эррара закрыл жалюзи и включил настольную лампу.

— Показывайте…

Я выложил на стол ларец. Испанец достал из чехла лупу и принялся внимательно изучать предметы, интересуясь в основном гравировкой.

Я глядел на них и с сожалением с ними прощался.

— Да, — резюмировал наконец Эррара, — это именно они. — Он встал, прошел в дальний конец комнаты и открыл тумбочку, в которой обнаружился небольшой сейф, покрытый голубой эмалью. — С меня двести тысяч долларов, с вас документы на машину. Прошу.

«Без проблем». Я выложил ксиву. Тачку было не жаль, все равно не моя. Взамен же я получал нечто более ценное: свободу, возможность не думать, как прожить завтрашний день.

Двадцать пачек стодолларовых купюр образовали на столе приятный для глаза кубик. Эррара пропустил их через счетчик банкнот, против чего Слава возражал шумным сопением. Мне тоже не хотелось терять время попусту, в честность испанца я верил, но тем не менее молча наблюдал за манипуляциями Эррары. Денежки счет любят, высказывать же нетерпение — несолидно.

Наконец грины были сочтены, я сгреб их в сумку, и мы выкатились из офиса.

— До свидания, — сказал нам вослед вежливый Эррара.

— Всего вам доброго, — учтиво ответил я. «Не могу сказать „прощай“». Хотя и очень хочется. Почему-то на душе у меня было неспокойно, казалось, что этим дело не кончится.

— А я все-таки съезжу. — Слава натянул куртку и направился в прихожую. Я не стал возражать и закрыл за ним дверь.

Трудно сказать, что нужно человеку для истинного счастья. Ощущение это, на мой взгляд, капризно, обманчиво и неуловимо. Я вернулся в комнату, сел в кресло и уставился взглядом в пол, чувствуя разочарование и опустошенность.

Я стал обладателем ста тысяч долларов. Ну и что?

Деньги мы с компаньоном поделили по-братски, сейчас они лежали в тайнике, но никакого восторга от обладания ими я почему-то не испытывал. Лежат себе и лежат: кучка бумаги с узорами и не более того.

Куда делось желание купить восхитительную жизнь?

Ожидаемое стремление скакать на зеленый свет в аспирантуру и к вершинам науки успело куда-то улетучиться, на смену ему пришло ощущение, что я здорово влип. Наверное, я просто устал. В ушах у меня до сих пор звенело, и побаливала голова, а случившиеся с утра события словно скрылись в тумане.

Сказывалась перегрузка. Впрочем, мог бы и привыкнуть. Жизнь у меня теперь пошла «новая, веселая и интересная». Впервые я осознанно пошел на мокрое, убивал не обороняясь, а из-за денег. Чистая сто вторая статья умышленное убийство с отягчающими. Надо же так попасть!

«С кем поведешься, от того и наберешься». Я тяжело поднялся и прошелся по комнате, пока не уперся в книжный стеллаж. Я вытянул руку и бережно провел по выровненным в одну линию корешкам. Почитать чего-нибудь? Мне было оченьочень неуютно. По правде, я здорово боялся, но усталость приглушила страх. Я знал, что меня снова могли найти арабы, отыскать менты или ФСК, и, п идее, стоило как можно быстрее дергать из города, но мне впервые за долгое время было наплевать на холодный расчет. Мне хотелось каким-нибудь образом отдохнуть, расслабиться, но как это сделать, я пока не знал. Слава, вон, без долгих размышлений взял пачку баксов и поехал в госпиталь свою любовь доставать. Вот прибило мужика.

Интересно, а поехал бы я на его месте? Такой вариант мой отупевший мозг был не в состоянии вообразить. Уж слишком мы разные со Славой. Вот поэтому он на своем месте, а я на своем: сижу дома с кучей баксов и вою от тоски.

Может быть, и в самом деле почитать? Я пробежался взглядом по полке, но ничего достойного не нашел. Не было в моей библиотеке книг, соответствующих моему теперешнему настроению. Навестить Маринку? Порадовать ее кучей бабок? Но для этого надо выходить из дома, а делать это отчаянно не хотелось. Я все-таки опасался, что какой-нибудь Абдулла пырнет меня ножом в живот, отложив вечерний намаз. Коран разрешает прервать молитву, чтобы убить змею. Нет, посижу-ка лучше в своей уютной квартирке. А что касается контрразведки с ментами… Одна граната у меня еще оставалась.

Подорвусь вместе с ними, если придут. Больше я в тюрьму не пойду!

Утвердившись в этом решении, я бухнулся в кресло и потянул на себя верхний ящик стола. Вот что я хотел почитать — полевые дневники Петровича. В этом сумасшедшем мире только они могли соответствовать моему дурному сознанию, которое и определило теперешнее нелепое бытие. Все-таки я завидовал Славе. «Прочь тревоги, прочь сомненья!» Я достал тетрадь и записную книжку Афанасьева, открыл и уперся взглядом в текст. Интересный человек был этот Петрович, подняться до его уровня я мог только мечтать. Эх, надо же ему было ни за грош вот так сгинуть. Хотя — тут я слабо усмехнулся гроши на кону присутствовали. Но все равно жаль.

Читать записи Петровича почему-то расхотелось.

Я бросил книжицы в стол, задвинул ящик и отправился спать. Даже думать было противно.

Слава не появлялся, увлеченный амурной охотой, и ждать его не было смысла. Что я, нянька?

Надо будет — достучится.

Я принял душ и, едва добравшись до постели, провалился в глубокий сон.

Встал я почти здоровым. Голова не болела, а посторонние звуки в ушах фактически сошли на нет.

Хорошо мне вчера досталось. Вспомнив о вчерашнем, я недовольно поморщился, затем сладко зевнул, потянулся, подошел к окну и раздвинул шторы.

Ну, как там служба контрразведки?

Служба контрразведки явно спала. Ни тебе черных «Волг» у подъезда, ни фургонов с надписью «Хлеб». Во мне пробудился спортивный задор. Я попрыгал на месте и сделал несколько отжиманий.

Приятно чувствовать себя молодым, здоровым и сильным! После ванны я еще более взбодрился и в прекрасном настроении вкусил на завтрак тривиальную яичницу с тостами и остатками сыра.

Приготовив кофе, я отнес чашечку в кабинет- и достал из ящика полевой дневник. Чувствовал я себя следопытом, добывшим рукописи давно сгинувшего человека. История сия начала покрываться пылью забвения. Хоть я и нашел реликвии исмаилитов лично, читать о них теперь можно было только как о чем-то абстрактном, например, как о золотом блюде Шлимана. Реализация предметов состоялась, еще вчера я держал раритеты в руках, был их владельцем, а сейчас от них остались одни воспоминания в виде зарисовок старшего коллеги.

Печально, но это бизнес. Так или иначе, они изначально предполагались для продажи, а куда их еще девать? Оставить себе, чтобы доставать по вечерам, а потом прятать в тайник, боясь засветки?

