Глава 4

Я снова возвращалась домой под утро. Надо же, годами из дома нос не высовывала, а тут второй день подряд заявляюсь неизвестно откуда ни свет, ни заря. Как вчера сказал хозяин невольничьего каравана, ставлю золотой против медяка, что сегодня днем кое-кто из местных сплетниц к нам домой придет выяснять, где это я по ночам пропадаю. Тема уж больно интересная для нашего маленького поселка. Особенно в свете последних событий. Может, подразнить их, сказать, что к Вольгастру на свидание бегаю? Да нет, пожалуй, не стоит: и так, уверена, об этой возможности уже поговорили местные кумушки и обсудили во всех подробностях. Что б такое придумать более или менее правдоподобное, чтоб поверили? Как назло, ничего подходящего на ум не приходит!

В голове совсем другое вертится. Как Марида обнимает мальчишку (родня он ей, что ли?), при этом чуть ли не рыдая в голос… Еще хорошо, что она сумела сдержаться, не стала лить слезы. Вспоминалось, как я появилась перед Маридой и вызволенными пленниками все в том же виде змеиной царицы, и как мальчишка, увидев меня, от неожиданности закричал, а светловолосый схватился за какой-то корявый сук, и хорошо еще, что этим суком меня не треснул со всего размаха, хотя намерения такие у него прослеживались. Ну, ничего страшного от этого мальчишеского вопля нет. Те, кто остался на поляне, услышав этот крик ни на что хорошее, естественно, не подумают. Решат, наверное, что я одного из уведенных пленников сожрала. Чтоб мальчишка еще разок в обморок не хлопнулся, Марида сняла с меня морок, и я снова стала человеком, правда, грязным до невозможности. Освобожденные пленники после этого немного успокоились, но все равно в мою сторону старались не смотреть. А, плевать, не очень-то и надо!

Долго разговаривать было некогда, и мы чуть ли не бегом направились назад, к тропе через болото. Ничего не поделаешь, снова придется идти по ней. Мои мечты добраться до родного поселка посуху так и остались мечтами. Увы, мне снова пришлось брести через болото, но, слава Пресветлым Небесам, хорошо хотя бы то, что мы шли назад. Скрывая нас, над болотиной стоял туман. Марида удивила меня в очередной раз, вытащив из кустов, куда мы спрятали наши палки, с которыми мы шли через болото, еще пару таких же. Думаю, при желании в том месте у болотной тропы заранее заготовленных жердей можно найти еще не одну… Ведунья, а ты у нас, как выясняется, особа весьма предусмотрительная! Не ожидала, что у тебя есть какие-то тайны! И для чего ты понаделала себе всяких ухоронок по лесу?..

Первой по болотной тропе опять шла Марида, за ней мальчишка, затем светловолосый и замыкала наш маленький отряд я. Пробираясь по болоту за спиной светловолосого, я вновь убедилась: да, это именно он сунул мне в руку ту записку, с которой и началось сегодняшнее веселье…

Как выяснилось, по болоту наши спасенные ходят еще хуже, чем я по лесу. Уже дважды нам приходилось вытаскивать мальчишку из трясины и разок в нее вляпался светловолосый. Ох, беда бедная! Ну, кто же, кроме нас, ненормальных, ходит ночью там, где и днем-то не всегда пройдешь? Нет, даю себе зарок: отныне я в болото никогда и ни за что не сунусь, пусть меня за то Марида хоть золотом пообещает осыпать с головы до ног!

Ведунья все свое внимание уделяла пленникам, и я почувствовала себя лишней. Но самое неприятное было в другом. Марида постоянно переговаривается со спасенными на неизвестном мне языке; мне же оставалось хлопать ушами, как последней дуре. Я по-прежнему ничего не понимаю. Кто эти люди, что было в записке, отчего мы сорвались с места, чтоб их спасти, почему мне пришлось изображать из себя невесть кого? Таких вопросов у меня в голове теснилось в избытке, но Марида молчит, а мне надоело впустую сотрясать воздух и спрашивать то, на что не дают пояснения. Выбраться бы отсюда на сухое и твердое место, а уж потом разберемся. Ничего, она мне на все вопросы ответит!

Оказавшись на суше, и отдышавшись, я поняла, что даже у двужильной Мариды есть предел. Она без сил сидела на земле, хватая ртом воздух. Спасенная парочка, как и я, уже пришла в себя. Нужно было идти, а куда? Я отношусь к тем людям, кто может легко заблудиться в трех соснах, а уж от болота дойти до жилища Мариды без ее помощи — для меня это почти невыполнимая задача. Пришлось мне перекидывать руку ведуньи через свое плечо, поднимать бедную с земли, и, вслушиваясь в негромкие слова, которыми она указывала, куда нам нужно идти, непонятно каким образом суметь добраться до ее домика. Парочка плелась за нами, тоже, кажется, чуть живая. У своего дома ведунья немного пришла в себя, а чуть позже стала так распоряжаться и командовать, как будто и не умирала час назад.

Между спасенными и ведуньей возник разговор, и опять на все том же неизвестном мне языке, причем мальчишка косился на меня с явным неудовольствием. Он что, боится, что я могу услышать, о чем они там секретничают? Или мешаю их милому общению? Дорогой, я единственная из всех присутствующих здесь выступаю в роли полного пенька! Да и второй тип, светловолосый, тоже поглядывал на меня с неприязнью. А, да ну вас всех! Вы оба мне тоже не очень-то и нужны!

Забрав свое зеленое платье, направилась к маленькому лесному ручейку, который звенел неподалеку от избушки ведуньи. Смыв с себя самую заметную грязь, я переоделась и вернулась к избушке. Перед ней — никого, и дверь закрыта. Надо же, еще и дверь заперта! Хорошо еще, что замок не навешала…

Бухнула ногой в дверь, и сунула выглянувшей Мариде грязную, скомканную в комок рубаху и вытащенную из волос горсть длинных шпилек.

— Забирай свой наряд, можешь повесить его на стену, как воспоминание о нашей милой прогулке!

— Ой, Лия, спасибо! Совсем из головы вылетело! Давай, это все надо поскорее сжечь!

— Что же ты добром впустую раскидываешься? Сохрани, может еще кого в нее оденешь, еще кого попугаешь.

— Да нет, — вздохнула Марида. — Это артефакты одноразового действия.

— Арте… Чего?

— Проще говоря, в печку это все надо, не то выследить смогут.

— Кто?

— Ну, пока нам это не грозит. А если эти вещи сейчас в печь — то и концов не найдут!

— Марида, может, ты мне, грешной, все же объяснишь, в чем дело? Ради чего я комаров на болоте кормила?

— Детка, давай поговорим попозже.

— Марида, я не понимаю, что творится, не могу понять, зачем я сделала ту глупость, что пришла тебе в голову сегодняшней ночью! И языка, на котором вы переговариваетесь, я тоже не знаю… Я тебе что, вещь, которой пользуются по мере необходимости, а затем, когда нужда отпадает, откидывают в сторону?

— Детка, не сердись! Я тебе все объясню, но попозже.

— Я так понимаю, что в дом к себе ты меня тоже не пригласишь, — я начала злиться.

— Тебе надо идти к себе в поселок. И срочно. Время к рассвету. Могут обратить внимание на то, что тебя нет дома.

— Еще чуть-чуть и у меня покажутся слезы умиления от твоей трогательной заботы. Лучше бы ты об этом вчера вспомнила, когда тащила меня неизвестно куда.

— Лия, иди.

— Что, боишься гостей напугать моим видом?

— Детка, перестань!

— Знаешь что, Марида, — я уже здорово разошлась. — Да ну тебя с твоими тайнами, секретами, умолчаниями! С меня хватит! Ищи себе другую такую же идиотку, и чтоб она так же тебя слушалась!

Я повернулась и пошла с поляны. Марида меня окликнула:

— Да, Лия, главное забыла тебе сказать. На всякий случай подготовься к поездке в Стольград. Может, сегодня выехать придется. Даже наверняка сегодня… Так что времени в запасе у тебя совсем немного…

— Что?! — у меня от услышанного пропали все слова, которые бы следовало сказать в ответ этой старой ведьме. — Ты что, считаешь, что мне сегодняшних ночных приключений мало? Чтоб ты знала: я в твои игры больше не играю! Сказала же: ищи себе другую дуру! Да я лучше пешком в Стольград пойду, чем поеду рядом с тобой!

— Не со мной. С этими двумя, что ты спасла сегодня. Одним им добираться сложно, могут быть проблемы, а с тобой ехать куда легче. Если с ними направлюсь я, это может привлечь ненужное внимание. Да и в поселке не поймут, отчего это я вдруг надумала сорваться с места. Ну, а ты все равно собираешься ехать в столицу. Так что поторапливайся…

— Ну, это ты уже без меры размечталась! Марида, я, конечно, знаю, что наглость — второе счастье, но не до такой же степени! Это уже чересчур даже для меня! Вот что я тебе скажу: до Стольграда как-нибудь доберусь сама, а ты для своей парочки снова сделай вызов, и пусть они на твоих змеюках ползут в столицу! Зрелище будет незабываемое!

Вот так мы с Маридой и побеседовали. Я, не помня себя от злости, вмиг домчалась до нашей речки, и с наслаждением в нее залезла — надо же было окончательно смыть с себя болотную грязь! К сожалению, этой дряни на мне еще хватает, в ручейке отмыться как следует я не сумела. Не в таком же виде в поселок возвращаться, тем более, что чистая вода так и манила к себе…

Плавая в прохладной воде, я почувствовала, как вместе с грязью с меня сходит и обида на ведунью. Пожалуй, она права и мне не стоит лезть в чужие тайны, а не то еще заденут ненароком. И, честно говоря, вспоминая случившееся, должна признаться сама себе, что неожиданно мне понравилось сегодняшнее представление, устроенное Маридой. Да и самой поучаствовать оказалось куда как интересно. Оказывается, риск — это не просто опасно! Он как вино, возбуждает и будоражит кровь и, признаюсь себе, я бы не прочь еще разок провернуть нечто подобное. А уж как приятно отдохнуть после такого удачно закончившегося дела! Мы все же молодцы: сумели и сделать задуманное, и удачно уйти!

И как хорошо, оказывается, раскинувшись на спине в пока еще темной воде, смотреть на светлеющее небо! Еще несколько дней назад одна только мысль о том, что я могу одна, ночью, купаться в нашей лесной реке, вызвала бы у меня страх. А вдруг появятся русалки, водяной, или громадная речная рыбина — закрутят, утащат на дно!.. Какие, оказывается, все это глупости! Даже если появятся — что с того? Разберусь…

А еще я поняла, как много в этой жизни проходило мимо меня! Я впервые увидела, как ночной порой в тихой речной воде на диво хороши кувшинки и лилии! Мягкий ветерок не шевелит воду, лишь кое-где идут по гладкой воде круги от плеснувшей рыбы… Тишина, покой, дремлющий лес… Небольшой туман над спокойной водой обещает жаркий день. Все ждет восхода солнца… Совсем не замечала раньше такой красоты, да и не знала о ней! Мне некстати вспомнилось, как год назад я сумела оторваться от домашних дел на несколько часов. Тогда мы с Вольгастром тоже пошли на реку. В тот навсегда запавший в память, в лучший день моей жизни, как и сегодня, тоже была теплая вода, гудение стрекоз над берегом, пенье жаворонка в небе, мокрый букет кувшинок, лилия в волосах, счастье в сердце… Тот день, те несколько часов были светом для моей души целый год. Да и сейчас я не могу о них забыть… Так, это все осталось в прошлом, и незачем лишними воспоминаниями загромождать память!

И еще я остро ощутила одно: мне не хочется возвращаться домой! Не просто не хочется, а даже сама мысль о том, что меня ждут домашние дела, вызывает сильнейшее отвращение. Будь моя воля, я бы сейчас бесконечно долго лежала в воде, ожидая, пока меня как можно дальше отнесет медленное течение, а там бы выбралась на берег, и пошла, не оглядываясь, куда глаза глядят. Желание уйти, отправиться в путь было таким сильным, обжигающе-острым, что я с великим трудом заставила себя не поддаться этому влекущему зову. Кроме сестрицы ничто меня здесь не держит. Эх, если бы не сестрица!.. Ушла бы сейчас же, не раздумывая ни секунды! Ведь где-то есть высокие горы, безбрежные степи, далекие города… Есть пыль дорог, ветер странствий, падающие ночной порой звезды с неба… Как же я хочу увидеть это хоть краешком глаза!.. А еще есть бесконечная лента дороги, ведущая в неведомые дали… Дорога… Какое волшебное, чарующее, влекущее слово!

Кажется, я излишне размечталась… Как ни хорошо купаться в реке, надо вылезать, и можно быстрей бежать домой! Время подходит коров доить и в стадо их выгонять, а кроме меня в нашем доме это сделать некому — сестрица встает куда позже. Но как же не хочется, как мне не хочется возвращаться в поселок! Готова завыть, как волк зимой, при одной только мысли о своих вечных обязанностях! Как же мне в тягость заниматься домашними делами! Второй день силой заставляю себя делать то, что привычно и не задумываясь делала многие годы.

Да, если бы не Дая, то сегодня же бросила бы все и ушла отсюда, даже не зная куда! Ох, девочка моя милая, если я уеду, то как же трудно тебе придется с нашим огромным хозяйством! Твой бездельник тебе ни в чем не поможет — это ясно. И вообще: стоит ли мне уезжать? Плохо то, что одна только мысль о домашних обязанностях вызывает у меня нечто, похожее на тошноту… Перетерплю как-нибудь это отвращение к работе, может, все постепенно вернется на привычные круги, наладится, утрясется… Ну, случилась у меня большая неприятность — несостоявшееся замужество, так это со временем у людей забудется. Оставить сестрицу одну, без защиты? Да ее же муженек разлюбезный заест, и она ему ничего сказать не сможет! С хозяйством одной ей не справиться, а оставленные деньги могут уйти быстро. Их наша радость несказанная промотает моментально… На что тогда сестрица жить будет? Я очень и очень сомневаюсь в том, что ее дорогой примется за работу. Что еще у меня за нужда в поездке, кроме неизъяснимого желания уехать подальше? Одежды нашито много? Так одежду и здесь можно продать, пусть и не так дорого. Выкинуть мне надо из головы все мысли о поездке — сестрица важнее…

Домой я все же смогла вернуться почти вовремя, и даже успела переделать все утренние дела, когда ко мне на кухню заглянула Дая.

— Лия, ты где всю ночь пропадала? И еще мне интересно, когда ты домой вернулась?

— Где была — ты знаешь. У Мариды. А домой поздно, или рано — считай, как тебе удобнее, — пришла оттого, что чем меньше я и твой разлюбезный будем видеть друг друга — тем для всех нас будет лучше!

— Ты мне зубы не заговаривай! Отвечай, где была!

— Я тебе уже сказала — у Мариды! Если мне не веришь, можешь спросить у нее. Лично я к ней больше не ходок!

— А что случилось?

— Ничего. Поссорились мы с ней.

— Ты поссорилась с ведуньей?

— Что-то похожее на то…

— Зря. Женщина она неплохая.

— Кому как, — буркнула я, не желая больше говорить на эту тему.

Сестрица помолчала, походила около меня, пожевала корочку, запивая ее молоком, поковырялась в омлете с ветчиной.

— Дая, в чем дело? Ты меня о чем-то хочешь спросить?

— Ну вообще-то, хочу… Ты только не сердись, ладно?

— Хорошо, — улыбнулась я. — И о чем же таком жутком и ужасном ты хотела у меня узнать?

— Лия, а ты уже подумала, когда поедешь в Стольград?

— Не знаю… Может, я еще и не поеду никуда.

— Ты что, передумала ехать?

— Да.

— Но почему?

— Да что мне там делать? Я выросла здесь, в поселке, и в столице буду чужим человеком. И ты сама знаешь, что нашей любимой тетушке родственники под боком не нужны.

— Нет, Лия, тебе стоит уехать. Отвлечешься немного, от работы отдохнешь. Может, в столице с каким хорошим человеком познакомишься. Ты же не будешь тянуть с отъездом, правда?

Я посмотрела на сестрицу. Она старалась не смотреть мне в глаза, делая вид, что накладывает себе в тарелку гречневую кашу с грибами.

