"Юрка — сын командира" - читать интересную книгу автора (Петрович Круговых Николай)

НАЧАЛО ДРУЖБЫ

Папа пришёл обедать озабоченный. Может, поэтому, когда Юрка показал ему щенка, вовсе не обрадовался, даже не потрогал его, только сказал рассеянно: «Славный пёс, хорошенько ухаживай за ним»,— и сразу сел за стол.

— Дети, руки помыли?— Мама придвинула каждому тарелки с салатом из огурцов и помидоров, поставила на центр стола сковороду с шипящей в сале яичницей, разлила по стаканам молоко.— Что приуныл, Алексей Павлович?

— Унывать нам не положено,— усмехнулся папа,— а дело серьёзное. В общем — из огня да в полымя. Комплекс новый, придётся переучиваться на ходу.

— Значит, день и ночь на огневой?

— И такое, наверное, будет.

Папа, обедая, всё поглядывал на часы, потом встал, потянулся за фуражкой:

— Я пошёл... вы уж тут привыкайте... без меня...

Юрке очень хотелось пойти с отцом на огневую позицию, он стал просить взять его с собой.

— Как-нибудь попозже, сын. Я тебе обязательно покажу и станции, и ракеты. Сейчас — не время.

Настаивать Юрка не стал, ведь у него теперь был Дункан, такой потешный щенок!.. Сало он почему-то не ел, всё жался к ногам и тихонько скулил. Потом стал облизывать Олины руки. Та ёрзала, радостно взвизгивая. Мама, с улыбкой поглядывая на неё, застлала солдатскую кровать чистой простынёй, взбила подушку. Оля насторожилась и вдруг затянула без слёз:

— И-и-и, я не хочу спать!..

— Надо, доченька. Все дети спят. Посмотри в окно — никого нету, и Таня легла, и «товарищ Петров» спит.

— И-и-и... А Юрка?

— Он у нас уже большой. Он пусть гуляет.

— И-и-и...

Последние слова мамы Юрка воспринял как разрешение уйти, взял Дункана на руки, выбежал на крыльцо.

Солнце жгло вовсю, ели и сосны почти не давали теней. У домиков никого не было видно. За забором, на огневой позиции стояла тишина, Юрке подумалось: может, папа увёл куда-нибудь всех солдат и только часовые остались стоять на вышках.

Где-то далеко за лесом глуховато гудел трактор, и совсем рядом раздавался негромкий настойчивый стук. Юрка поднял голову и увидел дятла в красной шапочке. Вонзив в кору сосны острые коготки, он долбил и долбил ствол изогнутым клювом, не обращая внимания ни на Юрку, ни на Дункана. Щенок заволновался, тявкнул, попытался спрыгнуть с рук. Юрка погрозил ему пальцем:

— Нельзя, Дункан, мы с тобой пообедали, птичке тоже есть хочется, она жуков ищет в коре, понял? Лучше пойдём к озеру, красиво там!..

В это время из-за поворота дороги выскочил грузовик. В кузове его стоял Шахназаров с пилоткой, заложенной под погон. Он издали помахал рукой: подожди, Юрка!

Грузовик проехал к воротам, Шахназаров выпрыгнул из кузова на ходу, спросил, улыбаясь и кивая на Дункана:

— Ну как, привыкает?

— Привыкает!— радостно ответил Юрка.

— Хочешь со мной? Пойдём.

На проходной Шахназарова пропустили сразу, перед Юркой выставили задвижку. Дежурный строго сказал:

— Стоп! Документы, гражданин.

Юрка испуганно отступил на дорогу.

— У меня... нету документов.

— Это — Юрка, сын командира,— объяснил дежурному Шахназаров, улыбаясь одними глазами,— пропустите его, товарищ сержант.

— Ну, раз Юрка,— улыбнулся и дежурный,— да ещё сын командира, тогда можно.

Шахназаров показал Юрке солдатскую казарму, асфальтированный плац возле неё, столовую и кухню — чуть в стороне, в ельнике, потом повёл куда-то в лес по тропинке.

— А ракеты где?— поинтересовался Юрка.

— Увидишь и ракеты. Не всё сразу.

Ельником они вышли к землянке, на крыше которой, в густом клевере, сидел, бренча на гитаре, солдат — босой и без гимнастёрки.

— Знакомься, Юра,— сказал Шахназаров,— это наш каптенармус, Ваня Чиж, он же — завскладом, он же портной и сапожник и фотограф в придачу. Скрытой камерой фотографирует и может так изобразить — ахнешь. Видишь, он — длинный-предлинный, потому мы его не Ваней зовём, а дядей Стёпой. Улыбается редко, но человек он хороший.

Ваня Чиж встал, и Юрка убедился, что он действительно длинный-предлинный, как дядя Стёпа. Не удержался от смеха.

Пожимая Шахназарову руку, «дядя Стёпа» кивнул на Юрку, буркнул мрачновато:

— Интересный парень. Где ты его нашёл, Шах?