Подарить музею и любоваться на экспозицию, отделенную тремя рубежами охраны? Нет, для меня археология — это коммерческое предприятие, иначе бы я давно ноги протянул. Жалко бывает расставаться с некоторыми вещами, но ничего не поделаешь, сантименты приходится оставить тонким ценителям искусства, готовым платить за проявление «высоких чувств» хорошие деньги. Я вспомнил о ста тысячах долларов и улыбнулся. Вот она, удача. Так везет единицам. Правда, тут же мелькнула мысль, а не продешевил ли я? Испанцы наверняка были готовы заплатить гораздо больше за право побольнее пнуть исламских фундаменталистов. Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут.

Продал, и ладно. Хорошо, что жив остался.

Мнение это у меня окрепло, когда я закончил читать полевые заметки. Петрович был все-таки очень интересный человек и в очередной раз дал повод о себе призадуматься. Я вдруг с потрясающей ясностью понял, что издававший научные труды Афанасьев не стал бы продавать вещи Хасана ас-Сабаха, а использовал бы их для написания очередной книги, которая, несомненно, принесла бы ему широкую известность. Я не сомневался в том, что, когда потребовалось бы выбирать между обогащением и научной славой, в Петровиче возобладал бы ученый.

Официальное признание было для Афанасьева дороже всяких наград. Следовательно, продажа раритетов исключалась. Наличие звероподобных охранников, вряд ли согласившихся возложить свою долю (и немалую) на алтарь науки, не оставляло иного выхода, кроме как покончить с ними. Что и случилось в узбекской степи, только с точностью до наоборот: не Петрович убил Валеру с Женей, а ребята исхитрились расправиться с ним. Или…

Я покрылся холодным потом, а сердце сжалось, послав леденящий импульс. А что если не дебилы начали ту бойню? Ведь первый выстрел был пистолетный, а волыны у ребят не водились. Первым стрелять мог только Афанасьев, и, зная крутой нрав Петровича, я вправе был предположить, что он решил разом пресечь возможность возникновения конфликта, выйдя прогуляться «за бархан» со своей автоматической «Астрой». Я представил реакцию Валеры и Жени и понял, что на их месте действовал бы, наверное, так же. Что они могли подумать, когда шеф, откопавший кучу рыжья[Рыжье (жарг.) — золото (прим, автора).], начал по ним шмалять? Что половина больше четверти? А когда зашли в палатку и обнаружили, что второй археолог исчез вместе со своей долей добычи?

Ответа здесь и не требовалось. А вот что бы сделал Петрович со мной: предложил поделить навар от продажи остальных мулечек, найденных в могильнике, или… Вот уж воистину, «умножая знание, умножаешь страдание».

Я оторопело заглянул в дневник, который приятно грел колени, и прочел последний абзац — аккуратненький прямоугольничек, написанный знакомым мелким почерком.

ПРИМЕЧАНИЕ: отрицательное воздействие излучения, исходящего от обнаженного клинка кинжала, отмечено ассистентом, у которого в тот момент существенно увеличился диаметр зрачка, а на лице выступили крупные капли пота.

«Ассистент»… Что предложил бы доктор исторических наук Василий Петрович Афанасьев своему ассистенту, возвратившись в палатку из прокаленной солнцем степи с дымящейся «Астрой» в руках? Долю в добыче, соавторство? Или выпустил бы в грудь остаток обоймы, наблюдая, как расширяется зрачок, не реагируя больше на свет?

Кем я был для Петровича, — нет, не до находки, а после, когда он прочел арабскую вязь и понял, что за предметы держит в руках? Остался ли я дли него коллегой или вмиг превратился в ненужного и опасного соперника?

Я хотел верить и верил, что компаньона он не мог предать. Однако вылазка Петровича не давала мне покоя. Его истинные намерения оказались невыясненными и теперь навсегда останутся для меня тайной. Прискорбно, но это так.

Я вспомнил Марию Анатольевну, до сих пор ждущую мужа из экспедиции, еще не знающую, что стала вдовой. Извещать об этом и вообще с ней встречаться мне теперь совсем не хотелось. Я бросил на стол полевой дневник с незаконченными заметками Афанасьева: еще один пройденный этап.

Украшений ас-Сабаха больше нет, и писать о них, стало быть, нечего.

Посидев еще немного в кабинете, я пошел на кухню и сварил кофе. На душе стало тяжко. И от прочтения дневников, и от осознания, что последние две недели моя жизнь — это сплошные трупы. Три рабочих-бича, Афанасьев, Валера, Женя, немцы, Гоша и арабы, арабы, арабы… И передвижная милицейская группа, которую уделал мой компаньон. Моча ему в голову ударила, афганский синдром взыграл — всегда начеку, или будешь убит. А после зоны ему и повода уже никакого не надо, наверное. По себе знаю: уж на что я человек мирный, а эту лягавую сволочь готов голыми руками душить — за дело ли, просто…

Отечественная исправительная система нашей любимой Родины своих граждан здорово в этом плане исправляет. Я не успел обдумать эту мысль, как в дверь весело позвонили.

Сто лет будет жить, только что о нем вспоминал — Слава, счастливый и пьяный, собственной персоной завалил в прихожую.

— А у меня все ништяк, — с порога объявил он, протягивая мешок.

— Приятно слышать, — сказал я, заглядывая в пакет.

Слава прибарахлился, водки купил, ого! — закуски. Да-а, разгулялся мужчина.

— Какими новостями порадуешь?

— С Ксенией встретился, — мы уселись на кухне, Слава вскрыл бутылку «Смирнофф», и я за компанию дернул рюмочку, — и соединились.

— Интересно, продолжай. — Я положил на хлеб толстый ломоть ветчины и закусил. Под водочку сообщение друга показалось крайне интригующим.

— Да нет, я не то хотел сказать, — смутился Слава, — хотя и это тоже. В общем, мы помирились и сошлись. Я теперь у нее живу.

— Поздравляю. — Я искренне обрадовался и протянул ему руку.

Обменявшись крепким мужским пожатием, мы пропустили еще по сотке, я обильно закусил и подумал, что увлекаться особо не стоит.

— Женюсь, наверное, — довольно улыбнулся своей щербатой пастью Слава. Зубки у него на зоне основательно подпортились, левого переднего и резца вообще недоставало — то ли выбили, то ли выпали сами. Изо рта у него шел гнилой запах, и я сделал усилие, чтобы не поморщиться. О зубной щетке с пастой он, наверное, с Афгана забыл.

— Приятно слышать, — заметил я. Мне и на самом деле было приятно. Во-первых, человек квартиру нашел, женится — так пропишется наконец; во-вторых, моя хата освобождается и можно попробовать свить собственное семейное гнездо; а в-третьих, и «Смирнофф» тому немалой виной, меня умилила романтическая встреча двух любящих сердец после долгой разлуки.

