"Плавать по морю необходимо" - читать интересную книгу автора (Крившенко Сергей Филиппович)

«Рожденный морем стих…» ^{Павел Гомзяков — первый поэт Приморья}

В 1911 году во Владивостоке вышел сборник стихотворений «Ad astra» («К звездам») Павла Гомзякова. Читатель, открыв книгу, невольно останавливал взгляд на портрете бородача в морской форме. Состоял сборник из пяти разделов: «Думы», «Венки», «Переводы», «Песни печали», «Ранние песни» — и вышел к двадцатипятилетию поэтической деятельности автора, отсчет которой он вел с 1885 года. Так что книга эта давала достаточно полное представление о творчестве Павла Ивановича Гомзякова владивостокского периода, самого главного. Второй же период, после отъезда поэта в 1912 году на Балтику, остается по сути неизвестным. Ведомо лишь, что там он выпустил три небольшие книжки. По одним данным, жизнь его оборвалась в 1921 году, по другим — в 1916-м. И — полное и глухое забвение…

В статье «О поэзии П.И. омзякова», открывающей книгу, Вера Дмитриенко отмечала: «П.И. Гомзяков — истинный поэт Владивостока! Здесь он провел детство. Здесь родилась и его муза — суровая, печальная, немного сумеречная, как природа, среди которой жил и работал поэт». Жаль, в предисловии не даны сведения о биографии поэта… Но важно свидетельство: «Здесь он провел детство».

Родился Павел Иванович Гомзяков 26 июня (по старому стилю 13 июня) 1867 года в Благовещенске, основанном в 1856 году как военный пост. Отец будущего поэта — священник, выходец из колонии Росс в Русской Америке, где он родился и жил долгое время, а затем перебрался на Амур. Напомним: 18 (30) марта 1867 года русские владения в Северной Америке были проданы за 7,2 миллиона долларов (около 11 миллионов рублей) Соединенным Штатам Америки. Дед поэта Степан Гомзяков прибыл на Аляску в 1815 году, по всей видимости, из Тамбовской губернии… Имя Гомзяковых вошло в энциклопедию «Русская Америка», вышедшую недавно на Аляске. Итак, ранние детские годы Павла прошли на Амуре, что отразилось в его юношеских стихах (1884):

После стихов об Амуре идут стихи об Амурском заливе. Это уже о Владивостоке, куда переехала семья священника (иерея, то есть протопопа) Ивана Гомзякова. И эта тема — тема моря, морского простора, жизни города-порта — становится ведущей в творчестве Гомзякова. Пожалуй, никто в те годы не дал таких красочных зарисовок Владивостока, его окрестностей, как он. «С особенной полнотой отразилась в стихах П.И. Гомзякова наша суровая, прекрасная природа с ее сырым, однотонным небом и угрюмой темнотой сопок», — писала Вера Дмитриенко.

В самом деле, в этих стихах «сечет» по лицу именно наша приморская пурга… Стихотворение «Утро», которое также цитировала Дмитриенко, мы также приведем полностью — оно достойно открыть антологию «приморской поэзии» (приморский мотив в русской поэзии):

Речь идет о поздней осени. Но в памяти автора живут и яркие краски лета. И как знакома нам, приморцам, описанная им картина! Здесь — не общие, расхожие слова: широкое море, суровый берег, дальний край… А родное, приморское, что и нам бросалось в глаза не раз… И что поэт увидел давным-давно, еще в прошлом веке, когда нашему городу было всего-то тридцать лет:

И тут же — взгляд с берега на море, на бухту, где уже, несмотря на раннюю рань, пыхтит работяга-пароход:

«Пурпурный солнца щит…» Да, оно такое у нас — особенно в пору осенних поздних туманов и осенней ясности…

Это — взгляд на небо, на вершины сопок, на холмистый извив Орлиного гнезда… А вот и взгляд на город:

Живое, яркое стихотворение! Тут все верно увидено и передано — и вспененные волны, и «цветные фонтаны» в окнах, и «солнца щит», встающий в утренней мгле, и «свист и шуршанье» малютки-парохода, режущего лед «в клубах молочного пара», и увядшая полынь со знакомым ароматом. Кстати, Гомзяков был еще и художником-фотографом. Мы смогли убедиться, как поэтически он воспринимает красоту приморского утра. И вообще природы.

