12. "Любовь — это еще один извращенный способ убить нас. Меня она убила"

Я не люблю Кима — по крайней мере, не считаю то чувство, которое испытываю к нему, любовью. Я не думаю о нем 24 часа в сутки, я не вывожу его имя на запотевшем оконном стекле, я не читаю новостную хронику только ради того, чтобы между бездушных букв разглядеть его там, между колонкой редактора и прогнозом погоды.

Я не его, не Кимова. Я сама по себе.

Если бы он сейчас услышал каким-то мистическим образом все мои мысли, то ухмыльнулся бы и одними губами прошептал: Лгунья Кесси.

И оказался бы прав, черт возьми.

…

Лея неожиданно появляется в дверях, и в этот момент мне кажется, что эта девушка — самый счастливый человек на свете, а я всего лишь радуюсь вместе с ней, как последняя идиотка. У нее в руках крохотный круглый чемоданчик, а ее глаза — самые яркие в мире глаза.

В этот момент я впервые могу разглядеть ее поближе: чуть раскосые азиатские глаза, высокий лоб, черные как смоль длинные волосы с ровной излишне отросшей челкой и диким количеством тонального крема на лице. Я не знаю, сколько ей лет, но выглядит она определенно старше, чем есть на самом деле. Очередное внутреннее чувство.

Встречаясь со мной взглядом, она только удивленно вскидывает черные выщипанные брови и просто улыбается. Затем равнодушно кидает чемоданчик в дальний угол комнаты и валится на мою кушетку-диван-кровать, смешно при этом раскинув руки и ноги, точно морская звезда.

— Как дома? — Я решаюсь начать разговор, потому что знаю, что из Леи все нужно вытаскивать стальными клещами.

Она пожимает плечами и начинает улыбаться еще шире. Я ей в чем-то завидую. Даже.

— Они, конечно, все удивились, когда меня увидели. Меня ведь уже успели похоронить, представляешь?

— И как ты им все рассказала? — с сомнением спрашиваю.

— Так и рассказала. Что теперь стала обыкновенной шлюхой.

— А они?

— А что они? — Лея вновь счастливо пожимает плечами. — Они ждут меня на следующее Рождество.

…

В парке пусто. Но у меня такое ощущение, что опустел не только парк — в неведомую черную дыру засосало весь мир. Вся вселенная погрузилась в какой-то равнодушный, безмятежный сон. Сон без сновидений.

Казалось, едва сошел снег, все должно было бы случиться с точностью до наоборот. Но не случилось.

Я сижу на холодной узкой скамейке без спинки. Ноги поджаты, руки упираются в железные перекладины, а в глазах снова туман — на этот раз осознанный. Я не видела, не вижу и не хочу ничего видеть.

Не сразу замечаю — рядом со мной кто-то сидит и тоже молчит. Значит, тоже есть, о чем молчать.

Я чувствую монотонную дрожь, исходящую от тела этого кого-то. Поворачиваюсь.

На вид девочке едва десять лет. Тощая, молчаливая, с отсутствующим взглядом и… и чем-то похожая на меня. Но, наверное, все это мне только кажется, потому что у нее тоже бежевая лента в волосах. У нее черные короткие волосы, густые хмурящиеся брови и слегка вздернутый носик. Опасное сочетание.

— Я Кесси, — протягиваю незнакомке руку, и она с сомнением прикасается к моей ладони кончиками своих пальцев. Как будто пробует новую почву, проверяет.

— Жи, — просто отвечает она и снова принимается смотреть куда-то глубоко в пустоту.

— Француженка? — вскидываю бровь я.

— Не-а. — На ее миловидном личике проскальзывает некое подобие улыбки. — Это от Джейн. Но мне нравится Жи.

— Не холодно? — интересуюсь я, оглядывая ее тонкие оголенные плечики.

Жи резко дергается всем телом, но язык ее говорит совершенно обратное:

— Ни капельки.

Во мне просыпается то чувство, которое я ненавижу сама больше всего в жизни, — жалость. Нехотя, будто сама не понимаю, что делаю, я стягиваю с себя темно-синий жакет с оторванной пуговицей и протягиваю его девочке.

— На, держи. Немного согреешься.

— А ты? — спрашивает она, с точностью копируя мое выражение лица и забавно вскидывая бровь.

— Мне не холодно, Жи, — настаиваю. На самом деле мне холодно, но ей не стоит об этом знать.

Она осторожно выдергивает пиджак из моих рук и быстро, точно только и ждала момента, когда ей предложат что-нибудь из одежды, натягивает его на себя. Жакет ей сильно велик, но она только поплотнее запахивает подол и прячет внутри него замерзшие ладошки.