— Так, кажется, понимаю, в чем дело. Твой настаивает на том, чтоб я уехала? Он что, не желает, чтоб я жила с вами?

— Иначе он от меня уйдет…

— Интересно, куда? Я что-то не вижу охотников взять к себе в дом этакое счастье.

— А мне интересно, почему ты второй день на себя не похожа. — Сестрица бросила тарелку с нетронутой кашей на стол — Тут дело уже не в Вольгастре. С тобой что-то произошло, правда, не могу понять, что именно. Ты изменилась даже внешне. И с моим ты раньше так не ссорилась. Отмалчивалась, если что не так. А сейчас что? На каждое его слово у тебя пять в ответ. Неужели так трудно промолчать лишний раз? Ты меня просто из себя выводишь! Почему не можешь вести себя так же, как прежде? Это же ты, именно ты начала с ним ссору, это ты довела его до того, что он может уйти от меня….

Ах, Дая, Дая, ну неужели ты не понимаешь, что никуда отсюда твой муженек не уйдет, даже если его гнать из нашего дома палкой и в три шеи? Он настоящий лентяй и бездельник, здесь для него — королевское житье, и по-настоящему захочет уйти от тебя только лишь в том случае, если найдется более богатая дурочка, готовая кормить-поить этого тунеядца и терпеть его растущие день ото дня капризы, да вот только таких безголовых, кроме сестрицы, пока что не находится. Однако говорить что-то Дае сейчас было бесполезно. Сестрица настолько попала под влияние мужа, что не воспримет никакие мои слова. Я кивнула Дае:

— Садись за стол, поговорим. В ногах правды нет…

Сестрица уселась напротив меня, глядя во все глаза. Настрой у нее был явно боевой. Похоже, она всерьез намерена защитить от меня свою семейную жизнь.

— Дая, девочка моя милая, подумай сама: на что, и как ты будешь жить, если я уеду? Ты так и не научилась мастерству, даже по дому работать не любишь, да и не умеешь, а твой разлюбезный вообще ничего тяжелей горшка со сметаной поднимать не желает!

— Лия, ты исполняешь всю работу по хозяйству и мой считает, что так и должно быть. А вот если ты уедешь, то он поймет, что ему надо работать, чтоб содержать дом и…

— Да он дня в своей жизни не проработал, и до сих пор такого желания не проявлял, а тут вдруг начнет трудиться в поте лица? Милая моя девочка, ты сама веришь в то, о чем говоришь?

— Я знаю, что говорю! И вот еще что: перестань относиться ко мне, как к малому ребенку! Перестань сюсюкать! Сколько можно?! Мне уже двадцать лет и твое бесконечное кудахтанье начинает выводить из себя!

— Да, то, что ты выросла — это заметно… Хорошо, я постараюсь сдерживаться.

— Спасибо за одолжение! Но суть не в том… Ты вмешиваешься в наши с мужем отношения. А тут еще ваша ссора… Ну Лия, ну пожалуйста, ну уезжай, и у нас с ним все наладится! Я это точно знаю! Я даже не знаю, как мне извиниться перед ним за твое поведение!

— За мое?

— Конечно! Ты его постоянно обижаешь, и в наши отношения постоянно влезаешь, хотя не имеешь на это никакого права! А уж твои последние грубые выходки вообще не имеют никакого оправдания! Ты постоянно цепляешься к нему, выводишь его из себя… Сколько это еще будет продолжаться? Прости, но сейчас ты в доме — лишняя! Мы с ним — семья, а ты… Ты же мне всегда говорила, что любишь меня, что ради меня готова на все! Так докажи это — уезжай! Ты нигде не пропадешь, сумеешь устроиться и на новом месте! А я к тебе потом в гости приеду!

Сестрица умоляюще смотрела на меня во все глаза. Моя маленькая, глупенькая, влюбленная сестрица! Ну, и что мне с ней делать?

— Солнышко, да с чего ты решила, что во всех ваших неурядицах виновата я? А может, дело в вас обоих? Ты выбрала себе в мужья человека из числа тех, кто просто не способен ни к чему хорошему, доброму. В него это просто не заложено. Их семья живет в нашем поселке не одно поколение, и за все эти десятилетия в семье твоего супруга никогда не работал ни один человек. Они все — потомственные лодыри и бездельники, не привыкшие ни к какому труду, и не делающие даже попыток изменить свое нищенское существование. Как говорит Марида, существует такая вещь, как плохая наследственность. Вот твой муженек — именно из таких, с той самой дурной наследственностью. Он не способен дать никому ни любви, ни ласки, ни тепла, зато в полной мере требует этого для себя от других. Привык только потреблять, ничего не давая взамен! Вдобавок ко всему, отсутствие хотя бы малейшего воспитания делает твоего муженька совершенно невыносимым. Он, конечно, сказочно красив, но это красота пустоцвета… Однако пользоваться своим единственным достоинством — своей внешностью, он умеет неплохо. У твоего сокровища не привито даже малейшего желания ни к труду, ни к состраданию, ни к простому человеческому обращению с другими. У него на уме другое — вцепиться зубами в то, что имеет, и насмерть держаться за достигнутое. Ты влюбилась в него по уши, и, думаешь, он этого не знает? Погоди, пройдет немного времени, он станет похожим на пиявку, сосущую твою кровь!..

— Это ты мне из собственного опыта советуешь? Не сравнивай моего мужа и Вольгастра!

— Девочка моя, ты на своего красавца, конечно, пока еще надышаться не можешь… Да только любишь ты дорогого супруга только за внешность, за красоту, а как человек твой муженек ничего не стоит! Единственное, что он сам любит и на что способен — так это ежедневный поход по постоялым дворам, где без устали хвалится тем, как хорошо он сумел устроиться в жизни. Впрочем, нет: еще он не может прожить без восхищенных вздохов влюбленных в него молоденьких дурочек! Девочка моя, как я могу оставить тебя одну с ним? Худо-бедно, но меня он побаивается, а ты… Да стоит твоему лентяю хотя бы заикнуться о том, что он может тебя оставить, как ты прямо с ума сходишь, и готова сделать все, лишь бы этого не случилось! Он скоро из тебя веревки вить будет и ты ничего не сможешь сделать, чтоб этого не произошло!

— Не суйся туда, где ты ничего не понимаешь! Так вот, что уже я хочу сказать: перестань меня поучать. Твое мнение меня не интересует по той простой причине, что это говоришь мне ты — неудачница! Причем неудачница во всем! Или ты просто-напросто перекладываешь на меня то, на чем сама обожглась? Спасибо, в таких советах не нуждаюсь! Тем более — от тебя! И не говори мне о том, чего не понимаешь! Что такое любовь — тебе не понять! Занимайся своими горшками на кухне, да грядками на огороде и не учи меня тому, о чем не имеешь ни малейшего представления!

— Дая, милая, ты меня совсем не слушаешь! Ну, постарайся же понять то, что я тебе пытаюсь сказать все это время! Не хуже меня знаешь, как говорят в поселке: краса — до венца, ум — до конца! Красы, не спорю, у него на десятерых хватит, а вот ума вовсе не наблюдается. С ним и сейчас нелегко, а дальше будет только хуже. Зачем тебе это нужно? Из-за так называемой любви? С твоей стороны она есть, и немалая. А он лишь позволяет тебе себя любить, ему с тобой просто удобно. Он уже и так, от отсутствия ума, вообразил о себе невесть что! Вместе у вас нет будущего! Одна беда и горе…

— Все сказала? — спросила меня сестрица, причем в ее голосе было нечто столь чужое и холодное, что у меня сжалось сердце. — Долго свою речь готовила? Я слушать устала… Говоришь, так называемая любовь?.. Понимаю, отчего тебя жених бросил! Ты просто не знаешь, что такое любовь, и не умеешь любить… Знаешь, кто ты на самом деле? Холодная лягушка с расчетами в голове. Лия, так дальше жить невозможно. Ты нам мешаешь, и сама это прекрасно понимаешь. Хватит, надоело! Считаю, что тебе не стоит и в дальнейшем придумывать невесть какие причины, чтоб остаться здесь. Уезжай, прошу тебя!

— Дая, но ты же совсем не приучена к хозяйству! Работать не умеешь, да и, прости за правду, не хочешь… Подумай сама: как ты будешь жить без меня? Ты просто пока еще не представляешь, что я для тебя являюсь той подпоркой, без которой придется невероятно трудно! Если останешься без меня… Я даже представить себе не могу, что с тобой может произойти! Милая, не обижайся, но возьмем для примера хотя бы сегодняшний день: когда я вернулась домой, то увидела, что ты, как обычно, ничего не сделала ни в доме, ни по хозяйству. Ни коровы с вечера не доены, ни птице, ни скотине корма не задано, вся грязная посуда как стояла на столе, так и стоит, в доме неубрано… Даже тот разбитый горшок с кашей, который твой муж бросил в меня, по-прежнему валяется у стены… Разве так можно жить?

— Ты что, упрекать меня вздумала? Спасибо, дорогая! И после этого ты еще можешь мне говорить о сестринской любви!?

— Дело не в упреках. Просто я пытаюсь тебе сказать, что без меня тебе будет прожить очень сложно. Повторяю лишь то, что только что сказала: ты совсем не приучена не только к домашней работе, но и к самому простому труду…

— Ты опять выдумываешь какую угодно отговорку, лишь бы остаться здесь, в этом доме, в этом поселке… Никак, Вольгастра намерена вернуть? Неужели больше заняться нечем?

— Перестань!

— Не смей кричать на меня! Обнаглела! За последние пару дней из-за Вольгастра ты совсем распустилась, повышаешь на меня голос! Разве я тебе это позволяла? Ну, если тебя так беспокоит, как я управлюсь с хозяйством, то сразу сообщаю тебе: найму женщину для работы и услуг. Пусть и в доме, и по хозяйству управляется!

— Одна не справится…

— Найму двух! Все, больше причин для отказа уехать нет? Или что еще собираешься придумать? Все одно у тебя ума на то не хватит! Поймешь ты, наконец, или нет: я хочу жить своей жизнью, сама, без постоянной оглядки на тебя и на твое мнение! Лия, уезжай! Устраивай свою судьбу, найди себе парня, наконец, а я останусь здесь и все у нас с мужем будет хорошо!

Ах, Дая, Дая, сестренка ты моя неразумная… Ну зачем ты меня гонишь от себя? Девочка моя, тебе одной будет тяжело…

— Дая, а что будет, если я не уеду? Возьму и останусь? Здесь мой дом, хозяйство… Я столько сил вложила во все то, что нас окружает! Вся моя жизнь здесь прошла. Все, что у нас есть — все поднято моими руками. Ну, подумай сама, как мне все бросить и уехать неизвестно куда? И вообще в поселке спокойно живется, а в мои годы начинать все заново сложновато… Все же мне уже двадцать семь лет…

— Ты… Ты не можешь так со мной поступить! Он же уйдет от меня! Это ты его не выносишь, а я его люблю! Ты что, таким образом решила мой брак разрушить?! Завидуешь мне?! Моему счастью?! Тебя бросили, и я такой же должна быть?! Не выйдет! Раз ты так со мной поступаешь, то и я сделаю с тобой то же самое! Так и знай: если он уйдет, тогда и я уйду вместе с ним! Заберу половину имущества, ту, что мне принадлежит по закону, и уйду! Оставайся здесь одна! Ты этого хочешь!?

Вот так! Ясно и четко, без недомолвок: из нас двоих Дая выбрала мужа. Я не узнавала сестрицу. На меня как будто глядел другой человек: злой, незнакомый, ненавидящий… Что ж, если так… Ладно! С тяжелым сердцем я встала из-за стола, бросив Дае:

— Пошли со мной!

Я привела сестрицу в огород, туда, где у нас начинался небольшой яблоневый сад. Да, впрочем, какой там сад — так, с десяток деревьев, среди которых находилась небольшая беседка, обвитая вьюнком, и качели.

— Зачем ты меня сюда притащила?

— Надо поговорить спокойно, чтоб твое сокровище нас не подслушало! И не спорь со мной, — подняла я руку, увидев, что Дая собирается возражать. — Хочу, чтоб ты кое- что знала. Боюсь, это тебе пригодится на будущее. Когда твой муж стал жить в нашем доме, я, зная милые нравы его бессовестной семейки, на всякий случай спрятала часть имеющегося у нас золота.

— Зачем?!

— Мне кажется, ответ очевиден. На всякий случай. Ты можешь думать о нем, что твоей душе угодно, но я на твоего супруга смотрю более трезво. Вот поэтому я ссыпала в мешочек с треть имеющегося у нас золота, добавила туда же прабабкино бриллиантовое ожерелье с сережками, украшения из сапфиров и изумрудные браслеты.

— А я все голову ломала, куда у нас самые дорогие украшения делись! На своего грешила! А это все твои проделки! Да как ты осмелилась…

— Верно, мои проделки. Считай, что таким образом я отложила для себя приданое, и спрятала его в тайнике. Денег и драгоценностей у нас, тем не менее, осталось немало. Где они у нас лежат — знаешь. Оттуда я возьму себе денег на поездку, и на первое время, чтобы обустроиться в городе. Все остальное — деньги, драгоценности, а также дом, хозяйство, имущество — все твое! Будь хозяйкой в нашем доме, а уж как-нибудь устроюсь в столице. Если твой муженек не будет швыряться деньгами направо и налево, то вам, даже не работая, на безбедную жизнь хватит надолго. А то, что я припрятала, пусть так и лежит себе в тайнике. Ты можешь открыть тайник, и взять оттуда деньги только в самом крайнем случае, если не будет другого выхода. Запомни, только в самом крайнем случае! Я скажу тебе, где он находится, если ты поклянешься мне, что не расскажешь о тайнике своему разлюбезному.

— Почему ты его так не любишь?

— Потому что, в отличие от тебя знаю, что от него можно ожидать. А тайник — это моя тайна, там лежит мое приданое, или же твое спасение на самый крайний случай. Договорились?

— Хорошо. Клянусь памятью матушки, что никто, кроме нас двоих, не узнает о спрятанных деньгах. Удовлетворена? И где же тайник?

— Ты стоишь рядом с ним.

— Ну, конечно же! В старой яблоне! И как я сразу не догадалась?

Когда-то, еще в раннем детстве, я нашла в стволе одной из больших яблонь нашего сада, расположенное неподалеку от земли небольшое дупло. Снаружи оно было почти незаметно, никто, кроме меня о нем не знал и это стало для меня самой большой тайной детства. Я прятала в нем красивые бусинки, стекляшки и всякую ерунду, которую так любят маленькие девочки. Даже когда я подросла и бабушка следила за каждым моим шагом, в корне пресекая малейшее непослушание, я, набравшись храбрости и выкроив минутку, бегала к своему тайному местечку, чтоб разок перебрать хранящиеся там сокровища, положить туда найденный необычный камешек, забавную щепку или чудный корешок. Позже, став взрослой, я показала тайник сестрице, но она осталась равнодушна к моим детским секретам. Сейчас я положила туда мешочек с золотом и драгоценностями, замазала глиной отверстие, и даже приложила к замазке старую кору. Потом я побелила деревья, и сейчас, не зная точно, где находится дупло, никто не сможет найти спрятанное.

Немного позже, уже в доме, сестрица, чуть виновато глядя мне в глаза, покаялась:

— Лия, не сердись, но я вчера вечером ходила к семейке Вольгастра.

— Пресветлые Небеса, зачем?

— Ожерелье им отнесла.

— Дая, но я же тебя просила сделать это после моего отъезда!

— Ну и что из того? Сегодня, завтра — какая разница! Уж очень мне хотелось в нахальную рожу твоего бывшего посмотреть, когда я с них потребую то, что нам по закону положено. Тем более что к себе в гости они меня явно не ждали. Решили, видимо, что если мы с самого начала шум поднимать не стали, и мужа моего позавчера к себе не пустили, то сейчас никто из нас и близко к их дому не подойдет. Ага, как же! Разлетелись их мечты, как дым! Пришла к ним, а там пир горой — второй день свадьбы гуляют. Большинство гостей мне незнакомо; это со стороны молодой жены родни наехало — не сосчитать! И показалось мне, что юная супруга губки надула, на мужа не смотрит — как видно, уже поссорилось с ним, а родители твоего бывшего тоже что-то не больно веселы. Ну, подошла я к Вольгастру, положила перед ним ожерелье. Так и так, говорю, возвращаем вам то единственное, чем одарили бывшую невесту за все те годы, пока были ее женихом, и больше мы вам ничего не должны. В ответ ждем и от вас того же. Понимаю, сегодня, мол, праздник у вас, гуляйте — мешать не будем, но завтра ожидаем вас с деньгами и всем прочим.

