"Ход Роджера Мургатройда" - читать интересную книгу автора (Адэр Гилберт)

Глава вторая

Было без нескольких минут девять в то же утро, когда с переднего двора донесся шум автомобиля, подъезжающего к стеклянным дверям, и быстрый взгляд между тяжелыми бархатными занавесками подтвердил, что это машина доктора Ролфа. Выяснилось (как предстояло услышать сидящим в гостиной), что поездка – особенно туда – была сплошным кошмаром. Из рассказа доктора следовало, что «ровер» выбирался по краю гибели из одного глубокого сугроба в другой, а злополучный Дон большую часть пути не ехал в нем, а толкал его. Тем не менее они все-таки добрались до коттеджа Трабшо. К счастью, он был уже на ногах и нянчил у огня кружку горячего шоколада, а может быть, и кое-какие воспоминания, пока Тобермори, его дряхлый Лабрадор, дремал возле его обутых в шлепанцы ног.

Старший инспектор должен был сначала справиться со своим естественным изумлением, обнаружив пару незнакомцев у дверей не просто в ледяное декабрьское утро, но и утро второго дня Рождества. Переварив это изумление, он был вновь изумлен, узнав о причине их появления. Былой полицейский, однако, – навеки полицейский, и он без колебаний согласился сопроводить их в Ффолкс-Мэнор. Собственно говоря, полковник, возможно, не ошибся, предрекая, что Трабшо только обрадуется впрыскиванию волнующей озабоченности в существование, несомненно, антибурное после четырех десятилетий беспорочной службы. Дон сообщил, что заметил радостный блеск в его глазах, а также пружинистую, почти кошачью прыткость в его движениях, когда они с Ролфом кратко излагали ему необычные события этого утра.

Оказавшись в угрюмой прихожей, все трое начали снимать с себя пальто, шарфы и перчатки. Затем, пока старший инспектор энергично избавлял от снега свои моржовые усы, Тобермори, которого нельзя было оставить дома одного, поскольку на данном этапе никто не мог бы предсказать, когда его хозяин вернется домой, подверг свое тучное старое туловище нежданно мощному встряхиванию, после чего прорысил в гостиную, произвел быстрый осмотр всех, кто в ней находился, рухнул на пол перед камином и тут же закрыл красные слезящиеся глаза.

Общество, приходится сказать, за прошедшую пару часов заметно разнервничалось. Селина Ффолкс несколько минут спустя после отъезда доктора отправилась прилечь – то есть, во всяком случае, к себе в спальню, и за исключением Читти, которому принадлежала идея призвать инспектора (так что было бы бессердечно воспрепятствовать ему увидеть прибытие того), вся прислуга – кухарка, две горничные, младшая горничная и шофер, он же садовник, он же мастер починок, – была отправлена назад на кухню, поскольку их единственный вклад в текущий кризис исчерпывался нервным щебетанием трех горничных, явно не обещавшим смолкнуть в ближайшее время.

Что до гостей Ффолксов, не зная, следует ли им разойтись по своим комнатам или ждать в гостиной, они все – то есть кроме Селины – предпочли остаться на месте.

Возможно, «предпочли» – слово тут неподходящее. Хотя никто – даже полковник – не взял на себя смелость высказать вслух такое требование, вся компания в целом безмолвно чувствовала, что, как ни унизительно сидеть в халатах, непричесанными, без макияжа, благоразумие требует оставаться на глазах друг у друга, пока не явится этот Трабшо – если он вообще явится. Естественно, все они безоговорочно доверяли остальным гостям и хозяевам, ведь они все были такими старыми, милыми, близкими друзьями! И тем не менее было почти слышно, как они думают, ну а что, если Эви все-таки права…

Время тянулось так невыносимо медленно, как, впрочем, оно тянется всегда, когда вам нужно, чтобы оно летело. Мэдж Ролф предложила роббер в бридж, чтобы скоротать кто знает сколько часов до возвращения ее мужа. Атак как Мэри Ффолкс давным-давно перестала играть в бридж со своим холерическим мужем, то Мэдж оказалась партнершей полковника против Эвадны Маунт и викария. Однако игра получилась пресной из-за обескураживающего отсутствия перепалок, которыми обычно они втайне наслаждались. Но ведь было бы и бестактно, и дурным вкусом насладиться такой вот стычкой под аккомпанемент ядовитого фырканья и поскрипываний корсета. И потому, когда бураноборцы наконец появились со старшим инспектором на буксире, они все четверо с дружным и неприкрытым облегчением побросали карты на стол.