Надо же, думал я, счастливо кивая каждому проносящемуся мимо меня слову (корефан раздухарился, его пробило на речь, которую я совершенно не воспринимал), немолодые, в общем-то, люди, столькр лет прошло и столько событий случилось, а они все равно встретились. Несмотря ни на что. Или даже, скорее, благодаря тому, что…

— От судьбы не уйдешь, — возвестил я, воздев к потолку указательный палец.

— Верно, — охотно прервался Слава, поднимая рюмку. Я машинально взял свою и обнаружил, что она оказалась наполненной.

— За любовь, — произнес я тост, — и за судьбу, от которой не уйдещь!

Мы опрокинули, я тут же старательно зажевал это дело сэндвичем, стараясь не терять ясности рассудка и памятуя, что много пить я не умею.

Затем меня потянуло ознакомить Славу с теми выводами, которые сделал, листая полевой дневник.

Рассказ получился комканый и мне самому не понравился. Я запутался и обвинил Петровича во всех смертных грехах. Слава проникся и сказал, что его Афанасьев тоже по зоне настораживал, и завершил достаточно неожиданным заявлением, что слишком спокойные и слишком умные — всегда враги, ибо только и думают, как тебя перехитрить. Я тут же вопросил, не считает ли он и меня врагом, на что получил добродушный ответ, что такого дурака, как я, надо еще поискать, а значит, не опасен.

Тут я понял, что мне надо пойти поспать, ибо с меня уже хватит. Слава тоже заявил, что пора дать храпака, из чего я заключил, что ночь прошла в бурном веселье, — на сон товарищ был стойким и мог бодрствовать весьма продолжительное время.

Пробуждение было тягостным. Все-таки сон в дневное время, усугубленный алкогольным возлиянием, — штука гнусная. Я мрачно слез с кровати и побрел в туалет, пошатываясь на ходу и почесывая ноги (пока спал, зажрали комары). Героически ополоснувшись под холодным душем, я попытался прогнать из тела вялость, но особых успехов не добился, а только усугубил похмельный колотун. К тому же я был полон нехороших предчувствий, как всегда бывало с бодуна.

К счастью, затариваясь, Слава прихватил литровый пакет апельсинового сока, полным стаканом которого я начал лечение, запив две таблетки аспирина. Вообще-то, аспирин следовало принимать не после, а до начала чествования Диониса, но мне полегчало.

Был уже вечер, девять часов. Я заварил кофею и стал прихлебывать сей чудодейственный напиток, который понемногу развеивал дурное настроение.

Вскоре ко мне присоединился Слава. Он появился на кухне, помятый после сна, плюхнулся на табуретку и тяжело помотал головой.

— Уу, — только и смог издать он, вцепившись в пакет с живительной влагой. Утолив жажду, он выбросил пустую коробку в мусорное ведро и ополоснулся под краном, брызнув в лицо пригоршню воды. — Похавать чего-нибудь есть?

Я кивнул на холодильник, удивляясь, как у него сейчас что-то в рот лезет. Впрочем, Слава был лишен многих тяготивших меня проблем. Как морального свойства, так и физического.

Звонок в дверь явился неожиданностью для нас обоих. Я встрепенулся, а Слава поднял голову и перестал жевать.

— Кто это? — спросил он.

В ответ я только плечами пожал. Я бы и сам хотел знать, кому вдруг потребовалось навестить меня. Арабам? Или ментам?

Я пошел открывать, а Слава неслышно скользнул за моей спиной в комнату и оттуда мотнул головой на дверь: спрашивай.

— Кто там?

— Илья Игоревич? — Голос был женский, но догадаться, кому он принадлежит, я был не в состoянии. Не Ирке и не Маринке — кому-то явно старше. В очередной раз пожалев, что не обзавелся глазком, я открыл дверь.

— Здравствуйте, Мария Анатольевна, — оторопело произнесли мои губы, затем растянулись в заискивающей улыбке, и я учтиво отступил в сторону, пропуская высокую седую даму — жену Василия Петровича. Какие люди и без охраны!

— Здравствуйте, Илья. — Афанасьева царственной походкой переступила порог моей квартиры, и тут же в дверном проеме выросли три крепышаюжанина опаньки! — такие люди без охраны не ходят. Меня аж передернуло — в последнее время «черные» физиономии никаких положительных ассоциаций не вызывали.

Гости сперва ощутили явное преимущество, затем положение уравновесил появившийся из комнаты Слава, большой и непроницаемый, как скала.

Хе-хе, я тоже не лыком шит! Господа несколько поскучнели, поняв, что рожки да ножки от меня так просто оставить вряд ли удастся. Установился некоторый паритет, мы прошли в комнату, и я смог без опаски разглядеть, кого избрала Афанасьева в спутники. Выбрала она хачиков.

Одному было лет около сорока, он носил изящный деловой костюм и выглядел посолиднев двух других — типичных гоблинов с замашками парвеню, проще говоря, «шестерок» с дешевыми понтами, одетых в безвкусные кричащие одежды. Несколько секунд мы оценивали друг друга, затем я вынужден был переключиться на Марию Анатольевну.

— Вы уже вернулись, Илья? — спросила она, недружелюбно изучая меня с головы до ног.

— Да, — сказал я, потому что больше сказать было нечего.

— А где же мой муж?

Я опустил глаза. Как всегда: если уж неприятности происходят, то почему-то в самые худших своих вариантах. Что я ей мог ответить?

— Он… остался там, — неопределенно произнес я.

— То есть как остался? — спросила Афанасьева.

Бандиты за моей спиной угрюмо ждали.

— Он… э… погиб, его убили.

Мария Анатольевна побледнела, но быстро справилась с собой.

— Убили. Кто его убил?

— Наши охранники, — развел руками я. — Так получилось.

— И вы мне не сообщили?

Я проглотил слюну.

— Понимаете, я не успел приехать, как начались неприятности. Это связано со смертью Василия Петровича.

— Вы были столько времени в городе, — завелась Афанасьева, — и не могли позвонить. — Взгляд ее упал на письменный стол, она быстро подошла и раскрыла лежащий там полевой дневник. У меня затряслись коленки. Вот он, закон Мэрфи: если неприятность может случиться, она обязательно случается. Откуда это у вас?

— Я привез с собой, — сказал я. — Нас ограбили…

— Вы приехали, — Афанасьева повернулась ко мне, в глазах ее горело холодное пламя, — и сразу обзавелись иномаркой. Скотина! Вы скрываетесь от меня, не подходите к телефону, я должна вас искать. Я требую объяснений!

