"Дороги" - читать интересную книгу автора (Алексеев Сергей Трофимович)7Едва заехали на территорию лагеря, Смоленский нашел Вадима. – Объясни, зачем ты это сделал? – Вилор Петрович сел рядом с сыном, потер виски. – Руки чесались? – Ты о реперах, отец?.. – тихо спросил Вадим и опустил голову. – Я уже раскаялся… Все равно я ничего не добился… – Мне от твоего раскаяния, знаешь?.. – вскипел Смоленский и огляделся. – Нашёл способ борьбы… Ты же меня под удар поставил! Ты Шарапову оружие в руки вложил, сын еще называется… Спасибо! Валентина Сергеевна поехала в министерство звонить, ты здесь удружил. Что мне еще ждать от вас? Какой следующий номер?.. – Что теперь будет, папа? – тихо спросил Вадим. – Тебя снимут с работы?.. – Не знаю… – бросил Смоленский, – но вы этого упорно добиваетесь. Надо восстанавливать трассу Шарапова в нерабочее время… – А в рабочее? – В рабочее – работать, – отрезал Вилор Петрович. – И ты… тоже пойдешь восстанавливать? – Да, пойду! Сам возьму инструмент и впереди всех пойду! Потому что ты мне – сын и другого у меня нет!.. – Смоленский отвернулся и скрипнул зубами. – Ладно, мы еще об этом поговорим. Вечером приедет Шарапов, пойдем на его трассу. – Хорошо, папа, – едва слышно проговорил Вадим. Несколько минут они сидели молча, отвернувшись друг от друга, и в тишине отчетливо послышался стук часов в палатке. На глаза Смоленского попал рюкзак Валентины Сергеевны, стоящий возле распахнутого входа, и мгновенно вспомнилось, что завтра у нее день рождения. Этот праздник всегда падал на самые горячие дни полевого сезона, но каждый раз его отмечали, было весело и шумно. Отменялся на один вечер «сухой закон», застолье продолжалось до глубокой ночи. Новорожденной дарили подарки: дефицитные парафиновые свечи, батареи к фонарику, растворимый кофе, «талисманы» – речные валуны и гальки с дырочками, в которые продевался шелковый шнурок, и еще много всякой всячины, придуманной и сделанной на ходу, из того, что оказалось под руками. Валентина Сергеевна все это бережно принимала, прятала во вьючный ящик, затем увозила в Ленинград. Вилор Петрович на каждом празднике избирался тамадой, говорил тосты, шутливо восхвалял именинницу и звал ее мамой… «Как же теперь?.. – сосредоточенно думал Смоленский. – Как же после того, что она делает…» Однако резко оборвал цепочку мыслей и вскинул голову. Боже, да разве он имеет право сомневаться? Праздник состоится во что бы то ни стало! Нельзя рушить традицию, тем более заведенную еще отцом, Петром Смоленским. Сегодня же надо предупредить повара, чтобы начал готовиться. Привезти свежего мяса из города, купить вино, шампанское. И о подарках надо подумать!.. – Смоленские думают! – раздалось за спиной, и Вилор Петрович вздрогнул от неожиданности, обернулся: Боженко стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Стоял прямо, крепко и улыбался во весь рот. Лишь глаза краснели от бессонной ночи. – Я откланяться пришел, товарищи, – сообщил Боженко. – Целоваться на прощание не будем, Вилор Петрович, мне это ни к чему. Спасибо вам за науку, я кое-что принял к сведению из вашей практики, Вилор Петрович, постараюсь в будущем не повторять своего учителя. Не поминайте лихом, как говорят. Утречком, по холодку делаю обратный ход. Он дурашливо приподнял кепку и, развернувшись, пошел к своей палатке. Шагал уверенно, только чуть горбил спину от привычки носить за плечами ящик с инструментом. – Не забывайте, что следующий объект – Тунгуска! – крикнул Смоленский. – Или у вас пропало желание? – Я не забываю! – откликнулся Боженко и встал. – И желание не пропало, будьте спокойны. – Так в чем дело? Боженко обернулся, сделал несколько шагов