"Воспоминания о судебных деятелях: Князь А.И.Урусов и Ф.Н.Плевако Очерк. Из записок и воспоминаний судебного деятеля. Дело Овсянникова" - читать интересную книгу автора (Кони Анатолий Федорович)

служа ближайшим интересам клиента и не заглядывая на далекий горизонт
общественного блага.
Каждая из этих точек зрения имеет свои достоинства и спорные стороны, и
преобладание в деятельности защитника той или другой оправдывается не
только темпераментом и личными вкусами, но в значительной степени задачами
судебного состязания. Элемент общественного служения преобладал в
деятельности Плевако. Он отдавал нередко оружие своего сильного слова на
защиту "униженных и оскорбленных", на предстательство за бедных, слабых и
темных людей, нарушивших закон по заблуждению или потому, что с ними
поступили хотя и легально, но "не по Божью". Достаточно вспомнить дело о
расхищении капитала киевских старообрядцев или знаменитое дело
люторических крестьян, выступления по которому Плевако было, по условиям и
настроениям того времени, своего рода гражданским подвигом. Он являлся и в
роли обвинителя, когда за спиною отдельных личностей виднелся такой
порядок вещей, которому в интересах общественного добра надо было
наносить, выражаясь словами Петра Великого, "немилостивые побои". Таковы
две его речи по делу игуменьи Митрофании, и в особенности вторая,
напоминающая широкую и быструю реку, уносящую возражения противника, как
брошенные в нее ветви. Урусов был скорее врач у постели больного, тот
врач, который иногда, приложив все свое искусство к лечению и достигнув
блестящего исцеления, едва ли особенно желает продолжения отношений
личного знакомства с вырванным им из когтей болезни. Но ни один из них не
подавал повода к справедливой тревоге, которая возникает в тех, к счастию,
довольно редких случаях, когда защита преступника обращается в оправдание
преступления, причем потерпевшего и виновного, искусно извращая
перспективу дела, заставляют поменяться ролями. Оба оратора так же
совершенно свободны были в своей деятельности от упрека в том, что они
приносят действительно интересы обвиняемого в жертву эгоистическому
желанию возбудить шумное внимание к своему имени и человека, а иногда и
самый суд присяжных обращают в средство для своих личных рекламных целей.
Не они искали громких и сенсационных дел: их искали эти дела...
Свойства дарования и приемы работы Урусова были слишком индивидуальны,
чтобы создать ему учеников.
Могли быть только подражатели, да и то, если бы судьба их одарила и
физически так же, как их образец. Но подражать Плевако было, по моему
мнению, невозможно, как нельзя подражать вдохновению. Такое подражание
всегда звучало бы фальшиво и резало бы ухо, не достигая сердца.
Но учеников он создал в смысле уменья подниматься от частного к общему
и идти не только по прямой линии логических размышлений, но и к окружности
по всем радиусам бытового и общественного явления во всей его цельности.
Так шли они - Урусов и Плевако, - разделяемые взглядами и симпатиями,
сходясь и расходясь, в течение долгих лет с достоинством неся службу
слову, которая привлекла их к себе на яркой заре Судебных уставов и
которой они остались верны, когда для этих уставов наступили сумерки,
предвещавшие недалекую тьму. Урусов не дожил до начала перерождения
законодательного строя России и был лишен возможности воскликнуть вместе с
Пушкиным, которого он - тонкий критик - сознательно любил и изучал: "Да
здравствует разум, да скроется тьма!" Да и вообще, несмотря на блестящий
успех первых шагов его деятельности, судьба не была милостива к Урусову, и
он много выстрадал в жизни. Вынужденное бездействие, вследствие