Это был капитальный прокол. Зная, с какой быстротой распространяются слухи, было наивно полагать, что Мария Анатольевна не узнает о гибели мужа и, узнав, не примет меры по выяснению всех подробностей. А подробности были таковы, что я все равно оказывался крайним. Не только не сумел уберечь Петровича, но еще и присвоил находки, обокрав бедную вдову. Негодяй! Вдова разошлась нe на шутку, а я покорно слушал, молча переживая сей афронт. Говорила в основном она. Я лишь поведал правду об убийстве Афанасьева и дал путаные объяснения по поводу продажи драгоценностей, которые, и это она тоже знала, предлагал Гоше Маркову за двести тысяч. «Охрана» сердито сопела, изредка перебрасываясь словечками на родном азербайджанском диалекте. Малышня, похоже, лезла в бой, а бригадир их осаживал, и было видно, что «дай волю — гарачий кров взыграт», полетели б от вонючего барыги, то есть меня, клочки по закоулочкам. Отдал бы в момент все, да еще сверху заплатил, но Слава, квадратная ряха которого постепенно принимала свекольный цвет, был мощным сдерживающим фактором, и горцы сдерживались.

Выяснение отношений происходило на цивилизованном уровне, но по косвенным признакам была понятно, что так просто с меня не слезут. Придется раскошеливаться, товарищ денежный мешок.

Мария Анатольевна скромно назвала размер контрибуции — сто тысяч долларов (мол, пополам), горцы милостиво закивали и согласились сутки подождать. На этом переговоры закончились. Я клятвенно заверил госпожу Афанасьеву, что подготовлю вышеназванную сумму к вечеру завтрашнего дня, не возражая, поскольку Слава утвердительно кивал, и визитеры выкатились.

— Попадалово! — вымолвил я, заперев замок, и поглядел на удивительно спокойного друга.

В тихом омуте черти водятся — я в ходе переговоров думал, что корефан не выдержит и размажет-таки чурбанов по стенам. Сорваться и наломать дров Славе ничего не стоило, это было его нормальное состояние, но тут он повел себя как-то неестественно.

Меня всего колотило, но уже не с похмелья.

Слава выложил из рукава финку, и мы пошли на кухню, ибо в данный момент мне хотелось выпить.

Нажраться до чертиков и забыть обо всем. Словно бы это что-то решило. А что еще оставалось делать?

Во время разговора я не раз с тоской вспоминал о припрятанном за счетчиком ТТ — «черные» силу уважают. Ненавижу эту амбициозную дрянь, понаехавшую в Санкт-Петербург из далеких южных провинций: волосатая грудь колесом, пальцы веером — апломба им не занимать, — сицилийцы доморощенные!

От злобы я даже зубами заскрипел. Но не жадность душила меня — я понимая, что одноразовой выплатой дело не кончится. Платить вообще нельзя: убедившись, что барыга имеет деньги, бандиты не успокоятся, пока не отберут все, а потом замочат для верности. Не имея «крыши» более сильной, договориться с ними нельзя. Как я понимал, «братва» нанималась Марией Анатольевной не откуда-то со стороны, а была «крышей» Афанасьева. В нашем социалистическо-капиталистическом обществе даже представители такого экзотического бизнеса, как гробокопатели, не обходятся без «группы поддержки», исправно обкладывающей их данью. Я-то до поры до времени ухитрился никому не отстегивать, но, будь узбекская экспедиция чуть-чуть удачливее, тоже влился бы в общую компанию «налогоплатилъщиков». А куда деваться? «Жить в обществе и быть свободным от него невозможно».

Слава продолжал пребывать в безмятежном настроении. Настолько спокойным и миролюбивым было его лицо, что мне даже стало не по себе.

Непохоже это было на него, любителя побуянить, зарубившего топором двоих мужиков на рынке, где Слава в девяносто первом году торговал арбузами.

Случай этот, приведший его на нары, он рассказывал как забавное, и не более того, происшествие: ну завалил пару, в другое время и в другом месте за это бы орден Красной Звезды получил, а тут посадили. Теперь же, наблюдая, как духи наезжают на другана, он сначала раскипятился, а затем быстро остыл. В чем тут дело? Я попросил Славу поделиться своими соображениями относительно выхода из сложившейся ситуации. Будем ли мы отдавать деньги и как поделим расходы?

— А чего, и так все ясно, — он прихлопнул на шее комара и вытер ладонь о штаны, — надо валить этих архаровцев, только не здесь, а спокойненько за городом. Или в городе. — Славин кулак мелькнул в воздухе и с треском раздавил на стене лопнувшую кровью тушку еще одного комара. Несмотря на сильную вибрацию, остальные откормленные насекомые продолжали оставаться на облюбованных местах и тупо наблюдали за гибелью коллеги-вампира. Возможно, они догадывались о пагубных последствиях собственной пассивности, но упрямо не предпринимали никаких действий во спасение, дожидаясь уготованной участи.

Вот, значит, отчего он был так миролюбив. Горцев этих из афанасьевской «крыши» для него уже не существовало.

— И как ты это собираешься обставить? — спросил я.

Слава пожал плечами, он и тут все продумал.

— Тебя они вряд ли куда отпустят… Ты-дых! — Большим пальцем он растер в лепешку очередного кровопийцу и с удовлетворением поглядел на размазанное пятно. — Приставят «шестерку» на машине и будут до вечера пасти. А потом опять приедут. Я так мыслю, надо этого топтуна живьем брать и потолковать с ним по-мужски. Духи, они на кровь слабые, как свою увидят — сразу полные штаны.

Слава мечтательно улыбнулся. Не к добру. Чует мое сердце, не к добру.

— Но это же… опять война? — выдавил я.

— Война — хуйня, главное дело — маневры, — отмахнулся Слава.

— Viv ere militare est[Жить — значит бороться (лат.).], - резюмировал я.

— Чего?!

Помогать нам было некому. Перетасовывая возможные варианты, я отбрасывал один за другим. К кому обратиться, чтобы не поставить в известность весь бандитский Петербург? Испанцы не станут вмешиваться — кто мы им теперь, чтобы просить за нас перед своей «крышей»? Да и что за «крыша» у «Аламоса»? В любом случае вряд ли это хорошая мысль — их бандиты тоже могут захотеть снять бабки с этой откровенно левой авантюры. Пойти к Борису Глебовичу: «Я, знаете ли, вам телефончик принес, и вот у меня какая проблема…»? Исключается — после смерти Гоши он вряд ли ко мне расположен. Остается действовать своими силами по принципу «ввяжемся в бой, а там посмотрим». Славу такая идея устраивала, но, на мой взгляд, безнадега была полная.

Я вышел из дома в десять часов утра и побрел не спеша по улице, щурясь от яркого солнца. Где же моя пресловутая иномарка?! Эх, Мария Анатольевна, не хотите вы по-мирному. Выкатилась вчера, дура, даже дневники своего благоверного в пылу позабыла. Темпераментная дама и недальновидная. Все ей не так, все не этак. Что ж, не желаете по-плохому, будем с вами по-хорошему. Но по-хорошему будет хуже.

Я услышал, как заурчал сзади двигатель, и обернулся. Так и есть топтун на сером дряхлом

«БМВ-325», протестующим на весь двор старым глушителем против прерванного отдыха на уютной немецкой или финской свалке. Отчалить этому аппарату не дал Слава, специально задержавшийся в парадняке, чтобы отследить хвост. Подскочив к машине, он распахнул дверцу и вмял наблюдателя в салон, занимая водительское место. Движок заглох, затем затарахтел снова, и я направился назад. На полпути мы встретились.