назад. – Мне ваш бардак надоел! И твердолобость отдельных руководящих инженеров. Я из-за Тунгуски не хочу, чтоб в меня пальцем тыкали. Жалею, раньше не уехал. Говорил он громко, в расчете, чтобы слышали все. Смоленский поморщился, огляделся. – Куда вы сейчас пойдете, штаты везде укомплектованы, – сказал он. – Подумайте! Не спешите с решениями! – Ничего, – бодро отозвался Боженко. – Руки, голова есть – работа найдется! – Если что – возвращайтесь ко мне, – предложил Смоленский, – я возьму, несмотря на ваши глупости. – Спасибо, как-нибудь обойдусь, – отмахнулся Боженко и скрылся в палатке. – Что ты перед ним расшаркался? – хмуро заметил Вадим. – Идет – пусть идет, рожа… – Не твое дело! – прикрикнул Смоленский. – Боженко – отличный специалист. Сначала вырасти до него, потом судить берись! – Побежали крысы – корабль тонет… – пробубнил Вадим, и Смоленский хотел обрезать его, но, глянув исподлобья, смолчал. Вадим сидел, уронив голову на грудь и затаив дыхание, будто пережидал неожиданный приступ боли. Около пяти вечера в лагерь заскочил пропыленный шараповский «газик» и притормозил у палатки Смоленского. Шарапов через голову содрал кожан, бросил его на капот и отправился к умывальнику, что висел на сосне. Там он долго и тщательно мыл лицо, шею, руки, пока не выплескал теплую, застоявшуюся воду, потом велел шоферу принести свежей, и тот, притащив целое ведро, окатил холодной струей спину и голову начальника. Шарапов покряхтел, отплевываясь, и влез в свой кожан. – Поехали, что ли… – сказал он, подходя к Смоленскому, – до сумерек еще пять часов. Вилор Петрович смерил его взглядом, кивнул Вадиму – собирайся. Вадим сбросил кеды и стал надевать кирзовые сапоги. – Топор брать? – спросил он. – Возьми дальномерную рейку, – распорядился Смоленский. – Инструменты на трассе имеются, – сухо сказал Шарапов. – Что возить туда-сюда… – Бери свои, – отчеканил Вилор Петрович, не слушая Лео-карда, и направился к пожарному щиту, возле которого Скляр привешивал какую-то бумажку. Скляр вешал приказ по партии об изменении работы столовой в связи с вечерними работами на шараповской трассе. В заглавии так и было написано – на шараповской трассе… – Не устраивай балаган, Кирилл Петрович, – посоветовал Смоленский, – сними приказ. – Столовой командую я, – отпарировал Скляр. – Я прошу тебя… – тихо сказал Вилор Петрович, – сними. Скляр подумал секунду и вдруг, скомкав листок, бросил на землю. – Завтра у Валентины Сергеевны день рождения, если ты помнишь, – Смоленский заметил Женьку Морозову, решительно направлявшуюся к Вадиму, – надо мяса привезти, шампанское… Чтоб было так, как всегда. – Я уже распорядился, – проронил Скляр. – Будет… А меня на трассу не возьмешь, Вилор Петрович? Мне бы реечника – и еще одна восстановительная бригада… – Что?.. – Смоленский стиснул зубы: начальник партии явно издевался. – Я серьезно! – подтвердил Скляр. – Коли решено вести шараповскую трассу – надо помочь, мы же виноваты… А Вадьку жалко, он, конечно, сдуру репера повыдергивал… – Хочешь – поехали. – Вилор Петрович расслабился, безразлично глянул вдоль лагеря – Морозова была рядом с Вадимом… «А вот тебя взять обязательно! – подумал Смоленский. – Вместе рвали – вместе ставить будете!» Забыв о Скляре, он торопливо пошел к ним. – Трепачишка ты, дешевая твоя душа! – услышал он Женькин голос. – Ты ничего не поняла, Женька! – с мольбой кричал Вадим. – Ты слепая!.. – В чем дело? – сурово спросил Вилор Петрович. – Объясни, Вадим! – Принципиальный мальчик у вас растет, Вилор Петрович, – сказала Морозова. – Как это вам удается воспитывать?.. Поделитесь опытом, а то у меня двое – такие балбесы!.. – Поедешь на трассу с