— На дороге. Дай нам чего-нибудь вкусненького.

«Дядя Стёпа» скрылся в землянке и вскоре вынес оттуда кастрюлю, в которой оказались кусок сырого мяса, литровая банка с пшённой крупой, кочан капусты, несколько морковин. Юрка удивлённо взглянул на Шахназарова.

Тот принял от Чижа кастрюлю, ощупал пальцами мясо:

— Свеженькое, без косточек, как раз то, что нам надо... Налопаемся всласть!

Юрка удивленно взглянул на Шаха:

— Сырое мясо будем есть, да? А зачем?

— Пойдём,— усмехнулся Шахназаров,— там разберёшься.

Тропинкой через ельник они вышли на поляну, примыкающую к самому забору, и тут Юрка увидел высокую ограду из металлической сетки. Посреди стояли две деревянные будки с плоскими крышами. На крыше одной из будок лежала крупная овчарка, положив голову на передние лапы, вторая гуляла по дворику.

— Стоп,— сказал Шахназаров.— Дальше нельзя. Нравятся тебе эти звери?

— Нравятся... А они злющие, да?

— Ещё какие злющие! На ночь я их вывожу на особенно опасные участки, на блокпосты. Понял?

— Понял. А как их зовут?

— Вот ту, что гуляет,— Венерой, а на будке лежит Рекс. Проголодались они, пока я ездил, и теперь наша с тобой задача — как можно скорее приготовить для них обед. Помогать мне будешь? Вот и хорошо. Вдвоём мы скоро справимся. Пойдём, вон там в березнячке наша кухня.

— А почему повар им обед не готовит?

— Так уж заведено. Я им и пищу готовлю, и кормлю их только я. Никто, кроме меня, кормить их не имеет права. Да они и сами ни от кого, кроме меня, куска не возьмут.

— Почему?— удивился Юрка.

— Так уж приучены. Если такая собака возьмёт пищу из рук постороннего, не место ей на посту, списывать надо. Подумай сам. Решил, допустим, шпион пробраться на нашу позицию посмотреть, какие у нас ракеты и станции, бросает собаке кусок отравленного мяса, она — хвать его и лапы кверху. И делай, шпион, что хочешь. Поэтому сторожевые собаки и приучены брать пищу только из рук своего выводного. Мы пришли, Юра.

Кухонька была небольшая, в ней печь, стол, ящик в углу и несколько кастрюль на нём.

Шахназаров разжёг огонь в печи, поставил вариться на плиту мясо в кастрюле, потом из ящика достал картошку и начал чистить.

— А что мне делать?— спросил Юрка.

— Высыпь крупу, разровняй хорошенько, проверь, нет ли в ней камешков, гвоздей. Видел же, как мама делает?

— Видел.

— Ну вот и трудись.

Неожиданно завыла сирена — резко и натужно. Тотчас по всей позиции разнёсся топот. Юрка удивлённо взглянул на Шаха:

— Что это?

— Тревога,— ответил тот и пристально поглядел на него.— Слушай, Юра, неувязочка получается. Сын командира, а... ничего не знаешь... Ты что, на позиции не бывал?

— Ага. Я у дедушки и бабушки жил в деревне, потом уехал с папой и мамой.— Юрка вздохнул.— А дедушка и бабушка там остались. Ребята там, где папа служил. А тут одна малышня, тут ребят нету...

— Да, брат, что верно, то верно — проблема,— задумчиво сказал Шахназаров.— Ладно, это дело поправимое. Давай, Юра, живее работать, а то скоро и псы наши завоют, как та сирена.

Он снова сосредоточенно стал чистить картошку, потом вздохнул, почёсывая рукояткой ножа переносицу:

— Мне ведь, прямо скажем, тоже не повезло.

— Как... не повезло?— удивился Юрка.

— По службе. В письмах товарищам сообщаю — ракетчиком, мол, служу. А ведь вру, понимаешь? Это они вон — ракетчики, что по тревоге побежали, а я, брат, всего-навсего собаковод... Такие-то делишки...

Шахназаров вышел из кухоньки и сразу же вернулся, неся какие-то бачки, по два в каждой руке.

— Вот это, Юра, кормушки и пойлушки. Мы их сейчас с тобой помоем, чтоб всё как надо.

— Я сам помою.

— Давай, трудись. На-ка тебе теплой водички. Крупу перебрал? Молодец? Мясо закипело, сейчас мы крупу туда, вот та-ак... Венера — ничего, спокойно ждёт, а Рекс уже бесится. Ты тряпочкой, Юра, на-ка, возьми тряпочку. Молодец, хорошо у тебя получается!

— Я когда вырасту и в армию пойду,— сказал Юрка,— я тоже буду собаководом.

— Ишь ты!— воскликнул Шахназаров.— Выходит, не согласен, что мне не повезло?

— Ага...

