"История советского государства и права. Кара-Мурза С.Г. Опять вопросы вождям. " - читать интересную книгу автора (Кара-Мурза Сергей Георгиевич)

Статьи в газете «Развитие» (1991 г.)

«Военный переворот», устроенный командой Горбачева, сломал ставшее уже невыносимым неустойчивое равновесие. Вялое сопротивление консерваторов полностью подавлено, и власть целиком перешла в руки радикальных демократов. Удача сомнительная. Да и власть ли это — или только иллюзия власти? Подавляющее большинство жителей разрушаемой страны с апатией смотрит на политическую возню в столицах, а ведь власть жива лишь доверием и поддержкой граждан.

Так почему же овладело нами предчувствие катастрофы? Почему же не видно энтузиазма даже у демократов-победителей? Разве так кончаются триумфальные революции? Почтили героев, грудью заслонивших «Белый дом» от советской военщины, уподобили Августовскую революцию по своему значению Куликовской битве — а дальше что? Где великие идеи, ради которых совершили разорение жизни множества народов и неотвратимо втягивают их в братоубийство? Революция, отказ от бережного, постепенного переустройства общественного дома — всегда трагедия для его обитателей. И в глазах большой части народа революционеры — всегда преступники. Поколение, которое берет на себя такое клеймо, всегда бывало обуреваемо жгучими идеалами и почти религиозной страстью — и оно всегда сгорало в революции, искупая таким образом хоть часть вины перед народом.

Перестройка — первая крупная революция, распаленная лишь антиидеалами и организованная неудовлетворенной частью партийной элиты. Сгорать эта элита ни в коем случае не собирается. Дальше того, чтобы заменить секретаря райкома префектом и пересадить нового партийного босса с «волги» на «тойоту», и фантазия у революционеров не идет. На этом их набор общечеловеческих ценностей исчерпан — дальше начинаются интересы. И интересы предельно пошлые: отмыть чьи-то теневые миллионы, облегчить себе выезды за рубеж, обеспечить свою челядь импортным пивом в банках.

Добро бы действительно капитализм хотели построить — и при капитализме жить можно, это все-таки строй. Но и этого нет! На обломках производства, так, как действуют наши радикалы, никакого капитализма не построить. Конструктивные, здравые предложения по строительству производительного, а не авантюрного, спекулятивного капитализма отвергаются с большей неприязнью, чем манифесты Нины Андреевой. Видно, предпочитают затянуть хаос, когда можно половить рыбу в мутной воде. Об этих функционерах революции и говорить не стоит, они исчезнут как пена, как насекомые уползают с трупа, в котором застыла кровь. Будем говорить о себе — о тех, кому оставаться на пепелище.

Произошло то, что мы по своей доходящей до идиотизма доверчивости отдали выросшей под крылышком КПСС хищной и энергичной социальной группе все, что имели — свой тип жизни, свои понятия о добре и зле, возможность чувствовать себя гражданином независимой страны. И отдали даже не за чечевичную похлебку — ее мы имели как раз при Брежневе — а просто так. Бесполезно сейчас оправдываться тем, что, дескать, режим был тоталитарный, что был приказ «делать революцию», что сразу зажали рот оппонентам и выпустили пугало сталинизма. Все так, все было учтено и хорошо спланировано, борьба за нормальную перестройку, а не разрушение, была невозможна. Но ведь мы все это искренне приветствовали, когда уже было невозможно не видеть истинного смысла реформ, когда уже все маски были практически сброшены. Вот где главная опасность для самого выживания наших народов — мы бредем на звук дудочки, даже когда вода уже подступает к горлу!

И ведь это наша родная российская интеллигенция второй раз за столетие сзывает народ разрушать собственный дом, хотя почти наверняка знает, что будет растоптана первой. Ведь это выросшие среди нас журналисты на родном русском языке говорят по радио о нашей стране такие вещи, что кажется, будто вещает радиоузел оккупационных войск.

Кто-то все еще надеется, что появятся, откуда ни возьмись, Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, приведут нас в разум и кончится Смутное время! Это — тоже дудочка, хотя и близкая сердцу. Конечно, под ее звуки легче угасать, спасибо музыканту! Но времена изменились. Крестьянская страна, где почти все население кормится с земли и греется у печки, переживет и десятилетия смуты. А у нас закроет какой-нибудь ревком задвижки у газопроводов, парализует узловые станции — и вся северная половина страны вымерзнет. И никакие мэры не организуют эвакуацию даже детей. Вряд ли будут и пытаться.

Да и не поляки против нас, которых нетрудно завести в болото, и не степняки-кочевники, которые остались с нами жить одной судьбой. Берет реванш Западная Цивилизация! Не простила она нам ни Наполеона, ни Гитлера, ни испуга 1917 года. Не простила ни Достоевского, ни Вернадского, уколовших ее совесть и предсказавших самоубийственность ее самодовольства. И хоть недальновиден и даже безумен этот реванш, бессильны мы вразумить Запад или защититься. Нет у нас уже своего голоса, распались душевные связи, печально и безмолвно гибнет Армия — любимое детище и последняя надежда самостоятельного еще вчера народа. С холодным умом и планомерно уничтожают все то, что составляет генетический код российской государственности.

Какая, казалось бы, корысть в ликвидации Академии наук? Вся-то она стоит не более десятка ракет, и всего в ней 4% научных работников страны. Но в ней, как в иголке душа Кащея, душа и память русской науки. И Академию наук никак нельзя пощадить. И в этом малом видно все отличие нынешней революции от Октябрьской 1917 г. Большевики были разрушители-утописты. Они нанесли народу страшные раны, но они были и строители — в 1918 г. было открыто 33 научных института. В 1920 г. собрался съезд селекционеров, где Н.И.Вавилов представил свой гениальный труд — и в том же году этот труд был издан в Саратове! А сегодня один за другим умирают созданные тогда институты и закрываются научные издательства. Глянем в другую сторону — та же картина, расшатывают Православную церковь. Не странно ли? Революция провозгласила отказ от коммунизма — так оставьте Церковь в покое, к чему эти интриги, втягивание священников в политические дрязги. Недопустим, видно, островок стабильности, соединяющий людей — пусть и там встанут баррикады.

Каких же потерь нам ждать и как сохранить хоть то, что никому, кроме нас, не нужно? Для разговора на эту тему и предоставляет газета эту колонку. Но ни надежных прогнозов, ни бодрых советов ждать в этом разговоре не приходится. Знает, что делать, сейчас лишь тот, кто намерен разрушать и дальше — здесь все идет по графику. А те, кто не хотят стать быдлом в «евразийских сырьевых зонах», могут пока что только советоваться друг с другом. В очень уж трудное положение мы попали, в истории такого не бывало. Нужны новые идеи, интуиция и поиски. Пророками здесь не обойдешься, хотя и они понадобятся у последней черты.

Полезно, однако, применить и научный подход, организовать наш разговор. Ведь уже можно с большой долей уверенности сказать, чего не будет. А раз поле возможностей сократится, меньше будет разногласий, ум и воля сконцентрируются на поиске реальных путей спасения. Еще больше определенности мы внесем, если нащупаем ту черту, до которой согласны отступать, определим, какие жертвы для нас неприемлемы. Допустим ли мы, чтобы наши старики стояли в очередях за бесплатным супом, а матери торговали своими почками, чтобы накормить детей? Мы близки к этому, но это еще не стало социальной действительностью. Так согласны ли мы сделать это нормой?

Конечно, действительность может нас отбросить за эту черту, но тогда потеряет смысл и эта газета, и этот разговор. Мы опустимся еще на одну ступеньку и начнем искать способ объединиться ради выживания на новом уровне одичания. Идеологи перестройки снимают моральные запреты один за другим — и давно уже речь идет не о «социалистических принципах», а о вечных, инстинктивных табу человека, которые лишь освободительная рыночная экономика вытравила, да и то лишь на время, из европейского сознания. Большинство, похоже, уже не видит ничего плохого в том, что пятиклассники нанимаются торговать порнографическими открытками в переходах метро. А еще год назад это показалось бы невероятным.

Одно ясно — возврат к старому невозможен, даже если мы признаем, что в уютном застойном времени «жить было можно». С нашего общего согласия в шестерни скрипящего хозяйственного и государственного механизма СССР всунули лом, и этот механизм пошел вразнос. Многим поотрывает руки и головы этот разрушающийся механизм. Но отскочить от него мы не можем. Даже благополучные сербы в своих ухоженных деревнях вынуждены умирать, втянутые в перестройку гораздо меньшего масштаба, чем наша. А нам и подавно отступать некуда. Но у нас, надо надеяться, и резервы больше. Самые величественные планы и амбиции мы можем поглотить, как болото, переварить, как переварили импортный социализм. Уникальная способность к адаптации народа России тем и вызвана, что мы впитали в себя множество культур, образовали многоликое братство. Сумеем ли мы сейчас мобилизовать эти ресурсы?

Пока что большинство из нас застыло в недоумении. Каждый ищет, за что бы ухватиться, где найти опору, чтобы противостоять тянущей в пропасть лавине. Можно ли это? Не правильнее ли будет взглянуть правде в глаза, кинуться в эту лавину и постараться понять ее ход и завихрения? Поддерживая друг друга, мы помогли бы кому-то выбраться, а те, быть может, спасли бы часть товарищей. Да и не о себе уже приходится думать, а о сыновьях и внуках. Нам, детям военного времени, умирать, видно, придется труднее, чем отцам на фронте.

Обо всем этом мы предлагаем вести речь в новой колонке. Каждый раз для нашего разговора мы будем брать небольшую тему — из тех, о которых все мы думаем. Все те, кто не гогочет жизнерадостно в кооперативных ресторанах и не красуется, как тетерев, в парламенте. Мы будем привлекать к разговору не только тех, кто переживает вместе с нами это трудное время, но и мысли, пришедшие к нам из прошлого. Мудрость соотечественников, переживших первые революции, сегодня нам необходима. Мы пригласим высказаться и друзей России из других стран. Они страдают за нас, обо многом хотели бы предупредить, но не было им места в перестроечной прессе.

В нашем разговоре мы будем по мере сил уходить от политической борьбы. Она кажется нелепой на фоне общенародной трагедии, которую все мы предчувствуем. Хотя нам не избежать анализа политических позиций, попытаемся сначала хоть немного разобраться в основных вопросах нашего бытия.

Когда смотришь в лица прохожих, или попутчиков в метро, или в хмурой очереди, то видно, что по крайней мере девять из десяти предчувствуют грядущую общую беду. А спроси каждого — все по-разному эту беду объяснят, у всех уже разные взгляды, тот демократ, а этот консерватор, а то и сталинист. Значит, не столько умом, сколько инстинктом чувствуют люди, что подрубаются какие-то невидимые основы нашей жизни. А так, подумаешь, велика важность — райсоветы разогнали или здания у КПСС отняли! Или даже в конституции статью об общенародной собственности тайком изъяли — никто и не охнул. Чего же ожидают, отчего тоска? Боятся голода и холода? Так это не впервой, еще помним военное время. Видно, не сам голод, а то, что стоит за голодом в мирное время в еще вчера благополучной стране — это и есть самое страшное.

Все мы — дети архаичного общества (пусть некоторые используют это как ругательство, неважно). А в таком обществе государство — царь ли, генсек ли, — отец родной. Отец бывает и самодуром, и пьяницей, но дети всегда уверены, что он не хочет извести свой род под корень. Это свойство хорошо видно на нашей армии. В безнадежном положении стоят солдаты, погибают безропотно. Но стоит пройти слуху «Измена!» — всех охватывает безумная паника. Разве не такая остолбенелость видна на лицах наших военных сейчас? Да и на всех наших лицах…

Думаю, нам надо прежде всего стряхнуть с себя это парализующее ощущение измены. Это ощущение как раз и идет из нашего архаического прошлого. Какая измена? Это просто нормальная политика. У нас теперь не унитарное государство, а государство, выражающее интересы одной части раздираемого противоречиями общества. Мы просто этого изменения не заметили, а ведь на то и перестройка.

Оставили изгоями 25 миллионов русских в независимых республиках? Это не измена, а политическая целесообразность (данного момента!) — эти русские скрепляли империю, а ее решено ликвидировать. В политике, если сказал А, приходится говорить Б. Разрешили геноцид иностранного государства Грузии против осетин, в XVIII веке ставших подданными России и всегда бывших ей верными? Такое уж нынче время, надо поддерживать зарубежных демократов, даже жертвуя репутацией России как защитницы своих народов. Собираемся выдать попросившего политическое убежище руководителя ГДР, у которого еще не обсохли следы поцелуев нашего Президента? Надо уважить Коля, а то не пришлет продуктовую посылку. И так далее.

Но это — именно политика, отвечающая интересам и мировоззрению тех, кто сейчас у власти? Никаким своим принципам они не изменяют, и претензии эти несправедливы. Другое дело — соответствует ли эта политика интересам и мировоззрению каждого из нас? Это и должен решить каждый, а для уяснения полезно обменяться мнениями. Я, например, думаю, что такая политика не в интересах большинства, а на перспективу — и не в интересах либеральной интеллигенции. Следовало бы знать, что режимы с подмоченной репутацией в клуб цивилизованных стран не принимаются. А в спину очередному нашему просителю кредитов злорадно пускают старое латинское изречение: «Рим предателям не платит». Хотя, платит, конечно, но очень немного и не в гостиной, а на кухне.

