"Исповедь на заданную тему. Книга" - читать интересную книгу автора (Ельцин Борис Николаевич)

Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к
Пленуму ЦК КПСС.

С уважением Б. Ельцин.
12 сентября 1987 г."

Я запечатал письмо в конверт, последний раз подумал, стоит ли
отправлять его, может быть, лучше еще немножко подождать?.. Потом резко
отбросил все эти спасительные мысли, вызвал помощника и передал конверт. Я
отлично знал, что почта между Москвой и дачей в Пицунде, где отдыхал
Генеральный, функционирует прекрасно и уже через несколько часов Горбачев
получит мое письмо.
Что будет дальше?.. Он вызовет меня к себе? Или позвонит, попросит
успокоиться и работать так, как я работал раньше? А может быть, мое письмо
об отставке поможет ему осознать, что ситуация в высшем руководстве партии
сложилась критическая и надо немедленно предпринимать какие-то шаги, чтобы
обстановка в Политбюро стала здоровой и живой?..
Я решил не гадать. Мосты были сожжены, назад дороги не было, я
работал, как всегда, с раннего утра и до поздней ночи, не признавался себе,
что нервничаю, переживаю. Делал вид, что ничего не случилось, все идет как
обычно. Никто, в том числе семья, об этом ничего не знал.
Так началась эта история, которая завершилась шумным, почти
легендарным октябрьским Пленумом ЦК партии 1987 года, который сыграл особую
роль в моей жизни, да, наверное, и не только в моей.
Меня потом часто спрашивали, а был ли какой-то конкретный повод,
какой-то толчок, заставивший меня взяться за письмо Горбачеву. И я всегда
совершенно определенно отвечал: нет. И действительно, все накапливалось
как-то постепенно, незаметно. Было, правда, одно заседание Политбюро, на
котором обсуждался доклад Горбачева к 70-летию Октября, и я высказал около
двадцати замечаний по этому докладу, и Генерального это взорвало. Я был
поражен, как можно реагировать столь несдержанно на критику... И все равно
этот эпизод не был решающим.
Началось все раньше, с первых дней работы в составе Политбюро. Все
время меня не покидало ощущение, что я какой-то чудак, а скорее, чужак
среди этих людей, что я не вписываюсь в рамки каких-то непонятных мне
отношений, что здесь привыкли действовать и думать только так, как думает
один человек - Генеральный секретарь. В этом так называемом коллективном
органе партии практически не высказывают или высказывают только по
непринципиальным вопросам свою точку зрения, отличную от
председательствующего, и это все называется единством Политбюро. А я
никогда не скрывал того, что думал, и не собирался себя менять, когда начал
работу в составе Политбюро. Это раздражало многих, не раз мы сталкивались с
Лигачевым, с Соломенцевым, другими. Некоторые внутренне меня поддерживали,
даже в какой-то степени сочувствовали, но вида не показывали.
Протест против стиля и методов работы Политбюро и зрел во мне давно:
уж слишком резко отличались они от тех призывов и лозунгов о перестройке,
которые были провозглашены Горбачевым в 85-м году. Даже контрастировали.
Конечно, Политбюро шло не так, как при Брежневе: теперь сидели и чаще всего
слушали монологи председательствующего. Горбачев любил говорить округло, со
вступлениями, заключениями, комментируя чуть ли не каждого. Создавалась