"Мир Жаботинского" - читать интересную книгу автора (Бела Моше, Жаботинский Владимир)

Ориентация

«...Мы должны ощущать себя нацией и быть готовыми ко всему».

Одно из самых распространенных обвинений в адрес Жаботинского — что он был англоман до мозга костей и никогда не был готов к полному разрыву с англичанами. Что ж, люди старшего поколения, должно быть, припоминают, чем была Британия для евреев в конце I мировой войны: страной-освободительницей в полном смысле этого слова, принесшей наконец евреям надежду на осуществление их мечты — строительство «национального очага в Палестине» (при всей туманности этой формулировки — это был огромный шаг вперед). Да, Жаботинский был англоманом. Он помнил, что англичане помогли сформировать еврейские батальоны для отвоевания Эрец Исраэль у турок, что англичане издали декларацию Бальфура. Но его «привязанность» к англичанам вовсе не была безоговорочной; здесь, как и везде, Жаботинский руководствовался прежде всего интересами своего народа, он видел, что интересы евреев и Британии во много совпадают, и, применяясь к конкретным обстоятельствам, старался координировать действия как англичан, так и евреев. В отличие от многих других лидеров сионизма, он никогда не был ослеплен обаянием «всего британского», его душа была свободна от «слепой привязанности», и, когда действия британского правительства несли вред делу сионизма, он решительно и беспощадно выступал против Британии, не позволял ее искушенным политикам вводить в заблуждение как евреев, так и мировое общественное мнение. Еще во время «медового месяца» еврейско-британских отношений, в первые годы Мандата, Жаботинский обращал внимание современников на вопиющее несоответствие циничных действий британских оккупационных властей в Эрец Исраэль благим намерениям декларации Бальфура. Он вышел тогда из руководства сионистской организации в знак протеста против соглашательской политики лидеров сионизма, послушно шедших на поводу у британцев. Да и затем он неоднократно срывал маску филантропа и юдофила с хищно оскалившегося британского льва.

Вместе с тем, он отдавал себе отчет в том, что пока евреи являются меньшинством в Эрец Исраэль, пока они не имеют достаточного опыта в управлении, не представляют собой сколь-нибудь серьезной военной силы, сионизм нуждается в сотрудничестве с могущественной державой. Естественным союзником была бы Британия. Но вовсе не обязательно. Еврейский народ — суверенная нация, и никто не вправе навязываться ему в качестве союзника. В 1925 году он писал (предлагая ввести в школах Эрец Исраэль преподавание французского языка):

Мы совершили крупную политическую ошибку, поставив все на одну карту. «Ищи третьего» — учили наши мудрецы... И вот теперь и наши английские друзья привыкли считать нас, наше дело чем-то второстепенным (чтобы не сказать — ненужным) для британской политики.

В глазах английского общественного мнения мы стали жалкими бедными родственниками. Если добрая старушка-благодетельница рассердится на нас и прогонит, то нам и идти-то некуда, и нет у нас богатого дяди за океаном, который бы выручил в трудную минуту. Мы кажемся этакой дурнушкой-бесприданницей, которая должна смотреть в рот своему благодетелю, взявшему ее из жалости, и трепетать — как бы не осерчал и не выгнал. За нечто подобное нас стали принимать даже наши вполне искренние друзья в Англии. И естественный результат — даже они совершенно перестали считаться с нашим мнением. Такая ситуация абсурдна, унизительна и просто вредна для нас. Но главное, такое отношение к нам просто безосновательно. Невеста вовсе не дурнушка и не бесприданница. И, кстати, вовсе не круглая сирота в этом мире, и еще не поздно расставить все по своим местам.

«Французский язык», «ха-Арец» («Страна», иврит), 19.7.1925.