Лирическое стихотворение «Осень» строится на параллелизме природного и душевного состояний. У Гомзякова было достаточно оснований, чтобы в его душе появилось такое «осеннее» настроение. Первая его жена осталась на родине, в Великих Луках, заболела и умерла молодой (есть у него печальные стихи прощального мгновения). С дочерью Наташей, жившей там же, на западе России, Павел Иванович виделся, очевидно, редко: в последнем списке его за долгие годы — только два отпуска с выездом в те края. Отсюда и элегическое стихотворение «Осень».

Осеннее настроение! И его приметы наши, приморские… Яркие, звучные строки о море находим мы в стихотворении «Страж пещеры» с подзаголовком: «Посвящается моим соплавателям». Да, походил поэт по морям немало. Побывал в Японии, Китае, на Камчатке. И, очевидно, находил среди соплавателей тех, кому было интересно прочитать романтические строки:

И от общего к своему, личному, — но тоже о море:

И здесь запечатлена живописная панорама приморского берега, особенно на исходе дня. «За сопками скрылось дневное светило» — это тоже увидено в Приморье. А «нездешняя тоска» — намек на душевные драмы автора, на житейские его волнения и переживания.

Гомзякову удавался повествовательный жанр. Вот и это стихотворение он строит как рассказ. Ярки, зримы дали ночного путешествия к приморским пещерам:

Святящиеся жучки, светлячки — особенность приморского летнего пейзажа. Эти мигающие светлячки, напоминающие «горящие фосфором очи», не раз обыгрывались в охотничьих байках, вызывая ассоциации с волчьим взглядом. Но пойдем вслед за автором по ночному Приморью. В сторону пещер — значит, в сторону Сучана (Партизанска):

Знакомо ли вам, читатель, это состояние души, когда созерцание природы, вглядывание в таинственную мглу рождают этот «элегический пыл» и пробуждают воспоминания о далеком и невозвратном? Одни ночные наблюдения сменяются другими — и тут тоже все родное:

Образ «уссурийской дали» — ведь это открытие! И даль эта открылась поэту не со стороны, а изнутри: родная наша даль, наши просторы, наши приморские сопки и леса, села с украинскими и русскими названиями: Полтавка, Тамбовка. Как же можно передать такие строки забвению? Да они так и просятся на страницы краеведческой хрестоматии… Как жаль, что их ни разу так и не опубликовали в какой-либо книге о нашем крае. Да и единственный экземпляр книжки Гомзякова, хранящийся в музее имени В.К. Арсеньева, недоступен для большинства читателей…

У первого приморского поэта есть несколько стихотворений, посвященных А.С. Пушкину, Н.А. Некрасову, И.С. Тургеневу, Н.В. Гоголю… Даже в эти стихи он сумел привнести местный колорит. Вот, скажем, как начинается стихотворение «Н.А. Некрасову»:

Дальше поэт рассказывает о русском мужике, пришедшем на Дальний Восток и освоившем неведомые прежде земли: «многих бед он в пути натерпелся, но пришел, пообвык и живет». Как живет?

Газета «Владивосток» зафиксировала: в конце XIX века в Приморье случилось небывалое наводнение. Да и вообще, засухи, тайфуны нередко разоряли новоселов. И Гомзяков сетовал:

Но некрасовская вера в силу народного труда побеждала все невзгоды:

Памятник А.С. Пушкину во Владивостоке воздвигнут в 1955 году. Но не пристало нам не знать, что первый памятник великому поэту в нашем городе создал П.И. Гомзяков, автор стихотворения «А.С.Пушкину». Детские годы будущего моряка на Амура, а затем и во Владивостоке были одухотворены чарующим словом автора «Руслана и Людмилы» и «Евгения Онегина»:

Отчизна и святость очагов — все это воспринято у Пушкина и стало своим. Для нас такие пафосно-декларативные и риторические стихи интересны как отражение умонастроений русской военной интеллигенции в конце XIX столетия. Написаны они, судя по всему, к столетию со дня рождения великого поэта (1899), но в них трагически переживается и его гибель:

Эти стихи Гомзяков включил в цикл «Ранние песни», ими открывается раздел «Венки».