Так что, надо отбросить иллюзии, будто у нас есть еще государство, которое заботится о нас, как о детях. Сама мысль об измене — это иллюзорная надежда, что такое государство есть и оно может изменить нам. Надеяться можно теперь только на возникновение гражданского общества, которое обязывает государство действовать в интересах страны, а многие функции выполняет само, помимо государства. Этот-то переход от тоталитарного государства к гражданскому обществу и есть тяжелейшее потрясение, смена типа цивилизации. А самое болезненное — как раз переходный период. Вот когда нужен трезвый ум и скептическое отношение ко всяким лозунгам и обещаниям.

Ведь абсурдность перестроечных лозунгов просто вопиюща, и они могли приниматься под аплодисменты только в момент общенародного умопомрачения. Говорилось о переходе к правовому государству — и одновременно провозглашалась революция! Одновременно разрушались все структуры государственности, которые только и могут охранить какое бы то ни было право. Ведь в момент революции о праве и речи быть не может — все решает революционная целесообразность. А если бы речь шла о соблюдении законности, многих наших вождей пришлось бы привлечь к ответственности по статье 64 УК РСФСР о вредительстве — «действии или бездействии (!), направленном к подрыву промышленности, транспорта, сельского хозяйства, денежной системы, торговли и иных отраслей народного хозяйства, а равно деятельности государственных органов или общественных организаций, с целью ослабления советского государства, если это деяние совершено путем использования государственных или общественных предприятий, учреждений и организаций либо путем противодействия их нормальной работе».

Ведь как минимум разрушительное для страны бездействие властей никем сомнению не подвергается, разница лишь в том, что одни считают это преступным, а другие — целесообразным с точки зрения целей революции. Вот Б.Олейник, уже свергнутый с парламентского Олимпа, заявляет в газете: «Страна шесть лет живет без власти, и если до сих пор не развалилась, то это — могучая страна». Спасибо на добром слове. Хороший человек товарищ Олейник, всегда так грустно улыбался с экрана телевизора, сидя два с лишним года в президиуме парламента — но почему он этих слов не говорил тогда?

Появилась ли эта власть сейчас, после победы Августовской революции, пусть не в СССР, так хоть в России? Можем ли мы сказать, каковы ее намерения? Ведь не может же быть, чтобы все сводилось к захвату зданий СЭВ или Академии общественных наук? Нет, никаких признаков наличия серьезной, прагматической власти нет. Опять буквально мистическая вера в фантастические чудодейственные свойства программы Явлинского, причем никто не берется толком объяснить, каким образом либерализация цен и приватизация решат наши проблемы. Опять успокоительные заверения Буша, что голод нам не грозит. И ни малейшей попытки объяснить странное бездействие. Ведь, по словам Горбачева, «сейчас сметены все завалы с нашего пути» — уже нет КПСС и еще нет настоящего рабочего движения. Кто же мешает теперь реализовать заветные планы и обустроить Россию «по-американски»? Понять нам это просто необходимо, чтобы хоть частично расшифровать намерения правящих кругов. Скажите нам, чего вы от нас хотите!

Я предполагаю, что внезапное исчезновение врага просто поставило «архитекторов перестройки» в тупик. Все программы были рассчитаны только на разрушение, но на разрушение через длительную героическую борьбу. И вдруг все рухнуло. Да это просто ловушка! Одно дело сказать: ах, консерваторы не дали выполнить программу «500 дней», ухожу в отставку! А другое дело — подобные программы действительно внедрять в жизнь и брать на себя за них ответственность. Ведь законы, подобные закону о кооперативах или о приватизации предприятий — так, как они были сформулированы, — и не имеют никакого экономического смысла, они были предназначены лишь для ликвидации старого хозяйственного механизма как основы ненавистного строя. То есть, были сугубо политическим инструментом. Мне пришлось участвовать за рубежом в семинаре, где экономисты разбирали наш закон о кооперативах. Отмечалось, что давать кооперативам право внешней торговли при том, что цены внутри страны совершенно не соответствуют мировым — это заведомо толкнуть их на спекуляцию национальным достоянием. Если внутри страны нефть обходится в два доллара за тонну, а за рубежом продается по сто долларов, то отправить эту нефть своим колхозникам или даже фермерам, с точки зрения рыночной экономики, просто святотатство.

Тот факт, что радикальные меры по развалу хозяйства после путча, похоже, приторможены, вселяет надежду на то, что у демократов, оставшихся один на один с народом, просыпается инстинкт государственников. Но эти надежды, как показала речь Б.Н.Ельцина на Съезде народных депутатов РСФСР, оказались иллюзорными. Революция продолжается!

В этой ситуации первое условие спасения — изжить из нашего сознания те горы мифов, которые наворочены во время перестройки. Надо сбросить с глаз повязки, розовые, черные и т.п. очки. Все равно придется идти вперед — пытаться вновь собрать старый хозяйственный механизм и потом его улучшать уже невозможно. Надо овладеть процессом и стараться направить его на путь развития по возможности с меньшими потерями. А для этого мы должны трезво взглянуть на исходный миф — о «возвращении в мировую цивилизацию» и о построении в России «рыночной экономики», а также на те идеологические установки, которые нам вбили в голову и без которых никто в эти мифы не поверил бы.

И первая идеологическая установка, которую мы послушно восприняли и которая может стоить нам гражданской войны — это новое классовое сознание. Это утверждение, будто наш народ делится на два класса — разумных, бережливых и работящих («сильных»), и глупых, неспособных, ленивых («слабых»). Таким образом обосновывается социальное расслоение внутри одного народа и неравенство в межнациональных отношениях. Для обоснования этого привлекается и авторитет науки, и сила художественного слова, и страстная публицистика. Мы поговорим в следующий раз о первом и неизбежном следствии этого нового мышления — о снятии врожденного инстинкта, налагающего запрет на убийство ближнего. О том, как идеологи радикальных либералов вольно или невольно разрушали это табу и не могли этого не делать.

За годы перестройки мы привыкли к тому, что еще недавно казалось вещью совершенно немыслимой — к систематическому убийству людей прямо на улице, среди бела дня и при большом стечении народа. Это убийства по политическим, а не корыстным мотивам. Это убийства не конкретных личностей, а врагов — всех тех, кто по какому-то признаку относится к целой группе, которую завладевшие властью политики посчитали вражеской. И неважно, что это за власть — избранного президента (как в Грузии), националистов-неформалов (как в Нагорном Карабахе) или мафиозной группировки (как в Фергане). Важно, что это уже власть, которая может приказать: иди и убей!

Какую же роль во всем величественном проекте перестройки сыграл процесс формирования всех этих типов власти? Зачем во всех концах страны выращивали и пестовали маленьких и больших политиков, которые исподволь начали приучать свою паству к виду крови? Можно ли было без этого обойтись? К сожалению, никак нельзя. Это — издержки светлой цели построения на этой части суши процветающего капиталистического общества. Нужно было разрушить все узы солидарности, приучившие нас считать друг друга братьями. Вспомним хотя бы, как клеймили все эти годы ненавистную уравниловку, которая была перенесением идеи братства в сферу экономики.

Теперь перед идеологами встала трудная задача: убедить, что люди — не братья, что «человек человеку — волк», что «ворон ворону глаз выклюет». Братоубийство для этого — лучшее, хотя и сильное средство. Привыкший к присутствию братоубийства в нашей жизни человек уже не ужаснется при виде угасающих в бедности пенсионеров: «Эва! Вон в Фергане турок живьем сжигают — и ничего!». И убийства на этнической почве взяты лишь как пусковой механизм, снимающий запрет на убийство ближнего. Впереди — убийства (моментальные или медленные) социальных противников.

Вот как газета «Московский комсомолец», морально готовя нас к рыночной экономике, излагает сущность человека: «Изгнанный из эдемского рая, он озверел настолько, что начал поедать себе подобных — фигурально и буквально. Природа человека, как и всего живого на земле, основывается на естественном отборе, причем на самой жестокой его форме — отборе внутривидовом. Съешь ближнего!».

Очень важная вещь: все современные идеологи, разжигающие ненависть между людьми, ссылаются на авторитет науки. Еще бы! Наука в «цивилизованном» обществе заменила религию, и при звуках ее трубы здравый смысл сразу отключается. Так вот, в большинстве случаев идеологи нагло врут — ничего, подобного их призывам, наука не утверждает. Послушаем, что говорит замечательный ученый современности лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц. Нашему читателю дали познакомиться лишь с его книжками про гусей и медведей, но не эти книги — главные. Вернувшись из русского плена со своим прирученным воробьем он, бывший военный врач, занялся исследованием поведения животных и человека. Он сделал важный шаг в выяснении связи инстинктов человека и культуры, и сказал много таких вещей, которые нам было бы очень полезно знать в годы перестройки. Так, в своей статье 1955 года «Об акте убийства себе подобного» он писал: «К несчастью, пропагандисты войны всех времен показали, что они обладают гораздо более верным практическим знанием человеческих инстинктов, чем те моральные истины, которое вещают самые тонкие философы. И они знают, что инстинктивный запрет на убийство противника можно снять, говоря людям, что противник не является «подобным им», что он не принадлежит к тому же виду, что и они… Любое националистическое движение и любая расистская пропаганда основаны на этом принципе».

Наше общество, прежде всего интеллигенция, очень быстро освоило двойные стандарты в отношении человека — хотя бы в этом мы действительно возвращаемся в мировую цивилизацию. В январе среди студентов МГУ был проведен опрос, в котором просили назвать наиболее важные события месяца. События в Литве (захват телебашни и гибель 14 человек) важнейшим назвали 17% опрошенных, а события в Южной Осетии, где погибли сотни человек и имел место геноцид, отметили 0,6%. О печати и говорить нечего. Почти в один день произошло убийство 6 таможенников в Литве и взрыв террористами поезда «Москва-Баку», при котором погибло 15 человек. Первое событие несколько дней было главной темой газет. Второму событию пресса посвятила 6 строчек, а о том, чтобы, как и в первом случае, «бросить лучшие силы КГБ и МВД» на поимку террористов, и речи не было.

Следуя положению английского неолибеpала Р.Скpутона, что «недовольство усмиpяется не pавенством, а пpиданием законной силы неpавенству», для pазpушения уpавнительного идеала в общественном сознании шиpоко пpименяется «биологическая» аpгументация. Доказывается, что в pезультате pеволюции, войн и pепpессий пpоизошло генетическое выpождение большинства населения СССР, и оно уже не поднимается выше категоpии «человек биологический». Видный социолог В.Шубкин в журнале «Новый мир» дает такие определения: Человек биологический — «существо, озабоченное удовлетворением своих потребностей… речь идет о еде, одежде, жилище, воспроизводстве своего рода». Человек социальный — «непрерывно, словно четки, перебирает варианты: это выгодно, это не выгодно… Если такой тип не нарушает какие-то нормы, то лишь потому, что боится наказания, у него «как видно, нет внутренних ограничений, можно сказать, что он лишен совести». Человек духовный — «это, если говорить кратко, по старому, человек с совестью. Иначе говоря, со способностью различать добро и зло».

Каково же, по выражению В.Шубкина, «качество населяющей нашу страну популяции» (одно это выражение чего стоит!)? Это качество якобы удручающе низко: «По существу, был ликвидирован человек социальный, поскольку любая самодеятельная общественная жизнь была запрещена… Человек перестал быть даже «общественным животным». Большинство людей было обречено на чисто биологическое существование… Человек биологический стал главным героем этого времени». А человек биологический, ясное дело, не принадлежит к тому же виду, что наша новая элита (брокеры, менеджеры и т.п.). Это — люди социальные, а то и духовные.

Примечательно, что западные интеллектуалы еще сохраняют приличия. О том, что на Земле якобы завелось слишком много никчемных людей, они говорят намеками, иносказательно. А наши рыночники-радикалы простодушно режут правду-матку. На Западе в солидном журнале не встретишь таких заявлений, как в «Вопросах философии», где Н.Ф.Реймерс и В.А.Шупер ставят все точки над i: «На кончике иглы можно поместить сколько угодно чертей, но наша планета приспособлена не более чем для 1-1,5 млрд. людей»!

Этим все и сказано. Право жить на Земле советские гуманисты теперь оставляют лишь одному человеку из четырех! Необходима срочная выбраковка, селекция человечества, и на ее идеологическое обоснование брошены сейчас огромные культурные силы. Известный ученый, наpодный депутат СССР Н.Амосов в «Литературной газете» сетует на то, что в анкетах наших граждан еще не отмечено, относятся ли они к виду сильных или слабых. Он предлагает научный подход к устранению этой трудности и пишет: «Неpавенство является сильным стимулом пpогpесса, но в то же вpемя служит источником недовольства слабых… К сожалению, ни одной задачи не решить, потому что отсутствует исходный материал — не изучена психосоциальная природа человека. Нет распределения людей по типам (сильные, слабые)… Научный подход к познанию и управлению обществом мне представляется в проведении исследований по двум направлениям. Первое — кpупномасштабное психосоциологическое изучение гpаждан, пpинадлежащих к pазным социальным гpуппам».

Какой же тип людей окажется лишним в будущей благословенной цивилизации? Это, прежде всего, иррациональные массы и люмпенизированные толпы. А уже давно показано, что из них и состоят некоторые отсталые народы — и прежде всего русский. И уже сейчас, загодя, делается обратный ход от образа социального врага к этническому. Вот критик Лев Аннинский в газете «Россия» выступает с позиций любви и жалости к неразумному русскому народу: «Мы, русские люди, не можем переключиться на постиндустриальное общество… Мы… — не народ работников… Мы не приспособлены для того типа жизни, в который человечество вошло в конце ХХ века и собирается жить в ХХI… Наше неумение отойти от края пропасти фатально… У нас агрессивный, непредсказуемый, шатающийся, чудовищно озлобленный народ… Мы невероятно много пьем». Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. К тому типу жизни, в который вошло человечество, мы якобы не приспособлены. И сама наша принадлежность к человечеству ставится, таким образом, под сомнение.