— Ну что ж, раз такое дело, пойдём дрова пилить-колоть, пока тут сварится.

За кухонькой лежало несколько нетолстых берёзовых брёвен, стояли «козлы». Из-под стрехи Шахназаров снял висевшие там на гвоздях топор и пилу-ножовку, принялся распиливать одно из брёвен на коротенькие чурбачки. Потом стал колоть дрова, а Юрка укладывал их в поленницу у стены кухоньки. Поленья почему-то падали, и Шахназаров усмехнулся.

Он подошёл, положил одно полено на поленницу, на самый край, не вдоль, а поперек и — о чудо!— не стали падать поленья, легли все ровненько, крепко. Стоял Юрка и радовался: вот как всё вышло хорошо!

— Молодец!— сказал Шахназаров.—Подведём итог. Крупу перебирать ты уже умеешь, дрова складывать — умеешь. Завтра научишься чистить картошку...

— Хе, картошку...— пренебрежительно сказал Юрка,— что я, девчонка, чтобы картошку чистить?..

— Я ведь тоже не девчонка!— сказал Шахназаров.— А чищу. Знаешь, что я скажу тебе, Юра, мужчина должен уметь делать всё. Понял? Всё! Видел, как я огонь в печке разжигал?

— Видел.

— С одной спички. Ты так сумеешь?

— Н-не знаю.

— Не сумеешь. Но я и этому тебя научу. Я многому тебя научу. Ладно, картошка, это — после. Завтра мы, если не будет дождя, во-первых, поучимся плавать. Потом в лес сходим... Завтра у нас, у солдат, на первое на обед суп картофельный, а мы грибов принесём, будет суп картофельный с грибами — вкуснотища! Весь дивизион нам с тобой спасибо скажет. Понял? Я тут наглядел недалеко — такие вылезли боровички! Завтра они как раз будут что надо. Согласен с этой программой?

— Согласен,— сказал Юрка.

— Молодец! А теперь шагай домой. Ты ведь ушёл, маме не сказал, куда и с кем пошёл. Волноваться будет.

— А я... я хочу поглядеть, как ты будешь собак кормить...

— О-о, брат, это не скоро. Горячим кормить нельзя, а пока остынет — долгое время. Посмотришь как-нибудь в другой раз. Теперь же — беги. Умеешь бегать?

— Ещё как! Я всегда обгонял и Славика, и Кешу!

— Да ну?

— Ещё как обгонял?

— Ладно, до завтра,— сказал Шахназаров, протягивая Юрке руку.— Приду к твоему окошку и...— Вложил в рот два пальца, свистнул.— А теперь — домой! Покажи, как умеешь бегать. Может, ты просто хвастаешься.

Дома что-то случилось. Мама тревожно искала по телефону папу, Оля — раскрасневшаяся и вялая — лежала в кровати и тянула своё неизменное «и-и-и», на этот раз с взаправдашними слезами.

— Юра,— пожаловалась она брату, едва тот вскочил в комнату,— а у меня горлышко болит, и-и-и...

— Сейчас врач придёт,— сказала мама, выходя из спальни,— а мы пока молочка кипячёного попьём, с медиком.

— Не хочу с медиком,— капризничала Оля.

— Почему же? Юра, когда у него горлышко болело, всегда пил молочко с медиком. Верно, Юра?

— А когда не хотел?— тотчас спросила больная.

— Тогда меня доктор собачьим салом кормил,— соврал Юрка.— И тебя накормит. А оно Противное, тьфу!

Оля замолчала, испуганно хлопая мокрыми ресницами. И Юрке стало жаль сестрёнку: он знал, как неприятно пить кипячёное молоко да ещё с мёдом. Но ведь — надо! Его тоже бабушка с дедушкой лечили от простуды этим средством. Если он не давался, обещали накормить салом, не собачьим, правда, а медвежьим, и, глотая слёзы, приходилось пить молоко.

В своей комнате, пока мама уговаривала капризничающую Олю, а Дункан под кроватью лакомился сосиской, Юрка нашёл ручку и бумагу, стал писать письмо.

«Милые дедушка Миша и бабушка Христина! Мне в новом городке хорошо! Тут красивый лес. И озеро. И есть теперь у меня пёс Дункан. Мне его подарил Шах, мы с ним дружим...»

Отложил ручку, подумал: сообщать, что заболела Оля, не стоит. Оля выздоровеет, а бабушка с дедушкой всё будут волноваться. Не следует писать и о том, что он, Юрка, по пути сюда, в новый городок, выболтал какому-то подозрительному типу военную тайну.

Медвежонок, подаренный человеком со шрамом, пылился в самом углу, под кроватью. Юрка даже не прикасался к нему, а он всё-таки постоянно напоминал владельцу о его позоре.

Надо как-нибудь взять его в лес и забыть там, а пока...

Не откладывая дела в долгий ящик, Юрка вынес медвежонка в чулан и забросил подальше, на самую высокую полку.