Тема Владивостока занимала поэта и в следующие годы. В 1910 году город отмечал пятидесятилетие со дня своего основания, тогда же была издана историческая хроника Н.П. Матвеева. К истории обращался и П.А. Гомзяков. Им были написаны «Юбилейные наброски», которые вошли в его сборник. Поместил их автор после «Ранних песен», понимая, что это лишь эскизы, а не завершенные произведения. Но они интересны как попытки осмысления истории Владивостока его жителем, поэтом и историком. Увы, об этой первой попытке создания поэтической летописи Владивостока забыли наши краеведы. Лишь Борис Дьяченко опубликовал недавно небольшой фрагмент в книге-фотоальбоме «Старый Владивосток».

Начинаются «наброски» с рассказа об основании поста в бухте Золотой Рог: русские люди пробили окно в Тихий океан, на восток:

Автор хорошо знает историю города. Впрочем, он не персонифицирует ее, но в самом рассказе — отголосок воспоминаний первых поселенцев:

Что это — мир чарующей сказки? Нет, это не сказка, а близкий и дорогой нам реальный мир, и поэт стремится найти свое слово, чтобы рассказать о нем. Есть в этом мире манящее, светлое, но есть и то, что и сегодня не может не вызвать удивления: сколько же пришлось принять на свою долю нашим предкам! Вот и для автора этой статьи Приморье — малая родина: мои деды прибыли сюда морем в 1883 году. И поэт многое верно схватывает, воспроизводя годы юности Владивостока.

Вот сопка Тигриная, своим названием обязанная посещением ее владыкой Уссурийской тайги:

Обычай салюта в 12 часов на Тигриной дошел до наших дней (возобновлен в 60-е годы, а погашен в годы перестройки). Автор пишет о тяготах первых дней заселения берега с «зубчатыми сопками»:

В 1880 году Владивосток получил статус города. В нем тогда было около тридцати тысяч жителей. Строились дома, открывались разного рода «заведения», уже «фазаны реже с гор летали к жителям во двор…» В культурном облике «городка» поэт отмечает сочетания, вызывающие улыбку:

В стихи врывается история о «ланцепупах», о которых писал Д.И. Шредер в своей книге «Наш Дальний Восток»[216]. Приводя рассказ о том, как «ланцепупы» развлекались стрельбой друг в друга, Шредер отмечал: «…вышеприведенный рассказ я всецело оставляю на совести моего собеседника». Если это и вымысел, то не лишенный правдоподобия. О «ланцепупах» писал и В. Панов, редактор газеты «Дальний Восток»[217]. Упоминаются они и в одном из рассказов Евгения Замятина «На куличках» (1913). Но вряд ли эти таинственные «ланцепупы» стреляли друг в друга так безоглядно, повседневно. Коснулся этой истории и Гомзяков:

Скупо сказано и неодносложно. «Ланцепупы», скандалисты — и в то же время какая-то порядочность. Пояснение было такое: «ланцепупами» назывался кружок кутил, допивавшихся до всяких безобразий. Безобразничают, но не воруют.

Суйфун — северный ветер, со стороны Суйфуна — Раздольной. Но пойдем за автором. Итак, о Перелешине:

Строки о плаваниях в Японию, где зиму «проводил наш флот», тоже небезынтересны. Да, были такие плавания в свое время, пока дружба не была порушена русско-японской войной (1904–1905).

Тема исторической памяти… Она присутствует и в «набросках». Но автор не выставляет себя знатоком истории и говорит о том, что ближе всего ему:

Вот это и дорого — «прошлого стихи». Всегда ведь важны конкретные факты:

И охотник И.И. Худяков, и русский купец Я.Л. Семенов, и строитель-инженер И.И. Галецкий внесены автором в стих и в примечания: кто есть кто. В 1883 году во Владивостоке стала выходить первая газета, которая так и называлась — «Владивосток».