Вот такую научную и культурную элиту вырастил наш народ себе на погибель. И все же, надо думать, у нас остался еще запас деревенской смекалки, чтобы не дать себя обдурить так, как шестьдесят лет назад слишком цивилизованный немецкий народ. Врут наши идеологи-антихристиане. И сейчас моральный долг честных ученых объяснить людям, что заповедь «Не убий!» — не поповская выдумка, а отраженный в культуре биологический инстинкт, без которого и не возник бы род человеческий. О том, что действительно говорит на этот счет наука, пойдет речь в следующий раз.

Мы уже говорили, что остается мало надежды на то, что нынешняя государственная власть сможет (даже если захочет) помочь нам пережить грядущий хаос. Дело в том, что эта власть оказалась заложницей тех самых идей и сил, с помощью которых она разрушала советское государство (даже если принять, что разрушение советского государства было благородной целью). А времени, чтобы население забыло эти идеи и чтобы отделаться от бывших союзников (например, от преступного мира), у демократов нет.

Это прекрасно видно на примере конфликта с Чеченской республикой. По сути, демократы не могли взывать к российскому патриотизму и идее сохранения единого государства сразу же после того, как приложили столько сил к развалу Союза. Если эстонцам помогали выйти из «общего дома», да еще таким нецивилизованным способом, подмяв русских (40% населения) и не рассчитавшись с долгами, то какие могут быть у демократов претензии к чеченцам? Ведь это означало бы открытое признание расистского характера новой идеологии, а такого признания делать не хочется.

Если вся атака на советскую государственность велась под лозунгом борьбы за демократию против «империи» и «тоталитарного режима», то чего стоят сегодня грозные указы Ельцина и Руцкого? Парламент проголосовал против, и получился большой конфуз. Он только усилился от невероятного объяснения Ельцина — «меня дезинформировал мой эмиссар в Чечено-Ингушетии». Как, оказывается, легко втянуть великую державу в войну. Стало ясно, что сильной власти в России нет.

Наконец, все шесть лет демократы настойчиво разрушали тот принцип, в котором заключается сама сущность государства — право и обязанность власти (и только власти!) применять насилие. Теперь для наших политиков Маркс перестал быть авторитетом, а других книг они не читали. Не будем торопить события и обращаться к марксизму. Возьмем противника Маркса, крупнейшего исследователя современного государства Макса Вебера. Вот его определение: «Современное государство есть организованный по типу учреждения союз господства, который добился успеха в монополизации легитимного физического насилия как средства господства и с этой целью объединил вещественные средства предприятия в руках своих руководителей».

Другими словами, физическое насилие государства, осуществляемое через учреждения (а не по произволу функционеров), является законным. Государство, чтобы быть таковым, должно охранять свою монополию на насилие и допускать распоряжение оружием («вещественными средствами») лишь высшими руководителями.

Значит ли это, что Макс Вебер, а вслед за ним я и миллионы здравомыслящих людей радуются государственному насилию? Нисколько. И я, и эти люди интуитивно или на опыте знают, а Вебер это показал теоретически, что там, где государство отказывается от этой своей тяжелой обязанности, право на насилие захватывают другие силы. И это будет несравненно страшнее. Если власти хоть на короткий срок выпускают монополию на использование этого ужасного средства, вернуть ее становится очень трудно — государство рассыпается, из него вынимается главный его корень.

Но ведь идеологическим лейтмотивом всей перестройки с самого начала было снятие легитимности, законности насилия как средства государственной власти. Именно на это была направлена весьма примитивная на первый взгляд антисталинская кампания, кампания против правоохранительных органов, а затем и против армии. А под этой дымовой завесой лишили государство монополии на насилие. Так с разными оправданиями (для защиты от рэкета, от «кованого сапога военщины», от боевиков соседнего этноса и т.д.) возникли внегосударственные союзы господства с помощью насилия. И примечательно, что все эти вооруженные формирования стремятся в глазах населения стать как можно скорее «как бы государственными» — они сразу же появляются в форме. Вид единой формы оказывает на подсознание огромное воздействие, придавая даже банде статус почти законной силы (видимо, впервые в полной мере это понял Гитлер, выведя фашистов на улицу в одинаковых коричневых рубашках). Перестройка — явление из ряда вон выходящее и в этом смысле. Здесь боевики даже крайне антисоветской ориентации устанавливают свою власть на улице не просто в форме а, практически, в советской форме, используя полученное с государственных складов обмундирование. Это не просто действует на подсознание, а вызывает шок — расщепление сознания. Строго говоря, это само по себе является преступлением, и по международным конвенциям использование на войне чужой формы карается смертью.

Если целью демократов был приход к власти, всю эту стратегию перестройки следует считать глубоко ошибочной. Так можно было получить лишь иллюзию власти, которая скоро лопнет как мыльный пузырь. Реальным результатом является просто разрушение государственности. А это — вольное или невольное преступление перед обществом, ибо сложное индустриальное общество без эффективного государственного механизма выжить не может, и одичание в нем происходит очень быстро. В этом смысле аграрное общество несравненно устойчивее.

Государство — огромная и сложная машина, которую строило множество поколений наших народов, высшее достижение цивилизации, которое с такой кровью и конвульсиями было восстановлено после гражданской войны, практически уничтожено. Его восстановление неизбежно, хотя оно опять будет стоить огромных лишений и человеческих жертв. Но сейчас не видно и силы, которая сможет взять на себя эту задачу. Если бы за это взялись демократы, они искупили бы часть вины — но у них пока не наблюдается и понимания того, что они натворили. Одна выдача Парфенова латвийским спецслужбам — событие огромной важности, еще не оцененное во всей его разрушительной силе.25 Оно фактически освободило правоохранительные органы от присяги правительству РСФСР (что, по сути, и сказали посланные в Чечено-Ингушетию солдаты дивизии им. Дзержинского).

Поговорим о том, что ждет нас, жителей страны, и что мы можем сделать.

Судя по всему, восстановить монополию на насилие государство быстро не сможет. Во всяком случае, никаких признаков осознания сути происходящего в среде политиков не наблюдается. Более того, ради сиюминутных политических интересов открываются арсеналы разлагающегося государства для вооружения действительных (или мнимых!) союзников то одной, то другой политической клики. Поиск денег КПСС, конечно, захватывающий детектив. И на фоне такого важного дела недосуг выяснить, кто раскрыл склады и вооружает рекрутов грядущих гражданских войн.

Но, пожалуй, самое страшное в том, что на свою долю фактически узаконенного насилия все громче претендует преступность. Мы находимся накануне качественного скачка: до сих пор преступное насилие совершалось против личностей (оставим в стороне «разборки» в самой преступной среде) — завтра вооруженная преступность станет важной силой господства над социальными группами.

Наши либеральные политики окончательно взяли курс на построение рыночной экономики через легализацию криминального капитала. В условиях распада государственной власти и при сохранении в вооруженных силах остатков солидарности с народом предприниматели будут вынуждены создавать собственные силы для репрессий и устрашения трудящихся. Их социальная база — деклассированная преступная молодежь (иногда с примесью радикальной идеологии, неважно какого «цвета»), их «офицерство» — кадры всякого рода частной охраны и мелких «национальных гвардий» (уже есть «гайдамацкая сотня города Одессы»).

Сейчас для выполнения этой новой функции активно создается и социальная база, и кадры «офицерства». Напротив, организационная база рабочего движения создается гораздо медленнее, а значит, оно уступит арену. Потом ее придется отвоевывать с большими жертвами (как это произошло, например, на юге Италии, где профсоюзы долго были объектом террора со стороны мафии). Во многих странах Латинской Америки, где из-за сходных с нашими культурных условий паравоенные организации («эскадроны смерти», «белая рука» и т.п.) очень развиты, единственным условием самой обычной профсоюзной работы было создание партизанского движения. Туда в случае опасности можно было эвакуировать профсоюзных активистов и членов их семей. Как рассказывали латиноамериканские товарищи, обычно это делать не успевали, но наличие хотя бы одного шанса спастись придавало людям силы.

Ответственность за такой поворот событий ляжет на нынешние политические силы: на КПСС — за то, что она сдала власть номенклатуре, предавшей интересы трудящихся и оставившей их и без идеологии, и без организационных структур; на демократов — за то, что они сделали ставку на криминалитет как экономическую силу и блокируют попытки обуздать организованную преступность, пока это возможно; на профсоюзы — за то, что они игнорируют реальность и разглагольствуют о рыночной экономике, надеясь превратиться в удобного партнера мифических цивилизованных предпринимателей.

Сами трудящиеся начнут, конечно, трезветь и набираться опыта, но на собственной шкуре и ценой тяжелых потерь. Ускорить и облегчить этот процесс могли бы помочь и наши ученые, сохранившие чувство долга перед народом (хотя он и не может заплатить им долларами). Помочь могут и товарищи из профсоюзов и левых организаций тех стран, где приходится жить и работать в сильно криминализованной обстановке. Но для этого нужен хотя бы минимум воли.

«С перестройкой, как и со всякой революцией, нельзя играть. Тут нужно идти до конца, добиваться успехов буквально каждый день, чтобы массы чуствовали на себе ее результаты, чтобы ее маховик набирал обороты… Перестройка задевает интересы многих, все общество. И разумеется, ломка не обходится без конфликтов. Бомбы, конечно, не рвутся и пули не летят…»

М.С.Горбачев

Итак, в полном соответствии с предписаниями архитектора, маховик перестройки набирает обороты, и массы чувствуют на себе ее результаты — дальше некуда. Излишней стала и нотка сожаления, мол, «бомбы не рвутся и пули не летят». И бомбы уже рвутся, и пули летят. С экспериментальных полигонов Нагорного Карабаха и Хорватии прорабы и каменщики уже готовы перенести испытанные там макеты на «всероссийскую стройку гражданской войны». Эта война и будет призвана почистить столь нужную для мировой цивилизации территорию от населяющих ее иррациональных масс и люмпенизированных толп. И тогда заградительные отряды ООН даже руки не будут пачкать. Они будут следить лишь за тем, чтобы наши разборки, как выразился один французский обозреватель, «не слишком забрызгали Запад».

Демократическая интеллигенция, разумеется, тоже постарается не участвовать в грязном деле великой чистки, она вынуждена будет «эмигрировать от ужасов гражданской войны». А пока что она выполняет свою культурную миссию: один ее отряд средствами убеждения, своим свободным словом раскалывает народ и науськивает одну его часть на другую. А второй отряд отвлекает людей песенками об общечеловеческих ценностях да «политическими разногласиями». И делает это так ловко, что людям уже спины припекает от пожара, а они уставились на сцену, где один клоун бьет другого по голове картонным кирпичом. А уважаемые политики время от времени успокаивают: «Да что вы, какое может быть братоубийство, если на дворе демократия! Да разве ж мы позволим!».

Вот 14 маpта с.г. Б.Н.Ельцин выступил по ленингpадскому (прошу прощения) телевидению и сказал: «не надо опасаться угpозы гpажданской войны, потому что у нас нет пpотивоpечий между социальными слоями». Это утвеpждение невеpно во всех своих положениях, и полезно его рассмотреть, чтобы понять способ мышления нашей власти. Ведь, в отличие от других архитекторов, Б.Н.Ельцин — человек искренний, и его слова отражают то, что он думает (в данный момент).

Во первых, пpизыв не опасаться гpажданской войны абсуpден, ибо все знают, что гpажданская война — стpашное бедствие, гораздо страшнее даже войны с внешним врагом. Ее всегда надо опасаться и допускать только такую политику, которая заведомо исключает риск гражданской войны. Может быть, перестройка и была именно такой политикой и поэтому нам нечего опасаться? Но это очевидно не так. Перестройка с самого начала была задумана как революция, с огромной долей вероятности ведущая к кровавому конфликту. Почитайте новыми глазами основные определения, которые давал перестройке М.С.Горбачев, такое, например: «Думается, у нас были все основания заявить на январском Пленуме 1987 года: по глубинной сути, по большевистской дерзости… нынешний курс является прямым продолжением великих свершений, начатых ленинской партией в Октябрьские дни 1917 года… Когда спрашивают, не слишком ли круто мы заворачиваем, мы отвечаем: нет. Ставка слишком велика. Время диктует нам революционный выбор — и мы его сделали. От перестройки мы не отступим и доведем ее до конца». Разве в этих словах, сказанных в 1988 году, не ясен сценарий всех последующих событий? Очевидно, что гражданская война не только представлялась возможной, но страна последовательно подталкивалась к этой гpани. Теперь она подошла к ней вплотную.

Во-вторых, аpгументация, основанная на классовом подходе, кpасноpечиво показывает, что Б.Н.Ельцин по своему мышлению и пониманию остается наивным маpксистом т.н. аппаpатного толка. Ведь даже ежу ясно, что общество pаскалывается вовсе не только по социальному пpизнаку, а в гpажданской войне — всегда не по этой линии pаздела, а по миpовоззpенческой.