Дюжий экс-полицейский Скотленд-Ярда вступил между Доном и Ролфом в просторную гостиную, где свет и тепло, резко сменившие сумрак узкой прихожей, заставили его заморгать.

Полковник сделал несколько шагов вперед, здороваясь с ним.

– А, Трабшо! Значит, они доставили вас сюда в целости и сохранности! Послушайте, старина, я искренне сожалею, что вынудил вас покинуть домашний очаг в праздничный день – да еще такой паршивый день, верно, э? Но мы в полном тупике… просто не знали, как…

Старший инспектор сжал руку полковника и так мощно ее встряхнул, что тот невольно вздрогнул. Затем он обозрел полдюжину гостей, сидящих перед камином – отблески огня придавали их неясно испуганным глазам подобие оживленности, – но его собственные проницательные глаза задерживались на каждом лице не долее пары секунд.

– Извинения излишни, – сказал он, рассеянно покручивая кустистую бровь. – Я прекрасно понимаю, что вам было необходимо обратиться за помощью безотлагательно. Случай, видимо, ужасный.

– Именно, именно. Но подойдите поближе, прямо к огню. Согрейте руки.

– Благодарю. Не премину, – ответил старший инспектор и прошагал к камину, избирательно кивая сидящим там женщинам. – Сударыни! – сказал он любезно, только-только не опустив подушечки пальцев в огонь. Затем, обернувшись к полковнику, добавил: – Однако полагаю, меня следует немедленно проводить на место преступления.

– А вы не предпочтете, чтобы сначала я вас представил?

– Ну-у… нет. – Он обратился к остальным: – Не хочу показаться невежливым, сударыни… господа, – он снова кивнул, на этот раз по адресу обоих полов, – но ввиду крайней серьезности случившегося, в первую очередь – первоочередное. Тело то есть.

– Да, естественно, вам нужно увидеть тело, – сказал полковник. – Да, да, так пройдемте. Но, знаете, как-то неловко, что вы еще не познакомились…

– Сначала тело, я думаю, – не отступал старший инспектор.

– Ну, как угодно. Оно… то есть тело… все еще на чердаке. Мы ни к чему не прикасались, как вы увидите. Оно было оставлено… он оставлен в том положении, в каком мы его нашли. Ну так я вас провожу.

– Благодарю вас. И, может быть, вы, мистер Дакуорт, присоединитесь к нам? Поскольку вы были с полковником, когда он взломал дверь чердака.

– Ладно, само собой, – заверил его Дон. – В автомобиле я рассказал вам все, что знаю, но само собой, как скажете.

– Пожалуй, Фаррару тоже стоит пойти с нами, – вмешался полковник. – Делать записи. Что скажете, старший инспектор? Он мой секретарь и управляющий. Преполезнейший субъект.

– Ничего против не имею. Хотя я склонен делать свои записи сам, – он постучал себя по лбу, – вот тут, знаете ли. Но да, почему бы и нет.

Небольшая компания затем вышла в продуваемый сквозняками вестибюль – пространство изящных пропорций с высоким потолком, хотя многие находили его слегка зловещим даже и без гнетущего воздействия нынешней трагедии. По стенам полковник разместил обработанные чучельщиком головы всех доступных воображению диких животных, начиная от великолепно рогатого оленя Шотландских гор и колоссального серого слона с индийских холмов и кончая разнообразной стаей зверьков поменьше и порезвее – все до единого сувениры из его путешествий в более счастливые времена. На верху широкой парадной лестницы, плавно завершавшейся расходящимися в разные стороны двумя полукружиями галереи с балюстрадами, в своем вульгарно раззолоченном гробу вертикально стояла египетская мумия, и когда полковник, проводя Трабшо мимо, заметил ошарашенный интерес, с которым полицейский взглянул на нее, он сказал:

– Моей жены. Подарок какого-то ее родственника-археолога. Он… как бы это выразить?… Он спас ее с раскопок, которыми руководил в Луксоре в… дайте подумать… да, в тридцать первом году, если не ошибаюсь. – Затем он предпринял одну из своих неуклюжих попыток рассеять неловкость ситуации. – Как я сказал, это мумия моей жены. Можно выразиться, моя мумия через брак. Ха-ха-ха!