нами, Морозова, – приказал Смоленский, – на сборы – минута. – Не затем я громила эту трассу! – бросила Женька и, по-мужски размахивая руками, пошла на Шарапова. Тот сел в кабину. Морозова сквозь зубы плюнула на капот машины и прошла мимо. Шарапов развез геодезистов по своей трассе, показал, откуда начинать, дал реечников из партии, а сам, прихватив нивелир, поехал на самый дальний участок. Смоленский начал с места, где стоял последний репер разгромленной трассы. Впереди, отступив два километра, шел Скляр, затем техник Акулин и только потом сам Шарапов. С первой же минуты Вилор Петрович ощутил какую-то жадную страсть к работе. Все получалось четко, точно и быстро. Хватало нескольких секунд, чтобы установить нивелир по отвесу, еще мгновение – взять отсчет, перепроверить, записать и дальше, дальше… Вадим снимал рейку и чуть не бегом бежал по трассе к следующему пикету, а Смоленский с треногой на плече шагал крупно, стремительно и радовался сильному, напористому току крови по жилам. Через три часа Смоленский достиг первого пикета, от которого начал нивелировку Скляр. Начальник партии двигался по трассе чуть ли не бегом, на ходу успевая подрубать сучья и деревца, мешающие «прострелу». Скляр почти не кричал, не командовал, хотя реечник у него был шараповский, незнакомый и «несработанный». Энцефалитка на спине у Скляра промокла, и темное пятно расплывалось до пояса, глаза сосредоточенно посверкивали, руки с удивительной точностью доворачивали винты инструмента, а впереди под прицелом блистающего окуляра безмолвной тенью носился рабочий с пестрой рейкой. На обратном пути Вилор Петрович вновь думал о Валентине Сергеевне и о завтрашнем дне. День рождения близился неотвратимо… Вид Валентины Сергеевны сразу насторожил и привел в замешательство Смоленского. Он едва узнал ее: сиреневое платье с широким подолом, точь-в-точь как было у матери, волосы гладко зачесаны и увязаны в пучок, туфли на высоком каблуке… Помолодела она, что ли, сняв походные одежины? Валентина Сергеевна стояла возле палатки, облокотившись на веревочную растяжку, ждала… – Припозднился, Вилор, – проронила она, глядя куда-то поверх головы Смоленского. – И Вадима замучил. Ишь глаза-то ввалились… – Ничего, потерплю… – отозвался Вадим и сел на землю спиной к Валентине Сергеевне. – Ну что, наработался? – заботливо спросила она у Смоленского. – Сам, поди, с рейкой по трассе бегал?.. Смоленский молчал, чувствуя, как горят изъеденные гнусом лицо и запястья рук. – Этак ты большим человеком станешь, Вилор, – продолжала Валентина Сергеевна, – все пути-дороги тебе откроются… Говорила с Михаилом по телефону, просил передать, чтобы ты сворачивал партию. В министерстве известно про ваши с Шараповым дороги, с институтом уже согласовано… – Как известно? – не сдержался Смоленский и шагнул вперед. – Все просто. – Валентина Сергеевна пожала плечами. – В газету пришло письмо, подробное, с деталями и лицами. От Кирилла Петровича Скляра, твоего начальника партии. Письмо переслали в министерство, но теперь все равно жди статью. В столовой звенела посуда, время от времени раздавался дружный хохот. Был поздний ужин. В партии существовало неписаное правило: пока последний человек не вернется с трассы – за стол не садятся… – Крепись, Вилор, – вздохнула Валентина Сергеевна. – На днях сюда выезжает начальник отдела изысканий. Решено твою трассу временно закрыть, а тебя вместе с партией перевести на Тунгуску. В этом году хотят развернуть базу и готовиться к изысканиям… Смоленский медленно выпрямился, начал что-то шарить в карманах – не нашел, опустил руки. Вадим безучастно сидел на земле и выковыривал гальки из плотно утрамбованной