— Дая!

— Ох, что тут началось! — продолжала сестрица, не слушая меня. — Родственники молодой жены раскричались, узнав, что старая помолвка не расторгнута. Вольгастр, нагло глядя мне в глаза, заявляет, что вы давно все миром уладили между собой и он нам ничего не должен, а я вообще не имею права вмешиваться в то, что меня не касается. Его родители вздумали было шуметь — с чего это, мол, я их позорю? Но после моей просьбы назвать имя свидетеля, подтверждающего разрыв помолвки, замолчали. Впрочем, у меня создалось такое впечатление, что они б ничуть не расстроились, если бы вдруг свадьба была признана незаконной. Молодая жена ударилась в слезы, Вольгастр кинулся ее успокаивать, что, дескать, это все вранье, и мы просто желаем с них еще разок денег содрать. И вообще, оказывается, у тебя, у девы старой, с головой не все в порядке! Он, дескать, тебя жалел все эти годы, а любить никогда не любил, просто терпел! Не знал, как расстаться. А ты прилипла к нему, как смола к одежде, не отстаешь. Услышав такое, родственники молодой жены напустились на меня чуть ли не с кулаками. А я им в ответ высказала все, что думаю про Вольгастра, про его мамашу и про всю их семейку. Разорались мы друг на друга так, что стали сбегаться люди с улицы… В общем, вчера у них на свадьбе было еще то веселье…

Да, я представляю! Даже в смягченном пересказе сестрицы чувствуется, какой там вчера был скандал. Ох, беда… Вот еще неприятности на мою голову! Так ты, Вольгастр, оказывается, не любил меня, а лишь терпел? И не знал, как от меня, смолы липучей, отвязаться? Ну, милый, ну, дорогой, ну, спасибо! Теперь буду знать, что именно ты обо мне думал все то время, пока женихом считался!

Значит, пока я вчера с ведуньей по болоту ползала, здесь шум просто до небес был! Ах, Дая, Дая, девочка моя, ну зачем тебе это все надо? Как будто отвечая на мой невысказанный вопрос, сестрица напористо заговорила:

— А что, по-твоему, я должна молчать? Не дождутся! Опозорили нас на весь поселок и думают, что это сойдет им с рук! А вот не получится! Ты уедешь, а сколько они нам задолжали, напомнить? Отдавать же, похоже, у них и в намерениях нет! Пусть все об этом знают, тем более что я с них эти деньги все равно стребую!

— Да хватит вам того, что я оставляю. И перестань к ним ходить. Я ничего от них не хочу!

— Не скажи! Деньги лишними никогда не бывают, тем более, если ты уедешь. Но я с этим разберусь! Видишь ли, тут дело в другом: боюсь, что к нам в дом с утра гости повалят.

— Ты кого имеешь в виду?

— Да, прежде всего, думаю, твой бывший заявится к нам свои семейные денежки спасать, или его родственники могут объявиться за тем же. Знаешь, переоденься, а? Вдруг кто из родни молодой жены придет, и я хочу, чтоб они видели, что ты куда лучше их нежного одуванчика.

Ага, вот только незваных гостей с утра пораньше мне еще не хватало! Ну, Дая, удружила! Неприятности так и сыплются со всех сторон! Однако кое в чем она права. И все же, надо признать: какие мы, бабы, дуры! Хоть и оставил меня Вольгастр, хоть и сказал всем, что никогда не любил, а все же хочется, если он придет, выглядеть так, чтоб он пожалел, что выбрал не меня

У себя в комнате я взяла зеленое платье, и, рассмотрев, отложила его в сторону — как не умывалась в ручейке у дома ведуньи, а отмыться хорошенько тогда не сумела: кое-где на тонком зеленом шелке была видна чуть заметная грязь. Пришлось одевать то, что еще вчера было отложено для дороги — серые шелковые брюки и рубашку. Волосы уложила так же, как вчера. Повертелась перед зеркалом. Ну что ж, несмотря на вторую подряд бессонную ночь, выгляжу неплохо.

Гости не заставили себя ждать. Первой заявилась соседка-сплетница, та, что и сообщила мне о женитьбе Вольгастра. Ну, естественно, все с теми же двумя своими приятельницами. Теплой компанией ходят, чтоб сразу же последние новости обсуждать. У них что, домашних дел с утра нет?

— Здравствуйте, — сразу же ласково запела соседушка, обшарив глазами двор, и меня заодно, — Лия, а чего это ты такая нарядная с самого утра? Аль ждешь кого? Может, жениха себе какого уже приглядела? Шустра ты у нас, оказывается. Такую тихоню из себя строила, а второй день подряд домой под утро являешься. Неужто столь хороши темные ночи? Так и вспомнишь о тихом омуте, в котором кое-кто водится…

Ну, я так и знала, что в нашем поселке ничего не утаишь. Ладно, я не хотела, ты, соседка, сама напросилась.

— А то как же, жду. Женщина я теперь одинокая, а от женихов у меня с вчерашнего дня отбоя нет. Да ты уж об этом знаешь, наверное.

— Как не знать! Трех дней не прошло, как с Вольгастром рассталась, а уж любовь с кем-то на стороне закрутила. Хоть бы для вида пару седмиц подождала!

— А зачем? Да не завидуй ты мне так! Впрочем, я тебя понимаю: ты же, как рассказывают, в молодости еле-еле парня обманом сумела окрутить, бегал, говорят, от тебя, как от чумы! Не находилось для тебя женихов, как ни старалась! И насчет темных ночей не ошиблась… Эх, не знаешь ты, какая это трудная задача: из нескольких кавалеров выбрать кто получше, а на это время требуется. Ну, и звезды, конечно… Впрочем, тебе, соседушка, об этом знать уже по возрасту не полагается. Старовата. Да, дорогуша, все спросить тебя хочу: позавчера, когда ты меня Вольгастра с молодой женой встречать потащила — это что, была твоя задумка, или просьба матери моего бывшего? Вы все втроем, гости дорогие, в тот день, когда Вольгастр супругу привез, у крыльца его дома окружили меня прямо со всех сторон. Тогда я на это внимания не обратила, а сейчас думаю: если бы я что сказала тогда, при виде новоявленной молодой жены, или к Вольгастру рваться стала — на этот случай у вас для меня что придумано было? Неужто втроем меня собирались держать, да еще и рот бы заткнули? Я права?

— А хоть бы и так! Там такая юная деточка, такая нежная лебедушка, уж такая лапушка!… Не тебе чета! И то верно: зачем Вольгастру залежалый товар? Вон какую нежненькую да кроткую красавицу себе нашел! Любой мужик был бы счастлив такую жену иметь! Да еще, как оказалось, ласковую, покладистую, добрую! С уверенностью можно сказать — не промахнулся племянничек мой троюродный! Сердце радуется на молодых глядючи! Кому еще так повезет?!

— Соседушка, ты зачем ко мне с утра пожаловала? Неужто дел дома нет? — от подобных высказываний я настолько оторопела, что не могла связать двух слов, или ответить соседке так, как она того заслуживает. — Если не знаешь, чем заняться, то хоть в огород к себе загляни! Там же, кроме бурьяна да мокрицы, не растет ничего! Скоро сорняки на твоем огороде выше забора вымахают! Прополи хоть пару грядок, все толку будет больше, чем языком впустую молоть!

Но с соседки все как с гуся вода! Не получив должный отпор, и услышав растерянность в моем голосе, она продолжала петь с укоризненным лицом:

— Мой огород — не твоя заботушка! Тебя другое беспокоить должно. Вольгастр велел передать, что он на тебя очень обижен. Ты, вместо того, чтоб порадоваться за него, что он счастье свое нашел, чего устроила, а?! Ведь сама же любому да каждому твердила, что, мол, счастья ему желаешь от всего сердца, и все для того сделать готова, лишь бы он доволен был! Да уж, это твое стремление вчера было заметно! Как же тебе хотелось укусить бедного парня побольнее, да еще и при всех! А за что? За то, что он не тебя женой назвал? Сама понимать должна: не по себе ты кусок ухватить вздумала! Давным-давно в девках свой век пересидела, так что тебе кого попроще выбирать надо было, не зариться на такого добра молодца, как наш Вольгастр…

— Надеюсь, что Пресветлые Небеса послали ему именно то, что он и хотел найти, — я сдерживалась из последних сил, чтоб от души не напинать соседушке. — А ты тут с какого боку припека?

— Да все с того, что я и мать Вольгастра троюродные сестры, так что по-семейному мы помогать друг другу должны! Еще ругани нам не хватало на свадьбе! Так ведь ты не удержалась! Нет, чтоб пришла позже, поговорила наедине с Вольгастром по-хорошему! Ну, полюбилась ему другая, бывает! Так мирно все разрешить следовало. А вместо этого что удумала? На денек затаилась, а вчера сестрица твоя драгоценная там такой скандал учинила, что вспомнить страшно! Всем ясно, что не просто так, а по чужой указке! Думаешь, после этого Вольгастр к тебе вернется? Да никогда! Хоть десяток коней ему купи, а все одно своего не добьешься! Тоже мне, нашла, чем парня соблазнить можно! Не нужна ты ему, так что перестань человеку жизнь портить! И не совестно тебе нисколько, бесстыжая! Постыдилась бы хоть перед приезжими, перед родней нашей новой! Что теперь о нас люди подумают? Да, удружила ты всем нам! Вот оттого я к тебе и пришла, чтоб передать слова Вольгастра: несмотря ни на что, он тебя понимает и прощает. Обещает, что во всех недоразумениях вы разберетесь позже. Однако он требует, чтоб ты сейчас же, неотложно, пришла к ним и сказала гостям, что сестрица твоя не в себе была, когда к нему на свадьбу с руганью явилась, да и с требованиями несусветными. Да признай, что это ты ее послала на свадьбу, чтоб бедного парня перед всеми опорочить. Покайся перед людьми и за себя и за свою сестрицу. Не заставляй нас тащить тебя силой, лучше добром иди сама. И вот еще что просил тебе сказать Вольгастр: то платье зеленое, в котором ты вчера ходила, жене его приглянулось, так что он согласен принять его в качестве извинения.

Глаза соседки сверкали праведным гневом, хотя свою обличительную речь, хамскую по сути, она произнесла медовым голосом. У меня же от столь беспримерной наглости просто горло перехватило. А я-то, дурочка наивная, рассчитывала на какое-то извинение, или запоздавшее объяснение… Ты, Вольгастр, совсем обнаглел — приказы мне с нарочными шлешь! Неужто и вправду уверен, радость моя бывшая, что я по-прежнему, все так же преданно и безропотно, побегу к порогу вашего дома лишь по одному движению твоего пальца, и буду делать все, что ты захочешь? И слова эти глупые подтверждать стану, чтоб оправдать тебя перед новой родней? Нет, милый, прошли те времена! Причем у бывшего жениха, похоже, даже сомнений нет, что я по-прежнему могу ему хоть в чем-то отказать. Нет, ну надо же умудриться все так поставить с ног на голову! Оказывается, он здесь ни при чем! Бедный, невинно оклеветанный человек, жаждущий справедливости! Да еще, вдобавок ко всему, я и жену его ублажать должна!.. Детке его любимой что-то приглянулось, так я должна ее порадовать! Нет, дорогой, нет, мой милый, со всеми нынешними проблемами отныне разбирайся сам, на мою помощь не рассчитывай! А вообще-то задумка неплоха: и самому перед гостями обелиться, и меня с сестрицей жадными, истеричными дурами выставить, а обо всех остальных вопросах позже можно просто забыть, тем более что сейчас я сама должна подтвердить: дескать, все, сказанное вчера сестрицей — ложь! Как там про тебя Марида говорила? А, да: ловок, каналья! Права, ведьма старая! А вообще-то, по какому праву, бывший друг мой сердечный, ты указываешь мне, как я должна поступить?

— И еще Вольгастр просил тебе передать, — продолжала соседушка все тем же сахарным голосом. — Если покаешься перед его новой родней за то оскорбление, что вы нанесли вчера на свадьбе, то он на тебя и в будущем обиду держать не будет. Поясни людям, что не со зла ты свою сестрицу к ним послала, а с больной головы да с досады оттого, что бросил он тебя. А сейчас ты должна понять и сама, что прав был Вольгастр, не тебя выбравши…

Мне как кипятком в душу плеснули, выжигая остатки того доброго, что я пыталась сберечь только для себя. Да как у них наглости хватает мне такое заявить?!.. Да как у соседушки только язык повернулся?!..

— Вольгастр не мог такое сказать! — вырвалось у меня.

— Еще как сказал, да еще и при всех! А ты сейчас с нами пойдешь, эти слова подтвердишь…

— Спрашиваешь, что о вас люди подумают? — На крыльцо вышла сестрица. — Да что есть, то и подумают. Хуже думать все одно невозможно. Слушаю вас — и диву даюсь! Надо же такое нести! Никак вам с утра голову напекло? Все же жарко сегодня. Или за столом праздничным вчера лишнее приняли? Уж очень заметно по вашим разговорам, что хлебнули куда больше, чем нужно. Не все, видать, новая родня съела-выпила… Здравствуйте, соседи дорогие, что-то вы раненько сегодня! Соскучились, или случилось что? А ты, соседушка, что ж к нам с пустыми руками от родственников заявилась? А должок, что у них накопился, отчего не прихватила? Или нести тяжело было? Это понятно, если учесть, сколько вы нам задолжали! Тут не на одной телеге добро с деньгами везти придется! Кстати, сколько там лично от тебя на одной из телег будет находиться, не упомнишь? Ничего, я напомню! А отчего сестра твоя троюродная, свекровь свежеиспеченная, к нам сама не пришла? По-семейному, тебя послала? А, понимаю: она занята, приданое, полученное за невестой, пересчитывает! Да, там точно сбиться легко! А Вольгастр почему самолично нам на глаза не явился, коли так разобижен? Или все же стыдно ему? В глаза бы нам сказал то же самое, что вас просил передать. Аль не решается? Боится молодую жену хоть на мгновение одну оставить: как бы красоту такую несказанную не украл кто?! Ну что же, дело хорошее! Пусть за порядком в своей молодой семье бдит! Однако что-то я не заметила особого веселья у сестры твоей троюродной вчера за столом! Сидит, как в воду опущенная! Никак, внуку будущему не рада?

Ну, Дая в своей стихии! Впрочем, соседка тоже не промах, и через минуту на нашем дворе разыгралась целая буря. Колкости, ругань, взаимные обвинения… Этак скоро у нас скоро и до выяснения на кулаках дойдет! Привлеченные шумом, во двор стали заглядывать не только другие соседи, но и прохожие с улицы — не каждый день такую бабскую свару увидишь и услышишь. Некоторые стояли в воротах и оттуда наблюдали за происходящим. Трудно сказать, кому из двоих больше сочувствовали, но слушали с явным удовольствием.

А я стояла в стороне и чувствовала, как во мне начинает потихоньку нарастать гнев на всех: на соседку-сплетницу, на заглядывающих к нам во двор любопытных, на Вольгастра, укрывшегося от неприятностей за бабскими юбками, на сестрицу, которая шумит не хуже остальных… Вся эта история стала вызывать у меня зло и раздражение. Хватит, надоело! Нарастало желание выкинуть их всех со двора подальше, пусть там кричат!

Не знаю, может, я и выполнила бы свое намерение, да тут у нас во дворе появилась Марида. А этой что надо? Кстати, глядя на нее никто не скажет, что она ночь не спала. Ведунья явно была в приподнятом настроении.

— Здравствуйте, — заговорила она. — Шумновато у вас с утра… Лия, а ведь я к тебе.

— Да пропади ты пропадом! — искренне вырвалось у меня. — Только тебя еще не хватало! Не видишь, разве, что у нас здесь творится!?

Все, кто был на дворе, притихли. Как бы к ведунье люди не относились, но все же ее немного побаивались, и обычно не грубили.

— Да ты, милая, не сердись. Помочь я тебе не смогла, не в моих это силах, да на твое счастье под утро мне вспомнилось, что есть в столице одна лекарка. Вот она, думаю, тебе поможет.