Я же остаюсь в одной тоненькой кофточке — такой же дико открытой и неприличной, как и все, чем делятся со мной девушки, с которыми мне приходится жить. Я ожидаю, что ветер тут же обдаст мое полуобнаженное тело холодным резким порывом, но вместо холода я чувствую только свежесть и облегчение. Как будто скинула с себя лишний груз.

— Спасибо, Кесси, — спустя несколько минут безмолвного разговора обращается ко мне Жи. — За пиджак спасибо. А еще спасибо, что не звонишь в полицию, — еле слышно бормочет она, но она не знает, что я все слышу, все чувствую.

— Так ты сбежала из дома? — спрашиваю. Боюсь спугнуть девчушку, боюсь, что она прямо сейчас встанет и ринется вглубь пустого парка вместе с моим пиджаком.

Она кивает, и я не рассчитываю на что-то большее, нежели на это маленькое откровение. Тем не менее, еще спустя несколько минут Жи начинает говорить сама. И мне кажется, ей давно этого хотелось — хотелось высказаться.

— Они мои опекуны. Но я ненавижу их, понимаешь, Кесси, ненавижу! — со злостью и отвращением выплевывает она. — Они делают ангельские лица и заставляют меня каждый день по три раза в день читать молитву только потому, что они считают, что я должна искупить грехи своих родителей! Но мои родители не сделали ничего плохого! Понимаешь, ничего! Моя мама умерла два года назад: ее сбил автобус на одном из оживленных перекрестков. А папа умер совсем недавно… Эти люди сказали мне, что у него остановилось сердце… Но я знаю, что это кто-то плохой его убил! Знаю, Кесси! И я найду этого придурка и сама убью его! Понимаешь?..

Сама не замечая собственных слез, Жи начинает плакать. Она плачет и все усерднее кутается в мой пиджак, как будто находит в нем спасение.

При взгляде на эту совсем юную девочку у меня разрывается сердце. Я мысленно спрашиваю, за что ей такое, но, конечно же, не получаю никакого ответа.

И, не выдержав внутреннего напряжения, Жи внезапно замолкает и утыкается мне в голое плечо. Она плачет громко, навзрыд, и ее горячие слезы обжигают мою кожу. Мне хочется обнять это беззащитное существо, хочется обнадежить ее, прошептать, что все будет хорошо. И у меня, и у нее, и вообще у всего мира. А еще хочется прошептать: "Прости, Жи, я не хотела убивать твоего отца. Просто так было надо. Ты еще не поймешь".

Мне так стыдно и одновременно так горько, что я понимаю, что плачу вместе с ней. С этой маленькой девочкой.

Крупные соленые слезы бесперебойно катятся по моим щекам, но я не могу позволить себе быть слабой, не могу позволить этому крохотному созданию разочароваться в жизни. Не хочу, чтобы ее убило то же, что убило когда-то меня: любовь к кому-то очень близкому и важному.

— Хватит, Жи, хватит. — Я хватаю малышку за плечи и почти насильно отрываю от себя. Она все еще плачет, и, кажется, я тоже. Но я продолжаю смотреть в ее зареванные глаза и трясти за продрогшее онемевшее тельце. — Ты должна быть сильной. Жизнь не выносит слабаков, знаешь? Она от них просто избавляется, выбрасывает их в мусорную корзину. Ты же не хочешь стать мусором, Жи, не хочешь стать никем?

Она смотрит на меня такими удивленными глазами, как будто видит впервые, и внезапно прекращает плакать — только из ее глаз выкатываются последние непрошеные слезы. Затем Жи сдавленно кивает, и я вижу в ее глазах небывалую уверенность. Она сильнее чем я — она умеет признавать себя пораженной, а вот я — нет. Я слабая по определению.

— Ты ведь не бросишь меня, Кесси? — тихо шепчет она, прожигая своими большими карими глазами где-то глубоко в моей душе дырку размером с Солнце. — Скажи, что не бросишь?

В ней столько надежды, столько уже растраченной зря надежды, что я просто не могу поступить иначе, как кивнуть ей.

Я знакома с этой девочкой всего каких-то полчаса, но уже сейчас я уверена, что готова отдать за нее жизнь. Готова броситься за ней в огонь, готова на какое-то время стать для нее чем-то вроде семьи. Готова сама сделать ее центром своей вселенной. Готова прижимать ее к себе холодными осенними вечерами и смотреть вместе с ней на всходящее солнце.

Возможно, я готова полюбить еще один раз. Не так, как любят девушки мужчин, а как любят матери своих детей. Любовь — это еще один вид смерти для меня, и, кажется, я снова готова умереть.