Такие взгляды Жаботинского были встречены без восторга евреями и их лидерами, которые были совершенно обворожены и обезоружены тем, что такая великая держава, как Британская империя снисходит до переговоров с таким ничтожным сообществом, как евреи. Но вот 1929 год принес кровавые погромы, и английские власти практически в открытую встали на сторону арабских погромщиков и убийц. Это многим раскрыло глаза, даже тем, кто все еще не хотел видеть вопиющего расхождения между словом и делом у британских политиков. Жаботинский считал, что настало время решительно заявить Британии, что если она не изменит своей политики по отношению к евреям — им придется искать другого союзника. Вместе с тем он предвидел реакцию евреев на это предложение:

И вот тут-то и поднимает голову наш древний внутренний враг — еврейское самоуничтожение и отчаяние — и предостерегает: «Это все пустые разговоры. Кто мы такие, чтобы ставить вопрос: или — или? Разве есть у нас выход? Разве нам по силам разорвать узы, привязывающие нас к нашему могучему суверену? И разве это в наших интересах? И даже если б могли мы от него избавиться, разве сможем мы продержаться в ваккууме изоляции?»

А я говорю: да, есть альтернатива. И не одна. И говорю это вовсе не в запальчивости или из чувства обиды. Эмоции здесь вообще ни при чем. Каюсь, грешен и, верю, еще буду грешить, но от одного греха уберег меня Создатель — от запальчивости. Этот грех вообще не присущ нашему лагерю, который, кстати, гораздо мощнее и многочисленнее, чем даже сам думает. Все происшедшее в последнее время никак не изменило нашу позицию, ибо все это мы предвидели заранее. И не потому, что мы ясновидящие. Так же, как вовсе не ясновидящий астроном предсказывает солнечное затмение. Он просто сопоставляет данные и умеет вычислять. Я вовсе не изменил своего отношения к великому заморскому народу.

Я никогда не верил, что «нет выхода». Даже во время войны я не считал, что наше сотрудничество с Англией — единственный путь. В то самое время, когда мы звали еврейскую молодежь под знамена британского еврейского легиона, мы не переставали оказывать давление на сионистское руководство, чтобы оно не удовлетворялось заключением союза с Англией. Нас не услышали — и за это мы не раз расплачивались, но в том не наша вина. Известно: нельзя класть все яйца в одну корзину. Мы это сделали.

И сейчас я утверждаю: «английская корзина» — далеко не единственная. Мы можем и должны искать других союзников. Противоположное мнение — как минимум преувеличение, на самом деле — глупость. И тот, кто придерживается такого мнения, уподобляется мыши из известной русской поговорки: «Страшнее кошки зверя нет». Для жителей Синишек Сморгонь — великая столица, а Париж, до которого от Сморгони 3000 верст,— непролазная глушь. Давайте еще станем утверждать вслед за св. Августином, что южного полушария нет, потому что его быть не может! Все это — глупость, глупость, как и любая паника. Выход есть всегда. Есть он и сейчас!

Когда я упоминал Сморгонь — Богом забытый городишко на границе Белоруссии и Литвы, я вовсе не забывал, что Лондон — великая столица. Не «кошке» подобная, но льву. Но и лев — не один в лесу, есть и кроме него могучие звери, и львы попадаются в ловушки и клетки.

Не один лев в лесу — львов найдутся десятки. Мы шли неким путем, и, кстати, он еще вовсе не завел нас в тупик, но нельзя считать этот путь единственным. Есть и другие.

Мы еще не разочаровались в англичанах, даже после последних событий, как не разочаровались мы в русских после Кишиневского и других погромов, и мы призываем наших лидеров продолжать верить в английский народ. Но эта вера не должна быть слепой, не должна быть «единственно правильной». Мы должны дать понять англичанам, как в Иерусалиме, так и на Даунинг-стрит: если действительно разочаруемся в нашем теперешнем союзнике, ему придется уйти из Эрец Исраэль, и мы найдем, кого пригласить на его место.

«Нет выхода», «Доар ха-йом», 6.8.1930.

В те времена этот призыв Жаботинского не мог быть ничем иным, кроме гласа вопиющего в пустыне. Но Жаботинский не сдавался, он всеми силами искал, готовил альтернативу Британии. Одним из способов была попытка обострить давно назревший англо-еврейский конфликт, сделать разрыв с британцами неизбежным, поставить стороны перед свершившимся фактом:

Наша задача теперь — расширять и углублять трещину. Не заниматься поисками «альтернативы», а «готовить место», поставить державы с колониальными амбициями перед фактом: англичане уйдут. Готовить их к осознанию того, что английское присутствие в Эрец Исраэль вовсе не «священно» и не вечно. Это просто обычная оккупация со всеми ее «прелестями», как оккупация Индии или Ирландии. Любое проявление нашего недовольства, если только оно будет достаточно сильным, чтобы его заметили, неизбежно будет пробуждать «аппетит» других держав. Поэтому нам не надо искать себе покровителей. Найдутся сами.