— Что!? Какая еще лекарка? Никуда не поеду! Хватит с меня!

— Марида, а что случилось? — вмешалась в разговор Дая. — Сестра разве заболела? Лия, ты почему молчишь?

— А вот пусть она тебе все и выложит, — огрызнулась я. Интересно, что Марида еще придумала, чтоб заставит меня поехать. Напрасно стараешься — с места не сдвинусь!

— Как, тебе разве Лия ничего не рассказала? — с искренним удивлением покачала головой ведунья. — Ох, Лия, стоит ли в себе все беды держать? Иногда и с родными поделиться надо! Вот уж кто, а сестра тебя всегда поддержит! Так, Даюшка?

— Конечно! Тут никаких сомнений быть не может! Так что стряслось?

Хм, опять очередную пакость придумала, ведьма старая! Интересно, как она сможет заставить меня поехать? С ее ненаглядной парочкой весьма неприятных типов, вызволенных из невольничьего каравана, пусть едет кто угодно, но не я!

— Да прибежала ко мне Лия позавчера — начала Марида. — Как узнала, что Вольгастр женился, так в ту же минуту от потрясения у нее что-то с глазами приключилось. Ладно, хоть до меня дойти сумела! Только вот беда: помочь я ей смогла лишь совсем немного. Сейчас девка вблизи еще видит, а чуть подальше уже ничего рассмотреть не может. Какой из нее сейчас работник? И как же ей дальше жить, и на что, если совсем ослепнет? И кто же слепую за себя возьмет? Да и вы тоже хороши! — повернулась ведунья к соседушке-сплетнице. — Неужели так трудно было заранее девке правду открыть? Сегодня пришли скандал закатывать, а сами что творите? Отчего раньше молчали, чего ждали? Сообщили б Лие как-то помягче известие о женитьбе ее парня или набрались бы храбрости, да договорились бы честно о разрыве помолвки — все бы с ней такой беды не случилось! Если Лия вылечиться не сумеет, то грех за это ляжет на вас! А сейчас зачем крик подняли? Или вы считаете, что одной беды девке мало? Да рассказывайте вы новой родне все, что вам заблагорассудится, а наш поселок и так правду знает: ничего не говорил Вольгастр Лие о своей свадьбе, так что и не наглейте сверх меры. Не было разрыва помолвки, и свидетелей договора вы предоставить тоже не можете. Вам бы всем Лие в ноги поклониться надо уже за то, что она спустила вашей семье такое и шум на весь свет поднимать не стала! Иногда вам, нахалам, и гнева Высоких Небес побояться не помешает! Ты же сама, трещотка, ко мне не раз приходила, спрашивала, отчего это у твоих детей счастья в жизни нет? Я тебе уже не раз говорила, да, как видно, без толку: оттого и не везет им, детям твоим, что их мать к каждой поселковой сплетне свой голос приложила, и в каждую свару сунулась, и плавает в людских бедах, как рыба в воде! Ведь Светлые Небеса через детей родителей наказывают за их грехи, да только ты этого никак в свою голову взять не хочешь Ты ж ссоры между людьми сеешь, да еще и радуешься тому! Думаешь, такие вещи просто так проходят, без последствий? Ошибаешься, мы в ответе за все свои поступки, да только ты никак не хочешь это знать, и отскакивают от тебя все мои слова, как сухой горох от стенки! И передай своей бессовестной родне: пусть ваша семья успокоится, и оставит Лию в покое.

Вот что мне доставило искреннее удовольствие, так это растерянность на лице соседушки. А поддай-ка ей еще, Марида! Сказано так, что и возразить нечего. Быстро она соседке язык укоротила. Весь поселок знает, что любимое занятие соседушки, лучшее из удовольствий — ошарашить человека неожиданной вестью, вывести его из себя, довести до слез, и с ханжеским сочувствием на лице наблюдать за этим. Вот пускай теперь подумает о том, что далеко не каждая новость без последствий может пройти. Пустяк, а мне приятно!

— Так вот, — продолжала ведунья со скорбной миной на лице, — два дня я пыталась Лие хоть немного помочь, да не в моих это силах! Стара стала, здесь кто посильней меня требуется. А она видит с каждым днем все хуже!

— Так вот в чем дело! — ахнула Дая. — А я-то голову ломаю, в толк не возьму, отчего она последние два дня ходит сама на себя непохожая! Сказать ей ничего нельзя — ко всем словам цепляется, с моим мужем постоянно ссорится, за вышивку не садится, по вечерам ее дома нет… Как подменили человека!

— Она у меня оба вечера была. Я ее лечить пыталась, да все без толку. Сестра твоя даже обиделась на меня немного за то, что я помочь ей не сумела! Поэтому и сейчас меня неласково встретила! Сколько она слез пролила за эти две ночи — не передать! А сегодня поутру Пресветлые Небеса мне помогли: вспомнилась мне та, кто Лие излечиться поможет! Собирайся, милая! Сейчас для тебя главное — время не упустить! Я тебе даже письмо для лекарки дам, чтоб помогла тебе во имя нашей с ней старой дружбы! Девка ты у нас молодая, вся жизнь еще впереди. Знаю, что летом по хозяйству работы много, но наработать ты сейчас все одно много не наработаешь, последнее зрение можешь потерять, а здоровье куда важней. По хозяйству управиться в твое отсутствие и Дая может. Ничего с тобой не случится, съездишь на лечение в столицу, вернешься оттуда зрячей! Заодно и отдохнешь немного, по приезде оттуда за работу с новыми силами примешься. Все переделаешь, что отложено было до твоего возвращения.

Народ во дворе одобрительно загудел. Всем известно, что здоровье — одна из главных ценностей. Разок его потеряешь — потом его ой как сложно восстановить! От больного проку в хозяйстве немного. Ах, Марида, ах, паразитка! Ну и хитра же ты! Это же надо суметь так все обставить, что мне сложно отвертеться от поездки! Главное, все, кто находится сейчас у нас во дворе — все единодушно с ней согласны, все ее поддерживают! Да я еще и в страдалицах оказалась! Хорошо, попытаемся отказаться по-иному!

— Да как же мне одной до столицы добраться? С незнакомыми людьми ехать не хочу, а вот если обоз какой подвернется, где наши поселковые будут — тогда другое дело! С ними в путь отправляться не побоюсь.

— И тут тебе повезло! — радостно сообщила мне Марида. — Надеюсь, мне ты доверяешь? Сейчас в Стольград от нас идет обоз, правда не наш поселковый, а из других мест, но там сын моей старой знакомой едет, вместе со своим родственником! У него племянник, парнишка, молоденький совсем, прихворнул, так он его тоже в Стольград на лечение везет. Будешь и под охраной, и на их телеге все свои сундуки заодно отвезешь! Не благодари меня и не спорь со мной! Собирайся побыстрей, не тяни, не каждый день такая возможность уехать выпадает!

— Не хочу я никуда ехать! — заявила я, но меня никто не слушал, и мнением моим никто не интересовался. Нечего, мол, слушать, заболевшего человека, все одно без толку. В таких случаях решения должны принимать здоровые люди. Вот они, сестрица и односельчане, все решили и обсудили без меня. Марида и здесь оказалась куда более ловкой, чем я со своим "не поеду". Ну, соседи — ладно… А сестрица — та вообще чуть ли не запрыгала от счастья, когда услышала о моем отъезде Как же, вот оно — желанное разрешение нашего утреннего разговора…

Как я не упиралась, но сестрица отправила меня собираться в дорогу. А что там собирать, если у меня и так уже почти все приготовлено для поездки. В одну дорожную сумку сложила свои немногочисленные пожитки, в другую — все принадлежности для рукоделия (Дае они так и так ни к чему), а в третью уложила припасы дорожные.

Оглядела свою комнату, в которой прожила всю жизнь. Надо же, даже не жаль ее покидать! А что хорошего я в ней забыла? Да ничего.

Немного постояла у кровати матушки… Прости, я ухожу…

Осталось только усмехнуться. Нет, ну надо же такому случиться: меня как волна какая подхватила и понесла по течению, а все слабые попытки удержаться на берегу ни к чему не привели! Ладно, пусть будет так. Все одно в поселке мне оставаться тяжело, а то и просто невозможно…

В конюшне взнуздала Медка. Хорошо, что сегодня Лорн его не вывел в поле. Давненько я не сидела в седле, с детства почитай, когда еще матушка не была прикована к постели. Да только навыки подобные так просто не забудешь.

Ну что, мой хороший, застоялся ты здесь? Ничего, сейчас выйдешь на свежий воздух, на зеленую траву… Взяв коня за узду, я пошла с ним к выходу, и вдруг кто-то преградил мне дорогу. Ну, конечно же, зятек любимый! В руках он держал вилы, недвусмысленно направленные на меня.

— Слышь, ты, стерва, — прохрипел он, — а ну, оставь лошадь! Она моя. Я здесь хозяин, и все, что в доме есть, все мое. А иначе….

— А что иначе?

— А то! Скажу, что ты сама на вилы сослепу напоролась! — зятек довольно заржал. Он чувствовал себя хозяином положения. — Че, не ожидала? Страшно те, зараза? Не боишься, что я те щас нос набок сверну, как ты мне, или глаз выколю? А я ведь это сделаю! Не трогай здесь ничо, здесь все мое! Поняла? Все — мое! Себе новую лошадь купишь, у тя денег много! Пшла вон отсель, и чтоб я тя в жизни больше не видал ни разу, курица слепая! И вздумай токо назад припереться! Пришибу, стерва! Втеши в свою пустую башку — тута ты никому не нужна!

Все, хватит! Сколько можно терпеть подобное?! Почувствовав, как внутри меня снова забурлила темная злость, я быстро шагнула к зятьку, легко выбив у него из рук вилы. Затем, схватив за шиворот растерявшегося супруга Даи, от души приложила его об стену, да так, что пара кур, забредших в конюшню, всполошено закудахтав, вылетели на улицу, а зятек медленно сполз по стене, схватившись за сломанную руку. Лежа на земле, он испуганно смотрел на меня. Наклонившись к ненавистному лицу, я в бешенстве прошипела:

— Ну, так что, кто здесь хозяин? Если ты до сих пор не понял, объясняю в последний раз: хозяйка здесь — Дая! А ты — никто! Так, чурбан безмозглый, взятый с улицы по причине смазливой рожи и по капризу моей сестры. Бездельник, дармоед, грязь под ногами! И живешь в этом доме лишь потому, что этого хочет Дая! Если я в будущем хоть краем уха услышу, что ты ее обижаешь, то вернусь, и живого по костям разберу. Понятно, или еще раз, для ума, повторить?

Не сдержавшись, от души пнула. Под ногой что-то отчетливо хрустнуло, а зятек затравленно взвизгнул. Похоже, пару-тройку ребер я ему дополнительно сломала. Да, когда меня охватывает злость, то вдобавок откуда-то появляются непонятные силы… Ладно, будем считать, что пока обожаемый зятек получил достаточно. Глядя в его перепуганные глаза, с трудом сдержала порыв окончательно свернуть голову красавчику. Эх, если бы не Дая, давно бы его в нашем доме не было! Или на этом свете…

Когда я вывела Медка на двор, там уже стояла телега, а в нее грузили и привязывали мои сундуки. Всем руководила сестрица. Быстро у них дело идет! Даже очень быстро. Н-да, задержаться в поселке хоть ненадолго мне явно не дадут! Усиленно спроваживают как ведунья, так и сестрица. И почему я здесь никому не нужна?

Кстати, а с кем я отправлюсь в дорогу? Рыжеватый возница при взгляде на меня отвел глаза. Великие Небеса, да это же один из спасенных! Тот, что вчера был со светлыми волосами…

— Узнала? — Это Марида подошла ко мне.

— Что-то у него после общения с тобой цвет волос поменялся. Довела, видно, мужика!

— Да нет, все куда проще. Обычная краска. Детка, у нас с тобой для разговоров слишком мало времени, да и ушей сторонних рядом много. Поэтому скажу лишь основное и то очень коротко. Я вынуждена просить тебя проводить наших друзей в столицу, да и там помочь им, чем сможешь. Лия, как это ни странно звучит, но я возлагаю надежду только на тебя. Спасенные парни… Чтоб ты знала: им одним добраться до столицы будет сложно. Они не знают многих обычаев нашей страны, могут ошибиться в тех мелочах, что бросаются в глаза, и твоя помощь может оказаться бесценной. Я сегодня просмотрела ваши линии судьбы, о том, что вас ждет на пути в Стольград. Нравится это тебе, или нет, но в твоей помощи у них возникнет нужда уже сегодня… Если появится необходимость, защити. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю, и прекрасно помнишь наш давешний разговор. Кроме того, когда об их побеге станет известно, начнутся поиски. Скорее всего, они уже начались. В невольничьем караване была клетка с почтовыми голубями, так что сообщение о пропаже двух человек уже дошло до хозяев. О Небо, как же мне жаль, что не могу поехать вместе с вами! Но нельзя, это может навести на след ищеек.

— А мне очень хочется послать тебя, и наших общих знакомых куда подальше, да все никак не получается! Может, хоть сейчас мне что объяснишь? Кто они такие, зачем им надо в столицу, кто их будет искать?

— Детка, на это совсем нет времени, и к нам может подойти кто-то посторонний. На нас и так поселковые глядят во все глаза… Парни тебе сами все по дороге расскажут. Будь на то моя воля, одних их я бы ни за что не отпустила! Но поехать с вами сейчас никак не могу! Во всяком случае, пока… Так что, детка, думай обо мне, что хочешь, ругай, как только можешь, только помоги! И еще хочу, чтоб ты знала: помнишь то необычное кружево, что ты плела по моей просьбе четыре года назад?

— Забудешь такое…

— Так вот, пора тебе узнать: ты изготовила его для одного из этих ребят, вон для того, молоденького парнишки. Этим ты спасла его от неминуемой смерти. Ну, а после того, как ты помогла мне спасти его во второй раз, мой долг перед тобой вырос еще больше. А я привыкла всегда платить долги. Позаботься о нем, прошу. И ты знаешь, что я позже попытаюсь для тебя сделать, чем постараюсь расплатиться… Если что, жди меня на постоялом дворе при храме Пресветлой Иштр. Сама знаешь, зачем.

— Ты меня что, им в няньки пристраиваешь? А если я не хочу? Была охота связываться…

— Лия, у меня совсем нет времени! Ну, сделай это ради меня! Потом все поймешь, позже…

— Марида, как же ты мне надоела!

— Детка, я знала, что ты не откажешься! Спасибо, милая! Пообещай мне, что не оставишь их одних! А если что худое произойдет, то поможешь им, чем сумеешь!

— О, Пресветлые Небеса, и зачем только я с тобой связалась?!

— А я, детка, по приезде в столицу постараюсь выполнить все, что тебе обещала!

— Твоими бы устами… — пробурчала я.

— К сожалению, только ради их безопасности и чтоб никто ничего не заметил, я на них не могу наложить ни самое простенькое маскировочное заклинание, ни заговор на удачный путь. Неизвестно, кто вам в дороге может встретиться! Не приведи того Всеблагой, попадутся на глаза знающему человеку, проверят! А так они вряд ли привлекут к себе хоть чье-то внимание: обычные обозники без следа магии. Таких простолюдинов по дорогам без числа ездит. У меня большая надежда на тебя… И запомни: на все расспросы отвечай одно — ты едешь в Стольград к лекарке! Конечно, незамужней девушке легко уколоться о дурной глаз, да и в дороге одной небезопасно, оттого ты и взяла себе охранника, а тот с собой племянника прихватил. Тоже парнишку к лекарке везет. Понятно?

— Да чего там не понять… Ну, Марида, ну, ты и…

— Потом, детка, все потом… Знаю, многое здесь непонятно, но я позже обязательно все расскажу! Правда, ты пока еще не знаешь, во что я тебя втравливаю! Обещаю, все поймешь в свое время, я отвечу на все твои вопросы, но потом, в Стольграде!

— Лия, у нас все готово, — подошла сестрица. — Сундуки привязаны, возница тебя ждет. Поторопись, не то обоз уйдет и вам его догонять придется. Ну, давай, говори!..

— О чем?