— Давай туда этого дурика, — ткнул пальцем за плечо Слава, — и сам с ним сиди, смотри, чтоб не рыпался.

Не знаю уж, как нокаутировал мой корефан лихого джигита, но находился тот в глубоком отрубе, и я с трудом протащил обмякшее тело на заднее сиденье. «БМВ» выехал на проспект Мориса Тореза и покатил по направлению к Парголовскому шоссе.

Вот мы и обзавелись иномаркой. На зависть Марии Анатольевне.

Уложив горца на живот, я обмотал ему запястья скотчем и спихнул на пол, в щель между сиденьями.

Моим ногам пришлось высоковато, зато хачу было там самое место. Судя по наколкам на пальцах, в свои двадцать лет он успел побывать в местах лишения свободы и в авторитетах не ходил: средний палец украшала татуировка перстня «Проход через Кресты», а безымянный — шесть точек и цифра «6» внутри, свидетельствующие, что Слава вчера не ошибся. Ну и прочая лабуда: «шестерка», он «шестерка» и есть.

Благополучно миновав КПМ в Осиновой Роще, Слава свернул налево, и мы углубились в поля, за которыми начинался лес. Хачик уже очнулся, хлопал глазами и мычал сквозь замасленную тряпку, которую я нашел под сиденьем и использовал вместо кляпа. Нечего орать, мы деловые люди.

— Приехали, — нарушил молчание Слава, остановившись у пустой коробки заброшенного двухэтажного дома. Дом был кирпичный, можно было надеяться, что в нем есть подвал. — Посмотри.

Я вылез и исследовал руины. Подвальчик был, правда, захламленный, но немного свободного места в нем оставалось. Слава загнал машину за дом и притащил связанного джигита.

— Вот и ладушки, — молвил он, сбрасывая «черного» по ступенькам вниз. Тот замычал от боли, разговор намечался быть крутым.

— Как бы шею не сломал? — осторожно заметил я.

— Ни черта с ним не сделается.

Мы спустились и перевернули мученика на спину. Слава вынул кляп и рывком усадил пленника спиной к стене, куда падало пятно света. Азер сразу застонал-заохал и стал сбивчиво жаловаться на каком-то непонятном языке, вроде бы на русском, но с ужасным акцентом. Слава дал ему выговориться, затем пнул носком ботинка в печень. Горца скривило. Видно, при падении он переломал себе ребра, а тут еще добавили. Слава, покуривая «LM», спокойно переждал, когда он закончит ныть, а затем спросил:

— Жить хочешь?

— Хочю, — прогнусавил «черный». — Что я вам такого сделал, пацаны?

Зажав сигарету в углу рта, Слава взял пленника за грудки и поставил на ноги.

— Вот так, — пробормотал он, словно плотник, ладно прибивший доску.

— Ой! За что вы мэня? — Хачику такая деловитость не понравилась, и правильно. Слава спросил: — Кто тебя в наблюдение поставил?

— Ныкто мэня нэ ставыл, — попытался отбазариться азер, но Слава двумя пальцами вынул сигарету и ткнул ему в морду. В глаз не попал — парень успел дернуть головой, — но о скулу затушил.

Вопль раздался такой, что у меня заложило уши.

— Не ори. — Крик оборвался от удара ладошкой в живот. «Черный» согнулся, изо рта вытекла лента мутной слюны. Он судорожно рыгнул, потом часто задышал и выпрямился, лицо его было искажено болью.

— Чэго вы хотите, я нэ знаю ничэго…

Слава разочарованно мотнул головой и поднял руку. Горец испуганно отпрянул и стукнулся затылком о стену.

— Ну че ты дергаешься, как обосравшийся брейкер? — Слава по-мирному пригладил свой короткий ежик на макушке и без размаха пихнул бантика в грудину. — Не ссы, не убьем. А будешь говорить — здоровым отпустим.

— Ты пэрепутал, да, — убежденно проговорил азер, бегая глазами по нашим лицам. — Ты гаварыш, какое наблюдай? А я нэ знаю ныкакой наблюдай…

Слава задумчиво выслушал монолог и, лишь когда речь совсем сбилась на тарабарский диалект, смиренно наклонил голову и вытащил из кармана бокорезы. Маленькие, хромированные, из «фиатовского» комплекта. Схватив хача за волосы, он сунул острия в ноздри и перекусил хрящевую перегородку.

Пленник заверещал, но удар ладонью в живот утихомирил рвущиеся на волю звуки.

— Не будешь отвечать на вопросы, засранец, я тебе все ноздри по кускам настригу и съесть заставлю, а потом веки. Понял?

Хачик торопливо кивнул, кровь текла по губам, и он быстро ее слизывал.

— Кто поставил?

— Малик.

— Кто такой Малик?

— Брыгадыр, имя такое — Малик.

— Как ты с ним связь поддерживаешь?

— Тэлефон есть, — бандит кивнул на грудь.

Я быстро распахнул пиджак и вытащил из внутреннего кармана «Моторолу»:

— Когда ты ему должен был позвонить?

— Когда тэбя увидал, — презрительно покосился на меня азер.

— Ты, урод, — заорал я, — ты позвонил или нет?!

— Пазваныл…

— И что? Что он тебе сказал?

— Сказал, чтоб дакладывал, куда ты пайдеш.

— Я тебя грохну, козел вонючий, — сквозь зубы процедил я. — Почему ты раньше не сообщил? Сейчас они уже все на ушах стоят!

— Какой у них номер? — спокойно поинтересовался Слава.

— Там ест… На кнопку нажымаеш, — ответил пленник, брызгая кровью.

— Сейчас позвоним, скажешь, что он, — Слава кивнул на меня, — в магазин ходил и вернулся. Говорить будешь по-русски, вякнешь хоть слово на своем сразу убью, отрежу яйца, засуну тебе в рот и кожу с торса на башку натяну. Так духи с нашими пленными делали, — пояснил он мне. — Ну, все понял?

— Понял.

Я нажал кнопку вызова, подождал, пока наберется номер, и сунул «мотороллер» под ухо горцу.

— Ало, Рафик, да. Я вэрнулся. Этот в магазин ходыл. Да, домой сэйчас пришол. Всо, жду.

— Ну? — спросил Слава.

— Сказалы, чтоб ждал. В шэст часов смэнят.

— Значит, до шести время есть. — Слава взглянул на часы. — Ну а ты колись, паскуда, что тебе еще Малик про нас говорил?

— Гаварыл, чтоб сматрэл за ним, — указал на меня азер. — Всо, болшэ ничэго не гаварыл.

— Сколько пацанов у Малика в бригаде?

— Пять.

— Вместе с тобой?

— Я шэстой.

Это уж точно. Я выгреб из окровавленного пиджака барахло, которое он там носил, и внимательно изучил его. Лопатник с парой сотен тысяч, носовой платок и перочинный ножик особого интереса не представляли, а вот записная книжка заслуживала пристального внимания.