– Весьма остроумно, – вежливо отозвался Трабшо.

(Откровенно говоря, этой шуткой Роджер Ффолкс потчевал абсолютно каждого, кто когда-либо переступал порог его дома, и к этому моменту она была такой же старой и усохшей, как сама мумия.)

Полковник свернул в правую галерею мимо двух спален для гостей, соединенных общей ванной, затем пошел дальше направо по узкому коридору, в конце которого винтовая лестница вела наверх в спартански каменный коридор, куда выходили комнатушки прислуги. И вот там-то, будто спираль ленты, праздничные извивы которой были тщательно выутюжены, винтовая лестница выпрямилась в набор ступенек, а напротив самой верхней маячила дверь чердака.

Еще не поднявшись на последнюю ступеньку, старший инспектор увидел, что внутри этого чердака было совершено гнусное преступление. Дверь не только была взломана, но и упиралась в какой-то большой неподвижный предмет, не позволявший ей открыться более, чем на щелку – предмет, который, несомненно, был человеческим телом, распростертым на полу в позе столь же случайной, как бросок игральных костей. А просочившаяся из-под двери струйка свернувшейся крови неуместно ярким живым цветом контрастировала с унылой серостью каменных плит лестничной площадки.

Трабшо не стал тратить времени на эту кровь. Бережно, чтобы не потревожить труп больше, чем того требовала необходимость, но тем не менее достаточно сильно – ведь иначе ему не удалось бы проникнуть внутрь чердака, он нажатием плеча отворил дверь настолько широко, насколько она поддалась, перешагнул через открывшиеся взгляду останки Реймонда Джентри и вошел внутрь.

Помещение, аскетически строгое, как келья отшельника, высотой превосходило длину, если не считать скоса потолка, упиравшегося на половине человеческого роста в стену напротив того места, где теперь стоял старший инспектор. Меблировка была также крайне скудной, исчерпываясь одним выщербленным деревянным столом, колченогим стулом с продавленным плетеным сиденьем и одиноким креслом. Обтяжка последнего, которую в свое время назвали бы атласной, настолько протерлась, что желто-белая набивка неаппетитно торчала повсюду на ее выцветшей поверхности, и было невозможно отгадать, каким узором она когда-то щеголяла.

Над креслом и позади него находилось одно-единственное окошко чердака, овальное, не застекленное и пересеченное вертикально парой параллельных железных прутьев.

Впрочем, внимание всех приковывало зрелище мертвого Реймонда Джентри. Облаченный в контрастное сочетание угольно-черной пижамы и белого халата из вафельной ткани, он лежал поперек пола, и желтушно-женственные черты его лица искажала гримаса неописуемого ужаса. Обеими руками он стискивал собственную шею, струйки крови змеились поперек его длинных тонких пальцев, будто множество экзотических рубиновых колец.

Пригнувшись, чтобы осмотреть труп, старший инспектор аккуратно расстегнул продырявленную и опаленную куртку черной пижамы, чтобы осмотреть рану от пули. Дон отшатнулся в отвращении.

Затем Трабшо выпрямился, достал из кармана почернелую курительную трубку, засунул незакуренную в рот и обернулся к полковнику.

– Полагаю, – сказал он очень серьезно, – вы нашли его именно таким?

– Всеконечно. Ничто не передвигалось и даже не трогалось. Я прав, Дон?

– О чем вы? – промямлил молодой американец, все еще не оправившийся от потрясения, вызванного внезапностью открывшейся его глазам раны Джентри во всех ее подробностях.

– Я сказал, что тут все было так, как когда мы его нашли?

– Угу, именно так. Таким, какой он сейчас. Приткнутым к двери.

– И уже мертвым? – спросил старший инспектор.

– О да, – ответил полковник. – Тут нет никаких сомнений. Мы, правда, попросили доктора поглядеть на него. Но помочь ему было уже нельзя. Однако, как нам сказал Ролф, убит он был только-только. Но это согласовывалось с тем, что я сам слышал выстрел.

– Так-так, – сказал Трабшо задумчиво. – Когда мы ехали сюда, Дон изложил мне свою версию того, как вы вдвоем нашли его. Мне хотелось бы, с вашего позволения, изложить ее вам, полковник, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо несоответствий.

– Да, разумеется. Я слушаю.