— Не притворяйся, будто ничего не понимаешь! Говори о том, что передаешь все мне…

Так вот она про что! Я должна прилюдно заявить, что навсегда передаю ей все содержащееся у нас имущество и что отныне в доме хозяйкой является Дая, а не ее старшая сестра. Я же остаюсь с тем, что сейчас увожу на телеге и в будущем не имею права ни на что претендовать. Ах, сестрица ты моя неразумная, зачем тебе все это нужно? Хотя, может, ты и права… Что ж, если тебе этого действительно хочется…

Взяла Даю за руку, подошла к толпящимся соседям. Что ж, свидетелей хватает, во всяком случае, есть кому подтвердить подлинность моих слов. Громко сказала:

— Заявляю и подтверждаю, что отныне и навсегда отдаю в руки своей сестры Даи наше хозяйство, имеющиеся деньги, дом и прочее имущество, равно как долги и прибыль. Владей и распоряжайся всем так, как сочтешь нужным.

Соседи, до того с интересом слушавшие меня, загалдели. Не каждый день на их глазах случается такое, чтоб поселок покидал кто-то из постоянных жителей, отказавшись при этом от своего имущества… Ох, и разговоров же будет сегодня вечером по всем избам и завалинкам!

А сестрица просто лучилась радостным возбуждением. В глубине души меня кольнула неприятная мысль: неужели ей так хочется, чтоб я уехала? Да нет, успокоила я себя, просто этого хочет ее муж.

Дая тем временем обняла меня, и сбивчиво заговорила:

— Лия, ты прости меня, хорошо? Просто если уедешь, то будет лучше для нас всех. У нас с ним все наладится…. Я знаю, ты нигде не пропадешь…

— Сестрица, ты ни в чем не виновата! Это все муженек тебя с пути сбивает. Кстати, о нем! Только пообещай мне, что не рассердишься.

— Не рассержусь.

— Так получилось, что мы с ним опять сцепились, и, каюсь, ему от меня здорово попало.

— Ты… что ты с ним сделала?!

— Боюсь, у него есть пара переломов. Да не бойся так — он жив…

Сестрица шарахнулась от меня, как от зачумленной. Ее красивое лицо стало злым, недобрым.

— Что?! Да как ты посмела?! Опять за свое?! — сестрица кричала так, что гомон людей на дворе стих, и все взгляды были прикованы к нам. — Я поняла: ты хочешь его убить и никуда не уезжать, по-прежнему не давая мне жить так, как я того хочу! Сколько я тебя уговаривала оставить нас в покое, не вмешиваться в наши отношения, и все без толку! Прошлый раз я простила, и ты что, решила, что и дальше будешь поступать так, как вздумается? Нет, хватит с меня! Раз ты слов не понимаешь, то вон отсюда! Убирайся!

— Дая…

— Замолчи! Ты возненавидела его с самого того момента, как он появился в нашем доме! Что, решила расквитаться с ним перед отъездом? Убить моего мужа, как обещала, не получилось? Хочешь, чтоб я одна осталась? Ну какая же ты дрянь, оказывается! Убирайся отсюда и не смей никогда возвращаться в этот дом! Никогда! Неужели ты до сих пор не поняла, что я люблю его, и он мне куда дороже тебя! Ясно? Вон отсюда!

— Сестрица…

— Слышать тебя не желаю! И видеть тоже! Как же ты мне надоела со своими проповедями, указаниями, заботами… И от разговоров соседей, что будто бы я тебе жизнью и здоровьем обязана — меня от них уже мутит, и слышать их я больше не могу! Если не поняла или оглохла, то я повторю для тебя, идиотки: он один мне дороже, чем десяток таких, как ты! Я сказала — вон отсюда! Прекрасно проживу и без тебя! Ты мне не нужна! Совсем не нужна! Или еще раз повторить? Ты мне больше не сестра!

— Дая, девочка моя, да что ты такое говоришь?!

— Ненавижу! Вон! Здесь для тебя больше нет дома! Сюда отныне дверь для тебя закрыта навсегда! Только появись — собак на тебя спущу! Сегодня же куплю таких, чтоб на куски тебя порвали, как только сунешься! И близко показываться не смей!

— Дая!..

— И еще: пусть проклятие падет на твою голову, если посмеешь назад в поселок вернуться! Заклинаю тебя от дороги назад, в этот поселок! Нет тебе с этой секунды пути в наш дом и отныне не будет!..

— Никак, сбрендила девка! — ахнули в толпе. — Да разве ж можно говорить такое?! Родной сестре! Ей же теперь назад, в отчий дом, дорога навек будет перекрыта! Не возвращаются назад после таких слов!.. А многие и вовсе попадают!..

— И пусть пропадает! — крикнула Дая, не помня себя. — И хорошо! И прекрасно! Она моего мужа опять чуть не убила! Да вы знаете, что она на его уже второй раз руку поднимает?! Два дня назад уже чуть не уморила! Первый раз я промолчала, так она сегодня опять это попыталась сделать, стерва! Стерва! Не нужна мне такая сестра! Дрянь! Дрянь! Вон отсюда, я сказала!

Услышав крик Даи, народ, все еще толпящийся на нашем дворе, притих. Опять я дала людям повод поговорить… Все смотрели на нас, а Дая, повернувшись ко мне, убежала в дом. Ясно, к дорогому направилась выяснять, что же такое я с ним сотворила. Дая, сестрица, ну зачем же ты со мной так? Почему выкидываешь из своей жизни? Знаю, что виновата, не сдержалась, но ты мне даже не дала возможности хоть что-то объяснить. Я перевела взгляд на Мариду. Надо пойти за сестрицей, все ей объяснить…

— Ничего, — вздохнула ведунья, — постарайся ее понять. Сестра твоя влюблена в своего красавца мужа до беспамятства! Мы часто любим тех, кто этого не заслуживает. Позже она поймет, насколько была не права. Но это случится не сегодня, и не завтра. И даже не послезавтра. Любые твои слова для нее сейчас — пустой звук, так что и не пытайся ей хоть что-то доказать. Бесполезно. Эх, меньше надо было твоим родным носиться с этой забалованной девчонкой и потакать всем ее капризам! Выпороли бы хоть разок эту капризулю — глядишь, в свое время ума бы поприбавилось! Я, после того, как ты уедешь, схожу к ним, посмотрю, что ты там натворила. Что, здорово допек? Жив ли?

— Увы… Жив, хотя будь моя воля… Но из-за сестрицы сдержалась.

— Молодец. Я могу лишь удивиться подобной сдержанности. Ты способна себя контролировать и это очень хорошо, хотя и крайне необычно. Почти все твои товарищи по несчастью на этом бы не остановились… Все, время вышло! Поторопитесь, а то ваш обоз уже выходит из поселка…

Под обстрелом любопытных глаз, едва сдерживая слезы, я выехала со двора. Многие смотрели соболезнующее, чуть ли не как на поминках… Я их понимаю: произнести проклятие вслед уезжающему человеку, да еще перед дальней дорогой — это почти наверняка больше никогда не увидеть того человека, на голову которого призываешь несчастье… Так что сейчас люди прощаются со мной навсегда.

Ах, Дая, Дая, девочка ты моя глупенькая! Кто ж тебя за язык тянул говорить такое? Ну, вспылила, бывает… Так ведь ты же сама успокоишься вскоре, раскаешься и начнешь себя казнить за глупые и неосторожные слова! Ах, Дая, малышка моя неразумная! В голове без остановки вертелось то, как меня обозвала сестрица… Стерва… Да уж, припечатала…

Медок шел мягко и его лиловые глаза с сочувствием посматривали на меня. Милый мой, как же мне плохо! Дая, сестрица, хоть бы ты одумалась побыстрей! Не сердись на меня, девочка! Пресветлые Небеса, нас же всего двое родных на свете осталось, не надо нам ссорится! Виновата я, конечно, но зачем же ты меня так?…

И Вольгастр… Почему-то я поверила словам соседушки. Стоит признать, что, скорей всего, она сказала правду и в точности передала мне его слова. Что самое неприятное — Вольгастр, судя по всему, нисколько не сомневался, что я прибегу к нему по первому же его зову и повторю новой родне бывшего жениха все, что он мне прикажет сказать. Видно, я его сама к такому безропотному поведению с моей стороны приучила.

Да, Марида права: высоко ты меня ценил, дорогой…

Кажется, Всеблагой призывает прощать обиды, нанесенные друг другу. Увы, но сейчас я на это, кажется, не способна! Во всяком случае пока… И особенно в отношении моего бывшего жениха. Умом-то я понимаю, что не виноват он в случившемся — сердце сильнее человека, и не властны мы над своими чувствами… Но вот того, как он обошелся со мной, и то, что захотел унизить в глазах своей молодой жены — этого простить не могу… Да, наверное, и не хочу. Надо же, а ведь такого чувства я прежде не знала! Прощала всех и за все, и винила раньше только себя, а не других…

В душе все смешалось в одну кучу. Тут и Вольгастр, окончательно отказавшийся от меня, и сестрица, выставившая из дома, и невесть откуда взявшееся знание, что назад в Большой Двор я больше никогда не вернусь… В то же время меня дурманило пьянящее, захватывающее чувство свободы…

Я настолько была поглощена своими мыслями, что немного отходить от переживаний, связанных со словами сестрицы, стала лишь когда мы уже далеко отъехали из поселка. Ничего не поделаешь, надо пережить, успокоиться. Тяжесть на сердце все одно никуда не денется. Пока надо думать о том, как добраться до Стольграда вместе со своими попутчиками. Все, неприятные воспоминания стоит временно отодвинуть куда подальше. Позже успею вновь перебрать все обиды и их причины…

Мы были последними в обозе из двух десятков телег, и, кажется, ничем не выделялись из общей массы. Я, на счастье, не была здесь единственной женщиной: на телегах впереди ехали еще две-три. Телеги в обозе были тяжело нагружены, и, так же как и наша, накрыты сверху дерюгой. Оттого определить, что именно везли обозники было сложно. Интересоваться же из любопытства считалось верхом неприличия (это мне еще Вольгастр рассказывал.) Кому хочется, тот может рассказать о своем товаре другим, но обычно этого в пути не делали. В обозе имелись и всадники, но в основном лошадьми правили крепкие мужики.

Постаравшись выкинуть на время из головы все ненужные мысли, в том числе и про ссору с сестрицей, я внимательно оглядела своих спутников и мысленно застонала. Понимаю теперь, отчего Марида попросила меня приглядеть за ними. Ну никак не похожи эти парни на обычных обозников! Прежде всего, их вид… Хотя и одеты они были как обычные крестьяне, но чувствовалось, что эта простонародная одежда им чужда. Ну не смотрится на них никак, хоть ты тресни! Ухватки совсем не крестьянские, а молоденький парнишка, хоть и сидит на телеге, правя лошадью, но взгляд лучше всяких слов говорит: "Я выше вас всех по рождению". То, что они оба не из простых людей, а из высокородных, видно сразу. Быстро вы, парни, в себя пришли после вчерашнего! Да, если будут искать целенаправленно, то любая мало-мальски внимательная стража сразу обнаружит необычную парочку. Надо что-то придумать, дабы эта парочка не так выделялись. Ведунья покрасила им волосы в рыжеватый цвет. Правда, у мальчишки, из-за природного темного цвета, рыжина получилась не такая яркая, как у его спутника. Тем не менее, мужчины стали чем-то схожи между собой, даже за родню могут сойти, хотя внешне абсолютно разные. Это единственное, что не вызывает нареканий.

И оба все так же не смотрят в мою сторону. Боятся, а может, брезгуют? Ничего, я их сейчас быстро в себя приведу.

— Значит, так, — начала я негромко. — Нам вместе добираться до столицы, так что давайте сделаем все, чтоб в пути не привлекать лишнего внимания… Скажите, а где и как вы достали телегу с лошадью.

— Да это все ваша э-э… ведунья, — заговорил после нескольких секунд молчания тот, что постарше. — У вас в поселке вчера остановились два обоза, причем направлялись они в противоположные стороны, и остановились на ночевку на разных постоялых дворах. Вот сегодня рано утром в одном обозе ведунья и купила телегу с лошадью, а в другом, в котором мы сейчас находимся, она применила к хозяину обоза небольшое внушение. Ну, чтоб взял нас с собой… Хозяин когда-то служил в армии и теперь считает, что мы с ним были наемниками в одном полку, правда, недолго. Как же не помочь добраться до столицы боевому товарищу?

— Понятно… Да, кстати, думаю, вы знаете, как меня звать. Но на всякий случай представляюсь — Лия. А как к вам обращаться?

Небольшая пауза. Парочка переглядывается между собой.

— Слушайте, мне нет никакого дела, как вас звать на самом деле. Назовите, под какими именами вы устраивались в обоз. Должна же я как-то вас звать.

— Я — Вен, а он — Дан, — неохотно произнес светловолосый.

Спорить готова, что их звать не так. Да и не подходят простые крестьянские имена этим, вне всякого сомнения, высокородным людям. Впрочем, мне до этого дела нет. А вот до чего есть дело, так это до того, что их в нынешнем облике легко раскусит первый же стражник.

— А теперь послушайте меня. Марида просила помочь вам добраться до Стольграда, не привлекая излишнего внимания. Но при взгляде на каждого из вас можно прямо на его лбу прочитать почти что полную родословную с толпой знатных предков, уходящую в невесть какие глубины веков… Да и ухватки ваши явно не крестьянские. Так что давайте придумывать вместе, как выкрутиться. Вен, давай сначала разберемся с тобой.

Светловолосый Вен. Ему лет тридцать, ну, от силы тридцать пять. Необычная внешность для наших мест… Высокий, подтянутый, быстрый. По движениям сразу понятно, что воин. Удлиненное лицо, очень тонкие, породистые черты лица, притягивающие взгляд бархатные карие глаза. Красивый мужчина. Такой не затеряется в любой толпе. От него исходит чувство уверенности в себе, в своем превосходстве, силе. Женщины к ногам таких мужчин падают, как скошенные цветы. Интересно, как же ты, такой храбрый и самоуверенный, в невольничий караван попал? Вольгастр тоже был уверен в себе, хотя ему ой как далеко до этого красавца… Стоп, а вот это лишнее!

Я достала дорожную сумку, где были сложены предметы рукоделия. Нашла там тесьму, охватила от нее два куска.

— То, что ты служил в армии, хорошо заметно. Убери свои длинные волосы, собери их в хвост на затылке и перетяни одним куском тесьмы. Другим перетяни лоб. Так у нас ходят отставные солдаты… Дальше. Ослабь пояс, не одергивай рубаху. Ты не в армии, а рубаха — не мундир. Одежда у крестьян не должна обтягивать фигуру. Рубашка над поясом пусть свисает свободно. У тебя есть с собой оружие?

— Да, имеется. Два ножа, метательные звезды, боевой топор, лук, стрелы…

— Что такое метательные звезды я не знаю. А вот ножи… Один засунь в сапог так, чтоб из рукоятка наружу торчала, другой закрепи на поясе. Ага, вот так. Там же, на спине за поясом, солдаты обычно носят боевой топор, ну да ты и сам знаешь, наверное. Лук и колчан со стрелами пусть постоянно находятся при тебе. Давай их тоже за спину. Что ж, сейчас ты выглядишь как отставной солдат, который подрабатывает охраной. И вот еще: хоть мне этого очень не хочется, но для большей достоверности я вынуждена на время дать тебе своего коня. На телеге ты смотришься совсем не к месту. Женщина, путешествующая верхом, все же притягивает взгляд посторонних, а бывший воин, вложивший все свои деньги в дорогого коня — это довольно обычное явление. Да и трудно предположить, если вдруг нас будут искать, что сбежавшие ночью люди так быстро сумеют обзавестись всем необходимым для поездки. И не радуйся так, Медка я тебе одолжу только до столицы. Дальше выкручивайся сам.

— Медок, — прошептала я, наклонившись к уху коня, — извини, но я вынуждена это сделать. Пусть он пока будет с тобой. Ладно? Ты его слушайся, но по приезде в Стольград я тебя у него заберу. Договорились?

Конь вздохнул, фыркнул, но согласился. Ему тоже не хотелось менять хозяина, даже на время, но раз так сложилось…

Дважды Вена уговаривать не пришлось. Он даже соизволил благодарно улыбнуться. Мне же пришлось садиться на его место в телеге рядом с мальчишкой, который чуть брезгливо пододвинулся. На Медке Вен смотрелся замечательно. Настоящий воин, защитник. Даже его немного заносчивый вид на коне был более чем естественен. Воплощенная наяву мечта многих женщин. Интересно, сколько лет бабонькам, тем, кто едет в нашем обозе? Если молодые, или, не приведи Пресветлые Небеса, незамужние, то как бы проблем не возникло: на такого красивого мужчину женщины не могут не обратить внимание, тем более, что он заметно выделяется на фоне простоватых возниц.