Эти аппетиты разрастутся постепенно до такой степени, что сложится ситуация, подобная предвоенной: готовность присвоить Эрец Исраэль при первом удобном случае. Тогда-то и настанет время прикидывать: какие руки, тянущиеся сюда, могут принести наибольшую пользу нашему делу — возможно, нам и не придется быть инициаторами тех или иных переговоров.

Мы должны предоставлять миру как можно больше доказательств нашего недовольства Англией — сейчас это наша главная политическая задача. Поэтому мы должны сейчас хладнокровно и расчетливо добиваться одного — максимального обострения наших противоречий с англичанами и их администрацией. И здесь не суть важно — выиграем мы или проиграем на той или иной стадии вечного конфликта, уступят они нам или нет в споре об очередном десятке въездных сертификатов. Со стратегической точки зрения, гораздо важнее другое: чтобы мир знал, что ситуация в Эрец Исраэль — нездорова, сотрудничество кончилось, «святость» ушла и вопрос об Эрец Исраэль снова открыт. С точки зрения стратегии, мы тут проиграть не можем: чем острее будет конфликт, тем лучше для нас, нашего будущего.

«Ориентация», «Хайнт», 20.3.1932.

В то же время Жаботинский старался показать англичанам, что они стоят перед выбором: либо с большим вниманием относиться к интересам евреев, либо им придется вообще убраться из всего ближневосточного региона. Одновременно сойдет на нет влияние Европы вообще в этом районе. Вряд ли нужно говорить лишний раз о том, насколько правильным был этот прогноз Жаботинского:

Следует сказать еще вот о чем, это важно: или Англия идет с нами, или уходит совсем. Будущее арабских стран ясно: рано или поздно, с оружием в руках или усилиями политиков, они добьются независимости.

Будут властвовать арабы, а не европейцы — и не только на Ближнем Востоке, но и везде, где живут арабы и где появятся их государства. Таково будущее Египта — его ростки уже видны, таково же будущее всех его соседей. И из Эрец Исраэль англичане будут вынуждены убраться, если здесь не будет неарабского большинства. Такова ясная, непреложная логика жизни. Но, увы, она ясна нам, но не англичанам. Во всей Англии это ясно сотне, может быть, двум сотням человек. И те, кто это поняли,— на нашей стороне, безразлично, «любят» ли они евреев или «не любят». Они любят Англию и хотят видеть ее мировой державой. Этого достаточно.

«Доар ха-йом», 23.10.1929.

И в другом месте:

...И это, как мы видим, далеко не единственная попытка подлить масла в огонь. Это общепринятая тактика британских агентов. Чего стоит, например, последовательное разжигание панисламского фанатизма в его самой темной, самой дикой средневековой форме! Иерусалим стал настоящей базой террористов. Здесь союзниками англичан стали агенты Коминтерна, начиняющие страну динамитом в количествах, опасных уже не только для еврейских поселенцев, но и для всех выходцев из Европы. Не только евреям, но и всему цивилизованному миру должны англичане дать отчет в этих своих действиях...

Письмо в «Тайме», полностью опубликовано в «Доар ха-йом», 29.1.1932.

Выбор альтернативы Британии, который казался относительно легким на рубеже 20—30-х гг., становился с каждым годом все трудней. Франция, раздираемая внутренними конфликтами, не могла проявить реальной заинтересованности в распространении своего влияния в Средиземноморье. Самый большой «аппетит» к Средиземноморью проявляла тогда фашистская Италия, и Жаботинский, естественно, не мог видеть в ней достойного партнера, тем более тогда, когда она стала союзницей Гитлера. Совпадение интересов было у сионизма с Польшей, но она была слишком слаба, чтобы претендовать на мандат на Эрец Исраэль. Получалось, что в раздираемом конфликтами мире, перед II мировой войной у евреев не оказалось более подходящего союзника, чем Англия:

На Всемирном конгрессе ревизионистов, который состоялся недавно в Кракове, я говорил: «Как британские политики, так и наши «горячие головы» должны уяснить следующее: мы подвергаем беспощадной критике сегодняшнюю политику британцев. Мы требуем от них, чтобы она была более взвешенной, чтобы она считалась с нашими интересами. Но из самого факта, что мы обращаемся с этим требованием к Англии, неизбежно вытекает, что мы не хотим сейчас ухода британцев из Эрец Исраэль. Ибо невозможно одновременно требовать: «убирайся!» и «помоги!». Если ты хочешь, чтобы Англия помогла, ты не можешь хотеть, чтобы она убралась. Наоборот, своей критикой мы выражаем доверие Англии, верим, что она может реально помочь. Более того: Израиль не нищий, просящий безвозмездного подаяния. Раз мы требуем помощи у англичан, мы должны быть готовы оплатить эту помощь. И еврейская Эрец Исраэль может и должна быть полезна империи. Получается такой треугольник: конструктивная критика с нашей стороны, правильная реакция англичан на эту критику — тесное сотрудничество в будущем. В этом суть нашей политики, это должно быть «лейтмотивом» усилий ревизионистов».

Письмо на английском яз. редактору «Джуиш кроникл», 18.1.1935.

Оставит ли британская политика евреям возможность сотрудничать с Англией? Жаботинский видел две тенденции в британском общественном мнении. Он признавал, что трудно предугадать, какая из них возьмет верх:

...Психологический климат в Англии сейчас, несомненно, совершенно отличен от того, при котором создавалась декларация Бальфура. Эти изменения чувствуют все, но, вместе с тем, мы слышим избитые и неоправданные обвинения: «изменники», «хищный Альбион» и т. д. Я не присоединяюсь к этому хору. Я пользуюсь другой терминологией и всем сердцем советую читателям последовать моему примеру. Я говорю (идея мной заимствована у Тургенева), что у каждого человека и у каждого народа есть две души: душа Гамлета и душа Дон-Кихота. По Тургеневу, Гамлет — это воплощенная аналитическая мысль, рефлексия, сковывающая действия и не позволяющая принимать смелые решения.

Дон-Кихот же — он Дон-Кихот. Вовсе не сумасшедший, человек с двумя руками, на каждой по пять пальцев. Для Гамлета главное — «занять позицию». Если ему удается ее определить и осознать, он может спокойно ожидать любых бедствий (в точности как современная Лига наций).

Дон-Кихот — человек дела. У него действие опережает мысль, для него определение «позиции» выражается в действии. По Тургеневу — все добро от сотворения мира, безусловно, на стороне Дон-Кихота; быть может, Тургенев и не впадает в такую крайность, может быть, и не совсем отказывает Гамлету в правоте — я точно не помню, ибо читал его замечательную статью тогда, когда мир еще был юн, но это не столь важно. Важно, что (и у отдельного человека, и у целого народа есть две души) — иногда преобладает душа Гамлета, иногда — Дон-Кихота.

Декларацию Бальфура дала нам душа Дон-Кихота в минуту, когда великий и могучий народ верил в свои силы и в свою миссию — изменить к лучшему этот мир. Но с тех пор прошел 21 год. И вновь не видно и не слышно Дон-Кихота. Сейчас в Англии вовсю властвует Гамлет. Но народы мира нынче отмечают наступление гражданской зрелости — им уже 21 год. И повзрослевший принц стоит перед всем миром и, будучи невидимым, неумолимо властвует над великим народом и повторяет свое:

«Быть или не быть... Вот в чем вопрос...»

А где же Дон-Кихот? Погиб и похоронен? Я бы не давал однозначного ответа — «да» или «нет». Вне всякого сомнения, в Англии еще чувствуется его влияние, раздаются донкихотские голоса, но предвещают ли эти голоса его воскрешение или это всего лишь отголоски былого — мы не знаем. И то, и другое равновероятно. «Вот в чем вопрос».

