"Ля-ля, детка!" - читать интересную книгу автора (Руф Руфи)

6. ДЕНЬ РЕЗИНОВОГО ШЛАНГА

Тяжелый резиновый шланг от пылесоса советской модели 1981 года. Не та легкая дребедень, которая сегодня продается на рынке. В совке вещи делали на пятьдесят лет службы. Вес шланга — несколько килограммов тугой, толстой резины, гофрированной и укрепленной волокном. Чтобы его распрямить требуются приличные усилия. Можно представить себе с какой силой он врезается в тело, если отпечатки гофра на коже — в полтора раза шире, чем на шланге. К тому же часть трубы — из алюминия, с креплением из твердой (а не как сейчас принято из мягкой) пластмассы. Внезапный свист в воздухе и удары, которые сбивают меня с ног. По спине, пояснице, заднице, ногам. Особенно больно пояснице. Болью отозвались все органы малого таза, в том числе и неразвитые матка и яичники. Со всей дури, со всего маху — за то, что распечатала окно в своей комнате после зимы. Сколько же мне тогда было? — Семь, не больше. С Бредди, как всегда, случился припадок неконтролируемой ярости. Надо сказать, что старые окна — это вам не стеклопакеты. Чтобы помыть их внутри и снаружи, нужно отвинтить множество болтов, намертво закрашенных краской. Отодрать посаженный на клей ПВА слой газет и бумаги, достать с помощью отвертки скрюченный в слишком узких щелях поролон. Вымыть и отчистить с помощью железной мочалки мелкие, отмоченные клочки бумаги, которые не желают отклеиваться. У меня были сбиты все руки. Под ногтями запеклась кровь от острых обломков краски. Но я радовалась! Еще бы, такое дело сама провернула!

" — А теперь верни все обратно" — потребовал Этот, увидев мою работу.

" — Но мама сказала, что уже можно, что уже не холодно" — попыталась возразить я. Результат: ушибленная челюсть, отбитая поясница, синяки, ушибы. Психошок и моральная травма, как любят выражаться специалисты. В туалет было больно ходить несколько дней. Пытаешься поссать — и не можешь. Чтобы отлить по капле, надо долго тужиться, закусывая от боли губу. Я сижу на унитазе, наклонившись вперед. Внизу внутри — сильнейшая резь, которая отдается болью в мягкие ткани, в бок и во все внутренности. Как будто я — апельсин, который разламывают руками. Упираюсь лбом в дверь, чтобы не так сильно дрожали ноги. Соленая капля скатывается не по щеке, а от переносицы, по самой серединке носа и падает крупной горошиной с кончика. Вот так неожиданность! Я кажется плачу? Но и в то же время я смеюсь — оттого, как неожиданно и аккуратно эта большая слеза выкатилась у меня одновременно из обоих глаз. Я типо косоглазый Джинн Алладина. Если тужишься сильнее чем нужно, то внутри возникает такая боль, что хочется кричать. И в моче появляется кровь. "Ничего страшного" — говорит мама, — "Это пройдет".

В школу с каникул я прихожу с фингалом под глазом. Я избегаю смотреть кому-то в глаза, тело трясется от слабости. На затылке под волосами огромная шишка. Как же это я раньше ее не заметила? Вот блин. Позже — разбитая губа, за еду, взятую в новогодний вечер — ДО ТОГО КАК ВСЯ СЕМЬЯ (то есть он сам) сел за стол. А ведь тогда мы завозились до девяти вечера — как уж тут было утерпеть? И почему бы мне не поесть немного, если мы с мамой готовили и убирали, а он вообще ни в чем участия не принимал? Вся его работа по дому сводится к тому, чтобы "сходить за хлебом". В праздничный день магазин занимал три часа вместо обычных двадцати минут, чему мы все дружно радовались. Спокойнее, знаете ли. После "посещения магазина" Этот прихорашивался, одеколонился и расхаживал при полном параде. Напевал сладким голосом песенку, которая могла обернуться бедой в один момент. Как же отвратительно звучал его голос.

Какого же я должна была любить его, если в каждом году, как боксерская груша, я падала на пол под ударами ног и кулаков?

Я старалась быть очень быстрой, чтобы успевать закрыться в ванной: единственной комнате, где была защелка. Это спасало не всегда: иногда папашу не останавливали убытки. И тогда он со всей силы молотил кулаками в дверь, ломая её и срывая с петель… Вам всё еще страшно смотреть фильмы ужасов, когда какой-то маньяк крушит топором тонкую перегородку, чтобы добраться до вас? Мне — ничуть. Когда я была меньше, то пряталась под софой, упираясь затылком в её деревянные "рёбра". Или залезала в шкаф. А по вечерам в какое-то время стало привычным стоять на подоконнике окна, смотреть с высоты восьмого этажа на грохочущие трамваи под окном, и плакать… Я смотрела на огоньки, на окна и людей внизу и беззвучные рыдания буквально раздирали меня. Я хотела уехать, улететь. Чувствовала себя птицей в полете, как будто я стояла на огромном утесе, а внизу бушевало море. И мне стоило лишь взмахнуть крыльями…