— Где Малик живет? — продолжил Слава допрос.

«Черный» помялся.

— Ну! — гаркнул Слава. — В уши долбишься, что ли?

— П-праспэкт Руставели…

— Слюшай, дарагой, ты затрахал, да? — Я сунул ему под нос записную, где на литеру «М» на последней строчке был записан адрес бригадира, а старый на Руставели — зачеркнут. — Хватит нам тут порожняк гнать!

— Забыл… — Дрогнувшая под ударом кулака печень заставила проглотить конец фразы.

— Да тут все есть, — успокоил я друга. — Память, видно, слабая.

— Ну тогда и базарить нечего. — Слава поднял тряпку, ткнул в рот пленнику, тот сжал зубы. — Открой пастину, сука! — Последовал удар в подбородок, и хачик сдался. — Ты у меня легкой смерти не получишь, гад!

Я быстро поднялся наверх. Нет, Слава все-таки психопат. Я вдруг представил себя поступающим в аспирантуру: «А что вы делали, дорогой коллега, в период с… по…?» За спиной раздался душераздирающий вопль, утонувший в противном бульканье. «Слава там с ума сошел, — подумал я, — да он и был ненормальным». Я посмотрел на руину.

Поделышчек уже выходил оттуда, вытирая красные руки мокрой замасленной тряпкой.

— Подох, засранец, — виновато, словно оправдываясь, сказал он, усаживаясь на водительское место, — сердце не выдержало.

Я мрачно посмотрел на него. Так я тебе и поверил. Небось глотку перегрыз, волчара. Я припомнил его афганские байки. Ненависть к духам у него была на патологическом уровне, теперь всю жизнь будет душу отводить, потому что война для него так и не кончилась.

Впрочем, и у меня она в самом разгаре. А надеяться, кроме как на этого кента, больше не на кого.

Вот и выбирай. За выбором дело не стало — уж очень не хотелось в ближайшие сроки примерять деревянный бушлат, поэтому надо было идти на союз хоть с самим чертом. Впрочем, и в этом случае разница была невелика.

По дороге в город мы обдумали дальнейшие планы. Слава предложил выцепить Малика, отвезти его к Афанасьевой и побеседовать о том, что такое хорошо и что такое плохо, выпотрошив чурбана, если дама заерепенится. Я-то в убедительности показательной казни не сомневался, но продолжать жуткую бойню отчаянно не хотелось. И еще я подумал, что надо бы закинуть маме мою долю денег, а то ведь грохнут — и останутся лежать до второго пришествия. До тайников моих вряд ли кто доберется, Вот так клады и образуются. Мои да Славины деньги — когда-нибудь при сносе дома рабочих они обрадуют.

Когда мы подъехали к мафиозному гнезду бригадира Малика, наступил полдень — время детское: бандиты, ведущие преимущественно ночной образ жизни, вовсю спят, так что мы надеялись достать клиента тепленьким.

Бесшумно поднявшись по лестнице, мы остановились перед дверью, и я еще раз сверился с записной книжкой.

— Не сильна, — заметил Слава.

Двустворчатая входная дверь, открывающаяся внутрь, хотя и выглядела массивной, все же оказалась не такой уж прочной. Слава оттолкнулся от стены и с маху выбросил вперед ногу, вложив в удар всю тяжесть своей туши. Треснул старинный косяк, лязгнул об пол отлетевший замок, и мы ворвались в прихожую, опрокидывая на ходу вешалки. В дальней комнате кто-то гортанно крикнул.

Мы дернули туда, я ощупал за пазухой теплую cталь ТТ, а корефан приготовил к действию кортик.

Пострелять мне не удалось. Из сидевшей в комнате пары один нам нужен был целым и невредимым, а второму — коренастому квадратному джигиту — Слава с ходу засадил в сердце нож по самую рукоятку. Малик было рыпнулся к трюмо, где, вероятно, у него лежала «палочка-выручалочка», но взметнувшийся над кроватью компаньон пресек попытку сопротивления. Получив дополнительное ускорение, бригадир продолжил полет, и на пол они повалились вместе.

— Прыгучий, — хмыкнул Слава, поднимая обмякшего Малика. — Посмотри какую-нибудь веревку.

Я достал из кармана рулончик липкой ленты и кинул Славе, а сам попробовал извлечь из груди крепыша свою финку. Не оставлять же улику! Успехом моя попытка не увенчалась — клинок застрял намертво.

— Слава, — пожаловался я, — мне лезвие не вытащить.

— Сейчас. — Спеленав бригадира, Слава подошел к мертвецу и потянул за ручку. — Да, сильна, — отметил он и, уперевшись ногой в труп, вырвал из груди окровавленное жало. — Ребро проткнул, вот и заклинило.

Между тем Малик пришел в себя и угрюмо наблюдал за нашими манипуляциями. Слава обшмонал покойничка, а я поинтересовался, что же хранилось в трюмо. Ну конечно, волына! — пистолет Макарова с патроном в казеннике. Промедли Слава чуток, и лежать нам рядышком, на радость «братанам», на горе Афанасьевой, которая тогда денег точно не получит.

— Потащили? — спросил я, перебросив волыну Славе.

— Бери за ноги. — Он поймал пушку и сунул ее в карман. — Этот-то вон, Слава пнул носком тело жмурика, — камикадзе, лимонку с собой таскал. — Он показал мне кругляш гранаты и взял бригадира за плечи. — Потащили.

Затолкав бандита на заднее сиденье «БМВ», мы отчалили по направлению к дому — пока есть время, надо забрать оттуда самое ценное. Случись какой-нибудь прокол, и в засвеченную хату будет не вернуться. Когда мы отъезжали, сделав свое дело, «мотороллер» отчаянно затрендел.

— Что будем делать? — спросил я.

Решение надо было принимать немедленно, а какое решение тут примешь? «Шестерку» уже не воскресить, а отвечать что-то нужно.

— А ничего, — холодно кинул Слава. — Нам на хвост сели.

Я торопливо оглянулся. Вот он — прокол.

— Кто?

— А… гадючник этот синий. Ну-ка, держись, сейчас я от него оторвусь.

Телефон за пазухой снова тренькнул. Вызывают.

Наверняка запасли у дома. Просекли, что с наблюдателем что-то неладно, и приехали. «Форд-скорпио» цвета морской волны упорно шел за нами следом. При оживленном движении нам еще удавалось, в основном за счет маневрирования, удержи: ваться от него на расстоянии, но затем везение кончилось и более мощная машина стала нас догонять.

— Давай, поговори с ним, — бросил Слава, — все равно уже спалились.

— Алле, — я нажал на кнопку и обернулся влево, чтобы разглядеть собеседника. Машины поравнялись, на узкой улице «форд» шел по встречной полосе, порываясь подрезать и остановить, но Слава выжимал из таратайки все соки, не давая обогнать.

В «скорпионе» сидели трое, передний держал у рта радиотелефон.