– Ну, насколько я понял от Дона, вы собирались принять ванну, когда услышали выстрел.

– Выстрел, а затем вопль. Вопль, старший инспектор, от которого у меня буквально кровь застыла в жилах, а я в воплях, можно сказать, разбираюсь.

– Выстрел и вопль, которые, как вы тут же сообразили, могли донестись только с чердака. Я правильно понял?

– Да. Я услышал их прямо над головой. Вот почему я сообразил, что они не могли раздаться в коридоре прислуги, понимаете? Их комнаты выходят в коридор в противоположном крыле. Чердак – единственное помещение в доме прямо над нашей спальней.

– И потому вы тотчас выбежали из спальни…

– Ну, не тотчас. Мне пришлось накинуть на себя кое-что вдобавок к тому, в чем я был в ту минуту.

– Дополнительно одевшись, вы выбежали из спальни в галерею, затем кинулись вверх по ступенькам, по которым мы только что поднялись, и…

– Могу ли я снова перебить вас, старший инспектор?

– Да, полковник?

– Так, чтобы не возникло никаких недоразумений между нами, вам следует узнать, что я как раз хотел подняться по ступенькам, когда столкнулся с Доном, чья спальня расположена ближе всего к лестнице.

– Совершенно верно. Это точно соответствует тому, что рассказал мне мистер Дакуорт. Затем, если я правильно понял, вы оба заметили сочащуюся из-под двери кровь и решили, что вам следует немедленно войти туда.

– Вот-вот, – сказал Дон. – Сначала мы, ну не знаю, навалились плечом на дверь раза три-четыре, но она не поддалась. Да только, как вы сами видите, дерево-то старое, с плесенью, а местами и вовсе прогнило – вот посмотрите, если вы ковырнете тут пальцем, посыплется труха… Ну, так или иначе, нам удалось ее открыть. Но и тогда протиснуться внутрь мы смогли, только перебравшись через тело Джентри.

Пока Дон дополнял рассказ полковника, старший инспектор пригнулся, чтобы осмотреть дверь внимательнее. Теперь он выпрямился и сказал:

– Как я заметил, дверь была заперта изнутри, и ключ в замке. И все так, как было, пока вы ее не взломали?

– Абсолютно! – вскричал полковник. – Вот что так дьявольски необычно в этом деле. На окне решетка, дверь заперта изнутри, ключ все еще торчит в замке! Ни о чем подобном я никогда не слышал, как сказал шотландец про распятие Спасителя.

– И когда вы вошли, чердак был пуст?

– Совершенно пуст. Разумеется, исключая Джентри. Провалиться мне, если я понимаю, как он это проделал – убийца, хочу я сказать, то есть если он – действительно он. Как я сказал внизу пару часов назад, просто невообразимо, чтобы такое произошло на самом деле, а не в книге. Прямо какая-то ирония, если вспомнить, что в гостях у нас сейчас Эвадна Маунт. Авторша детективных триллеров, знаете ли.

– Да, – сказал Трабшо. – Мистер Дакуорт упомянул, что она здесь. К моему большому впечатлению.

– А, так вы поклонник ее творчества, э? – спросил полковник.

– Ну-у-у, – уклончиво ответил Трабшо, – поклонником я бы себя не назвал. Сама она никогда не была поклонницей Скотленд-Ярда. Инспектор Копушинг – вот какой кличкой был бы я награжден, угоди в какую-нибудь ее книжку. Я был бы олухом, который проделывает всю черную работу, на которого все шишки валятся, и тут заявляется умник, сыскной дилетант, и…

Позади него раздался суровый голос:

– Если, старший инспектор, вы говорите о МОЕМ сыскном дилетанте, так хотя бы не путайте пол. Умница, будьте так добры, а не умник.

На пороге, кутаясь в халат, стояла Эвадна Маунт, эта квинтэссенция всех свихнутых неукротимых матрон центральных графств, которые столь же неотъемлемы от ласкового волнистого английского пейзажа, как бедуинки от не менее ласковой и волнистой пустыни Сахара. – Умница? – повторил старший инспектор, так растерявшись от неожиданности, что не обрушил на нее строгого порицания, какого – он, конечно, чувствовал – она, несомненно, заслуживала, последовав за ним на чердак без приглашения.