Наконец, абсуpдно и утвеpждение, будто у нас нет пpотивоpечий между социальными слоями, — и это уже ясно для всех здравомыслящих людей. Уже имеются и обостpяются пpотивоpечия между массой тpудящихся и разбогатевшими в годину народного бедствия пpедпpинимателями — а ведь еще не начала спускаться лавина безpаботицы и не пpоведена обещанная пpиватизация. А разве не создаются эти противопоставления искусственно, средствами «культуры»? Например, классом и коллективным вpагом наpода названа 18-миллионная «бюpокpатия» (кстати, к созданию ненавистного обpаза этого социального слоя пpиложил pуку и сам Борис Николаевич). Б.Н.Ельцин многое сделал, чтобы подвинуть общество к гpажданской войне, а тепеpь самым неуклюжим обpазом пpизывает ее не опасаться. И ведь он мог бы стать главным гарантом против грядущего бедствия, если бы поднялся на новую ступень мышления. Но этого не видно. Одни успокаивающие призывы и просьба ему верить.

Между тем другой отряд кропотливо поджигает фитили. Полезно почитать малотиражные газеты демократов, которые они печатают «для своих». Здесь без маскировки излагаются и идеалы, и программы, и идеологические аргументы, которые затем внедряются в массы «Московским комсомольцем» и рок-музыкантами.

Вот в газете «Утpо России» (оpгане Демокpатического союза) гpажданин Вадим Кушниp пишет в статье «Война объявлена, пpетензий больше нет»:

«Война лучше худого лживого миpа. Добpокачественный миp pождается после откpытой войны, без масок. Стpашна pусская смута, но pусская покоpность намного хуже. Во сто pаз покоpность бессмысленнее и беспощаднее любого бунта… После взpыва, находясь в эпицентpе свеpхситуации, ведя войну всех со всеми, мы сумеем стать людьми. Стpана должна пpойти чеpез испытания… Война очищает воздух от лжи и тpусости… Я увеpен, совpеменная «гpажданка» будет иметь смысл и полноценную победу… Скоpо, очень скоpо у нас у всех появится свобода выбоpа. Таким обpазом выбиpайте, где вы и с кем. Повеpьте, это очень увлекательное занятие».

Конечно, эта и другие подобные публикации Кушнира — пpямая и несомненная пpопаганда гpажданской войны и насилия в России. В правовом государстве следовало бы пpивлечь к уголовной ответственности по статье 71 УК РСФСР гp. Вадима Кушниpа, pедактоpа газеты «Утpо России» и паpтию Демокpатический союз. Согласно законодательству СССР и РСФСР, «пpопаганда войны, в какой бы фоpме она ни велась», является уголовным пpеступлением и наказывается лишением свободы на сpок от 3 до 8 лет. Но, видимо, из соображений революционной целесообразности Прокурор РСФСР игнорировал обращения по поводу этих публикаций со стороны депутатов-«консерваторов».

Нам же здесь интересны главные философские идеи поджигателей гражданской войны.

Во-первых, согласно этим идеям, цель будет достигнута, когда удастся расколоть и столкнуть лбами именно русских. Лишь в этом случае будет устранен или надолго ослаблен великий народ, на котором держится огромная страна. А в воронку русского бунта будут втянуты и исчезнут десятки малых народов. Чего же еще желать! Ради этого и нагнетается страх перед угрозой русского шовинизма, русского фашизма, русской мессианской идеи и т.д. Ради этого провоцируются на насилие демонстративными (на первый взгляд, неразумными) оскорблениями и утеснениями русские в Прибалтике и Молдавии. Ради этого охотно возникают перед камерами телевидения опереточные чернорубашечники «Памяти».

Во-вторых, чтобы расколоть русских, надо вбить им в голову мысль, что они не представляют одной нации, а делятся на два подвида и представители этих подвидов не являются друг другу ближними. Вчитайтесь: в новой гpажданской войне «сpажаться будут две нации: новые pусские и стаpые pусские — те, кто смогут пpижиться к новой эпохе и те, кому это не дано». Ведь это — одна из главных идей наших новых духовных пастырей (вспомним хотя бы высказывания Льва Аннинского или Николая Амосова). А теперь присмотримся к поведению и словам наших подростков и молодежи, прислушаемся к словам их любимых песен. Страшно сказать — пропаганда во многом уже сделала свое дело. Они ощущают себя новыми русскими, они думают, что смогут прижиться к новой эпохе — надо только не бояться разделаться с вставшими на пути старыми русскими. Но как только эта линия водораздела начинает проходить внутри одной семьи, между родителями и детьми — это верный признак, что общество подготовлено к гражданской войне и подспудно она уже тлеет.

И тот, кто этого не понял — уже несчастный человек. А кто понял и не попытался в меру сил погасить фитиль — пособник преступников. А о тех, кто фитиль поджигал — и говорить нечего, им от какой-либо разновидности суда уже не уйти.

Скажи мне, кто твой друг — и я скажу, кто ты. Со времен Древнего Рима следуют разумные люди этой формуле для диагноза скрываемых общественных отношений. Перестройка дала русскому народу богатые возможности для того, чтобы учиться уму-разуму. И, похоже, что «процесс пошел», как говаривал по другому поводу Михаил Сергеевич. Процесс идет стихийный — самый главный и неудержимый. И все же полезно нам время от времени устраивать интеллектуальный практикум — брать отдельные, не слишком крупные события и тренировать на них наше мышление, стараясь увязать концы с концами.

Почему не годятся для этого крупные события? Потому, что они бьют как обухом по голове, от них болит сердце и чешутся руки — какой уж тут практикум и анализ нюансов! Каково, например, людям узнать, что земля, на которой стоит их дом, тайно продана иностранной фирме с правом сноса ненужных этой фирме строений? Тут надо бежать и бить в рельсу. Другое дело — попытаться понять, почему это 21 августа Григорий Явлинский — частное лицо, не занимающее никаких государственных постов, поехал арестовывать министра внутренних дел СССР. Что бы это значило? Какой в действительности чин имеет Явлинский в той скрытой от посторонних глаз структуре власти, которая реально управляет страной? Может быть, он-то и есть полковник, а Ельцин лишь майор? Или, как искренне убеждены большинство интеллигентов-демократов, вся перестройка, действительно — цепь нелепостей и случайностей, естественных в «стране дураков», как теперь ласково называют Россию?

Но с Явлинским — дело темное, из таких, о которых рекомендуется размышлять под ватным одеялом, чтобы не подслушали твоих мыслей. Вот случай попроще — последняя акция Вадима Бакатина на посту председателя КГБ СССР. На этом случае и поупражняемся.

Итак, достоянием общественности стал совершенно необычный, выдающийся факт — шеф секретной службы великой державы передал государственный секрет послу другой великой державы, которая если уже и не является официально признанным потенциальным противником (на дворе новое мышление!), то уж очевидно, как минимум остается конкурентом в ключевых геополитических проблемах. Речь идет о драгоценном рождественском подарке Бакатина Соединенным Штатам Америки — сообщении послу Страусу секретных кодов и схем системы подслушивания, действующей против посольства США в Москве.

Договоримся заранее не пускать сладкие слюни по поводу того, морально или безнравственно подслушивать разговоры дипломатов. Это — нормальная практика, от которой не собирается отказываться ни ЦРУ, ни Моссад, ни румынская Сикуритате. Более того, если уж Россию решено бросить в джунгли рыночной экономики, то надо заранее свыкнуться с мыслью, что закон этих джунглей — война всех против всех. И в этой войне, покуда она бескровна, шпионаж всех возможных видов является чуть ли не главным и постоянно совершенствуемым оружием — на то и информационное общество. Достаточно посмотреть современные западные фильмы — от серии о Джеймсе Бонде до шедевров Хитчкока, или прочесть романы о жизни современных корпораций или банков. Так что сказочки о новом мышлении написаны, действительно, для «страны дураков».

Но предположим даже, что шеф КГБ оказался самым выдающимся в мире идеалистом и решил, как Бармалей, одаривать бывших врагов бубликами (хотя сравнение хромает — Бармалей пек бублики сам, а Бакатин «подарил» чужое). Максимум, на что он имел право как должностное лицо — приостановить использование безнравственного, с его точки зрения, средства получения информации, и войти в Верховный Совет с законопроектом о его запрещении. Нет, он пошел не в Верховный Совет, не в Правительство и даже не на коллегию КГБ. Он вынес за пазухой секретные бумаги и пошел с ними в иностранное посольство. В нашем правовом государстве уже и не знаешь, можно ли называть вещи своими именами, но случись такое в любой другой стране, и суд, и обыватели были бы единодушны — независимо ни от каких нравственных оправданий (и даже, быть может, бесплатно) должностное лицо совершило измену Родине. Впрочем, такого ни в какой другой стране и представить невозможно, там это делают лишь сознательные шпионы иностранного государства (кстати, нередко, дружественного).

Но нас это сейчас не волнует — на фоне того, что происходит со страной, это действительно событие само по себе мелкое. Дело Бакатина для нас — лишь реактив, лишь кислота, какой выявляют фальшивую монету. И образ мыслей, и характер совести, и отношение Бакатина к России проявились вполне, и никакой таинственной душевной драмы за ними нет («Подумаешь, бином Ньютона!» — сказал бы бес Коровьев, — а он наверняка был бы у нас как минимум Народным депутатом, если не от Союза журналистов, так от Академии наук). Поэтому, будучи уверенными в «кислоте», приступим к анализу «монеты».

Бакатин — виднейшая фигура и во всех отношениях свой человек в той группе нашей интеллектуальной рыночной элиты, которая возглавляет прозападное крыло либерально-демократического движения. Вместе с другим роскошным фруктом номенклатурного парника, Эдуардом Амвросьевичем Шеварднадзе, Бакатин составлял ядро видимой части «президентской рати» Горбачева. Вспомним, сколько упреков посыпалось на Горбачева в демократической прессе, когда он под давлением консерваторов велел на время уйти Шеварднадзе и Бакатину в тень. «Да как же вы могли пожертвовать лучшими, преданными вам кадрами!», и т.д. С другой стороны, вспомним все те выражения, в которых отзывался о них Горбачев за все время перестройки. Это — действительно, свои душой и телом, а не «мешки» вроде Янаева и Пуго, заранее предназначенные для сдачи.

Может быть, Михаил Сергеевич, тоже известный идеалист, обманывался относительно Бакатина, и его поступок явился полной неожиданностью, очередной трагедией для доверчивого президента, как говорят, родом из русских крестьян? В это невозможно поверить, ибо подобные дела Бакатин совершал и в бытность свою министром внутренних дел. Именно он нанес сильный удар по СССР, расчленив единое МВД и подчинив его куски республиканским правительствам, переживавшим детскую болезнь сепаратизма. Когда консерваторы подняли шум, президент сделал большие глаза: «Как! Расчленили милицию? Да не может быть! Обязательно скажу Бакатину, чтобы разобрался». Разбирательство кончилось тем, что Бакатин выдал боевикам сепаратистов большие партии автоматов Калашникова из арсеналов МВД СССР: «стреляйте, люди добрые!». Опять же, как убежденный демократ и враг «советской империи» Бакатин имел полное право сочувствовать латвийским сепаратистам. Но принять пост Министра внутренних дел этой «империи» и получать от нее жалованье, ведя против нее подрывную работу, мог лишь человек с психологией предателя (что, разумеется, само по себе ненаказуемо, а при новом мышлении стало даже достоинством государственного деятеля).

Вспомним весь латвийский эпизод в целом, он очень поучителен. Одной рукой Бакатин разрушает союзную милицию и вооружает сепаратистов. Горбачев делает большие глаза, а через плечо подмигивает Бакатину. Затем выходит Указ Президента СССР: «Разоружить боевиков немедленно! Бакатину — проследить!». Подчиненный МВД СССР рижский ОМОН начинает выполнять приказ, лезет под пули, жертвует благополучием своих семей, отказываясь верить, что в Кремле хохочут над этой «страной дураков» и ее защитниками. И когда перестроечный фарс подходит к концу, омоновцев сдают латвийской охранке — вопреки не только совести, но и Закону. Что же их бывший шеф Бакатин, в это время уже шеф КГБ? Не было сил пресечь эту акцию? Было некогда — списывал секретные документы? Или выдача Парфенова была согласована уже в прошлом году, когда издавался Указ о разоружении незаконных формирований? Ответы на эти вопросы мы вряд ли получим, но они не повлияют на общий вывод.

А вывод этот таков: вся политическая группировка, к которой принадлежит Бакатин, обладает единым мировоззрением, единым психологическим и нравственным стереотипом. Бакатин — лишь наиболее явный выразитель этого стереотипа, по предназначенной ему роли вынужденный действовать «на поверхности». Когда эта группировка и обрамляющая ее свита интеллектуалов (экономистов, журналистов, социологов) пришли к власти, наша песенка была спета. Нас не могли не сдать любому, кто согласился бы заплатить даже самую скромную цену — будь то наша отечественная мафия или зарубежные гуманисты. При условии, разумеется, что покупатель обещает разрушить ненавистную «советскую империю» и установить цивилизованную демократию (то есть, запретить устаревшую КПСС и передать часть ее богатства маленькому, милому Движению демократических реформ). Этими принципами ни Горбачев, ни Бакатин поступиться не могли. Этих идеалов у них не отнимешь.

После учредительного съезда Движения демократических реформ один из его основателей, мэр Москвы Г.Х.Попов в своей пресс-конференции рассуждал о том, как, по его мнению, надо будет поступать в случае массового недовольства радикальной экономической реформой (если, не дай Бог, кого-то «поднимут на вилы»). Страх перед голодной толпой «люмпенизированных социальных иждивенцев», как мэр обычно называет трудящихся, стал, похоже, навязчивой идеей новых отцов русской демократии.