Читая газеты «Владивосток», а затем и «Дальний Восток», Гомзяков наблюдал, какие страсти, иногда подлинные, а иногда мнимые, вносила в жизнь обывателей «хитрая» печать… Да и сама печать, мнившая себя независимой, то и дело подвергалась нападкам власть имущих или златоимущих. Так, первую владивостокскую газету «Владивосток» власти «прихлопнули» после событий 1905 года… Критически относился Гомзяков и к всевластию чиновников на окраине России, сравнивая плоды их работы с американской формой колонизации:

Поклонник Пушкина, каким был Гомзяков, конечно, не написал бы этих наивных строк, если бы прочел его статью «Джон Теннер». «С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме… Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавлено неумолимым эгоизмом…» — так писал Пушкин о «земном рае», который устроили в «земле обетованной» янки. Однако, предаваясь иллюзиям, Гомзяков не лишен был самокритики:

Конечно, у нас иной нрав, но и климат — тоже. И «новину» приходилось поднимать отнюдь не в прериях.

Зачем новину поднимать,

Поэт отмечает все, что служит процветанию края, а значит, и будущности России на дальневосточных берегах. Не мог пройти он мимо строительства железных дорог, в частности Маньчжурской, или Китайской. «Предстоящая постройка Маньчжурской линии, — писал Н.П. Матвеев в „Кратком историческом очерке г. Владивостока“, — возбуждала в местной публике разноречивые толки относительно „великих и богатых милостей“». 16 августа 1897 года закладка ее состоялась. У П.И. Гомзякова есть свое мнение на сей счет: он подводит как бы итог совершенного, и последний, на его взгляд, далеко не утешителен:

«Эра авантюр», «проклятый год» — разве не сквозит тут явное неодобрение внешней политики правительства, нерасчетливо погнавшегося за «чужим куском» и ослабившего внимание к Владивостоку, Южно-Уссурийскому краю?

Свара, ссора, брань, раздоры… Соседям свариться не годится: лучше мир худой, чем ссора. Ссора до добра не доводит. Нужны мир, лад, дружба, согласие.

Нет, не отказывает автор в мужестве русскому солдату… «Работал дружно русский штык», но «было много разных „но“». В чем причины нашего поражения? Тут и нападение врасплох японцев на Порт-Артур, приготовление «шимозы», и подкуп банков, и «легкий шпионаж», проникающий до самого Петербурга, и состояние народного духа…

Да, победа в войне, писал в «Войне и мире» Л.Н. Толстой, зависит от состояния народного духа… Русские солдаты не знали, что они отстаивают под Аустерлицем, — и битва была проиграна. Но они знали, что защищают на Бородинском поле, — и стояли насмерть… А что происходило на полях Маньчжурии, у стен Порт-Артура? «А мы мечтали только вслух: вот кабы так, да кабы так // И попадали все впросак… // Войны известен всем финал». Кстати, в послужном списке П.И. Гомзякова записано: с 22 февраля 1904 года по 20 сентября 1905 года находился в крепости Владивосток, объявленной на осадном положении. 22 февраля 1904 года Владивосток, объявленной на осадном положении. 22 февраля 1904 года Владивосток был обстрелян японскими кораблями. Русские крейсера несколько раз выходили в море, в частности, приняли бой с японцами около Фузана (ныне Пусан). Историк города Н.П. Матвеев засвидетельствовал: «В этом бою одно из наших судов, крейсер „Рюрик“, погибло, два другие, „Россия“ и „Громобой“, сильно поврежденные, вернулись в город со многими ранеными и с большою потерею убитыми». В наше время об этой баталии написаны повести Валентина Пикуля «Крейсера» и Анатолия Ильина «Владивостокский отряд»…

Коснулся поэт и дней смуты. Как известно, в 1905 году во Владивостоке происходили политические манифестации, выступления рабочих, матросов, солдат. Тон во многом задавали эсеры. 10 и 16 января 1906 года власти расстреляли толпу из пулеметов… Шли политические процессы. Целый ряд газет, одна за другой, были закрыты. «Последняя вспышка местной революции, в которой участвовало несколько миноносцев, 17 октября 1907 года дополнила количество процессов», — писал Н.П. Матвеев. Однако из П.И. Гомзякова не надо делать «прогрессиста» или «лейтенанта Шмидта» — он стоял на явно выраженных охранительных позициях. «Владивосток переживал // Затем печальных много дней», — писал он, осуждая разгул страстей. И далее: «И беспощадна, и глупа // Громила дикая толпа» хозяйские лавки, магазины. «Звероподобный хулиган // Или по Горькому босяк, // Воспетый им и так и сяк, // Лицом себя здесь показал: // Чего бы делать враг не стал, // То сделал русский у себя». Как видим, Гомзяков «буревестника» революции читал и его «босяцкие рассказы» знал, но явно преувеличивал силу «босяков»: на бунт поднялся ведь не босяк, а народ… И стреляли в народ тоже русские, но власть имущие… Но борьба передовой части общества против замшелого режима — это не тема Гомзякова. Он взывал к просвещению народа, к преуспеянию на поприще честного труда — благо, примеры его находил именно в родном краю.