И от этого все зависит. Возьмите, к примеру, положение в Средиземноморье. Все знают, что здесь произошли радикальные перемены. Они абсолютно объективны и необратимы — ни Гамлет, ни Дон-Кихот тут ничего не могут поделать. Изменение в том, что если прежде Англия властвовала здесь безраздельно, то теперь она вынуждена делиться влиянием. Это, возможно, еще не означает окончательного «ухода со сцены», мы знаем примеры, когда один из совладельцев играет важную, зачастую решающую роль. Но лишь тогда, когда у него есть воля, инициатива, дерзость, если хотите. Осталось ли все это — вот в чем вопрос. Объективно — еще очень далеко до того, чтобы Англия утратила свою мощь и влияние. Но и Италия вознеслась высоко. Но величие и даже влияние — понятия необъективные; невероятно важно, существует ли их субъективная основа — осталось ли ощущение величия.

Какие же выводы из всего этого? А вот какие. Первое: прошли те времена, когда «переориентация» евреев воспринималась как измена. Мы уже не раз слышали от самого сюзерена пожелание «отменить мандат». Снять табу. Понятно — если сам владелец мандата не прочь от него отказаться, что мы уж тем более не должны ощущать святость и незыблемость нашего с ним союза. Это было бы нежелательно и даже нечестно. По чести мы должны были сказать: «Господин союзник! Вы хотите сотрудничать — мы тоже хотим. Нет, вы устали — ничего страшного. Есть другие демократии».

Второе: давайте не спешить с выводом, что союзник действительно устал и бессилен, что Дон-Кихот уже умер. Может быть, да, а может быть, и нет. Возможно и то, и другое. Может быть, не только шакалам дано прогнать льва. Может быть, и скромные мышки смогут сильно покусать ему хвост. А возможно — в одно прекрасное утро мир услышит могучее рычание, и шакалы уберутся в свои логова. И тогда мышки примутся уже за их хвосты. Отсюда вытекает третий вывод: мы должны ощущать себя нацией и быть готовыми ко всему.

«Союзник», «ха-Машкиф» («Взгляд», иврит), 3.2.1939.

В конце концов, когда уничтожение евреев Европы стало реальностью и погас последний луч надежды, Жаботинский полностью разочаровался в Британии «Гамлета» — Чемберлена и «Белой книги». Он видел теперь единственную возможность: пробуждение еврейского самосознания, разрыв союза с оккупантом-колонизатором и ориентацию на освободительные силы еврейской молодежи.

Вопрос о т.н. «ориентации» в нынешней войне — вопрос весьма непростой. В частности, коснувшись такого явления, как еврейские интересы, он осложнится еще более, если мы не уточним масштаб этого явления. Я вынужден относиться к войне в масштабе наших интересов, а не настроений сантиментов. Поэтому прежде всего следует установить различие между интересами и эмоциями.

Эти эмоции иногда очень глубоки, важны и даже необходимы. Иногда существуют такие отношения между народами, как антипатии, обиды, оскорбления. И было бы немудро, несправедливо и невыгодно осуждать подобные настроения. Но было бы странно и преступно смириться и забыть о более важном, нежели эмоции: о вечных национальных интересах.

К сожалению, не каждый это понимает. Большинство людей, даже ученых, полагает, что во время «ориентации» обидам и мщениям отводится первоочередная роль,— но я уверен, что им нельзя отводить роль в этом вопросе. Ни первую, ни последнюю. Когда я пытался сформировать в Египте еврейский батальон, один из моих друзей писал: «Ты не знаешь, что с нами произошло». Я знал это и знаю. Но то, что произошло с людьми, не должно произойти с нашими национальными интересами. Важно не то, что случилось с нами, а то, какая цель и какой результат более выгодны нам с точки зрения будущего нации. Я знаю, что большинству сейчас трудно, а некоторым просто невыносимо подавить в себе чувства; я знаю, что найдутся те, кто назовет мои намерения безразличием, «убийством» или даже изменой. Я сожалею об этом, но отойти от своих убеждений не могу. И даже если оскорбят самых близких мне людей, я только укреплюсь в своем мнении, что долг еврейского деятеля — подавить все симпатии и антипатии, хладнокровно следовать нашим интересам в Израиле и в галуте и держать руль в том же направлении — и, если есть в том необходимость, заткнуть уши.

«Ориентация», «ди Трибуне» («Трибуна», идиш), 1940.