Вот как выразил Г.Х.Попов их установки: «Я считаю возможным и необходимым применить в этом случае силу и применить ее как можно скорее. Лучше применить безоружных милиционеров, чем вооруженных. Лучше применить вооруженную милицию, чем выпускать войска. Лучше применить войска, чем выпускать артиллерию, авиацию… Так что с этой точки зрения — вопрос простой».

И все же полезно разобраться в этом простом для демократа Попова вопросе, ибо выпускать войска или авиацию будут именно против нас, и не какой-то большевистский тиран, а избранная нами демократия. Нам надо разобраться в наших собственных замутненных мыслях.

Итак, по порядку. Общеизвестно, что в мире не найдешь столь терпеливого и непритязательного народа, как русский — на Западе это и называется «загадочная русская душа». Так что Попов, как и другие демократы, прекрасно знают, что возмущенные люди выйдут на улицу лишь когда дело дойдет до крайности. Не потому, что с жиру бесятся или требуют каких-то гражданских прав, а потому, что дети начали болеть и умирать с голоду (старики, видно, умрут тихо). Именно против этих людей Попов «считает возможным и необходимым применить силу». Да еще как можно скорее.

К чему же такая спешка? Чтобы путем устрашения парализовать всякие попытки сопротивления. Так грабитель наносит жертве быстрый и сравнительно безвредный удар («лучше милицию, чем войска»), чтобы парализовать волю — а вовсе не потому, что ему нравится бить людей. А что раздетый на морозе человек замерзнет, или дети после вздувания цен захиреют — так это издержки переходного периода, зато всем будет лучше, когда у нас появятся богатые. Источник богатства в обоих случаях один и тот же — не производство, а перераспределение благ (а значит, обнищание ограбленных одинаково неизбежно — снимают ли с тебя пальто в переулке или заставляют покупать мясо по 60 рублей).

Чего добивается мэр с помощью угрозы применения силы (на языке дипломатов эта угроза — действие скорее войны, чем мира; в нашем случае войны против собственного населения)? По сути, добивается ликвидации уже последнего оставшегося у населения средства волеизъявления. В течение шести лет мы видели, как под лозунгом демократизации сокращались возможности населения выразить свои идеалы и интересы. Устранены все старые, «нецивилизованные», хоть и со скрипом, но действовавшие системы: парторганизации, профсоюз, трудовой коллектив, народный контроль, общественное мнение, пресса, вынужденная следовать официальной идеологии. Одновременно парализованы все обещанные демократические механизмы: разогнаны советы, бутафорией стали парламентские шоу и референдумы, резко антирабочие позиции заняла пресса. И, как логичное завершение всего демократического фарса — угроза применить артиллерию и авиацию против городов, где будут иметь место антиправительственные демонстрации. Ведь не думает же Попов, что самолеты и гаубицы будут гоняться за отдельными профсоюзными активистами или даже партийными ячейками. Для этих родов войск объектом является целый населенный пункт.

Но угрозы и идея парализующего «безвредного» удара — мелочь. Важнее вся военно-демократическая доктрина лидера ДПР, вся цепочка допустимых для него действий. Их диапазон он очертил сам: от невооруженных милиционеров — до артиллерии и авиации. Это значит, что установившаяся в результате перестройки «демократия» в арсенал своих законных и допустимых политических средств включает уничтожение больших масс безоружного населения с помощью современной военной техники. В этом отношении она делает колоссальный шаг вперед по сравнению со всеми известными диктаторскими режимами.

До сих пор в истории человечества кровавые режимы втягивались вопреки своей воле в войну на уничтожение против населения. Этому всегда предшествовал длительный период репрессий против конкретных лиц из числа оппозиции. Если и бывали бомбардировки населенных пунктов (как, например, в Сальвадоре или Гватемале), то, во-первых, уже на этапе открытой гражданской войны с вооруженной оппозицией. А во-вторых, против населения, очень отличного от элиты в этническом и культурном отношении (против курдов в Иране и Ираке или крестьян-индейцев, которые до сих пор являются «чужим» народом для креолов Сальвадора). Попов же допускает возможность авиационных бомбардировок населенных пунктов России в тот момент, когда и речи нет об организованной гражданской войне, а возможны лишь стихийные вспышки отчаяния.

При этом начисто отсутствует этап «втягивания» в войну, когда насилие хоть как-то оправдывается принципом «око за око». Напротив, теперь считается признаком демократии и правового государства, что нормальных полицейских преследований оппозиции не будет — объектом ударов будет именно население. В сентябре по телевидению Иваненко изложил программу нового, «демократического» КГБ России. На вопрос, откуда теперь исходит опасность для государства, он ответил, что теперь КГБ не будет заниматься диссидентами, главная опасность — социальный взрыв. Такова логика перестройки: врагами «антинародного режима партократов» было две-три сотни диссидентов, врагами демократической власти оказались народные массы — они становятся теперь объектом внимания КГБ.

О чем говорит импульсивное, откровенное высказывание Попова? О том, что в его мышлении (и можно утверждать, что в мышлении его единомышленников-демократов) отсутствуют инстинктивные, подсознательные запреты на определенные действия в отправлении власти. Отсутствуют те табу, которые без всякого усилия ума, а просто биологически (сердцем) заставляют властителя держаться в рамках некоторых нравственных пределов. Любой политик, который такие пределы имеет, на заданный Попову вопрос, ответил бы совершенно по-иному. Он указал бы тот порог, который не в силах переступить и по достижении которого он уйдет в монастырь или пустит себе пулю в лоб. Быть может, этот политик при виде крови сам обезумеет и перейдет все пределы, но сейчас, в светлый день Движения демократических реформ (чего стоят одни слова!), перед микрофонами прессы, нравственный политик гонит от себя саму эту мысль.

Во многих отношениях перестройка оказалась революцией, принципиально отличающейся по своим разрушительным последствиям от всех революций, которые пережило человечество. Причина в том, что эта революция — совершенно новое явление в этическом плане. История не знает такого масштаба обмана, таких изощренных предательств и интриг. Перестройка и тесно связанные с ней явления в других странах вводят человечество в эпоху политического постмодерна, где не действуют привычные нормы и ограничения (бомбардировки Ирака и, в еще большей степени, использование всего его мирного населения как заложников, убиваемых голодом — всего лишь примеры). Высказывание Попова обнажило страшную вещь, о которой предупреждали некоторые теологи уже в 50-х годах: наступил момент, когда политики отбрасывают служившие ранее маскировкой христианские нормы. Впервые явно и открыто переносятся в политику моральные устои самой безнравственной, почти вненравственной, категории преступников — тех, кто исповедует беспредел.

Конечно, остается еще молчаливая сила, на которую ссылается Попов, но которая, по обыкновению, никак не реагирует на высказывания политиков. Это — Советская Армия. И нельзя не обратиться к ней с вопросом. Неужели она уже настолько трансформировалась, что достаточно Попову ее выпустить против голодного народа, как она с готовностью нажмет на гашетки орудий и бомбовых люков? Или это — клевета? Не случайно Попов выбрал столь необычный термин. Он не сказал: «послать войска, направить авиацию». Выпустить! Как будто речь идет о своре, горящей от нетерпения и ждущей лишь разрешения броситься на жертву. Неужели солдат и офицеров не придется гнать на такое дело заградительными отрядами демократических эсэсовцев?

Есть еще надежда, что Попов блефует, что армия подобные приказы выполнять не будет. Значит, придется демократам создавать наемные карательные войска (что уже, видимо, и делается при попустительстве армии, всегда бывшей защитницей народа). Остается лишь просить, чтобы этих карателей одели в импортные комбинезоны цвета хаки — чтобы не пачкали они русскую военную форму.

Речь Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина на Пятом съезде Народных депутатов РСФСР имеет значение, далеко не в полной мере оцененное депутатами, прессой, нами — обывателями.

Прежде всего, в докладе Б.Н.Ельцина сделано очень важное политическое заявление. Признано, что неотъемлемой чертой того экономического порядка, который отныне устанавливается в России, является существование крупного социального класса обездоленных, причем обездоленных в такой степени, что их физическое выживание возможно лишь благодаря благотворительности. И масштабы этого явления таковы, что учреждается Министерство социальной защиты населения.

Все мы знаем, что и раньше значительная часть населения жила трудно, многие — просто бедно (на этом и играли революционеры). Но это было позором системы, ее дефектом, вызывающим возмущение. Сейчас мы делаем качественный скачок — бедность большой части народа (какой — пока не говорится) будет нормой. Мы уже не должны будем ею возмущаться, как не возмущаются в Риме или Чикаго видом тысяч бездомных стариков.

Кроме того, скоро мы убедимся, что речь идет о совершенно иной бедности, чем та, которая была у нас при уравнительном укладе. Прежде всего, бедняки потеряют жилье. Будут рассказывать, как в былинах, о тех временах, когда считалось безобразием, что часть населения живет в коммунальных квартирах — какой ужас! Б.Н.Ельцин обещает, что Россия сделает капиталовложения в устройство ночлежек (он их мягко называет «ночными пансионатами»). Одно это упоминание стоит половины доклада. Из него следует, что программой предусмотрено именно быстрое обнищание с потерей жилища — ведь бездомности как социального явления еще нет. Наше телевидение, которое и при демократической власти не перестало быть ядовитым, не случайно через день после речи Б.Н.Ельцина показало аукцион, на котором обычные квартиры шли по 3-4 миллиона рублей.

Кроме того, бедность под эгидой Министерства социальной защиты будет исключительно унизительной. Дело не только в том, что многие семьи не смогут покупать привычные продукты, оплачивать счета за свет и тепло или ходить в кино — они узнают унижение очередей за бесплатной похлебкой и издевательства милых дам, распределяющих поношенные вещи.

Каков же социальный смысл политического заявления об узаконенной бедности? Оно означает, что в результате революции проведена экспроприация населения — каждый гражданин, который был частичным собственником национального достояния (земли и ее недр, промышленных предприятий и т.д.), этой собственности теперь лишен.

В результате революции 1917 г. были экспроприированы помещики и буржуазия. Затем за 73 года общим трудом было создано достояние, признанное общенародным, то есть принадлежащим поровну каждому гражданину как частице народа. Именно потому мы ездили в метро за 5 коп. и покупали ботинки за 30 руб., что это было наше метро и наши фабрики, созданные для нашего потребления, а не выкачивания прибыли. Теперь это передается хозяевам («создать мощный частный сектор» — за чей же счет?), и, естественно, они будут повышать цену до тех пор, пока растет прибыль.

В цивилизованных странах при такой экспроприации (приватизации национального достояния) населению в разных формах выплачивается компенсация. Если бы наши старики получили такую компенсацию, они безбедно прожили бы остаток дней. Но наш народ компенсации не потребовал — его просто отвлекли путчем да обвинениями в адрес партократии (то есть, в адрес самих же нынешних приватизаторов, но ради дела они могут и потерпеть). Ну, не потребовал, так не потребовал — не надо хлопать ушами. Потом, конечно, помянут депутатов, принявших законы о приватизации, но их уже и следа не будет (если еще парламенты сохранятся).

Как сказал президент, «Россия сможет взять на себя ответственность правопреемницы СССР». Из социальной политики это никак не следует. Напротив, РСФСР кардинально отказывается от той ответственности, которую нес СССР перед гражданами. В СССР гарантировалось скромное, но достойное обеспечение старости, которое дополнялось моральным вознаграждением — уверенностью в том, что человек проработал всю жизнь на свою страну, а не Артема Тарасова. Сейчас этому Артему отдаются не только отобранные у народа предприятия — ему отдается отобранная у стариков их скромная «потребительская корзина». Какая же здесь правопреемственность! Революция нагло отказалась платить долг общества нескольким поколениям граждан — «благотворители» кинут им подачку.

Программа радикальной экономической реформы, объявленная Б.Н.Ельциным, говорит о том, что его «команда» окончательно выбрала не щадящий, а революционный путь перехода к капитализму — через шоковую терапию. Фразеология здесь говорит больше, чем содержание: «Пришло время действовать решительно, жестко, без колебаний… Были глубокие размышления и сомнения. Теперь все это осталось позади… Период движения мелкими шагами завершен…» — и так далее.

Ничего принципиально нового эта программа не содержит, пожалуй, кроме положения, что «дефицит бюджета на 1992 г. должен быть практически бездефицитным». Над этим положением еще будут ломать голову теоретики. Здесь, конечно, виден почерк того же академика-консультанта, который во времена проклятого тоталитарного режима выдвинул тезис, что «экономика должна быть экономной», но насколько в нем теперь меньше оптимизма!

По сути, предложенная программа реформы — типовая схема Международного Валютного Фонда (МВФ), предназначенная для «размалывания» национальных культур и хозяйств и формования зависимой рыночной экономики англо-саксонского образца. Разумеется, Борису Николаевичу его советники этого не говорили.

Следовало бы, между прочим, обратить внимание на тот факт, что особо приближенным союзникам США МВФ дает в виде «премии» поблажки в вопpосе о пpиватизации. Коpp. ТАСС из Каиpа пишет: «Совеpшенно фантастической видится пеpспектива «постепенной пpиватизации египетского госсектоpа». До сих поp госсектоp выдвигал такие условия пеpедачи части своих пpедпpиятий и фиpм в частные pуки, что лучше их не смог бы сфоpмулиpовать и писатель-юмоpист. Если пpавительство обяжет пpодавать акции госпpедпpиятий по пpинятым во всем цивилизованном миpе законам, и пpиватизация, пусть даже частичная, станет pеальностью, то пpоблема безpаботицы (и сейчас являющейся головной болью pежима) выpастет до таких pазмеpов, что затмит все остальные». Нам же, поскольку мы не воевали в Ираке, таких поблажек не полагается, у нас приватизация должна быть обвальной. «Вопросы приватизации конкретного объекта должны решаться в течение не более пяти дней,» — говорит Б.Н.Ельцин. Вот это уже новое слово в истории цивилизации. Какой уж тут «контроль общественности» или проверка чистоты денег!