– Если, как вы, видимо, подразумевали, вы читаете мои книги, – сказала она, тыча в него пухлым пальцем, – тогда, независимо оттого, причисляете ли вы себя к моим многочисленным поклонникам или нет, вам все-таки следовало бы знать, как зовут моего детектива.

– И как же?

– Бэддели. Алекса Бэддели.

– Да-да, разумеется, так оно и есть! – сказал Трабшо. – Вспоминаю, вспоминаю. Алекса… Алекса Бэддели. Незамужняя дама с внушительным интеллектом, как говорится, в возрасте. Именно она раскрыла братоубийство идентичных близнецов в «Фабер или Фабер», ведь так?

– Вот именно. Так странно! Я всегда избегала этого бородатого приемчика с идентичными близнецами. А потому, когда я наконец сочла нужным им воспользоваться, то решила в моем фирменном духе извлечь из идеи все до последней капли.

Видите ли, – продолжала она тараторить, включив теперь в число слушателей и Дона с полковником, – центральные персонажи романа – двое идентичных близнецов, братья Фабер, Кеннет и Джордж. Они не только абсолютно похожи, но и одеваются абсолютно одинаково. Они даже общаются на закодированном языке, который больше никто не понимает, и без конца допекают всякими розыгрышами, злыми, отвратительными проделками своих соседей, а те, разумеется, не способны различать их.

– Но я…

– Самое же странное, – продолжала писательница, игнорируя попытку Трабшо перебить ее, – что они постоянно вздорят между собой, и читатели вскоре узнают, что они втайне презирают друг друга. А потому ясно, когда один убит, что убил его другой. Но поскольку оставшийся в живых упорно отказывается назвать себя, перед Алексой Бэддели встает дилемма: кто есть кто? Ей приходится напрячь весь свой внушительный интеллект, как вы любезно выразились, старший инспектор, чтобы установить, Кеннет л и убил Джорджа или Джордж убил Кеннета.

– И который убил? – спросил Трабшо, чья голова шла кругом в буквальном смысле слова.

– Вы говорите, что читали роман, – сухо возразила Эвадна Маунт. – Вот и скажите мне.

Он уставился на нее почти, а то и вовсе невежливо, прежде чем сообразил, что сейчас не время для литературных реминисценций.

– Миссис Маунт, нас друг другу не представили, так что я возьму эту честь на себя. Старший инспектор Трабшо. Или мне следует сказать бывший старший инспектор Трабшо.

– Рада познакомиться, – парировала писательница.

– А я с вами. Собственно, весьма польщен. Однако я должен все-таки настоять, чтобы вы незамедлительно вернулись в гостиную к остальным гостям. Тут не место для дамы.

Эвадна Маунт бесстрастно взглянула на распростертое тело Реймонда Джентри.

– Вздор. Не могу говорить от имени всех моих собратьев-женщин, но я способна глядеть на мертвое тело, не хлопаясь в обморок, будто беспомощная дурочка. И мне как автору детективов полезно понаблюдать за надлежащим – как говорят в Скотленд-Ярде, верно? – процессом?… Ах, нет-нет, процедурой, так ведь?

К тому же, как только что заметил Роджер, это преступление из тех, какие предположительно случаются только в книгах, а однако, согласно одной моей теории, даже в реальной жизни случаются таинственные убийства, для разгадки которых мы, писатели, подходим больше, чем вы, полицейские. Разумеется, я не предполагаю, что вы разделяете эту точку зрения, но, конечно же, вы согласитесь, что чем больше, тем веселее?

– Чем больше, тем веселее, по-вашему? Вы так считаете? – сказал старший инспектор по размышлении. – Пожалуй, не слишком удачное выражение в двух шагах от трупа? И раз уж мы коснулись этой темы, полковник, должен кое-что вам сказать. Хотя, с одной стороны, я, бесспорно, подметил то ошеломление и ужас, какие испытала бы любая группа респектабельных граждан, узнав, что практически на их глазах было совершено зверское убийство, от моего внимания, с другой стороны, не ускользнуло, что никого из вас смерть этого молодого человека не ввергла в особое горе.

Как заметил Трабшо, полковник, казалось, не находил адекватного ответа.

– Ну-у… – промямлил он. – Просто… ну… Откровенно говоря, я просто теряюсь, что сказать.

– В конце-то концов, этот молодой человек был вашим гостем.

– В том-то и суть, что не был.

– Не был?

– Боюсь, что так, – сказал полковник.

– В таком случае что он здесь делал?