Теперь — второй, назвавшийся именем Дан. Мальчишка чуть насмешливо смотрел на меня. До сих пор он не проронил ни звука. Сидит на телеге, как на троне. Да у кого же из простых людей такая прямая спина, так расправлены плечи, кто так держит голову? А руки… Белые, хотя и в царапинах, но ухоженные, с тонкими удлиненными пальцами — смешно даже подумать, что эти руки могут держать лопату или колун для колки дров. Это руки человека, не привыкшего к тяжелой работе. Мозоли, кажется, на них тоже присутствуют, но скорее как следы от постоянных тренировок с мечом. Насмотрелась я за свою жизнь и на отставных солдат, имею представление об их ладонях… Сейчас мальчишка правил телегой, держа вожжи так, как всадники держат поводья у коня. Не пойдет! И этот его высокомерный взгляд… Крестьяне так не смотрят. Это врожденное или выработанное годами под приглядом строгих учителей. Ростом немного повыше меня, симпатичное темноглазое лицо. Внешне очень милый парнишка. Не знаю, справил ли он двадцатилетие. Скорее всего, ему лет семнадцать-девятнадцать.

Ох, ну а с тобой-то, друг, что делать? Если считаешь, что в нынешнем обличье тебя можно принять за крестьянина, то в таком случае я легко смогу сойти за жену Правителя.

— Послушай, милый, — обратилась я к мальчишке, — ты не мог бы эти несколько дней поездки сидеть не так прямо? И на простолюдина со своим надменным видом ну никак не тянешь…

Мальчишка лишь чуть заметно передернул плечами — понимай это так, как твоей душе угодно.

— Дорогой, — я стала терять терпение, — мне нет дела до того, кто ты есть на самом деле. Будь хоть сыном самого Всеблагого! Но я обещала Мариде доставить вас в Стольград в целости и сохранности, и только поэтому нам надо придумать нечто такое, чтоб вы оба на пути туда не привлекали ничьего лишнего внимания. С этим, надеюсь, согласен?

Опять все то же непонятное передергивание плечами. Он что, не желает говорить с теми, кто ниже его по рождению?

— Дан, ты меня слышишь? А может, ты меня не понимаешь? Или перед обращением к вам, уважаемый, вначале требуется получить письменное разрешение?

— Я тебя слышу и прекрасно понимаю, — наконец изволил откликнуться тот. — И не стоит повышать голос.

О, Великие Небеса! Я почти что схватилась за голову. Нет, Мариду надо убить без всяких сожалений! На нашем языке мальчишка говорил правильно, но с заметным жестковатым выговором уроженца Харнлонгра, соседнего государства. Так он оттуда! Теперь ясно, на каком языке они с ведуньей общались. Вот только при первом же досмотре или проверке, стоит ему открыть рот, как мы пропали! Если нас ищут, то уж такую отметину, как чужой говор, обязательно укажут среди главных примет. И что мне теперь делать прикажете? Такое не спрячешь. А впрочем…

— Вен, — позвала я всадника, — сейчас же нарви мне листьев подорожника.

— Зачем?

— Рви, я сказала!

Тот отъехал с весьма недовольным видом. Не привык, видимо, выполнять женские приказы. Впрочем, скоро он высыпал в нашу телегу пару десятков листьев. Я тем временем снова полезла в дорожную сумку, и, вытащив кусок полотна, оторвала от него полосу шириной в ладонь. Затем стала разминать пальцами принесенные листья и хотела было приложить их к шее мальчишки, но тот мотнул головой.

— Это еще зачем?

— А затем, что отныне и до приезда в Стольград у тебя будет болеть горло. Внутренние нарывы. И отныне при всех разговорах, при ответах на любой вопрос, ты можешь произносить лишь "да" и "нет", ну, и еще издавать пару ничего не значащих звуков. Воспаленное и обложенное горло не дает тебе говорить. А одно из лучших простонародных средств для лечения нарывов — сок подорожника, да где ж его в дороге взять! Вот и приложим листья того же подорожника тебе к шее, прибинтуем, и ни у кого не вызовет подозрения ни твоя осанка, ни то, как ты держишь голову. При нарывах на шее человек держится несколько неестественно, не так, как обычно. Да и иноземный говор таким образом можно скрыть.

— Давай просто обмотаем шею этим полотном? Не хочется прикладывать грязные листья.

— Все должно быть правдоподобно. Если нас поймают, то на шее вместо подорожника у тебя окажется железная цепь. Она, кстати, тоже не очень чистая. Так что потерпишь.

Мальчишка недовольно прищурил глаза и хотел мне что-то сказать, но сдержался. Я приложила к его шее листья и прибинтовала их полосой полотна, причем закрепила листья так, чтоб их кончики кое-где чуть выступали за край бинта. Удивительно, но полоса на шее разом разрешила все проблемы с мальчишкой. С толстой повязкой и выглядывающими из-под нее зелеными листьями парнишка вызывал сочувствие и даже забавно смотрелся. Забинтованная шея сделала естественным и его осанку, и ухватки… Дан чувствовал это и недовольно поглядывал на меня, явно желая сдернуть с шеи раздражающую полосу. Однако, когда светловолосый Вен что-то негромко сказал ему, парень немного успокоился. Меня насторожило другое: когда я бинтовала мальчишке шею, мне показалось, что кожа у него слишком горячая, да и глаза слишком уж блестят.

— Дан, ответь, только честно: ты здоров?

— Да.

— Прости, но мне показалось, что у тебя жар.

— Показалось.

— Ты уверен?

— Да.

Н-да, парень, тебя никак не назовешь интересным собеседником. Может, действительно, заболел? Вон сколько ночью по болоту ходили, а там даже летом вода холодная. Хотя, кто знает: может у них в Харнлонгра у жителей кожа более горячая, чем у нас. Да ладно, позже разберемся.

А сейчас, несмотря на саднящую горечь последнего разговора с сестрицей и тяжесть от непривычного чувства расставания с домом, в моей душе царило пьянящее ощущение свободы, радость того, что я отныне свободна! Все, не будет больше домашней работы от рассвета до рассвета, можно не торопиться с выполнением очередного срочного заказа, не нужно угождать домашним и подстраиваться под их капризы… Я вольна идти куда хочу, и делать все, что угодно моей душе! Какое счастье! А сестрица… Она добрая девочка, она вскоре перестанет сердиться, успокоится… Бедная, как же она тогда будет раскаиваться в своих неосторожных словах! Надо будет каким-то образом дать ей понять, чтоб она не очень переживала по этому поводу.

Жарко грело солнце, мерно покачивалась телега, дул легкий ветерок… Обоз тянулся по широкой дороге, проложенной среди высокого леса. Чуть шумела листва, пели птицы. Яркое солнце пронизывало светом кроны деревьев по обе стороны дороги, отчего радостным и счастливым казался даже стоявший сплошной стеной темный ельник по правую руку. Пахло разогретой хвоей. Иногда меж колючих ветвей мелькали беличьи хвосты.

Чудесный день! Как давно я не сидела без работы так, ничего не делая, никуда не торопясь, а просто отдыхая! Пресветлые Небеса, как это, оказывается, хорошо! Прислонившись к накрытым дерюгой сундукам я задремала, а потом вообще уснула. Не знаю, сколько времени я так проспала, но проснулась, услышав голоса. Рядом с нашей телегой ехал на вороном коне хозяин обоза, седоватый, крепкий мужчина. Он о чем-то разговаривал с Веном, похоже, ударился в воспоминания об их совместной службе. Мое пробуждение вызвало у хозяина заметный интерес.

— Еще одна баба в обозе. Не люблю я вас брать в дорогу, но все равно навязываетесь. Даже у меня и то жена за обозом увязалась, да не одна, а с обеими дочками. Не сидится им дома, в столицу понадобилось ехать: дед у жены умер, небольшое наследство оставил. Вот и решила моя поехать в Стольград, приданого дочерям в столице накупить. Нет, чтоб зимы дождаться, да куда там! На всю работу рукой махнули, что жена, что дочки — не терпится им деньги потратить! Ну, бабы! А тебя-то, девка, что в дорогу понесло? Летом и на своем подворье работа найдется. Не просто так спрашиваю. Времена сейчас такие, что надо знать, с кем путь делишь. Тебя, девка, взял с собой только оттого, что охранник твой мне знаком. Боевой товарищ, вместе воевали.

— Что, — улыбнулась я, — я вам настолько не нравлюсь?

— Почему же? — хозяин обоза усмехнулся и непроизвольно подкрутил усы. — Нравишься. И даже очень. Да, меня зовут Драг. Тебя, как мне передали, Лия. Вот и познакомились. Но дело в том, что такие красивые девки как ты одни обычно не ездят. С ними муж едет. Мало ли, что с такой кралей в дороге приключится! А если девка не замужем, то с нею отправляются или родители, или родственники, или друг близкий.

— Мне в столицу по делу надо, а то разве поехала бы летом!

— По какому делу?

— К лекарке надо. С глазами у меня последние дни плохо стало.

— А что же ваша ведунья?

— Так она меня туда и послала.

— Понимаю. Ну, а везешь что? Сундуки на телеге — твои? Спрашивать об этом у нас не принято, конечно, но я ж тебя не знаю. Не для лекарки ведь столько добра припасено?

— Там одежда на продажу. Я — швея. Над вышивками глаза и посадила. Раз уж поехала в столицу, то заодно надо хотя бы немного денег выручить.

Мужик лишь хмыкнул в бороду.

— Ты, девка, мне сказки не рассказывай! То, что ты плохо видишь — это заметно. Глаза щуришь. А вот почему одна едешь, да еще и охранника наняла… За охрану платить надо, и немало. Попросила бы кого из поселковых помочь добраться до столицы — они у вас тоже часто туда по делам ездят. Или бы подождала, когда от вас обоз пойдет в Стольград. С ним бы и направилась. Да и в деньгах это куда дешевле выйдет. Не хочешь говорить? Ладно, твоему охраннику я доверяю, а он за тебя поручился. Что с парнишкой-то у вас? Какой-то красный он. Болен, что ли?

Я посмотрела на Дана. Его вид мне совсем не понравился. Парень и верно на лицо покраснел, руки, держащие вожжи, заметно тряслись, а в глазах появился лихорадочный блеск.

— Это мой родственник, — вступил в разговор Вен. — Все горло внутри обложено — нарывы внутренние, вот и выглядит так. Говорить почти не может.

— Надеюсь, не заразно?

— Да ты что! Нет, разумеется! Сам знаешь, что при воспалениях бывает.

— Знаю, — вздохнул старый солдат. — Сам маялся.

— Вот и мы с племянником замаялись! Не знаем, где он эту дрянь подцепил! Наша ведунья говорит, что весной в холодной воде накупался. До тепла подождать не мог!

— Ну, с пацанами это бывает… Значит так: где-то через час-два река. Передохнем там немного, потом дальше. А вечерком мы с тобой посидим, — повернулся хозяин обоза к Вену. — Я кувшинчик припрятанный достану, службу вспомним.

Мужчина неторопливо затрусил на своем коне вдоль обоза, а мы посмотрели на Дана. Мальчишке и впрямь было плохо, хотя он и пытался это скрыть. Я потрогала его лоб; несмотря на вялое сопротивление парня, оттянула его веко, посмотрела в глаза, заставила открыть рот, задрала рукав его рубашки, посмотрела на шею и пальцы рук. То, что я увидела, мне совсем не понравилось. Вен ехал рядом, с тревогой наблюдая за моими действиями.

— Плохо дело, Вен. Скажи, в невольничьем караване не было человека, у которого на голове, сзади, у шеи, там, где кончается линия волос, была сплошная полоса коросты?

Тот растерянно посмотрел на меня. Ага, понял! Еще через пару секунд он потерянно кивнул головой.

— Таких двое было…

Приехали… Серая лихорадка. Далеко не всегда смертельно, но и хорошего тоже ничего нет. Поражает не всех, а как-то избирательно. Можно постоянно находиться с больным человеком и при том остаться здоровым, а иногда достаточно тронуть вещь заболевшего — и все, через несколько дней или недель заболеваешь сам. К вечеру у Дана должна подняться температура, затем по телу пойдет сыпь. Особенно плохо придется лицу: распухнет, глаз совсем не будет видно. Но и не это самое страшное…

Парочка уже с испугом смотрит на меня; даже их холодное высокомерие не так заметно.

— Что такое серая лихорадка, вы, думаю, знаете, — начала я. — Самое плохое в том, что к вечеру ты, дорогой мой, от сильного жара впадешь в беспамятство, у тебя начнется бред. И бредить ты начнешь на родном языке. Мало того: нас сразу же выгонят из обоза, и обозники в первом же селении обязаны будут сообщить страже о заболевшем человеке. Те примчатся и, в лучшем случае, запрут нашу компанию в каком-нибудь отдельно стоящем доме до полного выздоровления Дана, причем стража немедленно доложит о заболевании лихорадкой в столицу. О худшем случае развития событий я вообще предпочитаю умолчать. У вас в стране, думаю, тоже негласно разрешено втихую избавляться от людей, заболевших лихими болезнями. Кое на что во всех странах правители смотрят одинаково.

Мужчины растерянно помолчали, а затем Вен, с надеждой глядя на меня, спросил:

— Что будем делать?

— Во-первых, можно вернуться назад, к Мариде. Это самый простой и надежный выход. Ведунья с этой болезнью сумеет управиться за несколько дней.

— Нет! — сказал, как отрезал, мальчишка. — Разве нельзя прямо здесь что-то придумать?

— Я могла бы постараться, полечить… Но у нас с собой нет никаких лекарств, никаких трав. Надо возвращаться. Скажем обозникам, что я забыла нечто важное в поселке…

Мои спутники одновременно отрицательно замотали головами из стороны в сторону.

— Нам очень надо как можно быстрей попасть в Стольград. Ты даже представить себе не можешь, насколько это важно! Время скоро не на сутки — на часы пойдет!

— Да что у вас в столице за дело такое неотложное? Пойми же, Дан, серая лихорадка — не простая мелкая болезнь! Ты можешь умереть в дороге! Это более чем серьезная опасность!

— Не может быть даже разговора о возвращении в поселок. Причин этому много. И потом, там нас будут искать.

— Тем не менее…

— Ты не сказала, что мы можем сделать во-вторых.

Я вздохнула. Мужчины уперлись, как бараны, и не желают принимать никаких доводов. Такое впечатление, что они меня не слышат или не хотят слышать, но все равно ждут, что же я такое могу им предложить. Ох, Марида, Марида… Если бы не мое обещание тебе!.. Махнула бы рукой на эту парочку, пусть поступают, как хотят!.. Но парни и без того немало перенесли, да и просьба ведуньи…Не знаю, что ее так встревожило, но, как видно, у нее имелись на то более чем серьезные причины. Кому бы другому я отказала, да вот только не ей. Мне совсем не хотелось делать то, чем, очевидно, все же придется заняться. Вот уж не ждала, не гадала, что снова придется пойти на такое!

— То, что мы можем сделать, вам, боюсь, не понравится.

— Понравится, не понравится — в данный момент это не имеет значения, — проговорил Дан, вытирая горячечный пот с лица. — Сделай все, что только можно, и пусть никто не заметил, что я болен. Нам нельзя покидать обоз ни в коем случае! Время играет против нас!

— Но…

— Делай все, что сочтешь нужным, — бросил мне мальчишка. — Я согласен на все!

Скажите, пожалуйста, он согласен! Радость-то какая! Сейчас от счастья запрыгаю! Здесь, милый, важно, чтоб была согласна я! Но с вами, двумя хмырями высокомерными, разговаривать об этом мне не хочется.

— Тогда сделаем вот что… Скажите, Марида дала вам с собой золото или драгоценные камни для обмена?

— Да, — светловолосый кивнул головой. — У нас с собой есть и деньги и драгоценности.

— Уже хорошо. Тогда мне понадобится несколько камней из тех, что у вас имеются. Желательно, самые большие. Или же дайте какое украшение, но красивое, и хорошо, если в него вправлены крупные камни. В общем, выкладывайте, что у вас есть!