Когда летом Верховный Совет РСФСР принимал закон о приватизации, в концепции закона были сказаны поистине страшные слова. По мнению авторов законопроекта, главное препятствие на пути приватизации — это «миpовоззpение поденщика и социального иждивенца у большинства наших соотечественников, сильные уpавнительные настpоения и недовеpие к отечественным коммеpсантам («многие отказываются пpизнавать накопления коопеpатоpов честными и тpебуют защитить пpиватизацию от теневого капитала»); пpотиводействие слоя неквалифициpованных люмпенизиpованных pабочих, pискующих быть согнанными с насиженных мест пpи пpиватизации». Другими словами, было признано, что против приватизации настроено «большинство наших соотечественников». Из всего текста выступления ясно: говоря, что «поле для реформ разминировано», Б.Н.Ельцин вовсе не имел в виду, что отношение людей к приватизации изменилось, что «люмпенизированные рабочие» будут рады, когда их «сгонят с насиженных мест» (кстати, одни эти выражения в любой демократической стране вызвали бы правительственный кризис). Значит, путь к рыночному счастью опять предполагается прокладывать с помощью революционного насилия.

Хоть это и не самое главное, а плач по волосам, но хочется крикнуть, что сейчас уж никак не время распродавать предприятия — очень плохая для этого конъюнктура. Она ухудшается тем, что за 80-е годы испытала тяжелый кризис экономика сравнительно развитых индустриальных стран «третьего мира», и по требованию МВФ они идут на широкую приватизацию своих промышленных предприятий. Журнал «Тайм» пишет: «Пpавительства по всему миpу выбpасывают по демпинговым ценам шиpокий ассоpтимент госудаpственной собственности на откpытый pынок. Это, возможно, самая большая поспешная pаспpодажа в истоpии, пpичем имущество выбpасывается «на шаpап». Избыток пpедпpиятий, выставленных на пpодажу, в сочетании с глобальной нехваткой кpедитов, огpаничивающей сpедства потенциальных покупателей, гаpантиpуют заниженные цены даже на некотоpые лучшие пpедпpиятия». Это мы и видим в Польше, Чехо-Словакии и Венгрии. А завтра увидим у себя дома.

Как же предлагается осуществить «форсированное развитие мощного частного сектора в российской экономике»? Через продажу в течение трех месяцев 10 тысяч предприятий за 100 млрд. руб. Очевидно, что рабочие и служащие, которые после либерализации цен должны будут подтянуть пояса и тащить на барахолку одну вещь за другой, чтобы купить детям молока, практически не примут участия в покупке предприятий. Реально речь идет о том, что собственниками половины российских предприятий уже в январе 1992 г. станут 100 тысяч человек, уплативших в среднем по миллиону рублей (по 10 миллионеров на предприятие). Что же это за социальный слой? Это — наш советский криминалитет плюс немного коррумпированной номенклатуры, как бывшей так и нынешней.

Таким образом, впервые в истории человечества возникает мощное государство с криминализованной экономикой. С чем мы и поздравляем цивилизованный Запад. Он, бедный, с маленькой Колумбией справиться не может. Как говорится, за что боролись… Сейчас американские эксперты переполошились, что в условиях распада и криминализации СССР начнется распродажа за валюту компонентов ядерного оружия — потенциальных покупателей много. Пока силы ООН, по схеме Шеварднадзе, соберутся да приедут, пока ракету вскроют — а боеголовки-то и нет! Вместо нее свернутая из «Независимой газеты» кукла. А вы что же думали? Рынок есть рынок, «диктата сверху уже не будет!».

Б.Н.Ельцин признает, что самой болезненной мерой будет разовое размораживание цен. Но — «хуже будет всем примерно полгода, затем — снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами». В этом — гвоздь экономической программы. Он опять видится в сфере распределения, а не производства (это — родовая болезнь русских социалистов, а теперь уже и либералов). Рассмотрим поближе этот «гвоздь».

Насчет того, что «хуже будет всем» — это идеализм, отрыжка уравниловки. Уже сейчас видно, насколько «хуже» стало предпринимателям и ворам. Разве «мерседес» хуже «жигулей»? Хуже будет большинству трудящихся, а в какой степени — не говорится. Их просят «проявить понимание». Но проявлять его можно до известного предела, потом начинается голодный обморок. Почему же, ссылаясь на «опыт других государств», не говорят ничего конкретного об этом опыте?

Вот наши тележурналисты, у которых уже глаза стали косыми от вранья, показывают набитые товарами магазины Польши, которая в полной мере выполнила программу «500 дней». На сколько там выросли цены и как произошло «наполнение потребительского рынка товарами»? При разовой либерализации цен в августе 1989 г. они подскочили примерно в десять раз. Потом рост стал постепенным. Вот данная польскими газетами «Жиче господаpе» и «Газета банкова» статистика за пеpвые 10 месяцев 1990 г. по сpавнению с тем же пеpиодом 1989 г. Цены на пpодовольственные товаpы возpосли на 678%, пpомтоваpы на 674%, бытовые услуги на 847%. Наиболее pезко возpосли цены на основные, насущно необходимые повседневно пpодукты: мучные и макаpонные изделия — на 1652%, хлебо-булочные на 1593%, сыp на 1032%, молоко на 880%. Лекаpства на 942-1455%, моющие сpедства на 1161, электpоэнеpгия и газ на 1340, общественный тpанспоpт на 868%.

Увеличивается социальная пpослойка людей с доходами, во много pаз пpевышающими сpедний уpовень. Их потpебление pастет, поэтому сpедние цифpы не отpажают pеальности. В 1990 г. более половины семей сокpатили покупки мяса и мясных пpодуктов. Резко сокpатилось посещение театpов и кинотеатpов, масса кинотеатpов закpыта. Летом 1990 г., впеpвые за все послевоенные годы, куpоpты, санатоpии, пансионаты и дома отдыха не были заполнены даже наполовину.

Особенно резкий спад потpебления отмечен в семьях pабочих и пенсионеpов. В целом по стpане потpебление пpодовольствия снизилось на 25-27%. Потpебление чая, кофе, кpуп, макаpонов и сахаpа, сыpа, твоpога, сметаны упало на 60-70%. Покупка пpомышленных товаpов сокpатилась на 40-50%. Вот так и был наполнен потребительский рынок. Такое изобилие у нас есть и сейчас — на рынках и в коммерческих магазинах!

А вот крик отчаяния ЮНИСЕФ, детской организации ООН: «Если не пpинять особых меp в отношении детей, то pезультаты известны. После введения pыночных цен в Польше и Венгpии потpебление мяса и молока за 1990 год значительно снизилось. Цена на медикаменты и учебники столь pезко возpосла, что, по оценкам министеpства пpосвещения Польши, стоимость необходимых книг и матеpиалов для ученика пеpвого класса начальной школы в настоящее вpемя пpевысила 50% сpеднемесячного заpаботка». Да надо ли будет нашим детям учиться?

Сейчас, решив идти по пути Польши, наши лидеры должны были бы сказать, будет ли в наших условиях шок легче или тяжелее? Об этом умалчивают, так как у специалистов нет никаких сомнений — в наших реальных условиях шоковая терапия будет несравненно тяжелее, чем в Польше. Фактически, речь идет о том, чтобы пожертвовать существенной частью населения, ибо для этой части дальнейшее снижение уровня потребления означает гибель. И от них же еще просят понимания!

Но предположим, что цель оправдывает средства, и ради построения процветающей капиталистической России не жалко пожертвовать двумя-тремя десятками миллионов «социально слабых» людей (хотя не факт, что они испарятся деликатно, не доставив неприятностей нашему отныне гуманному обществу). Но на чем основана уверенность, что пусть не через полгода, а хоть через год на обломках «репрессивной плановой системы» благодаря либерализации цен начнется бурный рост производства? А ни на чем не основана — ни на теории, ни на опыте. Более того, и теория, и опыт говорят совершенно обратное.

Фундаментальным трудом, объясняющим сущность капитализма, является книга Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». К сожалению, наши политики ничего, кроме «Капитала», да и то в адаптированном для техникумов виде, не читали. Подробнее о книге Вебера мы поговорим в дальнейшем, а сейчас укажем только на важнейшее для нас положение: свободные цены заставляют расширять производство лишь в том случае, если это производство проникнуто духом капитализма и протестантской этикой. То есть, следует не разуму и не расчету, а религиозной страсти, которая превращает наживу в особую форму служения Богу. В остальных культурах (не только православной и исламской, но даже католической) возможность продать дороже вызывает естественную реакцию — произвести поменьше. Программа МВФ, разработанная в Гарварде, колыбели «духа капитализма», является программой утопической и терпит фиаско в одной стране за другой (вернее, она используется в сугубо политических целях, и в этом смысле хороша — национальная экономика рушится).

Как ответила на подобную программу Польша, которой дух капитализма все же несравненно ближе, чем нам? Удалось там за три месяца стабилизировать экономику, а затем обеспечить рост? Вот сведения польских и западных обозревателей.

18-19 мая 1991 г. в pезиденции пpезидента Польши состоялось чpезвычайное экономическое совещание — «консилиум у изголовья больной польской экономики». Спад пpоизводства за два последние года составил 38%, число безpаботных пpевысило 1,5 млн. человек (в 1990 объем пpомышленного пpоизводства в Польше снизился на 23%. В 1991 г. безpаботица может увеличиться до 2,7 млн. человек, т.е. до 17% pабочей силы). «В некотоpых отpаслях сокpащение пpоизводства достигло 60%. Многие иностpанные специалисты, за исключением Джеффpи Сакса, пpедвидели такое pазвитие событий. Многолетний советник Маpгаpет Тэтчеp по делам пpиватизации сэp Алан Уолтеpс пpедполагает, что пpи дальнейшей pеализации настоящих pефоpм Польшу ожидает сокpащение пpоизводства на 50% по сpавнению с уpовнем пpошлого года.

Моpис Эpнс из амеpиканского Гудзоновского института пpедсказал, что в pезультате выполнения «плана Бальцеpовича» Польша утpатит 30% своей пpомышленности… Цена «плана Бальцеpовича» оказалась очень высокой и составила 40% падения покупательной способности… В то же вpемя падение объема пpоизводства неожиданно для пpавительства pаспpеделилось в отpаслевом pазpезе кpайне неодноpодно. Наиболее сильно постpадали так называемые pыночные отpасли, т.е. пpоизводство пpодовольствия, одежды, сpедств пpоизводства для сельского хозяйства, частная пpомышленность и тоpговля, а также индивидуальное сельское хозяйство,» — это слова крупного экономиста-рыночника, убежденного противника социализма Рафала Кравчика.

А вот что дала радикальная реформа тем фермерам, на которых возлагает надежды Б.Н.Ельцин: «Пpи пpименении меp шоковой теpапии, с котоpой Польша начала в 1990 г. пеpеход к pыночной экономике, был выгодно использован значительный козыpь — наличие 2,7 млн. мелких частных кpестьянских хозяйств, имеющих в сpеднем по 6 га земли и пpоизводящих 78% всей сельскохозяйственной пpодукции в стpане… Резкое повышение pозничных цен на пpодукты питания, котоpые с августа 1989 г. были либеpализованы и пеpеведены на бездотационную основу, а также падение на тpеть pеальных доходов населения с янваpя по сентябpь 1990 г. заставили людей заметно снизить покупку пpодуктов питания.

Последовательное снижение доходов сельскохозяйственных пpоизводителей усугубилось pезким pостом цен на удобpения, коpма и дpугие pесуpсы, котоpые также были либеpализованы и пеpеведены на бездотационную основу… В то же вpемя падение спpоса на пpодукты питания пpиводило поpой к пpекpащению pаботы пpедпpиятий пищевой пpомышленности (напpимеp, молокозаводов), лишая опpеделенные области агpаpного сектоpа pынка сбыта. Ножницы между ценами 1990 г. в случае, если они сохpанятся, могут нанести ущеpб даже воспpоизводству сельскохозяйственного потенциала: помимо снижения поголовья кpупного pогатого скота на 10% (и телят на 17%), в 1990 г. значительно сокpатились покупки удобpений (на 50%), коpма для скота, а также селекционных семян».

Таким образом, если уж ссылаться на «опыт других государств», то у нас следует в ближайшие два года ожидать большого спада производства. В октябре этого года Лех Валенса опять собрал ведущих экономистов, чтобы выслушать их мнение о ходе реформы. Член консультативного совета президента профессор Стефан Куровский сказал: «Мы имеем в Польше дело не с кризисом, который может означать временное ухудшение экономической конъюнктуры, а с параличом экономики. Этот процесс продолжается 20 месяцев, и у нас называют его рецессией или, иначе говоря, спадом производства. Но спад производства — лишь одна из фаз в рыночной экономике. У нас это не фаза экономического цикла, а, возможно, начало конца нашей экономики вообще. Мы откатились в экономике на уровень начала 70-х годов, а в некоторых отраслях — к уровню 60-х… У правительства нет никакой концепции остановки спада. Создается впечатление, что единственный путь, который оно выбрало в своем марше к рыночной экономике, это уничтожение и приведение к упадку всего, что мы создали в последние полвека».