— Останови, — послышалось в телефоне, — поговорим.

— Малик у нас, — прохрипел я. От волнения перехватило горло. — Если что, мы его убьем.

— Давай бэз глупостей разберемся…

— Сбавь скорость, — выпалил я. — Считаю до трех: раз, два…

Левой рукой я вывернул из-под куртки ТТ и демонстративно направил его за сиденье. Из «форда» лежащего Малика видно не было, но трюк подействовал. Преследовать подотстал.

— Нэ хочэш по-харошему! — пригрозил из трубки бандит, забывая от злости русский язык. — Гиждылах!

— Сам ты «диждылах», — ответил я, поглядывая, куда бы смыться.

Улица Карбышева, по которой мы гнали, кончилась, машина влетела под железнодорожный мост, и Слава завернул вправо, рассчитывая выехать на Лесной проспект.

— Аи, су! Чикирям!..

Я отодвинул «Моторолу», потому что собеседник разразился потоком грязных ругательств. Что с ним базарить? Теперь надо когти рвать, а как? Я представлял маршруты, по которым, теоретически, можно было бы оторваться, но только не на такой дряхлой развалине, как наша. Додумать не дал Слава, решивший играть по своим правилам, в невыгодной для противника ситуации. Он резко притормозил, сворачивая еще раз вправо — в парк Лесотехнической академии. «БМВ» остановился, мы не успели выскочить, как следом вперся азеровский «скорпион». Я проворно ткнул дверцу и прыгнул, выбрасывая ноги наружу. «Форд» тоже ощетинился дверьми, оттуда показались толстые морды бандитов.

— Ложись! — крикнул Слава, и я незамедлительно последовал его совету. Если что и делать сейчас, так это предоставить профессионалу полную свободу действий, не путаясь под ногами.

Я видел, как мелькнула в воздухе эргеошка, завершая траекторию полета на шарабане самого резвого джигита, затем я скрылся за капотом, а воздух сотряс оглушительный удар взрывной волны. На меня посыпались стекла.

«Вляпались-таки!» — констатировал я и осторожно выглянул поверх машины. Взору открылась совершенно незабываемая картина. В воздухе расходился белый тротиловый дым, постепенно открывая последствия взрыва оборонительной гранаты: в «форде» и «БМВ» вылетели все стекла, передней правой дверцы у «скорпиона» не было, она валялась далеко в стороне, там же раскинул руки обезглавленный труп, второй бандит валялся у заднего колеса, и его красный взлохмаченный пиджак покрывался темными пятнами; обе машины стали пестрыми там, где осколки сорвали краску, а наша «бомба» оседала на левую сторону, и только сейчас я расслышал шипение пробитых баллонов.

— Живой? — Я ошалело зыркнул под передок, откуда поднимал голову Слава. Как он уцелел, понять было сложно. Стиснув зубы, он встал и осмотрел окровавленные ноги: — Посекло, но не сильно.

Я затравленно огляделся. Ментов пока не было, но с минуты на минуту должны были появиться, и к этому моменту нам следовало отсюда смотать. Но как, не в парк же бежать? Наш автомобиль пришел в полную негодность, вдобавок откуда-то сзади из него текла струйка бензина.

— Дергать надо! — сказал Слава и похромал к «форду».

Правильно, нечего нам тут делать, сейчас любое средство эвакуации сгодится. Я посмотрел на «БМВ». Ну и наломали же дров. По всему салону наши пальцы, а они в компьютере ГУВД есть, между прочим, — и мои, и Славины. Сжечь! Я юркнул в салон и цапнул взятый из дома кейс, в котором лежали деньги и некий презент для госпожи Афанасьевой. И увидел сжавшегося на сиденье бригадира. А этого куда девать?

— Че ты там возишься? — заорал Слава, запуская двигатель «форда».

— Бригадир! — крикнул я.

— Замочи его.

Услышав приговор, Малик дернулся и посмотрел на меня вытаращенными глазами.

— Давай заберем. — В глазах бандита была такая волчья тоска, что я не мог его убить. Да и не живодер я. — Пригодится.

— Возиться с ним! — Слава тяжело выбрался наружу и похромал ко мне. Берись за ноги.

Мы перекинули Малика на заднее сиденье «форда», кинули туда же кейс, и я влетел на переднее кресло.

— После выстрела — газуй.

Бензина у заднего крыла «бомбы» натекло с порядочную лужу. Я перегнулся, придерживаясь за седушку, и ткнул в самое дальнее бензиновое щупальце ствол ТТ.

— Готовься!

Я спустил курок. Меня забрызгало мокрым вонючим песком, лужицу охватил огонь, а Слава с прогазовкой рванул машину. Я едва удержался в салоне, когда мы выскочили на дорогу. Сзади полыхнул «БМВ». Ну, даст Бог, выкрутимся.

— Гони в переулки, — скомандовал я. — Надо тачку сменить.

— Понял, — кивнул Слава.

У него хватило ума не ехать в сторону метро, а повернуть в обратном направлении. Там, во дворах улицы Харченко, у дома с надписью «Лед Зеппелин стрит», куда мы въехали, проигнорировав знак встречного одностороннего движения, нам пофартило. Слава остановился у новенькой вишневого цвета «восьмерки», к которой как раз направлялся вышедший из глубины дворов парень.

— Стой, давай ключи!

Стриженый пацан был, видно, мелким бандитом и быстро понял, в чем дело. Связываться с отъявленными «отморозками», какими мы, возможно, казались со стороны, ему не хотелось.

— Спокойно, братаны, — растопырился он, — вы чего?

— Ключи давай, — рыкнул Слава, потянув из кармана ПМ. Пацан быстро скис и протянул ему связку.

— Ну-ка, помоги, — кивнул я в сторону задней дверцы.

Пацан покорно вытащил связанного Малика, и мы вместе транспортировали его на заднее сиденье «восьмерки». С ее хозяином проблем не будет — такой заявлять не станет, ему лишние заморочки с милицией ни к чему.

— Спасибо, брат. — Я забрал кейс и хлопнул ошалевшего владельца «Жигулей» по кожаному плечу. — Не обижайся, тачку потом найдешь.

Пацан оторопело кивнул, я прыгнул в салон фырчащей движком «восьмерки», и мы проворно откатили. Теперь надо было убраться отсюда подальше.

Выезжая на Лесной проспект, я заметил пээмгэшный «Москвич» и машину ДПС ГАИ, спешащие в обратном нам направлении. Надо было уносить поскорее ноги. Куда, правда, пока оставалось загадкой. Напрягли ментов. Сейчас начнут шерстить все мало-мальски подозрительные тачки, и нас повяжут как миленьких. А в тюрьму отчаянно не хотелось.

Впрочем, долго париться на шконке нам со Славой вряд ли придется. Соотечественники Малика достанут. «Страшный мэст!» Кровный. Око за око, зуб за зуб. Учитывая, что стало с «наблюдателем», легкой смерти, как говаривал Слава, нам не дадут.