Вен принялся копаться в кошеле на поясе. Ну, хоть в этом случае поступили правильно! Деньги как раз и должны находиться у охранника, а не у сопливого мальчишки.

— Вот. Это все камни, что у нас имеются с собой. Устроит?

Да кто его знает, устроит или нет? Я пожала плечами, непроизвольно повторив жест парнишки. Взяла протянутые мне камни. Хм… Рубин. Много крупней чем те, что Вольгастр купил для молодой жены. И понравился этот камень мне куда больше. Большой, чистый, хорошо ограненный. Немалых денег стоит. Перстень с изумрудом. Такого цвета у этих камней я еще не видела — как нежная весенняя трава. Редкий цвет. И топаз. Просто золотая осенняя листва под солнцем… Восхитительно! И еще перстень, на этот раз с большим сапфиром, обрамленным мелкими бриллиантами. Красиво, нет слов! Подвеска в форме капли, целиком сделанная из черного граната, вставленная в полированную золотую пластинку. Просто чудо, до чего хороша! Крупная жемчужина в блестящей оправе, которую и жемчужиной-то назвать сложно, настолько она своей необычной формой напоминает дивный цветок…

Какое богатство! И откуда у этих мужчин подобные драгоценности? Ответ ясен — Марида снабдила в дорогу, дала вместе с деньгами. Такие камни много не весят, но по прибытии в Стольград за них у любого ювелира можно получить немало тяжелого золота. А интересно: откуда у деревенской ведуньи такие сокровища? Опять тайны? Ох, Марида, Марида…

Еще раз посмотрела на камни. Да, это действительно стоит того, чтоб рискнуть. Ну что ж, попробуем, может, что и получится.

В камнях я немного разбираюсь. Семья наша всегда была не из бедных, драгоценности кое-какие имелись, еще от прабабок скопленные. Да и в своей работе приходилось сталкиваться с тем, что приезжающие ко мне высокородные, бывало, заказывали одежду именно под имеющиеся у них фамильные драгоценности. Насмотрелась. Я и сама не раз в ювелирную лавку заглядывала — Даю или матушку чем порадовать. К тому же хозяин лавки был очень хороший человек, любую мою просьбу в первую очередь выполнял, как бы сам занят не был. Иногда мне казалось, что ему просто нравилось разговаривать со мной. И рассказчиком он был замечательным. Хотя мне постоянно было некогда, а все же выкраивала время, чтоб его послушать. Бывало, к нам домой заглядывал в долгие зимние вечера, и каждый раз мы заслушивались его историями о подземных сокровищах. Вот он-то как раз мне много чего о камнях рассказал, научил в них разбираться… Вольгастр, правда, его отчего-то даже на дух не выносил… А вот про Вольгастра вспоминать не стоит!

— На привале, Вен, занимайся телегой и лошадьми. И отвлеки людей, чтоб на нас не обращали внимания. А я с Даном отойду в лес.

— Зачем?

— Затем! — огрызнулась я, копаясь в одном из сундуков, в том, где были сложены шитые золотом одежды. — Еще раз повторяю, твое дело — отвлечь обозников, чтоб никто из них не обратил внимания на наше отсутствие. Мы — люди в обозе пришлые, никто не знает, чего от нас можно ожидать, поэтому не исключаю, что кто-то из мужчин может пойти за нами следом. Обычные меры предосторожности. Говорил же тебе хозяин обоза, что сейчас времена опасные. Я б на его месте попросила кого из надежных людей на всякий случай приглядеть за нами.

Через пару часов высокие деревья справа от дороги расступились, и мы съехали с дороги на широкую поляну, вплотную примыкающую к небольшой лесной реке. Как видно, здесь часто останавливались люди: трава была утоптана, да и потухших кострищ я насчитала не меньше десятка. Когда обоз остановился на отдых, наша телега оказалась ближе всех к лесу. Молодец, Вен, хорошо все рассчитал: теперь мы с мальчишкой можем уйти в лес на какое-то время почти незаметно.

Пока Вен, привлекая к себе всеобщее внимание, стал что-то громко рассказывать обозникам, Дан, собрав последние силы, поплелся в чащу. Я, выждав несколько секунд, направилась вслед за ним. Далеко нам уходить не стоило: вдали от поляны я легко могу заблудиться, но и вблизи стоянки обоза находиться тоже нельзя — мало ли кому в голову придет по лесу пройтись или еще по какой надобности отойти! Так, куда же нам пойти…

А, вот и подходящее местечко. Высокая, могучая ель, ветви которой свисают почти до земли. Прямо как по заказу. Спасибо вам за помощь, Пресветлые Небеса! Наверное, это самая высокая ель из всех, растущих окрест. То, что надо…

Без разговоров я приподняла тяжелые колючие ветви и кивнула мальчишке: "Заползай туда!". Вместо того чтоб выполнить то, о чем просят, сопляк стал морщить нос. Не нравится ему, видите ли! Надо становиться на четвереньки, ползти… Ну хватит, надоело смотреть на его кислую физиономию! Схватив неслуха за шиворот, я без разговоров зашвырнула мальчишку под ветви, а затем заползла туда же сама. Еловые лапы опустились за спиной, и мы оказались словно в полутемном шатре.

— Вставай на колени, — сказала я мальчишке, становясь на четвереньки и сама.

— Что-о?

— Что слышал! И давай поскорее, не тяни! Время идет. Делай все, что я тебе буду говорить.

Когда Дан, презрительно скривив губы, все же встал возле меня, я расстелила на усыпанной опавшей хвоей земле яркий, сплошь расшитый золотом платок, и положила на него камни. Сложила руки так, как однажды научила меня Марида, и зашептала:

— Леший-батюшка, кикимора-матушка, к вашей помощи прибегаю, к защите вашей взываю… Не за себя прошу, за других…

Просьба-вызов была долгой. Больше всего я боялась, что никто не отзовется или мне не хватит умения… Пришлось подождать и все время повторять воззвание. Тем не менее, я все же вздрогнула от неожиданности, услышав чуть скрипучий голос за спиной:

— Чего зовешь? Что понадобилось?

Испуганный Дан едва не шарахнулся в сторону, но я удержала его твердой рукой. Заговорила, не поворачиваясь назад.

— Прости, хозяин лесной, что от дела отрываю, да беда у нас. С ней к тебе и пришла. Сам видишь, батюшка, что парень заболел. Прошу, помоги!

— Ты, девка, меня с кем-то спутала. Я ж те не лекарь!

— Я переклада прошу.

— Это ты что, от неразделенной любви, что ли, хочешь голову в петлю сунуть? Неужто заняться больше нечем? — раздался совсем рядом дребезжащий старушечий голос. — Э, да ты, девка, не так проста, как кажешься. На кой тебе оно надо?

— Обещание я дала нашей поселковой ведунье, что позабочусь о парне. А он, видишь, заболел. Как мне теперь ей в глаза смотреть?

— Это твои проблемы, не наши. Помрет — так помрет, а выживет — его счастье.

— Я ж не за так переклад прошу сделать. Плату принесла и тебе, и хозяину.

— Вижу. Хаять не хочу — плата нас устраивает. Да вот только не люблю я с вами, с людьми, связываться. Благодарности от вас не дождешься.

— Ты меня и вправду человеком считаешь?

— А то нет? Кто ж ты еще? Конечно, человек, хотя и… — по голосу лешего было слышно, что он усмехается. — Хозяюшка болотная, ты что скажешь?

— А ты и сам видишь. Не повезло девке. Кто ж тебя из родни так осчастливил, да этак век укоротил?

— Бабушка и тетушка.

— Я всегда говорила, что вы, люди, ничего не цените. Семью ни во что не ставите. И совести у многих из вас нет. Ради своей выгоды никого не жалеете, — в старушечьем голосе слышалось явное удовлетворение. — Да, девка, не долгий ты жилец на этом свете… А знаешь, батюшка, давай сделаем, что она просит. Пусть знает, что мы куда благороднее, чем людской род. Парень-то, глянь, тоже не из простых. Я настоящую породу всегда замечу. Чую, не к худу они пришли.

— Ну, мне-то что… Раз ты не против, то давай.

Хоть бы не передумали! С них станется! Пока им не надоело предложенное развлечение, я быстро закатала рукав рубашки до локтя и себе, и Дану.

— А это что? — корявый палец с когтем ткнул в грубую полосу шрама у меня на руке.

— Один раз уже переклад делали.

— Неужто понравилось? — скрипуче рассмеялся леший. — Смотрю, так и рвешься новый получить?

— Понравиться — не понравилось, а выжить — выжила. Оттого не так и боюсь сейчас.

— Поглядим. Раз такая храбрая и знаешь, что делаешь, то вытягивай вперед руку.

Взмах у меня за спиной, резка боль, пронзившая насквозь, и моя рука оказалась распорота от локтя и до запястья. В ту же секунду кровью окрасилась и конечность Дана, правда, его отметина оказалась куда меньше моей. Я крепко прижала свою располосованную руку к ране Дана, и наша кровь смешалась. Придерживая готового грохнуться в обморок мальчишку, я вслушивалась в бормотанье скрипучего старушечьего голоса, окутывающего нас вязкой болотной тиной. Побыстрей бы все это закончилось! Я просто чувствовала, как из тела Дана уходит болезнь и затягивает свои липкие лапы в мое тело. Где-то в глубине, у сердца, появилась горячая точка. Скоро она разрастется, захватит все тело. Чуть заломило в висках, захотелось пить. Ничего, переживу, не впервой…

Я на какое-то время отвлеклась, а когда после посмотрела на землю, то ни платка, ни камня там уже не было. Бормотанья тоже было не слышно. Лишь негромко шумели деревья, да перекликались птицы. Раны на руках были покрыты чуть подсохшей корочкой — тронь, и хлынет кровь. Быстро нам ее затворили. Не мешкая, перевязала порезы заранее припасенными полосками полотна, распустила закатанные рукава. На наше счастье, кровь почти не попала на одежду, так что подозрений не будет. Ткнула побелевшего мальчишку в бок: "Пошли!". Он не шевелился, сидел, уставившись в одну точку. Такое бывает. Как видно, многовато нежданных событий для него оказалось за последние дни, особенно если до того парень находился в тепличных условиях и не привык к подобным потрясениям. Ткнула его еще раз. Бесполезно! В таком состоянии можно просидеть долго, а у нас со временем и без того туго. Извини, парень, лекаря поблизости нет, так что придется мне лечить тебя старым народным способом. Размахнувшись, от души залепила парню хорошую оплеуху, затем еще, и еще…

Подействовало. Глаза у мальчишки прояснились, приобрели осмысленное выражение. Вместе с тем пришло возмущение.

— Ты…ты… Что ты себе позволяешь?

— Что именно?

— Ну… все это…

— Поторопись, — сказала я, поднимая ветки, — время поджимает.

Выбравшись из-под ели, отряхнулись от налипших иголок. Но не прошли мы и десяти шагов, как встретили одного из возниц. Похоже, я не ошиблась — хозяин обоза послал кого-то проследить за нами. Судя по сальной ухмылке конопатого парня, он видел, как мы вылезали из-под дерева. Понятно и без слов, о чем он сейчас будет рассказывать обозникам. Не возражаю. Для нас это в любом случае куда безопасней, чем подозрение на лихую болезнь.

Когда мы подошли к обозу, я почувствовала как заслезились глаза, стали разгораться щеки, в висках закололи первые иголочки тупой боли… Надо терпеть…

Вен тем временем, выполняя мою просьбу, рассказывал что-то смешное собравшимся обозникам, и наше появление не привлекло особого внимания. Еще раз оглядела Дана придирчивым взглядом. Он все еще был растерян, даже чуть подавлен, но это ничего. А вот, что плохо, так это засохшая кровь на его руке. И у меня она имеется, при чем там ее куда больше. Пришлось и мне, и Дану идти на речку умываться.

Забравшись в телегу, я прислонилась к сундукам и закрыла глаза. Меня начинало заметно потряхивать; серая лихорадка — болезнь серьезная. Заледенели руки и ноги, хотя самой было жарко, пересохло во рту, появилась пелена в глазах. Сердце билось как сумасшедшее, кружилась голова. Жгло и дергало распоротую руку, но это переживу — боль я переношу легко. Главное сейчас — чтоб никто из обозников ничего не заподозрил! Мне надо как-то перетерпеть сутки, а то и меньше — и все наладится. Еще хорошо, что при перекладе болезнь дальше, на других людей, не распространяется, гаснет в том человеке, на которого сделан переклад. Так что Вену, если он не заболел раньше, сейчас уже ничто не грозит.

Дан снова взял в руки вожжи. Вернее, в руку. Вторая лежала обвисшей плетью на коленях. Я его понимаю: сейчас ею даже шевелить больно, но делать нечего — приходилось терпеть. Надо отдать парню должное: по нему незаметно будто что-то сильно болит, а, тем не менее, рука у него должна просто гореть от боли. И выглядел Дан куда лучше, чем до остановки. Хуже выглядела я. Не хотелось ничего: ни есть, ни пить, ни смотреть на залитый безжалостно-ярким солнцем лес. Накрывшись одним их одеял, лежавших в телеге, я закрыла глаза. Ой, худо мне…

О чем-то негромко переговаривались между собой Дан и подъехавший к нам Вен, и разговор шел опять все на том же, незнакомом мне языке. Да ну вас, смотреть на обоих не хочется! Если уж на то пошло, могли бы показать свое хорошее воспитание: при женщинах, как я слышала, людям благородного происхождения положено вести себя так, чтоб присутствующие дамы не чувствовали себя лишними. А эти два хмыря общаются лишь между собой и ведут себя так, как будто на меня можно махнуть рукой. И зачем я Мариду послушалась? Для чего с ними поехала? Обещала же себе, что с заморочками ведуньи больше связываться не буду! Подождала бы еще пару дней, а там, помнится, и наши поселковые в Стольград собирались ехать. Вот с ними бы я спокойно добралась до места, и никто бы из них на меня не косился и не цедил бы снисходительно сквозь зубы редкие слова. А тут не успели от поселка отойти, как уже неприятности пошли. Мне что, больше всех надо?

Сквозь горячечную дрему я слышала, как время от времени к нам подъезжает хозяин обоза или подходит кто-то из обозников, как смеются, шутят. Неплохо их Вен на привале развеселил, понравился людям, раз и сейчас его общества ищут. Не помню точно, но и я при обозниках старалась, как могла, вести себя так, чтоб ни у кого не вызвать ни малейших подозрений. Невероятным усилием воли я открывала глаза: устала баба, разморило ее на солнышке — обычное дело! Затем что-то говорила подошедшим, улыбалась, а когда рядом никого не было, то снова проваливалась в короткий сон. Хорошо еще, что к вечеру и без того жаркое солнышко стало припекать и вовсе без жалости: мой красный, распаренный вид уже никого не мог удивить — многие выглядели не лучше. И Вен, и Дан искоса поглядывали на меня, но ничего не говорили.

На ночевку расположились затемно на берегу реки. Хорошее место: мелкая трава, песок, отмель. Большая поляна продувается со всех сторон, сдувает и комаров, и мошку. И здесь старые кострища имеются — без сомнения, это одно из постоянных мест отдыха у проезжающих. Обозники выпрягали лошадей, тащили хворост и дрова. Вскоре весело заплясал огонь костра, над поляной поплыл запах еды. Надо идти к костру, хотя меньше всего мне сейчас хочется ужинать. Глаза б на еду не смотрели! Неприятен уже один вид котла с булькающим варевом! Но и не идти нельзя — это сразу привлечет внимание.

Дойдя на подгибающихся ногах до костра, я села рядом с Даном и Веном. Кто-то сунул мне в руки тарелку и кружку с горячим травяным чаем. На кашу с мясом даже смотреть не хочется, а вот чай — это именно то, что мне сейчас надо. Сунув свою тарелку Дану, я с наслаждением пила обжигающий напиток. Дан, к счастью, не стал кривить нос и с удовольствием уписывал обе порции каши. Слава Пресветлым Небесам, он, кажется, выздоравливает — вон, какой аппетит! Вен от него не отставал и даже попросил добавки. Две тощие бесцветные девицы наперебой бросились накладывать ему кашу из котла, бросая при этом сердитые взгляды друг на друга. Э, да Вен, похоже, здесь имеет немалый успех среди женщин. Вот только этого нам еще не хватало! Надеюсь, у Вена хватит ума вести себя осмотрительно.