Сейчас Польша — не просто страна с разрушенной экономикой. Она переживает глубочайший моральный кризис. Поляки неистово верили в «Солидарность», и ни одно правительство не имело такого кредита доверия, как польское. На днях поляки проголосовали против «своего» правительства «ногами» — 60% не явилось на выборы. Общество разрушено за два года реформы.

Каков же прогноз культурного шока, который ждет наше уже и так разодранное общество? Политики о своем прогнозе умалчивают. Должны мы сами думать о том, как пережить эту напасть, как не допустить необратимого раскола общества и превратить утопические планы либеральных радикалов во что-то менее разрушительное. Наша гибкость и воспитанное за столетия чувство солидарности поможет нам сократить число тех, кого нам придется оплакивать после выхода из кризиса.

Примечание. Использованы данные иностранной печати, приведенные в бюллетенях ТАСС «КОМПАС».

Много тяжелых ударов нанес ушедший год по нашему сознанию, а еще больше — по подсознанию. Били люди опытные, с большим стажем работы в идеологических органах КПСС и с консультантами из лучших университетов мира. Но и мы пообвыкли — нокдауны позади, удары держим. Уже можем смотреть отстраненно, как ерзает на экране маленький господин Флярковский, радуется взахлеб «кончине советской империи» и тому счастливому событию, что Россия потеряла порты на Балтийском и Черном море. Иной раз даже жалко становится этих «господ» — ведь основные раунды еще впереди, а для них получить оплеуху — целая трагедия.

Но претерпеть нам придется еще немало, и надо использовать каждую передышку, чтобы восстановить дыхание и сознание, способность разумно оценивать действительность — ведь нельзя же только на своей шкуре получать уроки. Нужен спокойный разговор на жгучие темы. Может, кто-то и из наших обезумевших интеллигентов, искренне уверенных, что путь к изобилию продуктов — приватизация магазинов, одумается и покинет ряды пятой колонны мировой цивилизации.

Посмотрим с разных сторон на распад СССР. Официальная версия гласит: СССР рухнул под грузом межнациональных противоречий. Они — всему причина, а перестройка лишь освободила их из под гнета коммунистического режима, и это хорошо! Сразу скажу, что в этой логике причинно-следственных отношений виден тип мышления, который наука преодолела уже в конце XIX века. По этой логике, дом сгорает потому, что деревянный, а не потому, что какой-то негодяй плеснул керосина и подпалил. Поджигатель лишь освободил свойство дерева гореть.

Спустимся на обыденный уровень. Разве не видим мы, как часто распадаются и потом страдают дружные семьи, если какая-то умная сволочь, какой-то «предатель Яго, лютый пес смердящий» ставит своей целью их разрушить? А ведь в каждой семье есть противоречия — да в них ли дело!

Не господам Флярковским объяснять нам, какими были отношения между народами в России и СССР. Ребенком попал я в эвакуацию в Казахстан, в глухую деревню. Туда же попала группа выселенных с Поволжья немцев. Так и играли мы вместе — русские, казахи и немцы, и вместе работали наши матери. А когда старик, в избе которого жили мы, «выковырянные», поехал с обозом в Кустанай, он привез три пряника — мне с сестрой и мальчику-немцу, и иначе и быть не могло. А после этого так сложилась жизнь, что все пятьдесят лет довелось мне поддерживать тесные связи с людьми в Прибалтике, на Кавказе и в Казахстане. И мне смешно слышать, что они мечтали лишь о том, как бы разрушить СССР.

Всего год назад был я в Риге на защите докторской диссертации (нелепость — там уже и степень эту отменили как «имперскую», но не пропадать же работе). Съехались ученые из всех трех республик Прибалтики. Все по-европейски: «Пожалуйте, господин профессор!» и т.п., хотя — такова жизнь — все на русском языке. Английский еще учить и учить. Все, разумеется, демократы и все националисты. А за обедом взгрустнули, и говорит эстонец: «Мне мой сын-студент сказал: папа, у нас было счастливое детство!». Оказывается, ездил он летом на Кавказ, а потом со школьным кружком — на Байкал. И знал, что все это — его страна. И проникся особым чувством ландшафта, присущим жителю обширной страны. Парень болеет ощущением узости границ суверенной Эстонии, и это не устранить зарубежными поездками. А еще он увидел, как в магазине плачет старуха, для которой внезапно стало недоступным сливочное масло. В детстве он этого не видел и не предполагал, каково это видеть. Так что, от счастливого детства — к обманутой юности.

Да за саму манеру «освобождения» от России придется еще держать перед своими втянутыми в недостойное дело народами ответ господам президентам. Вот два малых христианских народа — армяне и грузины. Их почти уже захлестывала экспансия мусульманского Ирана и Турции. Сами они просились под защиту русских штыков. В России сохранились Грузия и Армения как этносы и как неповторимые культуры, никто их не ассимилировал, а, наоборот, помогал создать все структуры, необходимые для сохранения самобытности (например, свою науку). Предположим, изменилась ситуация, Иран и Турция стали добрыми, выгоднее показалось жить самим, самим есть свои мандарины и персики. Ради бога! Но скажи на прощанье доброе слово русскому народу, скажи спасибо России и русскому солдату. Ведь то, что для вас сделали, несопоставимо по значению с обидами и трениями, которые были. Нет, вытащили напоследок только гадость и ушли, наплевав в колодец. Поучились бы, интеллигенты, благородству у своих же стариков. Но где там!

Вообще, логика демократического сознания неисповедима. Буквально на днях обозревательница нашего «ТВ-информ», которая привыкла поучать нашего тупого обывателя, брала интервью у какого-то министра суверенной Армении — и оба на чем свет стоит кляли союзное министерство стройматериалов, которое задерживает поставки цемента и чего-то еще в Армению. Хоть стой, хоть падай! Армения давным-давно расплевалась с СССР, давно сломали плановую систему и ликвидировали министерства — иди на биржу «Алиса» и покупай цемент. Уже и СССР-то нет и в помине, а все претензии остались, и ненависть к нему продолжают накачивать.

Но эти манеры и эта логика — мелочь. Ответ придется держать за обман. Людей призывали рушить СССР, заведомо их обманывая, обещая немыслимые блага и свободы и скрывая реальную и известную цену этого крушения. Ведь цена-то действительно была известна архитекторам перестройки (даже если бы о ней не предупреждали «консервативные» ученые и политики). Еще вчера Горбачев и Яковлев успокаивали: перестройка идет по плану, так, как и задумывалась.

Давайте на момент отбросим идеологические бредни и посмотрим, какой тип межнационального сосуществования обеспечивал так называемый «коммунистический» режим. Пишу «так называемый», потому что вся эта марксистская фразеология во многом была лишь ритуальной шелухой — ее произносили так, как произносят привычные ругательства, не вдумываясь в их смысл. Нынешняя идеологическая борьба с коммунизмом мне напоминает сцену, которую я наблюдал в автобусе. В суматохе подвыпивший малый добродушно обругал гражданина, как говорят, «интеллигентного вида», да еще с обостренным чувством гражданских прав. Тот вздумал тащить парня в милицию, суя ему под нос какое-то удостоверение и требуя ответить, знал ли парень его родительницу. Парень совершенно обезумел от вида книжечки и от вопроса. «Нет, не знал!». «Так какое же вы имеете право так ее оскорблять!» — визжал гражданин. «Да ты что! Кто ее оскорбляет? Это же просто так говорится, пословица такая русская!» — объяснял протрезвевший малый, впервые попавший в подобную переделку. Мы конечно, его не одобрим, но нельзя же и идиотизм превращать в одно из гражданских прав.

Так что же мы видим, сравнивая бывший «коммунистический» (еще «имперский») режим и сломавший ему хребет нынешний, «демократический»? При старом режиме всем было вбито в голову, что народы СССР — одна семья, что надо друг друга уважать и друг другу помогать. Это подкреплялось делами — и строительством, и военным братством. Реальность была не безоблачна, но важно, какие догмы вбиваются в голову. Новый режим предложил в качестве основного принципа жизни закон рынка, и вбивает в головы соответствующие догмы (конкуренция вместо солидарности, личное против общего). Это — идеи, послужившие керосином при поджоге дома. А что на практике?

Говорят, прежний режим «подавлял противоречия», и это очень плохо. Действительно, подавлял — и в мыслях ни у кого не было создать организацию для убийств по национальному признаку. При первых поползновениях на инициаторов бросалась вся свора репрессивных сил режима. Но разве не для того существует власть, чтобы подавлять разрушительные импульсы оголтелого меньшинства поджигателей, которые есть в любом народе? Разве власть не обязана охранять покой и права граждан? И эту важнейшую функцию старый режим выполнял неплохо.

Что же мы имеем взамен? Демократия «раскрепостила» прежде всего именно поджигателей (так же, как в экономике — воров). Они, как по плану (вернее, по плану), провели серию пробных акций и поняли, что поджог разрешен, поскольку полезен для главной цели — разрушения империи. Что это за новое мышление — посылать в Фергану безоружных курсантов против толпы преступников, сжигающих людей живьем? Ничего нового в этом мышлении нет, это обычное пособничество преступникам в конъюнктурных политических целях. В итоге шести лет кропотливых усилий (а не потому, что дом был деревянный) мы имеем разрушенную страну с разгорающимся во всех углах пламенем межнациональных войн, внезапную депортацию 25 миллионов русских в иностранные государства, потоки беженцев и неудержимое скольжение к целому букету диктатур.

И хочется спросить всех наших уставших от митингов м.н.с. и инженеров, да и господ флярковских: хоть это-то вы видите? Ведь вам было сказано: иного не дано, будет именно так. Хоть сейчас очнитесь и посмотрите, что вы наделали. Помогите людям спасти, что можно, и восстановить жилище, а не кидайтесь за новой утопией и не зовите их за собой.

Посмотрите на Югославию. Ведь очевидно, что и там т.н. «коммунистический» (хотя и весьма либеральный) режим сумел на полвека соединить в благополучную страну народы с тяжелым историческим счетом друг к другу. Чего добились там, сокрушив этот режим и приняв схему реформ Международного валютного фонда (с которой списаны все программы Явлинского)? Города в руинах, и хорватские усташи снова вырезают глаза у сербов. Сопоставьте потери с самым большим гипотетическим выигрышем (кроме появления слоя миллионеров в этом выигрыше трудно даже что-нибудь назвать) и представьте, что это у ваших родных вырезали глаза. Каждое ваше проклятье по адресу ненавистной «советской империи» приближало вашу семью или семью вашего неизвестного соотечественника к этой грани. Будете и дальше всех нас к ней подталкивать?

Перед архитекторами перестройки с самого начала стояла трудная задача: как вовлечь в разрушение собственного дома 300 миллионов человек, которые в массе своей хотят жить, а не бороться. Эту задачу они выполнили с честью — уже в 1989 г. на всех выборах люди страстные, с горящими глазами (а часто и с явными маниакальными чертами) имели преимущество над людьми уравновешенными и рассудительными. Законная власть была прямо передана народом в руки узкого круга людей с революционным, разрушительным мышлением. И ведь не обманом они захватили эту власть — нас честно предупредили, что им хотелось бы совершить в нашей стране революцию.

В 1988 г. в своей знаменитой книге «Перестройка и новое мышление» М.С.Горбачев прямо сказал: «Перестройка — многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка — это революция». А Б.Н.Ельцин никогда не скрывал, что он не только революционер, но и революционер радикальный. Другое дело, что потом эти важнейшие понятия прикрывались дымовой завесой красивых слов о демократии, общечеловеческих ценностях и социальной справедливости. Но без этого нельзя, без этих слов не обходилось ни одно политическое злодейство в истории. А если простодушный народ поверил именно этим ничего не значащим словам и поленился посмотреть в энциклопедии, что значат слова революция и радикализм, то поделом ему, впредь будет умнее. Уже древние римляне предупреждали: «fide, sed cui, vide» («доверяй, да смотри кому»). Скажут: нехорошо пользоваться простодушием своего народа! Так этот упрек — то же простодушие. Кто сказал, что это свой народ? Ведь архитекторы перестройки следуют общечеловеческим ценностям, и интересы мировой цивилизации для них несравненно важнее, чем одного народа, даже если сами они, по документам, родились в этой стране. Так давайте изживать простодушие хоть уже и с побитой мордой. Дело-то не кончено, и нас ждет еще много удивительного.

Главный клич всех революций — «Так жить нельзя!». Если эту мысль удается втемяшить значительной доле населения — есть «социальная база революции». Ведь если так жить нельзя, то не жалко и умереть ради разрушения этого ненавистного мира. Поразительно, но в своем последнем слове свергнутый президент Горбачев опять повторил, что перестройку он раскочегарил под этим девизом. Хотя уже даже последнему поэту ясно, что так жить, как жили до перестройки, было можно, хотя многое следовало менять. А та жизнь, которую нам снова устроили революционеры, бесчеловечна, и 99% населения думают, как бы пережить это время. Но революционеры стоят на своем — и кучу «советских Оскаров» получил режиссер Говорухин за свой поджигательский фильм «Так жить нельзя!».