Меня передернуло. «Ввяжемся в бой, а там посмотрим». Ввязались, посмотрели: ой-е!..

— Пока, кажись, нормалек, — повернулся ко мне Слава. — Называй адрес.

— Какой адрес?

— Ну, этой твоей, которая вчера приходила.

— Афанасьевой? — не сразу врубился я. Сегодняшний день пошел для меня явно за три, и вчерашний визит воспринимался как событие давно минувшее. Я продиктовал по памяти улицу и номер дома, и Слава флегматично включил левый поворот. Нервы у моего друга были железные.

Мария Анатольевна нас не ждала. Это я понял по ее испуганному лицу, когда она открыла нам дверь. Не мне со Славой, разумеется, а бригадиру Малику, выставленному перед глазком. Штурмовать квартиру покойного коллеги я бы не взялся.

Петрович толк в безопасности понимал, и его двойную дверь можно было вынести только вместе со стеной. Так не лучше ли, если откроют добровольно.

— Гуд афтенун, — поприветствовал я хозяйку, втолкнув азера через порог, и последовал за ним.

Малик согласился сотрудничать, когда мы пообещали сохранить ему жизнь. Возможно, он и сам в это не очень-то верил, но иного выхода у него просто не было.

— Ах, — Мария Анатольевна побелела под стать каррарскому мрамору и прижала руки к груди. Надо заметить, что она была на двенадцать лет старше Петровича. Сердечко схватило? Случается. Не нужно конфликтные ситуации создавать.

Особенно добило одиозную мадам появление насупившегося Славы, тяжело переставлявшего ноги.

— Бинт есть? — без лишних церемоний спросил он.

— Ап-ап, — кивнула Мария Анатольевна.

— Неси. — Хлюпая кроссовками, он последовал за Афанасьевой в ванную, а я запер обе двери и подтолкнул Малика в комнату, усадив на диван.

Руки ему, естественно, не развязали — потерпит.

Все равно ждать ему осталось недолго — бригадир был однозначно уготован на роль жертвенного тельца.

— Ну, заходите, Мария Анатольевна, — пригласил я, когда наша сладкая парочка возвратилась в комнату, причем Слава тащил небольшой стенной шкафчик, в котором помещалась аптечка. Копаться подолгу он не любил.

— Зачем вы пришли? — очаровательно пролепетала Мария Анатольевна. И куда девалась та высокомерная дама, которую мы наблюдали — когда? — вчера?

Слава разулся и осторожно стащил штаны. Афанасьева брезгливо поморщилась. Кровь на голом теле — зрелище не для слабонервных, вдобавок кожа была здорово иссечена осколками. Тут требовалось хирургическое вмешательство, но он еще легко отделался — зацепило только икры и бедра, а могло ведь и в голову, как азеровскому водиле: с виду целый, хороший, только мертвый — на виске небольшая дырочка. Осколки у РГО всетаки были массивными и костя черепа пробивали запросто.

Я со стуком опустил кейс на итальянский столик работы XVIII века, откинул крышку и продемонстрировал содержимое. Мария Анатольевна вздрогнула и отвела взгляд от Славиных конечностей. Увиденное в кейсе впечатлило ее, а от вида лежащего поверх денег «тэтэшника» вообще едва не стошнило.

— Я приехал с вами рассчитаться, — ледяным голосом произнес я.

У Афанасьевой даже рот приоткрылся. Малик неподвижно сидел, с полным безразличием наблюдар за нами, но, когда я протянул руку к пистолету, ощутимо заскучал.

— Когда вы явились ко мне произвести расчет, — мои пальцы легли на ствол «Токарева», — то, уходя в запальчивости, изволили позабыть дневники своего мужа. Но я уважаю память покойного. — Я отодвинул пистолет и аккуратно выложил на полированную крышку стола рабочую тетрадь и полевой дневник узбекской экспедиции. — Возьмите, они по праву ваши. — Сверху я дополнил все это пачкой баксов. Получилась прехорошенькая пирамидка. — И это тоже. Остальное — наше с компаньоном. Мы их заработали честно, своим трудом. Потом и… кровью. Вы со мной согласны?

— Согласна, — утвердительно кивнула Мария Анатольевна. — Конечно, согласна.

Еще бы ты была несогласна!

— Мы цивилизованные люди, — повторил я ей слова де Мегиддельяра, поэтому не надо никогда забывать, как следует вести себя. Использовать же головорезов для выяснения отношений личного характера — это очень неинтеллигентно.

— Да-да.

— Наше терпение при всем уважении к вам тоже не беспредельно…

— Я все поняла, — пролепетала Афанасьева.

Слава громко зашипел сквозь зубы, вытаскивая пинцетом из икроножной мышцы квадратный зазубренный осколок.

— Водка есть? — натужно спросил он. Пот выступил крупными каплями на его побелевшем лбу.

— Коньяк, ликер, что-нибудь спиртное, — подсказал я.

— Разумеется. — С девичьей грацией Мария Анатольевна выскользнула из спальни, звякнула в соседней комнате стеклом серванта и вернулась с полной бутылкой старого армянского коньяка. Слава сорвал зубами пробку и в один присест выхлестал половину.

— Я рад, что вы на нас не в обиде, — сказал я. — Поверьте, моей вины в гибели вашего мужа действительно нет.

— Конечно-конечно, — испуганно согласилась Афанасьева.

Нашествие варваров с подставой собственной «крыши» ее сломило. Думаю, что теперь она помышляла лишь о том, как аукнется ей вся эта история, когда мы отпустим Малика.

Разрушая образ цивилизованного человека, я взял бутылку и продегустировал содержимое прямо из горлышка. Коньяк опалил язык. Букет у него был потрясный! Я с наслаждением выдохнул.

— В ваших же интересах сделать так, чтобы об этой истории все забыли, посоветовал я, ставя бутылку на место.

— Разумеется, — пообещала Мария Анатольевна.

Слава довез меня до Маринкиного дома и заглушил двигатель. Я открыл кейс и выложил его долю.

— Я у Ксении буду, если что, — сказал он.

— Ну а мой телефон ты знаешь, — я похлопал по карману, в котором лежал «Бенефон».

— Созвонимся.

Малик с кляпом во рту обреченно скорчился на заднем сиденье.

— Счастливо тебе. — Я протянул руку.

— Бывай.

«Восьмерка» отъехала, а я пошел к парадному.

Через минуту я звонил в дверь своей бывшей жены.

— Привет, — сказала Марина.

— Привет, — сказал я.

— Входи.

Мы переместились на кухню.

— Помнишь наш разговор, — спросил я, — в кафе?

— Да, — коротко ответила Марина.

— Ты обещала подумать.

— Я подумала.

— И? — Я отщелкнул замки кейса и вытряхнул на обеденный стол его содержимое. Много-много Бенджаминов Франклинов.

— Да, — зачарованно прошептала она, — да.

Воистину, любовь правит миром — любовь к деньгам!