Завершаются «Юбилейные наброски» своеобразным гимном Приморью, призывом крепить его, «отринув дрязги, сплетни, лень»:

Современникам поэта были хорошо известны имена врача Мякотина, учителя Дьячкова, людей самоотверженных, героических… Знали и Буссе, много сделавшего для переселенцев… Конечно, поэт мог назвать среди подвижников и своего отца протоиерея Ивана Степановича Гомзякова, столько сил отдавшего Русской Америке, а затем Приамурью и Приморью. Если заменить одно слово в стихотворении — «Стариков» на «Гомзяков», то легко угадывается и имя самого поэта: так нередко художники оставляли свой автограф в уголке большой картины…

Конечно, написанное П.И. Гомзяковым — еще не поэма, и сам автор не случайно дал подзаголовок — «Юбилейные наброски». Да, наброски… Иллюстративные, декларативные, да, только штрихи… Но это и первое более или менее основательное освоение темы Владивостока в русской поэзии, первые подступы к ней.

Здесь и страсть, и духовные порывы, и события, и лица. Здесь и превратности судьбы, и «тернии на пути к звездам». Словом, волны и скалы, и потому так оригинально звучит «Песня волны»:

О чем же волна рокочет поэту? Что она навевает ему? Что заставляет вспомнить?

Как видим, не случайно Павла Гомзякова называли «истинным поэтом Владивостока». Здесь прошли детские и юношеские годы его, здесь он служил на флоте и первым воздал Владивостоку должное в стихах. «Кто слышал ночью песни моря, / тот не забудет их! / И веет тихою печалью / рожденный морем стих». «Звучат в ней снова песни моря» — сказано о душе.

Всякое случалось с ним и в море, и на берегу. Так, однажды судового врача П.И. Гомзякова «за оскорбление словом» караула пытались заточить на четыре месяца на гауптвахте или в корабельной каюте «с приставлением часового». Какому-то флотскому Скалозубу захотелось унизить человеческое достоинство поэта. Дело дошло до самого царя, куда было отправлено прошение о смягчении приговора. И царь — это было в 1909 году — на прошении написал: «согласен». Более семи месяцев длилась эта постыдная история, которую затеяли флотские глуповцы. А через год Гомзякова как ни в чем не бывало командировали в Японию — осваивать мастерство тамошних лекарей…

В 1912 году Павел Иванович перевелся из Владивостока на Балтику. Но участвовал ли он в боевых действиях Первой мировой войны, неизвестно. В те годы вышла его небольшая книжка «За веру предков. Галицийская быль», что можно считать откликом на события военной поры.

В периодике не раз мелькало, что умер Гомзяков в 1921 году в Кронштадте. Так ли это? Ведь мы знаем, что этот год для Кронштадта был роковым. Но вот в сведениях, оставленных племянницей поэта Антониной Александровной Пивоваровой в Приморском краеведческом музее имени В.К. Арсеньева, упоминается, что умер он в 1916 году. Эту дату тоже надо принять во внимание.

Того, кто хотел бы знать жизнь и поэзию Павла Гомзякова более подробно, мы отсылаем к нашей статье, опубликованной в «Записках Общества изучения Амурского края»[218].

В заключение приведем дарственную надпись на книге П.И. Гомзякова «К звездам», единственный экземпляр которой хранится в нашем музее. Обращаясь к своей восемнадцатилетней дочери Наташе, Павел Иванович писал:

Завещание отца дочери… Одного поколения — другому. Но ведь это кредо поэта, обращенное и к нам, его читателям.