– Суть в том, Трабшо, что я никогда прежде Реймонда Джентри в глаза не видел. До того, как он приехал в Сочельник. Вместе с моей дочерью Селиной и с Доном. Он был гостем Селины, а не моим или моей жены. Изменение планов в последнюю минуту, как это в заводе у молодежи, полагаю, потому, что им тогда кажется, будто они – настоящая богема и ни от кого не зависят.

Я обожаю мою дочь, поймите, но она такая же, как все в ее компании. Ничего дурного у нее и в мыслях нет, но в то же время она не считается с тем, какие неудобства ее «веселая выдумка» может причинить всем нам. В ее возрасте мне бы в голову не могло прийти навязать моим родителям на Рождество незнакомого человека, какого-то молодчика, не приглашенного, никому не известного.

Но что вы хотите, таково молодое поколение, свободные художники и все такое прочее. Они сами себе закон, никуда не денешься, и так же держатся за свои привычки, как мы за наши. А стоит хотя бы чуть-чуть намекнуть, что не мешало бы прежде узнать наше мнение, и на тебя махнут рукой, как на безнадежно отсталого старого брюзгу.

– Она вас никак не предупредила?

– Нет.

– А этот Реймонд Джентри, неужели он не испытывал неловкости, оказавшись среди людей, которые не могли или не желали скрыть, что его присутствие им неприятно?

Полковник фыркнул:

– Джентри? Ха! Послушайте, Трабшо, я нисколько не удивлюсь, узнав, что идея приехать сюда изначально исходила от самого Джентри.

– Ага. Насколько понимаю, этот молодой человек вам не по вку… был не по вкусу.

– Был не по вкусу? – забрызгал слюной полковник. – Джентри был таким омерзительным субъектом, каких мне еще не доводилось встречать. Знаете, чем он зарабатывал себе на так называемую жизнь? Он был, нет, вы подумайте профессиональным сборщиком сплетен для пресловутой возмутительной газетенки «Тромбон». Ну, пасть ниже невозможно!

Да-да, я понимаю, что он лежит мертвый у нас под ногами, но бывали минуты, когда я готов был хлыстом выгнать его из дома и прогнать взашей до ворот! И ведь только подумать, если бы я это сделал, прощелыга был бы теперь жив!

– Так почему же вы этого не сделали? – спросил Трабшо вкрадчиво.

– Чего я не сделал?

– Не выдрали хлыстом? Не прогнали взашей?

– Ответ один: Селина. Как я сказал, его пригласила она и как будто просто помешалась на этом жутком молодчике. Не спрашивайте меня почему. Селина всегда была своевольной, а последнее время особенно, но она наш единственный ребенок, и мы с Мэри в ней души не чаем. Ну я и решил улыбаться и терпеть – попытаться улыбаться и попытаться терпеть. Так сказать, проглотить пулю, вместо того, чтобы выстрелить ею, ха-ха-ха!

Кстати, старший инспектор, на случай, если вы не уловили, это был мой способ заверить вас, что, как ни силен бывал соблазн на протяжении этих суток, Реймонда Джентри я не убивал.

На эту декларацию его допросчик, чьи хитрые старые глаза уже шарили по убогому помещению, никак не отозвался.

– Полагаю, – сказал он взамен, – нет смысла спрашивать у вас, не оставалось ли здесь лежать орудие убийства?

– Мы ничего похожего не видели.

Трабшо шагнул к столу и разом дернул оба ящика – один из них потребовалось потянуть с силой, прежде чем тот соблаговолил со скрипом выдвинуться, – и увидал, что они пусты.

– Непонятно… – пробормотал он.

– Что именно?

– Да только то, что убийца, если он намеревался представить смерть Джентри самоубийством – а учитывая адские хлопоты с запертой дверью, зарешеченным окном и прочим, на которые он пошел, то он, очевидно, хотел замаскировать истинную причину случившегося – ему оставалось только оставить револьвер в руке Джентри. Забрав оружие, он – или, разумеется, она, – наоборот, привлек наше внимание к тому факту, что произошло убийство.

Он отошел к окну и провел пальцем наискосок по подгнившей деревянной раме. Затем мощной хваткой попытался раздвинуть железные прутья. Ни левый, ни правый даже не дрогнул.

Потирая свои – теперь пропыленные – ладони, он снова повернулся к полковнику.

– Слуги выше подозрения, так?