дорожки. – Тяжко придется тебе, говорят, объект сложный, – пожалела Валентина Сергеевна, – три года изысканий, проектирование… Но Михаил сказал, будто институт предлагает тебя – у тебя опыт, справишься. Это он меня успокаивал, чтобы я не переживала… – Спасибо за добрую весть, – сдержанно, хриплым голосом проронил Смоленский, – спасибо, теть Валь. – На здоровье, Вилор… – Завтра день рождения, я распорядился, чтобы все было как обычно, – сообщил Вилор Петрович, – а Скляр-то… В тихом омуте черти водятся. – Я же тебе говорю, начальник отдела приезжает, – повторила Валентина Сергеевна, – так что у тебя хлопот и без меня будет. Ты уж не беспокойся, Вилор… Жаль, Михаил приехать не смог. А то бы повидались. В Москве-то к нему просто так не придешь… Последние фразы она сказала тихо, грустно – для себя. – Вадим! – спохватился Смоленский. – Сбегай-ка, узнай, Боженко не уехал еще? Вадим не шелохнулся, только камешек, зажатый в руке, вывалился и покатился по дорожке. – Здесь он, – ответила за Вадима Валентина Сергеевна, – в столовой вместе со всеми сидит. Про Тунгуску говорят… – Позови его сюда, Вадим, – попросил Смоленский. Вадим молча встал и пошел. Только не к столовой, а в обратную сторону, к лесу, за которым чуть краснело закатное небо… – Вернись! – крикнул Смоленский. Вадим вернулся, зашел в палатку и через секунду, появившись с часами в руках, снова направился к лесу. – Вилор Петрович, мне поговорить надо, – сказал Боженко, – отойдем на пару слов… В часах Вадима что-то брякало в такт шагам, и звук этот Смоленский слышал, когда уже фигура сына растворилась в вечерних сумерках. Вадим палил костер. Дров вокруг лагеря не было, давно собрали и сожгли хворост, обрубили до земли смолевые пни, повалили сухостой, и Вадим сгребал в огонь прошлогодние листья, траву и всякий лесной мусор. Костер дымил, жиденькое пламя взлетало ненадолго – чуть осветит лицо, руки, колени – и опадет, истончившись. На огонек подошла Женька Морозова. – Ты почему сидишь тут один? – спросила она. – В столовой такая компания собралась… – У меня тоже компания, – проронил Вадим. – Не вижу. – Мы вдвоем с Ленкой. – Он показал фотографию, стоящую на часах. Часы отстукивали время, плавно скользил маятник, и глаза Вадима двигались следом за ним. – Понятно… – вздохнула Женька. – Где Валентина Сергеевна? – Она пошла на дорогу ловить попутку. – Как? – Вадима подбросило. Часы перевернулись на бок, жалобно звякнул бронзовый круг маятника… В палатке отца не было. Вадим схватил рюкзак, уложенный еще прошлой ночью, и, огибая лагерь, устремился на дорогу. Смоленский был в столовой, среди изыскателей, когда ему сообщили, что Валентина Сергеевна и Вадим ушли на вокзал. Вилор Петрович крикнул Самойлова, заскочил в кабину, и они помчались на городскую дорогу. Машина выехала на асфальт, круто повернула в сторону далеких огней, но Смоленский попросил остановить и спрыгнул на обочину. Сколь ни гляди – пуста дорога в обе стороны. Лишь где-то впереди, на подъеме, чертят ночное небо невидимые автомобильные фары. Вилор Петрович прошел немного пешком, остановился. Хотелось оглянуться назад, казалось, кто-то неотрывно смотрит ему в спину, и то ли ждет, то ли зовет назад. Оглянулся – никого… Смоленский сел на обочину, в пыль, нашарил просыпавшуюся из грузовиков рудную крошку и, набрав пригоршню, стал медленно пересыпать с ладони на ладонь. Смоленский-младший и Валентина Сергеевна подходили к городу. Ей пришлось снять туфли и шагать босиком; на каблуках непривычно, того и гляди ногу подвернешь. Вадим тоже разулся и привязал ботинки к рюкзаку. Дорога была еще теплая, грела ноги, только чуть покалывала рудная крошка… |
|
|