…

Впервые в жизни у меня есть желание. Настоящее глубокое желание.

Но Джо мне не верит. С сомнением и раздражением он переводит взгляд с меня на Жи и обратно. Туда и обратно…

Воспользовавшись образовавшейся заминкой, девочка тянет меня за локоть, наклоняет к себе, что-то хочет сказать.

— Он твой муж, да? — шепчет она мне. — Поэтому ты так переживаешь из-за того, что он скажет?

Ситуация отнюдь не комична, но я не выдерживаю и издаю негромкий смешок.

— Нет, Жи, он не мой муж, — шепчу я ей в ответ и заговорщически подмигиваю. Хочу показать ей, что, несмотря на то, что решит Джо, ей совершенно не о чем волноваться. Она, похоже, меня понимает, и на ее бледных щеках появляется легкий румянец.

— Девочка, можно мне с Кесси поболтать? — нацепив лживую располагающую улыбку, просит Джо. — Тет-а-тет, ну ты понимаешь?

Жи понимающе кивает и вприпрыжку выходит из комнаты. Меня же предельно тошнит от сложившейся ситуации.

— Ее зовут Жи, Джо, — раздраженно фыркаю я, но он меня, кажется, не очень-то и слушает.

— Француженка? — с полным равнодушия видом интересуется он, впервые на моей памяти доставая из нагрудного кармана неприлично алой рубашки сигарету.

Я вопросительно вскидываю бровью, но он даже не замечает.

— Нет, ее полное имя Джейн, если ты об этом. И она американка, — терпеливо добавляю.

Он хмыкает и быстро закуривает. Я не только чувствую запах, но и вижу, и от этого становится гадко вдвойне. Мне двойную порцию отвращения, пожалуйста. Можно без сахара.

— И как тебя угораздило?

— Я нашла ее в парке, — как можно спокойней отвечаю я. Я сейчас не в таком положении, чтобы лишний раз злить его.

— Знакома с ее родителями?

Я никак не могу понять, в какую из своих ловушек он меня сейчас загоняет, но в любом случае слова нужно подбирать очень осторожно.

— Это имеет какое-то значение?

Он кивает и внезапно смотрит на меня в упор, как будто я понимаю его азбуку выражений.

— Ладно, сдаюсь. — Я поднимаю руки вверх, обозначая свое поражение. — И я поняла, что ты в курсе.

Джо одобрительно хмыкает и тушит едва начатую сигарету.

— Что она у тебя спросила только что? — спрашивает он. Продолжает свой хренов инквизиторский допрос.

— Она спросила, мой ли ты муж, что я так жду твоего одобрения.

Он начинает надрывисто смеяться, и в какой-то момент мне становится страшно за его душевное здоровье.

— А мне уже нравится эта девчонка. Как ты сказала? Жи?

После этого вопроса я понимаю, что все-таки победила. Но это позорный триумф.

Где-то в животе от обиды затягивается тугой узел.

— Из нас бы получилась неплохая семейка, — продолжает издеваться он, но я уже не могу понять, шутит ли он или в его словах есть какая-то доля серьезности. Но я принимаю все слишком близко.

— Может, еще наплетешь мне что-нибудь про любовь и семейную идиллию? — раздраженно выплевываю я.

— А что, я тебе разве совсем-совсем не нравлюсь? — Блефует. Я чувствую.

— Я спала с тобой не поэтому.

Он улыбается, а мне кажется, еще чуть-чуть — и я задушу его собственными руками.

…

На глазах — солнцезащитные очки, вместо темно-синего жакета — красный вельветовый тренч, в одной руке — помятая бумажка с адресом, в другой — зажата крохотная детская ладошка.

Улица необычно оживлена, и на Клаксон-роуд уже скопилось огромное количество испускающих темно-серые ядовитые облачка автомобилей. Я стараюсь не дышать, и, кинув на Жи мимолетный взгляд, понимаю, что в точности повторяет каждое мое движение. На ее хмурящемся лобике пролегает маленькая складочка, и я вспоминаю, как Ким говорил мне, что, когда мне страшно, это всегда видно по моему лицу.

И все же мне хочется засмеяться во весь голос, хочется закричать на всю улицу: "Слышите, мы с Жи теперь будем жить в своей квартире! В своей собственной квартире!" Чтобы мое настроение передалось и девочке, я начинаю весело раскачивать наши сцепленные ладони.

Жи тоже начинает улыбаться.

— Ты рада, Кесси?

— Конечно, Жи, я очень-очень рада, что теперь у нас будет свой дом.

И точно в подтверждение моих слов начинается дождь. Настоящий весенний дождь.