– Боже великий, разумеется! Они все служат у нас много лет – или месяцев, говоря о горничных, но ничего другого в нынешние дни ожидать нельзя. – Он на секунду задумался. – Конечно, Тоумелти.

– Тоумелти?

– Он… мой… шофер, он же садовник, он же мастер починок трам-там-там. Ирландец. Слишком уж ирландец, на мой вкус. Воображает себя этаким дьяволом, Тоумелти этот. Но, по чести, если он и опасен, то только деревенским девчонкам. Мы с Мэри подозреваем, что он уже засунул одну-другую булочку в местные духовки, да только доказать никто не мог – мамаши держат язык за зубами, какие у них в наличии, а я не из тех, кто увольняет человека на основе слухов и сплетен. Особенно если, несмотря на его припадки ирландской наглости, он чертовски хорошо справляется со своей работой. Уж он, конечно, не убийца.

– А Фаррар? – затем спросил Трабшо. – Простите мою прямолинейность, мистер Фаррар, но рано или поздно этот вопрос должен быть задан вашему нанимателю, так зачем откладывать?

Полковник яростно замотал головой.

– Тут вам не о чем беспокоиться. Фаррар со мной… сколько же это? Три года? Четыре?

– Четыре, сэр.

– Да, четыре года управления поместьем, и ни единой тени какой-либо промашки. И в любом случае, Трабшо, если вы позволите мне заметить, такое направление вопросов – чистая нелепица. Ни у кого из служащих у меня не могло быть никакой причины убивать Реймонда Джентри, человека, с которым они вообще не были знакомы и только-только увидели.

– Следовательно, я могу считать, – сказал полицейский, – что вы разделяете мнение мисс Маунт, что убийцей должен быть кто-то из ваших гостей?

– О! И кто сообщил вам, будто я говорила что-нибудь подобное? – неожиданно спросила Эвадна Маунт.

– А? Я думаю, это мог быть мистер Дакуорт. Да, именно он. Сказал мне это, когда доктор Ролф вез нас сюда.

Лицо Дона сморщилось от смущения.

– Это правда, – сказал он писательнице. – Я действительно пересказал старшему инспектору все, что говорилось в гостиной. Я думал, ему следует это знать.

– Молодой человек, вам не за что извиняться, – отозвалась она более мягким тоном. – Я просто люблю устанавливать, кто что сказал и кому.

Затем, плотнее запахнув халат и поежившись, она вошла в помещение и начала бегло оглядывать стоявшие там жалкие подобия мебели.

Секунду-другую Трабшо наблюдал за ней краешком глаза, а затем спросил полковника:

– Вы, случайно, не проверили, – он указал на тело Реймонда Джентри, – содержимое карманов его халата?

– Разумеется, нет. Я уже сказал вам, старший инспектор, что мы ни к чему не прикасались.

Без дальнейших прелиминариев Трабшо нагнулся и засунул руку сначала в левый, а затем в правый карман пропитанного кровью халата Джентри.

Из левого он ничего не вынул. Зато из правого извлек единственный смятый бумажный лист. Он распрямился и, не сказав никому ни слова, невозмутимо развернул этот лист.

На одной стороне были напечатаны на машинке четыре-пять строчек. И несколько секунд он в них вчитывался.

– Ничего, полагаю, относящегося к делу? – спросил полковник, тщетно пытаясь заглянуть в текст.

– Напротив, – ответил Трабшо. – Что-то, имеющее прямое отношение к делу. Важнейшее открытие, если я не ошибаюсь.

Он аккуратно сложил лист и засунул его в собственный карман.

– Скажите, полковник, ваши гости разделяли вашу антипатию к Джентри?

– Все они не терпели этого мерзкого клопика. А почему вы спрашиваете?

– У меня есть свои причины, – неопределенно ответил старший инспектор.

– Вы знаете, Трабшо… – Это вновь вмешалась Эвадна Маунт.

– Да?

– Важнейшие открытия, конечно, хороши, – неукротимо объявила она, – но иногда они оказываются куда менее значимы, чем мелкие странности.

– Мелкие странности?

Проведя кончиком указательного пальца по одной из чердачных половиц, она поднесла подушечку к его глазам.

– Но, – сказал он, вглядываясь в кончик пальца, – я тут ничего не вижу.

– В том-то и мелкая странность, – отрезала Эвадна Маунт.