"Воспоминания о судебных деятелях: Князь А.И.Урусов и Ф.Н.Плевако Очерк. Из записок и воспоминаний судебного деятеля. Дело Овсянникова" - читать интересную книгу автора (Кони Анатолий Федорович)

скульптора, которому хочется сразу передать свою мысль, пренебрегая
отделкою частей, и по нескольку раз возвращаться к тому, что ему кажется
самым важным в его произведении. Не раз приходилось замечать, что и в
ознакомление с делами он вносил ту же неравномерность и, отдавшись
овладевшей им идее защиты, недостаточно внимательно изучал, а иногда и
вовсе не изучал подробностей. Его речи по большей части носили на себе
след неподдельного вдохновения. Оно овладевало им, вероятно, иногда
совершенно неожиданно и для него самого.
В эти минуты он был похож на тех русских сектантов мистических
вероучений, которые во время своих радений вдруг приходят в экстаз и
объясняют это тем, что на них "дух накатил". Так "накатывало" и на
Плевако. Мне вспоминается защита им в сенате бывшего председателя одного
из крупных судов, обвиняемого в преступном попустительстве растраты его
непосредственным подчиненным денег, отпущенных на ремонт здания.
Несчастный подсудимый, попавший с блестящего судебного пути на скамью
подсудимых, убитый и опозоренный, постаревший за два года на двадцать лет,
сидел перед сенаторами и сословными представителями, низко опустив свое
исхудалое, пожелтевшее лицо. Во время перекрестного допроса обнаружилось,
что защитник почти совсем не изучил дела, а, ограничившись одним
обвинительным актом, путал свидетелей и сбивался сам. Но вот начались
судебные прения. Обвинитель - товарищ обер-прокурора - сказал сильную,
обстоятельную речь и закончил ее приглашением судей вспомнить, как высоко
стоял подсудимый на ступенях общественной лестницы и как низко он пал, и,
применяя к нему заслуженную кару, не забыть, что "кому много дано, с того
много и спросится".
Фактическая сторона речи Плевако была, как и следовало ожидать по
перекрестному допросу, довольно слаба, но зато картина родной, благодушной
распущенности, благодаря которой легкомысленная доверчивость так часто
переходит в преступное пособничество, была превосходна. Заключая свою
защиту, Плевако "нашел себя" и, вспомнив слова обвинителя, сказал голосом,
идущим из души и в душу: "Вам говорят, что он высоко стоял и низко упал и
во имя этого требуют строгой кары, потому что с него должно "спроситься".
Но, господа, вот он пред вами, обстоявший так высоко!
Посмотрите на него, подумайте о его разбившейся жизни - разве с него
уже не достаточно спрошено. Припомните, что ему пришлось перестрадать в
неизбежном ожидании этой скамьи и во время пребывания на ней. Высоко
стоял... низко упал... ведь это только начало и конец, а что было пережито
между ними! Господа, будьте милосердны и справедливы и, вспоминая о высоте
положения и о том, как низко он упал, подумайте о дуге падения!" В
известном стихотворении Пушкина говорится о поэте: "Но лишь божественный
глагол до слуха чуткого коснется - душа поэта встрепенется, как
пробудившийся орел". Но "божественный глагол" говорит сердцу чуткого
человека не одними словами красоты и любви: он будит в нем и чувство
прощения и милости. Такой голос, очевидно, прозвучал для Плевако и
заставил его проснуться и встрепенуться. Надо было слышать его в эти
минуты, видеть его жест, описавший дугу, чтобы, по выражению его
преобразившегося от внутреннего восторга лица, понять, что на него
"накатило"...
Различно было и отношение каждого из них к великим благам судебной
реформы. Для Урусова - западноевропейца в душе - Судебные уставы были