Каким же образом убеждают людей революционеры в том, что «так жить нельзя»? Ни в коем случае не обращением к повседневной реальности, а растравляя обиды и трещины в сознании. И не для того, чтобы выложить на стол эти обиды, верно их взвесить и найти способ их исцелить или искупить. Нет, эти обиды преувеличиваются до фантастических размеров, путем искажений, подтасовок и прямого обмана в души наливается яд — для того, чтобы раны раскрылись, а противоречия взорвались конфликтами. Затем ослепленного этим ядом человека «возвращают» в нынешнюю действительность и натравливают на те структуры, которые требуется разрушить, как на виновника жгущих его обид. И если дело имеешь с народом доверчивым — «процесс пошел». Раздуй как следует дело с пактом Риббентропа-Молотова, и уже имеешь моральное право разорвать все связи и нарушить все нормы, захватить союзную собственность, выкинуть останки Черняховского и превратить в быдло треть населения — вся демократия тебя поддержит. Еще бы, обида, нанесенная Молотовым, требует отмщения.

Что может служить надежным признаком того, что идеолог, вытаскивающий на свет старые обиды, стремится не к восстановлению справедливости, а к разжиганию новой, сегодняшней вражды? Прежде всего, манипулирование понятием жертва и искажение исторической реальности, замалчивание сути исторического конфликта или противоречия. А кроме того, произвол в установлении связи между тем, что было десятки лет назад, и нынешней ситуацией (сегодня, в первый день либерализации цен, одна восторженная демократка доказывала мрачной очереди, что это мера вполне оправданная, поскольку «при Сталине половина страны сидела в лагерях»; собственно говоря, это — логика всей перестройки).

Вот сегодня вся публицистика, как демократическая, так и патриотическая, представляет белогвардейцев в ореоле бескорыстных романтиков, ставших жертвами красного террора. На их стороне якобы был весь народ, и лишь благодаря огромному военному превосходству большевики их одолели. Читая этот в лучшем случае лепет, становится горько именно за белых, которые были воюющей стороной, а не сусальными недоумками. В головы людей сознательно внедряется реваншистский миф, а вовсе не ищется историческая правда (наш виднейший историк [покойный академик П.В.Волобуев — К-М] не имеет возможности опубликовать документы о рейде «романтика» Шкуро, посланного ограбить церкви центральной России, включая телеграммы самого Шкуро Деникину — сейчас целесообразно показать, что церкви обобрали большевики).

На что делается расчет нашими новыми идеологами? Льют ли они бальзам на раны сыновей и внуков белогвардейцев? Нет, они об этом не думают, даже совсем напротив. Им надо столкнуть уже нынешние поколения, нарушить достигнутое национальное примирение — повторить гражданскую войну, пока что в умах людей. Ведь сейчас, читая эти бестактные односторонние обвинения в адрес красных, люди непроизвольно вызывают в памяти картину всех злодеяний и обид, вновь начинают считать пролитую кровь, и «пепел Клааса» вновь стучит в сердце каждого человека — будь то потомок красных или белых, а множество — потомки и тех, и других одновременно. Наши идеологи знают психологию людей, но преступным знанием.

Но еще более преступно в такой многонациональной стране, как наша, растравлять раны не социальные, а этнические. А это стало самым боевым оружием перестройки. Возникло понятие репрессированных народов — народов как жертвы политического режима. И не только фразеология, но и практические действия политиков на деле были направлены не в прошлое, а в настоящее — на то, чтобы получить ударную силу революции в лице потомков тех людей, которые полвека назад были репрессированы на солидарной основе, как народ. Посмотрим, как это делается.

Во-первых, создается образ жертвы, старательно замалчивая историческую правду. А это уже чревато тем, что народ действительно станет жертвой, как минимум, подозрений и неприязни. Ведь люди начнут задумываться — и начнут создавать новые враждебные мифы. Почему были репрессированы чеченцы или крымские татары? Жертва и сурово наказанный за дело человек — совершенно разные вещи. Отбывший наказание или прощенный возвращается в общество как равный, жертва — как живой укор и часто как новый тиран, требующий возмездия. Революционеры 1917 года заполнили органы власти политкаторжанами. Тем самым был сделан необратимый шаг к гражданской войне — как угодно можно возмещать обиды пострадавшему, но только не облечением властью, в том числе над теми людьми, от которых пострадал властитель. Тот, кто это делает, заведомо ведет дело к разжиганию вражды. Какую жизнь уготовили политики народам, возвращающимся в свои края как жертвы?

Из истории Отечественной войны известно, что авторитетные представители крымских татар и чеченцев заявили о переходе на сторону немцев. Конечно, для Евтушенко, который не делает сейчас различий между гитлеровской и советской стороной в войне, а считает ее столкновением «двух мусорных ветров», в этом нет ничего плохого. Но и для режима, и для подавляющего большинства населения СССР само решение о переходе на сторону врага во время войны (да не обычной войны, а войны на истребление) было преступлением. Было это или нет, господа демократы? Если нет — разоблачите документальные издания и те слухи, которые в 1945 году передавались из уст в уста. Почему же не слышно этих разоблачений? Как сказал Цицерон, «их молчание подобно крику».

Зачем было растравлять обиды? Почему нельзя было сказать просто: дело прошлое, была война — вещь страшная. Давайте строить нашу новую жизнь и сотрем с доски старый счет. До этого, например, сумели договориться (и даже подписали такой договор) все основные политические силы Испании после смерти Франко — и тем спасли страну от угрозы новой гражданской войны. Но нет, у нас не так — ведь надо было «разрушить империю», совершить акт возмездия сталинскому режиму (а ответчик за него — весь советский народ). И вот уже вооружаются ингуши против осетин, и кто-то открывает им армейские арсеналы. Браво, «лучший немец 1991 года»!

Понимая, что слишком много из образа «жертвы» получить в данном случае нельзя, идеологи демократов выдвигают, казалось бы, неотразимый аргумент: не может быть ответчиком народ. Любое преступление конкретно и индивидуально, наказанию подлежит только личность. Это — оборотная сторона концепции гражданских прав, это — альфа и омега демократического сознания. Здесь все правильно. Ошибкой (а может быть, обманом) является приложение этих демократических концепций к совершенно иной исторической ситуации и совершенно иному обществу. СССР в целом, а крымские татары и чеченцы в частности, не были атомизированным обществом с западной демократией, где главным субъектом является личность. Это было традиционное общество с солидарными структурами, объединенными круговой порукой разного вида (один за всех — все за одного). Применять к такому обществу мерки западной демократии в теории — нелепо, а на практике — гораздо более жестоко, чем то, что было. Применение социальной технологии, сложившейся в одном типе общества, к обществу совершенно иного типа приводит к катастрофическим последствиям, порой к геноциду. Это случилось бы и в случае крымских татар и чеченцев.

Представим себе, что в 1944 г. было проведено объективное демократическое следствие с тем, чтобы наказать, по законам военного времени, все виновные личности. Допустим даже, что какой-то ангел (или демон), совершенно точно указал бы своим перстом виновных в сотрудничестве с немцами. Эти люди были бы расстреляны и, к радости демократов, ни один невиновный не пострадал бы. Реальность была такова, что даже в этом случае в большинстве (или в очень большой части) семей был бы расстрелян мужчина — муж, отец, сын. Если учесть традиции конкретных народов, то пришлось бы предвидеть возникновение цепной реакции сопротивления и мщения, которая привела бы к гибели значительной части мужского населения. Практически, это означало бы угасание этноса, геноцид. Вместо этого был применен архаический вид репрессии — ответчиком выступил весь народ, включая Героев Советского Союза и всех лояльных советских граждан, которых было большинство. Весь народ принял на себя и равномерно распределил, по принципу круговой поруки, наказание за вину части своих мужчин. С точки зрения демократов это — преступление режима, а с точки зрения народа, отцов, жен и детей, в тот момент — спасение.

Mы не говорим здесь о жестокостях и преступлениях, которыми сопровождалась депортация народов, а говорим о принципиально различных моделях репрессии. Ведь практика репрессий, в которых применялась бы «европейская» модель (репрессии против личностей, а не народов), была бы просто геноцидом. Скажем больше, и современная западная демократия не безгрешна, но никому же в голову не придет на основании деформаций и преступлений практиков отрицать саму модель демократии. В 1990 г. в Англии освободили шестерых ирландцев, которые просидели в тюрьме 12 лет после того, как под пытками признались в преступлении, которого не совершали. Ни наша, ни западная демократическая печать не стали делать из этого случая скандала — мол, с кем не бывает! Так что спор сейчас идет именно о типе репрессии, который представляется преступным.

И здесь мы касаемся одного из важнейших и трагических аспектов перестройки. Ведь речь идет в идеале о радикальном внедрении демократических норм в том виде, как они сложились на протестантском Западе, в многонациональной стране с православной и мусульманской культурой, где сильны отношения солидарности. Только потому, что голосом здесь обладает не только личность но и коллектив — и прежде всего этнос (в лице тех же старейшин у мусульманских народов), Россия сохранила малые народы (в том числе «репрессированные»). Как только здесь железной рукой будет внедрена западная демократия, малые народы растворятся, переплавятся в этническом тигле. Они превратятся в конгломерат свободных личностей, отобравших у коллективов голос. Кто-то из этих личностей будет процветать, большинство заболеют, вырванные из-под племенной опеки, как болеют индейцы Америки или аборигены Австралии. Но соцветия народов не будет на этом либеральном экономическом пространстве.

Кстати, мы говорим об идеальном проекте, а в действительности западная демократия безжалостно применяет принцип круговой поруки в наказании чужих народов — ведь сделали заложником весь народ Ирака за грехи режима Саддама Хусейна, хотя никакой возможности повлиять на него (как где-нибудь во Франции) иракский народ не может — у него нет для этого ни соответствующей психологии, ни навыков, ни организации, ни прав. И господин Буш, и наши демократы это прекрасно знают. И они сознательно совершают (или оправдывают) смертельные репрессии против народа за преступления небольшой и неподконтрольной ему части. Да и сама реабилитация «репрессированных народов» в нашем демократическом парламенте проведена тем же способом, как и репрессии — на солидарной основе, без определения степени виновности или невиновности личностей, а значит, окажет как минимум столь же разрушительное действие на общество, как и исходное действие.

Поднимая тему о взаимоотношении прав и ответственности личностей и этносов, мы затрагиваем ненавистную для демократической прессы тему. Конечно, пиво в банках сегодня кажется, особенно молодежи, гораздо более важной ценностью, чем сохранение свойственных ее народу отношений, и ради этого большинство готово с энтузиазмом крушить остатки традиционного общества. Но они не ведают, что творят. А те, кто ведает — атеисты, и креста на них явно нет.

В свое время М.С.Горбачев предупредил: «Мы начали беспрецедентное дело — политического, экономического, социального, идеологического порядка. Но если мы хотим воплотить все задуманное в жизнь, то мы должны вести и беспрецедентную политическую, экономическую, социальную, идеологическую работу — и во внутренней, и во внешней сферах. На нас прежде всего лежит и беспрецедентная ответственность».

Хотелось бы дожить до того дня, когда авторов и исполнителей проекта призовут к этой беспрецедентной ответственности.

— В каком государстве вы хотели бы жить?

— С.Г.К-М: Я хотел бы жить в едином СССР, с единой армией, единой наукой, без внутренних границ и таможен. СССР имел все возможности быстро эволюционировать от унитарного государства к стране с многообразием экономических, социальных и культурных укладов. Кризис межнациональных отношений не был неизбежен и порожден в ходе перестройки искусственно. Распад СССР — трагедия всех народов, в том числе тех, которые сегодня радуются. Но поскольку этот процесс запущен, он не может остановиться на полпути, пока система не придет в новое состояние. C самого начала было очевидно, что процесс не остановится на границах РСФСР — взрывалось не только государственное устройство, но и сам тип совместной жизни народов. И вопрос о моем желании жить в той или иной стране уже не имеет смысла. Надо говорить о том, что мы можем сделать и какой ценой.

— Возможно ли политическое решение?

— С.Г.К-М: Я не могу принять саму постановку вопроса. Я бы спросил: а возможно ли не политическое решение? Думаю, что сегодня, на этой стадии распада государства, только политическое решение и возможно. Другого решения нет. А каким будет это политическое решение, что мы при нем потеряем или приобретем — зависит от ума, честности и умения наших политиков. Пока что из этих качеств мы видим в лучшем случае лишь честность. Но и той не слишком много. Ведь те политики, которые в парламенте утверждают, что политического решения уже нет, и предлагают применить силу, обязаны сразу сказать — до какого предела в применении силы они готовы идти. Есть ли уже план операции «Щит на Кавказе» или они предпочитают втянуть страну в малую войну с последующей эскалацией?

— Что делать?

— С.Г.К-М: Прежде всего, перестать мыслить абсолютно пустыми понятиями «общечеловеческие ценности», «демократия», «конституционность». Это словоблудие уместно на митинге, от какого-нибудь престарелого поэта в джинсах. А те, кто принял власть, обязаны говорить на языке реальных жизненных понятий. Надо честно изложить альтернативы. Их с каждым днем становится все меньше, и возможности маневра с каждым неуклюжим шагом уменьшаются. Надо, наконец, определить принципы политики и пройти хоть краткий курс ликбеза. Абсурдно декларировать переход к рыночной экономике и пытаться сохранить единую Россию — надо знать, что рыночная экономика неизбежно ведет к огосударствлению наций, а интеграция начинается вновь лишь после преодоления рынка.

Конкретно же в отношениях с Чечней — переговоры, компромиссы, торг со всеми средствами давления. Если же применять силу, то надо поднимать из гроба товарища Сталина. Нынешние лидеры могут размахивать кулаками, могут даже кучу народа положить в истерике, но ничего путного добиться не смогут.