— Девка, ты чего не ешь? — с ехидцей спросил меня конопатый возница, который видел нас с Даном в лесу. — Аппетит, что ли, не нагуляла?

— Жарко, — вздохнула я. — Не знаю, как вы можете есть на такой жаре.

— А ты сходи в лесок, остудись, — с ехидной улыбкой продолжал мужчина. — Под елочками прохладно, тенечек… А не то попроси кого из нас, подуем на тебя. Можем дуть и под елочкой. Отказываться не будем, постараемся охладить со всем старанием.

Обозники засмеялись. Пришлось улыбнуться и мне, хотя было большое желание от души врезать по ухмыляющимся лицам. Впрочем, стоит порадоваться уже тому, что никто не заподозрил в одном из нас заболевшего. Чувствую, как напрягся сидящий рядом Дан. Чуть тронула его за рукав — все в порядке, успокойся. Постаралась улыбнуться как можно беззаботней:

— Да нет, спасибо, есть у меня, кому охлаждать.

— Ну-ну… Тебе видней.

Слава Пресветлым Небесам, обозники от меня отстали. Для видимости еще немного посидев у костра, я пошла к своей телеге, потянув за собой Дана. Вслед нам раздались смешки. А, плевать, не до них. Мне сейчас действительно плохо. Вот-вот затрясет или в обморок упаду. Только б никто из сидящих у костра ничего не заметил!

— Дан, — сказала я, когда мы подошли к телеге, — боюсь, тебе предстоит посидеть ночью рядом. Дело в том, что, не приведи того Всеблагой, сегодня, как любой заболевший серой лихорадкой, я могу потерять сознание. И начну бредить вслух. Хотя бред и пойдет у меня в более легкой форме, чем у тебя, но допускать его ни в коем случае нельзя. Возьми, — я протянула Дану длинную острую иглу. Такие иглы у нас в поселке называют хомутинными и используют для сшивания кожи.

— А зачем она мне нужна?

— Затем, что если я впаду в беспамятство, ты вгоняй в меня эту иглу. И поглубже. Запомни, куда: вот сюда, в руку, или в это место на плече…

— Зачем?!

— Чтоб я в себя поскорей пришла. Трудно предположить, насколько глубоким будет беспамятство. Простой толчок в спину или рывок за руку мне не поможет. Ночью, в тишине, услышав беспорядочную речь, обозники могут понять в чем дело. А игла — очень действенная вещь, когда человек теряет сознание при серой лихорадке.

— Это же очень больно!

— Да что ты! Представляешь, а я этого и не знала! Конечно, больно! А может ты подскажешь, как еще человека можно вывести из бессознательного состояния? Методов много, но сейчас они не годятся — слишком людно вокруг. Мне надо каким-то образом перетерпеть эту ночь, а наутро легче станет.

Дан промолчал. Я забралась в телегу и почти сразу провалилась в глубокий полусон-полуявь. Несколько раз я просыпалась от острой боли и снова закрывала глаза, оказываясь в блаженном забытье. Но очень скоро забытье оборачивалось кошмаром. Жуткие рожи, липкие лапы, бешеное биение сердца… Не хватало воздуха, безумно хотелось пить. Время тянулось бесконечно, ночь, кажется, и не думала уходить.

Потом мне стало легче. Открыв глаза, я сначала не поняла в чем дело. Медок! Почувствовал, что мне плохо, подошел к нашей телеге. Он наклонил свою морду к моему лицу и шумно вздыхал, отгоняя своим теплом всю мерзость, что терзала мою душу и тело, отдавая мне свои силы. Милый мой! Я, с трудом подняв руку, погладила его шелковую шкуру. Друг мой, мой защитник, мой целитель… Слушая его легкое пофыркивание, я уснула, но это был не прежний кошмар, а глубокий сон, в котором я перенеслась в прошлое…

Сколько мне тогда было? Лет одиннадцать, или около того, вряд ли больше. В тот день к нам пришла тетушка. Явление это было нечастое — не баловала она лишний раз своим присутствием. Да и хорошо: после ее появлений у нас в доме бабушка, как правило, была со мной еще более сурова, чем обычно. Закрылась гостья с бабушкой в ее комнате, а меня, как всегда в таких случаях, прогнали на кухню.

Все бы ничего, да в этот раз тетушка запретила мне и близко подходить к их комнате. Если честно, то этим они возбудили мой интерес. Подходить к дверям комнаты и подслушивать я не решилась; а вот на кухне, если встать по правую сторону печи, да приложить к ее теплому боку ухо, то можно было услышать то, о чем говорят в комнате у бабушки. Вообще-то так делать не стоило, но если учесть, что я целыми днями работала в доме да на огороде, не выходила за ворота, а все поселковые новости узнавала лишь из обрывков разговоров бабушки и наших гостей, то, думаю, мой интерес вполне извинителен и простителен. Хотя, если быть честной до конца, то следует признаться, что таким подслушиванием я частенько грешила.

Вначале мне сложно было разобрать о чем говорят родственники, но постепенно стала различать голоса, а затем и слова.

— Нет и нет! — это голос бабушки. — А если она умрет? Что мы тогда делать будем? Ты об этом подумала? Я ж не вечна, и на кого тогда мои бедные доченька и внученька останутся? На тебя? Ты о них заботиться станешь? Что-то мне в это плохо верится!

— Да ничего с ней не случится! — это уже голос тетушки. — Не все же умирают после этого! Заживет на ней все, как на собаке. И не надо бояться: Марида все сделает как надо, чтоб Лия выжила. Ничего, расстарается наша ведунья и не пикнет. Вот она у меня где, в кулаке!

— Ох, не ссорилась бы ты с ведуньей! Я знаю людей и, поверь, она не из тех, кого запугать можно. Мало ли что…

— А я с ней не ссорюсь. Просто я ее на место ставлю, на то, на котором ей следует находиться! Заодно указываю, что она делать должна и кого слушаться. Прежняя ведунья, пусть земля ей будет пухом, мне ни в чем не перечила. И эта со временем послушной станет.

— Ты у меня, конечно, умница, но властолюбие тебя не доведет до добра. Ой, не доведет! Еще раз тебе говорю — не связывайся с Маридой! Не тот она человек, которого можно держать в руках. Станет тебе врагом на всю жизнь — не обрадуешься!

— В этом вопросе я разберусь сама. Так что насчет Лии?

— Нет! И не уговаривай! Хватит с нее и того, что мы уже сделали. И тот грех не знаю, как отмолить! Единственное мое оправдание — выхода другого у нас не было. А твоей доченьке Эри меньше надо хвостом крутить по постоялым дворам! Может, когда переболеет, то после у нее ума прибавится. Виданное ли дело: девчонке всего двенадцать лет, а вертеться перед взрослыми мужиками уже охотница великая! А ты почему такое допускаешь? Что, дома ее занять нечем? Вот и доскакалась твоя драгоценная Эри, красу свою всем показывая! Кроме как на постоялом дворе подцепить заразу было неоткуда! Оттуда вся грязь идет! Недаром стражники на днях сожгли тело умершего купца вместе с товаром! Откуда мы знаем, кто там останавливается, из каких краев идет, здоров ли этот человек? А много ли надо, чтоб заразиться? Бывает, рядом пройдешь — и все, заболел! Ты уверена, что это — черная лихорадка? Может, обойдется? Или вдруг Марида ошиблась? Пусть в будущем твоя дочь больше дома сидит — тебе же спокойнее будет.

— Да не ошиблась Марида, к горю моему! Действительно, у Эри — черная лихорадка.

— Плохо. А Марида не проговорится?

— Нет. Я уже с ней пообщалась, припугнула… Страшно представить, что случится, если об этом поселковые узнают. Ведь и спалить могут и мой дом, и все имущество под горячую руку! Да и вам достанется не меньше! Мы же родня, значит, постоянно общаемся, то есть, вполне могли заболеть и вы. А если и вас подожгут? Подумай: что с вами в таком случае будет? Дочь твоя, а моя сестра — она же парализована, и что с ней будет, если на улице окажется?! Да и не дадут ей выйти, так вместе с домом и спалят… А Дая? Она тоже почти не ходит! Куда пойдете вы, куда пойду я? Все на улице окажемся, без гроша за душой! Нас на той улице и прибьют всех в первый же день, чтоб сразу же тела можно было сжечь! А подумай, во что лицо Эри превратится, если даже она выздоровеет без помощи Лии? Как ей после этого жить? Ведь она у меня — самая красивая девочка в округе! Сейчас я всем сказала, что у Эри сильная простуда, но время идет и надо торопиться, а не то догадаются, или кто еще заболеет. Так что другого выхода у нас нет: надо делать так, как я сказала.

Долгое молчание. Затем снова раздался голос бабушки:

— Ну, насчет Эри ты хватила лишнее. Ни Лия, ни Дая ничуть не хуже твоей. Пресветлые Небеса были добры к нам, не обделили наших девочек своей милостью. Все мои внучки — красавицы из красавиц! Еще неизвестно, какая из них самой пригожей будет, когда в возраст войдет. Вот ты говоришь — перенести болезнь на Лию… А если лихорадка ей лицо испортит? Ведь скорее всего, так оно и будет.

— Велика беда! — в голосе тетушки явно слышалось облегчение — Ну и что с того? Продержишь ее недели три в сарайке, чтоб никто не увидел, пока лицо не очистится от струпьев. Скажешь потом, что она обожглась или что иное придумаешь. Так даже лучше. Хоть мы с тобой и позаботились, чтоб в будущем моя сестра брошена не была и до конца жизни за ней уход был, да кто знает, как жизнь повернется? Вырастет Лия красивой — может и такое случится, что не до матери ей будет, жизнь свою устраивать начнет, на родных рукой махнет. А если то, что мы сделали, не поможет? Такие истории сплошь да рядом происходят. Ну а с корявым лицом всю жизнь при матери останется, не бросит ее, да и о Дае все время заботиться будет. Кому, кроме родных, нужна уродина?

При этих словах у меня упало сердце. Вспомнилось, что недавно у нас в поселке от черной лихорадки умер проезжий торговец. Эта болезнь страшна не только сама по себе, хотя от нее умирает почти каждый второй заразившийся. Не менее страшны ее последствия: лицо, руки и шея заболевшего покрываются черной кровоточащей коркой, которая после высыхания оставляет на коже ямки, рубцы и шрамы, бесконечно уродующие человека. Некоторых выживших после перенесенной болезни даже родня не сразу узнает, настолько меняется лицо. Болезнь так опасна, что поселковая стража сожгла без малейшего сожаления вместе с телом умершего все привезенные им товары. Не знаю, что от нас надо тетушке, но мне отчего-то стало страшно. Ой, бабушка, не соглашайся! Не соглашайся ни за что!

— А если я буду против? — это снова бабушка.

— Ты меня знаешь, я за свою дочь пойду на что угодно! Если ей лихорадка лицо испортит, то и жизнь у нее поломается! А этого я допустить никак не могу! На все пойду.

— Ты на что намекаешь?

— Я не намекаю, я прямо говорю. Мне тогда терять нечего будет. Совсем нечего! Я прилюдно и покаяться могу кое в чем. Тогда, сама знаешь, какие последствия будут… Не доводи до греха, соглашайся. Ты же, да моя сестра — вы же обе в результате в выигрыше останетесь!

— Может, ты и права — помолчав, вздохнула бабушка. — Однако, дрянь ты у меня редкая, доченька! Да и я не лучше. Ладно, возьму еще один грех на душу. Надеюсь, поймут меня Пресветлые Небеса, что не для себя с Лией так поступаю. Ради своей больной дочери стараюсь. Сразу хочу тебя предупредить: если Лия, не допусти этого Всеблагой, после сегодняшнего не выживет или с ней что плохое случится и не сможет она ухаживать за больной матерью, то… Тогда твоя Эри займет ее место. Иначе я не согласна. Такое мое последнее слово.

Тетушка ушла, а бабушка велела мне собираться. На робкий вопрос: "Куда?", — я в очередной раз получила палкой по спине: "Не твое дело! Придем — узнаешь". Всю дорогу до избушки ведуньи я сдерживала слезы, но когда там появилась тетушка, держащая за руку бледную, едва стоящую на ногах дочь, не смогла удержаться. Поняла, зачем меня сюда привели… Слезы закапали помимо воли, и я заплакала навзрыд — кому хочется иметь изуродованное лицо? Ноги подкосились, и я осела на землю, не в силах встать. Тут уже не помогли ни окрики бабушки, ни затрещины. А когда по моей спине стала вновь ходить палка, я услышала властный голос ведуньи:

— Хватит! Еще раз такое увижу — уйдете назад в сей же миг! И пусть тогда вашу Эри лечит кто другой.

— Болтаешь много. И не лезь с приказами туда, куда тебя не просят. Своими делами занимайся, за ними тоже присмотр нужен. Грешков и у тебя навалом. Или я не права? — это голос тетушки. — Что касаемо Лии, то это наше, семейное дело, и не тебе вмешиваться. Делай, что сказано, а нет — так я и рассердиться могу.

— Отойдите, — скомандовала ведунья, причем произнесено это было так, что все подчинились без слов. — Детка, прости меня, — затем негромко заговорила ведунья, наклонившись ко мне, и при этом голос у нее был такой добрый и виноватый, что я заплакала еще сильней. — Я так понимаю, что ты догадываешься, зачем тебя сюда привели. Правильно? Извини, детка, я вынуждена сделать то, что требует твоя тетка, хотя этого мне совсем не хочется. Так получилось… Но я обещаю, что ничего очень плохого с тобой не произойдет. Хорошего тоже будет немного, но не бойся: с твоим лицом все будет в порядке. Сделаю так, что после болезни даже еще краше прежнего станешь. Договорились?

Я кивнула головой. А что мне оставалось делать? Вот тогда я и узнала, что такое переклад…

После него Эри две седмицы лежала дома, окруженная всеобщей заботой — соседям сказали, что у нее сильная простуда. А меня бабушка на то же время заперла в сарае с сеном, дав одеяло и подушку. Первые два дня я провела в бреду, потом стало чуть легче. Каждый день ко мне приходила ведунья, выхаживала, поила водой. Больше никто не заглядывал: бабушка боялась заразы и не пускала ко мне сестрицу, что бы там не говорила Марида о том, что после переклада болезнь дальше не распространяется. И после того, как я пошла на поправку, с лицом у меня ничего худого не случилось — как было чистым, гладким, таким и осталось. Больше того, мне иногда приходило в голову, что, в пику тетушке, ведунья сделала с моей внешностью что-то ведовское, отчего многие стали говорить, будто бы после болезни я даже похорошела. Но вот шрам на руке остался. Грубый, неровный, похожий на веревку… Очень некрасивый. С ним ничего не могла поделать даже Марида. Таким уродливым он останется навек и красоваться на руке будет всю оставшуюся жизнь. Причем у обоих: как у того, кому делали переклад, так и у того, с кого снимали болезнь…

Кстати, именно после переклада наша с Эри прежняя дружба распалась окончательно. И до того произошло что-то такое, лично для меня оставшееся неизвестным, отчего тетушка перестала пускать Эри к нам, а уж потом мы с ней стали и вовсе чужими. Не ссорились, но Эри с той поры явственно начала избегать меня.

Спустя годы, уже после смерти бабушки, Марида научила меня делать переклад. "На всякий случай. Неизвестно, что нам в жизни в дальнейшем пригодится, а что нет", — как она сказала мне. Тогда же рассказала, что отныне, после единожды удачно сделанного переклада, ко мне уже не пристанет ни одна лихорадка, даже если я долго буду находиться среди людей, заболевших этой болезнью. Если у меня (не приведи такого Пресветлые Небеса!) вновь возникнет необходимость сделать переклад на себя, то проболею я всего сутки и в куда более легкой форме. Так что на память о болезни у меня остался некрасивый шрам на левой руке, да неприятные воспоминания.

Что касается тетушки, то вот ее ведунья не любила, причем это чувство у них было взаимным. Тетушка больше не говорила о том, что Марида у нее "в кулаке", а у ведуньи при упоминании имени тетушки нехорошо загорались глаза. Хотя они при встречах и кивали друг другу головой, и даже улыбались, но чувствовалось, будь их воля, каждая с удовольствием стерла бы другую в порошок и пустила его по ветру…