"Мир Жаботинского" - читать интересную книгу автора (Бела Моше, Жаботинский Владимир)

«Дети царей»

Эта идея, эти взгляды сформировались во мне с раннего детства, и по сей день я руководствуюсь ими при рассмотрении иных социальных проблем. Некоторые утверждают, что это не «взгляды», а сумасшествие, мания. Да, действительно, я «маньяк» — когда речь идет о равенстве. В пору детства эта мания проявлялась у меня в настоящем бунте, который я поднимал, когда незнакомые люди обращались ко мне на «ты», а не на «вы»,— т. е. в бунте против всего взрослого мира. Я не «изменился» и поныне: если я обращаюсь к детям на языке, в котором есть это разделение, даже трехлетнему малышу я говорю «вы». И ничего не могу с собой поделать. Я органически не приемлю, ненавижу лютой, врожденной ненавистью любую идеологию, аргументацию, обычай, в которых есть хоть намек на разделение людей по сортам. Это, наверное, очень недемократично: я верю в то, что каждый человек — царь, и если б я мог, я создал бы новое учение, учение «панбасилии» («всеобщее царствование» — греч.)...

Коль скоро все живое стремится к царствованию, коль скоро к этому сводятся все усилия, следует признать правомочность этого стремления, т. е. признать: да, всякий человек — царь. Общество должно стать сообществом царей. Абсолютно неприемлемы любые этические концепции, пытающиеся подавить волю человека. Не может быть воли, властвующей над волей царя-одиночки. Нет правоты у этики, у морали, построенной на аморальном допущении, что человек-де послан в этот мир против собственной воли и должен терпеливо сносить все испытания, должен «по моральным соображениям» кому-либо или чему-либо. Ложно по самой сути понятие «обязанность», трактуемое как нечто внеположенное, противостоящее самому «обязанному». Единственный источник «обязанности» скрыт в самом «царе», «обязанность» возникает лишь в тот момент, когда царь признает ее, и исходит она из него самого. Это относится и к религии. Бессмысленно спорить об объективном существовании Божества, но признание «святости» предписаний Всевышнего — добровольное дело каждого отдельного царя.

Я не верю, не хочу верить, что в человечестве может быть разделение на «высших» и «низших». Никогда я не буду работать с людьми, готовыми признать мое духовное превосходство. Я тешу себя иллюзией, что мир состоит из наследных принцев, и не намерен отказываться от этой идеи. Боюсь, что диктатура — это не вина отдельной личности, а общая склонность людей подчиняться диктату,— завелся, мне кажется, такой вирус в мире и гуляет сейчас вовсю. Очень жаль. Я пришел из девятнадцатого века. Тогда умами владела идея, что человек, даже плохой, даже низкий человек мог бы стать хорошим и мудрым, если бы получил соответствующее воспитание. И я в это верю. Поэт сказал: «Пришел из времени другого, в другое время я уйду». И мне легче уйти из этого мира, чем согласиться с тем, что мой сын и сын моего ближнего в чем-нибудь не равны.

Если мы поищем, откуда же происходит этот новый еврейский дух, ярко выраженным носителем которого является Бейтар, то мы найдем его источник в идее царственности человека. В отношении евреев эта мысль выражена в гимне Беара:

Когда я писал эти строки, то имел в виду любого человека — грека или банту, европейца или эскимоса.

Они все рождены по образу Бога — это мы учим из первой главы Библии. Библия идет даже дальше в своем возвеличивании, возведении человека на царский престол. Она намекает, что люди — почти что боги или дети Божьи... Но употребление таких терминов может нас сейчас увести слишком далеко, поэтому не будем выходить за пределы «царства». Во всяком случае, первому человеку в момент его сотворения были вручены самые почетные геральдические символы и — так учит традиция нашего народа — эта геральдика издавна принадлежит всем его потомкам.

Здесь наша библейская традиция вплотную соприкасается с бейтаровским принципом гордости. Унижен ли я, порабощен, пленен — «я царь и требую уважения моих царских прав». Права же «царя» вытекают из одного высочайшего принципа: он не является ничьим подданным.

Давайте посмотрим теперь, можно ли увязать эту идею «всеобщей и поголовной царственности», вытекающую из нашей древней традиции и нового бейтаровского духа, с понятиями общества и государства. Прежде всего — дадим упрощенное описание, а затем рассмотрим его практическую применимость к будущей Эрец Исраэль и общественному строю, который мы бы хотели в ней видеть.

Первый вывод из идеи «всякий человек — царь» — это, понятно, всеобщее равенство. Моя и твоя царственность означает, что никто не может поставить себя выше тебя или меня — всем, независимо от классовой или какой-либо иной принадлежности, полагается равное уважение. Второй вывод — свобода личности — царь не является ничьим подданным...

Отношение наших предков к вопросу подданства нам представляется так: они были вынуждены подчиняться кому-то перед лицом необходимости защищать общество в целом от вторжений, ради поддержания внутреннего порядка. То есть — вынуждены были назначить царя и поставить его во главе государства, но это, повторяем, была вынужденная мера, не было ничего «освященного» в ней, а наоборот, люди знали, что сам Бог относится к ней без восторга, и верховной властью над людьми была и оставалась их совесть.

Мои ближайшие друзья, прочтя эти строки, разумеется, рассердятся на меня: «Какой смысл,— спросят они,— пытаться опереться на трость, ветром колеблемую?» Но я не могу внять этому призыву моих юных друзей. Я признаю за человеком царское величие. И даже когда он побежден, растоптан, унижен и в глазах людей, и в собственных глазах — для меня он — царь. И что бы ни случилось, я буду чтить в нем его величие. И только в одном случае я готов признать, что человек лишен этого титула, и вычеркнуть его имя из геральдических книг: если он сам «отречется от престола», если он сам, по своей воле смолчит там, где должен греметь его царственный голос,— это молчание будет означать для меня, что передо мной — покойник.